Текст книги "1185 год"

– Идиот! – закричал вдруг в наступившей тишине епископ Лондонский. – Тебя всегда губила гордыня! И ты, я вижу, не раскаялся!

Бекет, словно не слыша этого крика и угрожающего гомона рыцарей, уселся на стул лицом к королю.

Король поднялся и удалился со свитой из зала.

Так прошло несколько часов. Король поужинал. Но Бекет продолжал неподвижно сидеть, не выпуская креста. Иногда к Бекету подходили наглые враги и робкие союзники. И те и другие хотели, чтобы он сложил с себя сан.

– Дитя не может судить отца, – отвечал Бекет. – Король не может судить меня. Лишь папа может меня осудить.

Из соседнего зала слышались пьяные крики. Спустилась ночь.

Неожиданно Бекет поднялся и направился к выходу. Он прошел через зал, где ужинали вельможи и епископы. Поднялся страшный шум: рыцари вопили, что он предатель, и кидали в него объедки. Но приблизиться к архиепископу никто не посмел.

На улице под холодным дождем Бекета ждала другая встреча.

Там собрался почти весь город.

Слух о том, что Бекет стоит за правду, против вельмож и злых судей, заставил горожан ждать архиепископа на улице и трепетать в страхе, что его убьют.

Отныне Бекет был святым человеком, действиями которого руководил Господь. Не будучи народным вождем, Бекет становился им. И два рыцаря, выскочившие с пьяными угрозами вслед за Бекетом на улицу, вдруг оробели перед толпой и поспешили обратно в зал.

А Бекет был в отчаянии. В те часы, которые он провел в опустевшем зале, и минуты, когда шел под градом оскорблений, он понял свое бессилие. И понял, что в Англии его заточат в тюрьму или тихо задушат. И дело будет проиграно.

И он решил добраться до Рима. В этом был огромный риск, и только быстрота могла его спасти.

Решение Бекета оказалось полной неожиданностью для короля, который продолжал спокойно пировать с вельможами, смеясь над Бекетом и полагая, что тот прячется в монастыре. Он недооценил своего противника, хотя должен был знать решительный характер архиепископа.

Когда, спохватившись на следующий день, взбешенный Генрих разослал по всем прибрежным городам приказ схватить «бывшего архиепископа, а ныне изменника и преступника, скрывающегося от правосудия», было уже поздно. Бекет к тому времени пересек Ла-Манш.

Добравшись до Рима, он получил аудиенцию у папы и положил перед ним Кларендонскую конституцию. Хитрый Александр заявил, что он и не подозревал о ее содержании и никак не может ее одобрить, хотя еще недавно советовал Бекету покориться. Но это вовсе не означало, что он твердо стал на сторону Бекета. Он продолжал увертываться, стараясь не испортить отношений с Генрихом и в то же время опасаясь резкого языка Бекета и его все крепнущей репутации несгибаемого борца за торжество церкви.

В течение семи последующих лет Бекет жил на континенте. Людовик VII несколько раз обещал ему начать войну с Генрихом, чтобы восстановить справедливость. Но ничего реального не сделал – для него Бекет был лишь фигурой на шахматной доске, передвигая которую можно угрожать Генриху. Папа то посылал к Генриху кардиналов, чтобы помирить его с Бекетом, то корил Бекета за излишнее упрямство и отказ от компромисса. Генрих тратил бешеные суммы на подкуп кардиналов и нужных людей в окружении папы, надеясь выкрасть Бекета или добиться папского осуждения.

Все эти годы Бекет жил на хлебе и воде. Он повторял, что служит лишь Богу. Легенды о его святости и магической силе распространялись по всей Европе и докатывались до Англии, обрастая по пути все новыми и новыми деталями. Бекет стал надеждой всех англичан, недовольных королем и вельможами, он стал знаменем для того крыла духовенства, которое боролось за очищение церкви от скверны.

Бекет продолжал бороться, он писал страстные послания, которые достигали Англии, он грозил королю отлучением, и лишь папа смог удержать его от этого крайнего шага.

В течение этих лет Генрих продолжал укреплять свои владения во Франции, присоединил Ирландию, привел к покорности Шотландию. И неожиданно для многих он объявил о желании короновать своего старшего сына Генриха. Генриху-младшему было в то время пятнадцать лет, и король был еще совсем не стар. В 1170 году ему исполнилось тридцать семь лет. Он был здоров, энергичен и предприимчив, как прежде.

Генрих не намеревался отказываться от престола. Он задумал другое.

