Текст книги "1185 год"

Первый сын Генриха и Элеоноры, которого они назвали Вильгельмом в честь великого деда, родился в 1152 году, но прожил он недолго, всего четыре года.

В 1155 году Элеонора подарила супругу еще одного мальчика – Генриха. Ричард, любимый сын Элеоноры, которому будет суждено носить прозвище Львиное Сердце, появился на свет в 1157 году. Через год родился Годфри, и, наконец, еще через девять лет, в 1167 году, родился Джон. Последнего сына Элеонора родила в сорок пять лет.

Ее дочь Матильда станет женой саксонского герцога Генриха Льва, врага Фридриха Барбароссы. Иоанна отдаст свою руку королю Сицилии и, подобно своей матери, отправится в крестовый поход. Младшая дочь, Элеонора, выйдет замуж за самого богатого монарха Европы – короля Кастилии.

Судя по всему, Элеонора была верна своему второму мужу и помогала ему в управлении страной. Правда, Генрих никогда не отпускал ее с государственными поручениями без какого-нибудь из своих министров, который должен был следить, чтобы Элеонора не превысила полномочий. Но так Генрих поступал не только с ней, но и с сыновьями. Он никогда никому не доверял до конца.

Сам же Генрих похвастаться верностью не мог. У него был длительный роман с прекрасной Розамундой Клиффорд, память о котором сохранилась в английских балладах. В них королева Элеонора выступает далеко не в лучшем обличье. Впрочем, это и понятно: для англичанина тех лет королева была лицом подозрительным – репутация ее оставляла желать лучшего, ее похождения в Святой земле передавались с преувеличениями, да к тому же она была иностранкой. А Розамунда была английской страдалицей.

Согласно преданиям, Генрих прятал Розамунду в башне, окруженной лабиринтом из деревьев и кустов. Попасть в башню мог только сам король, для которого была протянута шелковая путеводная нить. Но однажды злобная и коварная королева Элеонора выследила короля и, незамеченная, проникла в башню. В одной руке у королевы был кинжал, в другой – бутылочка с ядом. Королева убедилась, что перед ней стоит беспомощная любовница ее мужа, и предложила ей на выбор: вонзить в себя кинжал или выпить яд. Прекрасная Розамунда предпочла яд.

Розамунда Клиффорд – лицо историческое. Она понравилась Генриху, когда семнадцатилетним юношей он приезжал в Англию вместе с матерью при очередной ее попытке отвоевать престол у Стефана. Розамунде было тогда пятнадцать. Молодые люди полюбили друг друга, и когда король вернулся в Лондон женатым человеком, он не отказался от любовных утех и построил Розамунде дом рядом со своим дворцом. Дом был невелик, и за ним раскинулся садик с лабиринтом из подстриженных кустов. Лабиринт был местом мирных прогулок. Нити, чтобы из него выбраться, не требовалось. К тому же, как справедливо заметил английский историк Томас Костэн, вряд ли можно допустить, чтобы король, единственный человек, знавший путь через лабиринт, каждый день носил возлюбленной еду в судках.

Элеонора была осведомлена о существовании Розамунды. Вряд ли королева испытывала к сопернице добрые чувства, но и вражды не питала – у короля должны быть любовницы, на то он и король.

Плодом этой любви был Годфри, который воспитывался вместе с законными детьми Генриха.

Когда Годфри подрос, король решил сделать его епископом. Молодой человек отчаянно сопротивлялся, так как больше любил походы, сражения, турниры и прочие мужские забавы. Но пришлось подчиниться, и несколько лет Годфри страдал на епископской должности. Возможность изменить судьбу для него выпала, когда к концу жизни Генриха начались войны и в ходе одной из них вражеский отряд высадился в том графстве, где епископом был Годфри. Тот немедленно собрал пешее ополчение из своих прихожан и с такой отвагой бросился на рыцарей, что наголову разгромил их. После этого боя Генрих, встретившись с сыном, обнял его и сказал: «Ты мой настоящий сын. Остальные – незаконные». И вскоре сделал Годфри канцлером.

Но все это случится куда позже.

А Розамунда мирно доживет свои дни в доме с лабиринтом.

Решительный и прагматичный Генрих поражал придворных и народ тем, что непрестанно колесил по государству, множество раз пересекал Ла-Манш, появлялся в своих французских владениях и возвращался обратно. Такая жизнь была проклятием для придворных, потому что Генрих был непритязателен и ему было ровным счетом все равно, где и как он ночует. Королевский поезд обрушивался на городки и баронские замки, как чума. Король сам проверял дела, собирал шерифов и судей, посещал мастерские и появлялся на крестьянских полях. Лишь с темнотой утомленные придворные засыпали вповалку в конюшне или в крестьянских хижинах, но не успевало подняться солнце, как их будили, король спозаранку продолжал путь…

Характером Генрих напоминал русского царя Петра Великого с его неутомимостью, умением не чураться никаких дел и страстным желанием создать великое государство. Половина тысячелетия пролегла между этими людьми, их судьбы различны, и исторические задачи сходны лишь внешне, но характеры не зависят от эпохи. Те же упорные поиски верных помощников, невзирая на их происхождение, способность искренне привязываться к человеку и неумение управлять своими чувствами. Даже разочарование, постигшее этих двух государственных мужей к концу жизни, роднит их.

Современники корили Генриха за то, что он был недостаточно религиозен. Это, очевидно, не совсем так. Он был религиозен – вряд ли отыщешь атеиста в XII веке, но Генрих полагал, что у него личные отношения с Богом. Мнение же его о посредниках, которые правили от имени Бога, было невысоко. В церкви во время службы он писал указы и диктовал письма, мог неожиданно подняться и уйти.

Любопытно, что Генрих был не суеверен. Известна история, связанная с его походом в Ирландию в 1172 году. Он подошел с войском к реке, посреди которой серым крутым горбом возвышался камень под названием Лехлавар. Возле речки армия остановилась – все знали о предсказании давно умершего мага Мерлина, по которому английский король, который придет завоевать Ирландию, умрет на Лехлаваре. На том берегу собрались зрители, многим хотелось поглядеть, удастся ли завоевателю уцелеть. Предсказание Мерлина не было для средневекового человека сказкой. По правилам, Генриху следовало обойти этот проклятый камень.

С того берега раздался пронзительный крик одетой в рубище старухи:

– Отомсти за нас сегодня, Лехлавар! Отомсти за людей нашей земли! Убей его!

Генрих спрыгнул с коня и решительно вошел в холодную быструю воду потока.

На обоих берегах люди затаили дыхание.

Король подошел к Лехлавару и начал взбираться на скалу. Он карабкался осторожно, он не хотел поскользнуться и сломать ногу – предсказание, сбывшееся хотя бы на четверть, уже сбылось.

Через несколько минут Генрих был на вершине Лехлавара.

Он поглядел на тот берег, где сгрудились ирландцы, и громко, на всю долину, воскликнул:

– Ну, кто еще верит басням этого Мерлина?

Генрих умел найти и приблизить людей, которых считал надежными исполнителями своей воли. К примеру, он отдал пост мэра Лондона простому суконщику Фитц-Алвину, англосаксу, а не норманну, потому что тот был решителен, умен и пользовался популярностью среди ремесленников и торговцев. И Фитц-Алвин оставался мэром столицы двадцать четыре года.

Еще одним простолюдином, вознесенным королем, был Томас Бекет.

Его отец Гилберт Бекет был торговцем, состоятельным и богобоязненным. Сыну он смог дать хорошее по тем временам образование, отправив его в Оксфорд. Юный долговязый студент ростом сто восемьдесят сантиметров, что делало его одним из самых высоких людей в стране, понравился архиепископу Кентерберийскому Теобальду. Тот послал его изучать теологию в Париж и Болонью. Томас провел там несколько лет. Еще одно свидетельство того, насколько широк и цивилизован был мир XII века, если юноша низкого происхождения мог учиться в трех странах.

Томас вернулся, зная не только богословие и церковное право; он говорил на нескольких языках, изучил и науки светские, в той мере, в какой они тогда преподавались. Но главное, он научился одной из важнейших средневековых наук – риторике.

Теобальд, довольный успехами Томаса, сделал его архидьяконом в Кентербери, что не требовало пострига. Бекет оставался мирянином, хотя Теобальд собирался сделать его в дальнейшем епископом. Пока же он исполнял особые поручения Теобальда, что помогало раскрытию его способностей и росту известности в церковных кругах. Особенно он отличился, когда архиепископ послал его с секретной миссией к римскому папе, чтобы уговорить того оказать поддержку Матильде и Генриху.