В Европе было несколько королей и лишь два императора – император Византии и германский император Фридрих Барбаросса. Оба они считали себя наследниками римских цезарей.

Генрих решил создать третью империю – Британскую.

Титул императора он предназначал себе. А сыновей – их было четверо – хотел сделать королями. Для этого у него были королевства Английское, Ирландское, Шотландское и владения во Франции.

Добиться этого без согласия римского папы Генрих не мог – самостоятельное решение такого рода было бы узурпацией титула.

Но оказалось, что даже короновать Генриха-младшего нельзя. Возложить корону на голову английского короля имел право лишь архиепископ Кентерберийский. А им был Бекет.

Тогда Генрих обратился к папе с просьбой разрешить провести коронацию архиепископу Йоркскому, который рассчитывал занять место Бекета. После некоторых колебаний Александр III согласился.

Но как только Бекет узнал об этом, он немедленно приехал к папе и обвинил его в предательстве. Если бы слова Бекета были сказаны приватно, ничего бы не произошло. Но Бекет довел их до сведения многих, и папа понял, что не может отмежеваться от Бекета, который формально оставался главой английской церкви. Лишить его сана тоже было нельзя, потому что для этого надо было заманить Бекета в Англию.

И папа придумал уловку. Он сказал, что отправил архиепископу Йоркскому письмо с запрещением проводить коронацию. По сей день остается тайной – было это письмо или нет. Потому что архиепископ Йоркский утверждал, что никакого письма не получал.

Но и для Генриха-младшего, и для его французской жены – воспитанников Бекета – коронационные торжества не были настоящими, молодая королева даже отказалась участвовать в церемонии, утверждая, что без Томаса Бекета она не будет законной. Король Генрих всех сломил – сопротивление вызвало в нем ярость бешеного быка. Принц Генрих и его жена были коронованы.

Но эта победа ничего королю не дала, она привела лишь к недовольству в Англии и к ссорам в королевском семействе. К тому же положение Генриха в Европе оставляло желать лучшего. Король, как и прежде, метался по своим французским владениям, редко спал дважды в одной постели, подавлял мятежи, осаждал замки, наводил порядок, но все разваливалось, как только он покидал усмиренный край. Законы феодальной раздробленности были сильнее воли короля. Он слишком рано родился, чтобы стать абсолютным монархом, и у него был упорный враг – король Франции.

Неожиданно Генрих сделал шаг, которого никто не ожидал. Он пригласил Томаса Бекета на встречу в одном из своих французских замков. Близкие Бекету люди предостерегали его от поездки, подозревая, что это западня. Даже папа опасался подвоха. Но Бекет знал своего бывшего друга лучше, чем другие. Получив приглашение, он тут же отправился на свидание с Генрихом.

Бекет тоже оказался в тупике: он был изгнанником, которого могли использовать в политических интригах; он был пастырем без паствы, вечным эмигрантом, у которого немало возможностей незаметно погибнуть вдали от дома, потому что папа и кардиналы поглядывали на него с плохо скрываемой враждебностью – их раздражали его популярность и чрезмерное честолюбие. Кому нужен святой, который может в любой момент включиться в борьбу за папский престол?

Встреча соперников прошла на удивление сердечно. По крайней мере, так показалось свидетелям, стоявшим поодаль. Томас при всех встал на колени перед королем, признавая его верховную власть, король держал стремя, когда Бекет взбирался в седло.

Генрих предложил Бекету вернуться в Англию и возглавить церковь. Он обещал наказать тех епископов, которые нападали на Бекета и участвовали в позорном суде над ним. За это Бекет вновь коронует Генриха-младшего.

Соперники долго разговаривали, гуляя по саду замка. Верные рыцари окружили сад и отгоняли любопытных – и никто не знает, о чем говорили двое выдающихся людей, которые десять лет были ближайшими друзьями, а потом восемь – непримиримыми недругами. Но свидетели запомнили фразу, которую Бекет сказал королю, прощаясь:

– Мой лорд, сердце подсказывает мне, что больше мы с вами не увидимся.

Есть основания полагать, что Генрих рассчитывал на примирение. Не в его интересах было продолжать борьбу, расшатывающую государство. Возможно, он надеялся, что Бекет, проведя семь лет в изгнании, образумится и ограничится церковными делами. Допустимо, что Бекет дал обещания такого рода. Иное дело – насколько он намерен был их выполнять.

Но даже если бы король и архиепископ договорились, в Англии оставались силы, ненавидевшие Бекета. Это – церковная верхушка, которой не нужен был честный и суровый глава. Это – феодалы, не переносившие Бекета, который олицетворял для них бунт простонародья.