Бекет понравился королю, и эти два молодых человека, умных, образованных, честолюбивых и сильных, сблизились. В обход знатных вельмож Генрих назначил молодого архидьякона канцлером Англии.

Правда, в то время пост канцлера не был столь высок, каким он стал впоследствии. Эта должность означала лишь главенство в королевской канцелярии, где числилось всего два писца. В обязанности канцлера входила регистрация королевских актов и проверка документов.

Обстоятельства способствовали превращению поста канцлера в один из важнейших в королевстве – с укреплением власти на местах, расширением прерогатив судов и ростом привилегий городов объем официальной переписки возрос в несколько раз. Бекет разделил громадный зал канцелярии на каморки, в которых сидели писцы, и число их в течение нескольких недель выросло до пятидесяти двух. Названная цифра может показаться смехотворно малой, однако для средневековой Англии это было первое крупное учреждение, центр информации о делах государства, нервный узел, в котором сходились все нити из графств. Молодой канцлер (в 1153 году Бекету было тридцать пять лет) проводил целые дни в своем «министерстве», принимая просителей, подписывая документы, утверждая судебные решения. Слава о деловых качествах канцлера и его влиянии на короля распространилась по всей Англии.

Зная о дружбе короля с канцлером, вся знать королевства стремилась сблизиться с Бекетом, и тот упивался своей популярностью. Он держал открытый стол, и ежедневно у него за обедом собиралось несколько десятков человек. Он нанял лучших поваров, одевался у лучших портных – это был вельможа из вельмож, изысканный, образованный и деловитый. Он быстро разбогател. Хронисты обычно обходят молчанием источники этого обогащения, хотя Бекет явно использовал свое «служебное положение», ведь землями-то он не владел.

Король и долговязый канцлер были во многом похожи: Генрих неутомим в делах, Бекет тоже неутомим; оба тщеславны, горды, умны. Дружбе не мешала и разница в возрасте, она компенсировалась тем, что младший друг был королем. К тому же Бекет всегда нужен Генриху, логика канцлера безукоризненна, и он умеет идти на разумные компромиссы – последнее качество у короля отсутствовало. Надеясь сделать сговорчивее вельмож, недовольных тем, что делами государства правит церковная крыса низкого происхождения, Генрих, отправляясь с армией во Францию, дабы в очередной войне с Людовиком Французским доказать свои права на Тулузу, поручил Бекету командование передовым отрядом из семисот рыцарей. К всеобщему удивлению, Бекет оказался умелым командиром, заставил непривычных к дисциплине рыцарей совершать трудные переходы и подчиняться его приказам. Во главе своего отряда он первым ворвался в пролом крепостной стены и захватил Тулузу. Король был доволен. Но для рыцарей их командир не перестал быть спесивым плебеем. Вынужденные подчиняться ему в походе, они делали все, чтобы очернить его в глазах короля. Особую ненависть к Бекету питал некий Реджинальд Фитц-Урс, буйный норманн, который воспринимал приказания простолюдина как личное оскорбление.

Вершиной успехов Бекета стала его поездка во Францию после окончания войны. Чтобы установить мир с Людовиком, который не мог простить Генриху истории с Элеонорой, английский король предложил женить своего старшего сына Генриха, которому только-только исполнилось восемь лет, на семилетней дочери Людовика от второго брака.

Посольство Бекета должно было поразить французов. Свита его состояла из двухсот рыцарей. Позади ехало восемь больших повозок, влекомых четверками коней. В одной из повозок находилась походная кухня со штатом лучших поваров, в другой – церковь, две были наполнены бочками с добрым английским пивом, в остальных хранились посуда, одежда и утварь посольства. Впереди выступали оркестр и хор мальчиков.

Генрих был в восторге, когда узнал, что Бекету удалось очаровать нелюдимого и подозрительного Людовика и получить его согласие на мир и на брак дочери с юным английским принцем. Более того, король Франции согласился отпустить девочку в Англию, чтобы она жила там до совершеннолетия, при условии, что ее наставником будет мудрый Томас Бекет.

По возвращении посольства в Лондон жених и невеста переехали в канцелярию к Бекету, и тот каждый день занимался с ними. Дети его обожали. Ни время, ни обстоятельства не смогли сломить их любви к наставнику.

Генрих прощал Бекету его страсть к роскоши. Сам король никогда не следил за своей одеждой, ему было в высшей степени все равно, как он выглядит. Поэтому иногда он любил посмеяться над вкусами друга. Рассказывают, что однажды зимой король и канцлер ехали вдвоем по узким темным улицам Лондона, беседуя о благе народа, и увидели сидевшего у стены нищего. Нищий дрожал от холода и протягивал за подаянием руку.

Генрих обернулся к канцлеру. Тот был одет в роскошную меховую шубу.

– Послушай, Томас, – сказал король, – правильно ли, что этот несчастный умирает от холода, тогда как у тебя есть несколько меховых шуб, которые ты не можешь надеть все сразу? Давай отдадим шубу нищему и сделаем благое дело.

Канцлер довольно сухо ответил, что надеть на нищего такую шубу все равно что приставить ворота Кентерберийского аббатства к лондонскому публичному дому.

Но король не унимался. Он стал стаскивать с канцлера шубу, а нищий в ужасе смотрел на то, как борются два знатных господина.

В конце концов королю удалось сорвать с канцлера шубу, и он кинул ее нищему. Правда, на следующий день Генрих прислал Бекету другую шубу, не хуже утерянной.

В 1162 году умер мудрый архиепископ Теобальд, глава английской церкви. При его жизни нередко возникали конфликты между церковью и государством, но Теобальд был склонен к компромиссам.

Смерть архиепископа встревожила Генриха. Крупнейший феодал государства – церковь, пользующаяся поддержкой Рима и стремящаяся к независимости от светской власти, станет опасным соперником, если ее возглавит чужой королю пастырь. Следовало предложить епископам и Риму кандидатуру, которая была бы удобна для короля.

Весть о смерти архиепископа Генриху, находившемуся в то время в очередном походе в Нормандии, привез Бекет. Разговор короля и канцлера происходил в саду замка. Король был в кожаных штанах и короткой серой рубахе, из рукавов которой вылезали грубые короткопалые руки. Канцлер же был одет изысканно и богато. На нем был длинный, до земли, алый плащ, привезенный из Далмации. Волосы его были надушены.

Выслушав доклад канцлера, Генрих помолчал с минуту, потом сказал:

– Архиепископом Кентерберийским будешь ты.

Бекет с улыбкой поднял руку, показывая жемчужины на рукаве:

– Я слишком ярко одеваюсь, чтобы угодить монахам.

Разговор этот возобновился на следующий день. И на третий.

Бекет заволновался. То, что сначала показалось лишь королевской шуткой, было реальностью. Старик Теобальд довольствовался вторыми ролями и не желал большего. Но если английскую церковь возглавит Томас Бекет, то он будет править страной от имени Бога и Рима. И он не сможет быть послушным слугой короля. Потому что встанет перед выбором – король или Бог. И в случае, если не прав будет король, он поднимется выше короля.

Невозможно представить себе ход мыслей Томаса Бекета. Мы знаем лишь о результатах его решения и последующем поведении. Оно поражало современников и до сих пор удивляет историков.

Генрих и Бекет договорились, что, пока не закончится траур и не придет время выборов архиепископа, о королевском решении объявлено не будет.

Весь год, в течение которого длился траур, Бекет вел точно такую же жизнь, как и прежде. В дела церкви он не вмешивался и ничем не выдавал своих намерений.

Через год, когда подошло время епископам выбрать главу церкви, в Лондон прибыл приближенный короля Ричард де Люси и объявил епископам: король желает, чтобы архиепископом Кентерберийским стал Томас Бекет.

Последние месяцы епископы провели в грызне между собой, объединяясь во фракции, перебегая из одной партии в другую и пытаясь скомпрометировать противников. Требование короля было для епископов неприемлемым – хотя бы потому, что Томас Бекет не принял пострига и был известен склонностью к мирским радостям. Они не желали подчиняться королевскому чиновнику.

В течение нескольких дней в совете епископов шла отчаянная борьба, за которой следил весь Лондон.

А Бекет продолжал жить как ни в чем не бывало. Он целыми днями пропадал в канцелярии, порой срывался с места и ехал в дальнее графство, где его присутствие было необходимо.

Посланцы короля, умело пользуясь раздорами среди епископов, постепенно добились своего. Скрепя сердце епископы проголосовали, как следовало.

Бекету сообщили, что отныне он глава церкви и второй человек в государстве. Сын торговца, ранее полностью зависевший от королевской милости, стал представителем Бога в Англии. 3 июня 1162 года Томас Бекет принял постриг и стал архиепископом Кентерберийским.