Генрих мог быть широк, благороден, открыт. Но через час он превращался в мстительного разъяренного тирана, который начисто забывал об обещаниях и клятвах, данных ранее. Зная об этом, Бекет мог предположить, что наверняка наступит момент, когда его интересы и интересы короля столкнутся. И мгновенно будут забыты обещания и дружеские беседы. К тому же у самого Бекета характер с годами мягче не стал. Семь лет в эмиграции закалили его. Он не намеревался отказываться от своих целей.

Возвращение в Англию оказалось более сложным делом, нежели Бекет предполагал. Хотя он и получил от короля обещание возместить расходы, связанные с путешествием, и вернуть церкви доходы с архиепископских земель, которые в последние семь лет поступали в государственную казну, выполнено оно не было.

Это вызывает у некоторых исследователей подозрение, что король задумал заманить Бекета в Англию, изолировать его от папской или иной иностранной поддержки и убить, с тем чтобы после гибели Бекета организовать избрание угодного архиепископа. Но сомнительно, что Генриху, если он и вправду затеял убийство, нужно было ждать, пока Бекет вернется в Англию, когда с таким же успехом можно было подослать убийц во Франции.

Скорее король надеялся на большее от встречи с Бекетом и был разочарован ее результатами. И потому не выполнил своего обещания.

Бекет взял в долг триста фунтов и нанял корабль, чтобы переправиться в Англию. Король находился далеко, и разрешением вернуться следовало срочно воспользоваться. В Англии оставалось немало людей, которым приезд Бекета пришелся бы не по нутру.

Самым опасным врагом был сэр Рандольф де Бро, шериф Кента, который в качестве королевского чиновника, собиравшего налоги, увел из Кентербери весь скот и лошадей, сжег конюшни и не намеревался ничего возвращать законному владельцу.

Немалую опасность представляли и три епископа, которые принимали участие в коронации Генриха-младшего. Они поклялись не допустить, чтобы Бекет снова занял свой пост.

Бекет проявил себя прежним – прекрасным тактиком, быстрым на решения. Он спланировал операцию как военную кампанию.

Перед тем как покинуть Францию, он послал вперед небольшое судно, на борту которого находилась девушка, переодетая мальчиком. В Дувре ее никто не задержал, и потому она без задержки прискакала в Йорк. По окончании службы в соборе «мальчик» смиренно подошел к архиепископу Йоркскому и передал ему свиток. Архиепископ развернул свиток и начал его читать. Это был приказ об отстранении его от должности.

Когда возмущенный и перепуганный архиепископ кинулся за посланцем, тот уже исчез. Формально архиепископ при свидетелях получил приказ своего начальника, и замолчать это было нельзя. Точно так же посланница Бекета в течение ближайших двух дней поступила с епископами Лондонским и Солсберийским.

После этого отплыл из Франции и сам Бекет.

Шериф де Бро установил блокаду побережья и бросил своих солдат на поиски таинственного посланника, но тот как в воду канул.

Пока де Бро метался по берегу, обыскивая корабли, Бекет перешел в лодку в устье Темзы и поднялся на ней до города Сэндвича. Предупрежденные верными людьми, там его уже ждали вооруженные горожане. Когда де Бро прискакал с отрядом солдат в Сэндвич, он не решился вступить в бой с горожанами на их земле. Одно дело – убить Бекета на пустынном берегу, другое – сражаться с целым городом. Бекет передал шерифу через мэра города скрепленное королевской печатью разрешение архиепископу пребывать в Англии. Отныне у де Бро руки были связаны.

От своих агентов Генрих узнал, что Бекет одурачил врагов. Короля более всего встревожило то, что от Сэндвича до Кентербери вдоль дороги стояли тысячи крестьян, приветствуя своего кумира. И некоторые были вооружены.

Архиепископский дворец в Кентербери встретил Бекета выбитыми окнами, разломанными полами, проваленной крышей. Не на чем было даже спать.

В течение нескольких дней Бекет приводил резиденцию в порядок и одновременно рассылал письма своим сторонникам. Кентербери гудел как улей. Туда спешили монахи, недовольные своими аббатами, священники, обиженные епископами, горожане с жалобами на шерифов; появились и некоторые рыцари. Все ждали, что Бекет предпримет далее.

Бекет решился. Окруженный большой толпой сторонников, разраставшейся по мере того, как он продвигался вперед, Бекет направился прямо в Лондон, где находился новый король Англии, которого еще предстояло короновать.