Генрих был доволен. Он добился своего и теперь ждал, когда его старый друг займется делом – приберет к рукам церковь.

В стране, где все без исключения были глубоко верующими, влияние церкви чувствовалось во всем. Человек мог быть разбойником и убийцей, но он никогда не терял надежды, что в конце жизненного пути сможет добиться прощения, потому что верил в загробную жизнь и трепетал перед адом.

В то время в Англии как грибы росли монастыри. Считается, что только за годы правления Генриха II было основано более ста монастырей, то есть ежегодно открывалось по три монастыря. Однако подавляющее большинство их принадлежало иностранным орденам, пришедшим из Франции, и управлялись они норманнскими аббатами. А так как монастыри являлись крупными феодалами, владения которых все время увеличивались, для экономики страны они далеко не всегда были благом: большие средства, выкачивавшиеся ими в Англии, утекали за Пролив. Уставы монастырей рознились и нарушались в зависимости от характеров настоятеля и монахов. Зачастую монастыри превращались в капища разврата. Самым богатым был бенедиктинский орден, владевший обширными земельными угодьями и множеством крепостных.

Монастыри цепко держались за право убежища: любого преступника монастырь мог укрыть в своих стенах, и светская власть не имела права его забрать. Такой человек мог с помощью монахов добраться до побережья, там он получал малую толику денег и оказывался на судне, уходившем к берегам Франции, или ему дозволялось оставаться в монастыре, пока не минует опасность. В монастырях, которым было выгодно содержать беглецов как даровую рабочую силу, скрывались тысячи людей, объявленных вне закона, некоторые из них частенько покидали стены монастырей, чтобы грабить и воровать, а затем скрывались там вновь.

Яркой иллюстрацией состояния дел в монастырях может служить канон клюнийского монаха Петра (середина XII века), в котором тот давал советы монахам.

Некоторые пункты этого канона направлены против гастрономических уловок монахов. Например: «Запретить монахам на третий день недели, по средам, есть диких уток и водяных курочек, ибо они относятся к породе птиц, хотя и плавают». (Хитрость монахов, окрестивших уток рыбами для того, чтобы не оскоромиться, была весьма распространенной.) «Запретить монахам принимать пищу более трех раз в день». А вот по поводу привычки к роскоши: «Запретить монахам носить украшения и драгоценные камни, а также содержать более двух слуг».

Ряд пунктов касался монашеского обета безбрачия. Петр Клюнийский прозрачно намекает на нравы в мужских монастырях, советуя: «Запретить оставаться с молодыми женщинами в ночные часы…»; «Запретить монахам брать на воспитание обезьян…»; «Запретить уединяться в кельях с послушниками под предлогом обучения их молитвам…».

Изобретательность тоскующей монашеской плоти была неисчерпаема.

И это дало основание Петру Клюнийскому, направившему острие своего гнева против бенедиктинцев, подытожить: «Обители, воздвигнутые благочестивым святым Бенедиктом для нравственного улучшения христианского общества, забыли святой завет основателя и превратились в блудища Содома».

Среди церковных мыслителей и князей церкви в те годы ширилось движение за очищение церкви от скверны, создавались нищенствующие ордены, основывались монастыри со строжайшими уставами.

Вскоре после своего назначения Бекет совершил поступок, удививший всю Англию.

Он явился в королевский дворец, который в отсутствие Генриха занимал его сын Генрих-младший, двенадцатилетний мальчик, боготворивший своего наставника. На Бекете, которого все привыкли видеть роскошно одетым, была бедная монашеская ряса, и подпоясан он был веревкой. Он вошел в зал, где за столом сидел его ученик, и положил на стол печать канцлера. Бекет сказал, что новый пост не дает ему возможности долее выполнять обязанности канцлера и он освобождает себя от них.

Мальчик ничего не понял, но придворные были встревожены.

– Обсудил ли господин архиепископ этот вопрос с королем? – спросили его.

– Нет, – ответил Бекет. – Но это не играет роли.

И покинул дворец.

В последующие недели слухи, один удивительнее другого, расходились по Лондону. Новый архиепископ все время постится и даже носит вериги. Он выбросил все роскошные одежды и питается сухим хлебом. Он приказал вынести из своего дома мягкую мебель, ковры и подушки и спит на голой скамье. Каждый день он приглашает за свой скромный стол тридцать нищих, моет каждому из них ноги, кормит и дает потом по пенсу. Он, лучший шахматист в Англии, выкинул доску и фигуры и заявил, что шахматы греховное занятие, как и любая другая игра.

Затем Бекет начал действовать. И действия его были направлены на усиление церкви, то есть на ослабление государства. Первым делом он велел духовным судам рассмотреть все дела об изъятии церковных земель начиная со времен норманнского завоевания. Суды быстро доказали незаконность изъятий, и Бекет велел новым владельцам вернуть земли, а так как те сопротивлялись, некоторые из наиболее упрямых баронов были немедленно отлучены от церкви, что представляло в те времена нешуточное наказание.

Генрих, узнав об этих событиях, поспешил в Англию. Он не хотел в них верить. Томас Бекет встречал его на берегу. Генрих был поражен, увидев, как его друг изменился за какие-то несколько месяцев. Он постарел лет на десять и страшно похудел. В сорок четыре года Бекет казался стариком. Он смотрел на короля в упор. Это был взгляд врага. Генрих понял, что слухи, поразившие его, правдивы. Не разговаривая с архиепископом, он тут же направился во дворец. Он был зол на себя за то, что не раскусил канцлера раньше. Он потерял слугу и приобрел соперника, тщеславие которого было равно его собственному.

Попытки короля разубедить старого друга, помириться с ним ничего не дали. Тогда Генрих начал борьбу с архиепископом. И первым делом ударил по его карману. Он приказал Бекету отказаться от духовных постов, которые приносили ему немалые доходы. Бекет отказался от постов. Король назначил настоятелем находившегося по соседству с Кентербери монастыря распутного и бессовестного норманна Клерамбо, о котором было известно, что в окрестностях этого монастыря у него насчитывалось не меньше дюжины незаконных детей.

Затем король потребовал отмены духовных судов, которые были на редкость пристрастны и открыто покровительствовали преступникам в рясах.

В ответ на это Бекет разрешил знатному норманну Филиппу де Бруа, убившему отца обесчещенной им девушки, спрятаться в монастыре, что было открытым вызовом королю. Действительная вина рыцаря никого не интересовала. Бекет желал доказать силу церкви, король – силу государства. Победил Бекет: рыцаря судил духовный суд, и тот отделался штрафом.

Это стало последней каплей, переполнившей чащу терпения Генриха. Он буйствовал во дворце, крушил посуду и мебель, катался в ярости по полу и рвал на себе волосы. И именно в тот день он сказал так, чтобы слышали все: «Отныне между нами все кончено».

Страна разделилась.

Знать, кроме тех баронов, что были обижены королем, приняла сторону Генриха. Бекет мог рассчитывать на поддержку в городах.

В этом конфликте с самого начала был весьма ощутим социальный аспект. Бекет был простолюдином, горожанином, представителем нового слоя, приобретавшего в Англии все большее значение. Хотя он формально не защищал права крестьян и горожан, а выступал за монахов, чья репутация была невысока, в нем фокусировалась сила, способная бросить вызов аппарату угнетения, с которым в глазах народа ассоциировалось государство. Он бросал вызов королю, его спесивым баронам и корыстным шерифам. Церковь, несмотря ни на что, была представительницей Бога, а значит – защитницей. Бекет олицетворял собой церковь воинствующую, стоящую на страже справедливости; и пусть справедливость была односторонней, она существовала. И поэтому слава Бекета, легенды о его святости распространялись по стране. Бекет становился кумиром народа, а это бесило не только Генриха, но и верхушку английской церкви, тесно связанную с феодальной элитой.

Конфликт между королем и архиепископом был не только внутренним делом Англии. За ним внимательно наблюдали враги и союзники. В первую очередь – король Франции Людовик VII и Александр III, проведший свой на удивление долгий срок на папском престоле в борьбе с Римским народом, германским императором Фридрихом Барбароссой, сицилийскими норманнами, итальянскими городами, еретиками.