В Лондон въезжал уже не изгнанник. Главу английской церкви сопровождала вооруженная свита. У городских ворот его ждали три тысячи вооруженных горожан, навстречу вышли мэр, цехи ремесленников, гильдии торговцев. При виде Бекета люди опустились на колени.

Генрих-младший растерялся. Он боялся гнева отца, он страшился народного возмущения.

Решения принимали за него. Генрих-старший никогда не оставлял своих родственников без надзора. Королевский чиновник вышел навстречу Бекету с требованием в город не входить.

Тот не подчинился.

В воротах Лондона Бекету вручили собственноручное письмо Генриха-младшего, вырванное у того придворными. В нем король приказывал архиепископу вернуться и заявлял, что не готов с ним встретиться.

Бекет, который рассчитывал на то, что Генрих-младший осмелится ослушаться отца, повернул обратно.

Во Францию, где находился Генрих-старший, неслись панические сообщения. В доносах не обошлось без преувеличений: бароны и епископы раздули попытку Бекета посетить Лондон до размеров мятежа.

К королю в Нормандию приехали взбешенные прелаты, которых отстранил Бекет. Они кричали, что, если Бекет останется в Англии, страна будет потеряна для короны. И тогда были сказаны слова.

За ужином, бушуя в гневе, проклиная непокорного Бекета и свое решение вернуть его в Англию, король воскликнул:

– Неужели я окружен одними трусами? Неужели не найдется никого, кто освободил бы меня от этого низкорожденного монаха?

Английские историки уже много столетий утверждают, что эти слова короля были вызваны вспышкой гнева, на самом же деле он ничего подобного не хотел сказать, а последующие события были вызваны тем, что верные рыцари поняли его слишком буквально. И когда король узнал, что той же ночью четыре барона – Реджинальд Фитц-Урс, Хью де Моревиль, Ричард де Бретон и Уильям де Треси – поскакали в Кале, он отправил за ними погоню. Но погоня вернулась ни с чем.

Версия эта весьма сомнительна, король мог послать в Англию других баронов, которые пресекли бы попытку убийц расправиться с Бекетом. Он мог предупредить Генриха-младшего, чтобы тот охранял Бекета. Ничего этого Генрих не сделал. И даже не пытался сделать.

Важно и то, что появление в Англии четырех знатных рыцарей не было тайной. Шериф де Бро знал об их приезде и сразу присоединился к ним. Поэтому нет сомнений, что операция проводилась с согласия короля.

Другое дело, что во всем этом мало логики.

Операция была непродуманной и поспешной. Покушение на Бекета, связанное с именем Генриха, ничего хорошего королю не сулило. Устранить архиепископа можно было куда тоньше.

Так или иначе, рыцари поспешили в Англию, а Бекет вернулся в Кентербери. Положение его было отчаянным.

Наступало холодное и голодное Рождество. Шериф де Бро блокировал аббатство, чтобы крестьяне и монахи не смогли доставить архиепископу продукты, и перехватил корабль, который вез припасы из Франции.

Когда Бекет взошел на амвон и начал читать рождественскую проповедь, тема ее всем показалась странной: смерть епископа Альфреда от рук датчан. Он закончил проповедь пророческими словами: «И скоро будет еще одна смерть».

Бекет так исхудал, что казался бесплотной тенью.

Собор был переполнен народом – крестьянами со всей округи, горожанами из соседних городов, монахами окрестных монастырей. А ведь всадники Рандольфа де Бро и его брата Роберта дежурили на всех перекрестках, плетьми и древками копий избивая тех, кто шел к собору. На площади возле собора валялись трупы лошадей и мулов – остатки каравана с припасами, который был перехвачен братьями де Бро.

Бекет кончил говорить. В холодном соборе над сотнями лиц, обращенных к архиепископу, клубился пар от дыхания.

Бекет положил руку на Библию и поднял свечу.

Трепет ужаса прокатился по собору. Все знали, что отлучение от церкви проводится «свечой и книгой».

Голос Бекета загремел, улетая в вышину готического зала. Он говорил о том, что нет прощения человеку, поднявшему руку на церковь…

Все понимали, что сейчас архиепископ отлучит от церкви… Но кого? Неужели самого короля Англии?

Бекет предал анафеме братьев де Бро. Прокляв первого, он поднес к губам свечу и задул ее.

Затем он отлучил двух аббатов, известных своими преступлениями.

Снова пауза.

Бекет уходит за алтарь.

Он только предупредил. Но угроза была очевидной.