Ситуация в Англии складывалась для папы выгодно, но требовала осторожности. Генрих, которого не интересовали итальянские дела, был нужен Александру III как союзник и хозяин королевства, дававшего папскому двору немалые доходы. И хотя архиепископ Кентерберийский боролся именно за интересы церкви и за доходы папского двора, это не означало, что папа всегда стоял на его стороне. Он поддерживал Бекета лишь тогда, когда это ему было выгодно, в частности для того, чтобы оказывать давление на Генриха. Поэтому несколько раз случалось, что, предав Бекета, папа затем спохватывался и выступал в поддержку дерзкого архиепископа. И это позволяло ему как бы оставаться над схваткой.

Тем временем борьба между соперниками разгоралась. По настоянию короля епископы собрались, чтобы рассмотреть требование короны о лишении духовных судов их прерогатив. Но тут король перегнул палку – епископы побоялись лишиться судебных доходов и иммунитета. Бекет выиграл раунд.

Король не сдался. Он собрал не только епископов, но и светскую знать и сумел склонить чашу весов на свою сторону. Результатом стала принятая в 1164 году Кларендонская конституция, которая определяла, что в отсутствие епископа доходы с епархии идут государству, что государственный чиновник решает, какому суду – светскому или духовному – вести то или иное дело, что в духовном суде должен присутствовать представитель короны и что именно король – последняя инстанция во всех спорах; апелляции к папе запрещались.

Жалоба Бекета в Рим не помогла. Папа рекомендовал Бекету подчиниться законам страны, в которой живет.

Но Бекет менее всего намеревался сдаться. Он потребовал от папы, чтобы тот издал буллу, санкционирующую решение в Кларендоне, – только такой документ он признает как руководство к действию. Александр III был осторожен. Он отмалчивался и буллы не издавал.

По всей стране судейские чиновники стали извлекать из монастырей преступников и жестоко карать их. Более того, они начали проводить процессы задним числом, приговаривая к повешению тех, кто был ранее оправдан церковью. И в число таких людей, разумеется, в первую очередь попадали не воры и грабители, а люди, не угодившие королю, шерифу, местному сеньору. Волна казней, прокатившаяся по стране, отнюдь не усилила симпатий к Генриху, зато укрепила репутацию непримиримого Бекета.

Через восемь месяцев, убедившись, что папской буллы Бекет не получит, Генрих решил действовать более жестко. Он приказал архиепископу явиться в Нортхемптонский замок на королевский суд. Бекет собрал свою поредевшую свиту и поехал к королю. Там обнаружилось, что жилье для него не приготовлено и все дома заняты придворными. Пришлось архиепископу провести ночь в сарае на полу.

На следующий день, когда начался суд, Бекет перебрался в небольшой монастырь, стоявший за городом, и там принимал посланцев короля. А тем временем в замке король и знать, включая нескольких послушных епископов, выносили все новые приговоры.

В первый день суда архиепископа приговорили к штрафу в триста фунтов стерлингов за «оскорбление королевского суда». Сумма была по тем временам очень велика. Бекет переслал деньги королю. На следующий день от него потребовали вернуть все деньги, которые он получил на посольство во Францию. Таких денег у Бекета не было, но он выдал вексель на них. На третий день, не скрывая торжествующих усмешек, судьи приговорили архиепископа заплатить государству суммы, которые должны были бы полагаться короне за всех епископов и аббатов, чьи места в последние годы пустовали. Такой суммой архиепископ, разумеется, не обладал. Она превышала годовой доход государства.

Король в ожидании ответа мерил широкими шагами зал заседаний. Ответ архиепископа задерживался.

– В Англии нет места для нас двоих! – вдруг закричал Генрих. – Или он, или я!

Епископы носились между монастырем и замком, уговаривая Бекета отказаться от архиепископской митры. Тогда в королевстве наступит мир, уверяли они. Бекет ничего не отвечал.

После долгого ожидания до замка донесся слух, что Бекет едет к королю в сопровождении двух монахов, неся в руке тяжелый крест.

Король тут же потребовал от вельмож и епископов, чтобы они объявили Бекета изменником и приговорили к смерти. Никто не осмелился возразить королю, но и поддержать открыто такое требование никто не решился. Епископы один за другим тихонько выскальзывали из зала.

Дверь распахнулась. Вошел архиепископ. Он еще более исхудал и оттого казался невероятно высоким. Он держался прямо и нес перед собой тяжелый серебряный крест. Зрелище было настолько внушительным, что один из оставшихся в зале епископов подошел к Бекету и, склонившись перед ним, попросил разрешения держать тяжелый крест. Но Бекет лишь сверкнул глазами, отгоняя робкого помощника.