Прошло еще три дня. За это время рыцари высадились в Англии. Их встретили разъяренные братья де Бро. Можно как угодно храбриться и ненавидеть Бекета, но после отлучения никогда колокола не зазвонят в твоих имениях, ни один священник не осмелится прийти к твоему смертному одру, ты будешь похоронен на пустыре…

Переночевав в монастыре святого Августина, настоятелем которого был развратный аббат Клерамбо, рыцари в сопровождении братьев де Бро отправились в Кентербери.

Наступил вторник 29 декабря. Снег несло над полями. Рандольф де Бро созвал своих солдат. Солдаты разъехались по улицам города, загоняя жителей в дома.

В это время архиепископ сидел один в холодном зале дворца. Он обедал. Трапеза была скудна – кусок рыбы и стакан воды. Затем он ушел в спальню, где к нему присоединились гости, приехавшие в свое время в аббатство на Рождество. Их было немного – ведь общаться с архиепископом страшно и опасно.

У Бекета сидел Джон Солсберийский, крупнейший мыслитель Англии, некогда близкий Генриху человек, в свое время даже возглавлявший посольство к папе римскому, а также ученый монах из Кембриджа по имени Гримм.

Рыцари въехали во двор аббатства, спешились, сняли мечи и шлемы. Они хорошо пообедали, были пьяны и уверены в себе.

Двор был, как и обычно, заполнен нищими, юродивыми, крестьянами, которые хотели хоть глазком взглянуть на святого Томаса. Они грелись у костров.

Четыре рыцаря в развевающихся белых плащах, под которыми поблескивали кольчуги, прошли в спальню к Бекету.

Реджинальд Фитц-Урс сказал с порога:

– Епископ, мы привезли приказ короля.

Простой рыцарь не мог доставить архиепископу приказ короля. Поэтому Бекет отвернулся от Фитц-Урса.

Тогда рыцарь начал перечислять преступления Бекета: непослушание королю, попытка поднять восстание, снятие епископов, отлучение братьев де Бро.

Бекет все выслушал и затем холодно ответил, что он действовал с санкции римского папы, с ведома и согласия короля.

– Как?! – закричал Фитц-Урс. – Ты смеешь утверждать, что король, пославший нас к тебе, лжец? Послушайте, он оскорбил короля!

– Реджинальд, – сказал Бекет, – я никогда этого не говорил.

И тут Фитц-Урс потребовал, чтобы Бекет немедленно покинул страну и никогда более не ступал на землю Англии.

Бекет поднялся. Он был на голову выше рыцарей, и голос его был спокоен.

– Я никогда не покину Англию, – произнес он, – и ни один человек на земле не заставит меня сделать это.

И добавил:

– Вы не более желаете убить меня, чем я сам хочу умереть.

Фитц-Урс схватился за пояс, но меча на нем не было. Оружие осталось во дворе.

Скорее всего, у рыцарей не было четкого плана действий. Когда стало ясно, что Бекета запугать невозможно, у них остался лишь один путь – убийство.

Рыцари выбежали во двор, чтобы надеть шлемы и взять мечи.

Уже почти совсем стемнело.

Рыцари подбадривали себя боевыми криками:

– К оружию! За короля!

Нищие и крестьяне в ужасе разбегались со двора, но у ворот их встречали солдаты братьев де Бро и гнали обратно. Заговорщики боялись, что если в городе узнают о нападении на Бекета, то народ бросится его спасать.

Монастырские служки кинулись к окнам и дверям, выходившим во двор, и заперли их. Одинокий колокол звонил к вечерне.

Томас Бекет стоял у себя в комнате совсем один – куда-то делись остальные монахи, куда-то исчезли его гости. Казалось, он ничего не слышит. Наступил момент главного испытания. Готов ли он к смерти или должен бежать, унижая бегством ту высшую справедливость, носителем которой себя почитал? Никто не знает, о чем он думал в эти минуты. Был ли он фанатиком, шедшим на смерть ради идеи, или великим актером, которому предстояло сыграть последний акт трагедии?

Прибежали монахи и стали уговаривать Бекета скрыться в церкви, куда убийцы, вернее всего, не посмеют войти.

Вдруг Бекет очнулся.

– Я должен служить вечерню, – произнес он.

Монах нес перед ним свечу.

Послышались крики. Рыцари бежали по коридору, соединявшему дом с церковью, разгоняя ударами мечей монахов, которые старались их остановить.

Монахи пытались вывести Бекета на боковую лестницу, невидимую в темноте. Она вела в часовню, о которой рыцари не знали.

Но архиепископ вырвался из рук монахов.

Он схватил крест и направился к архиепископскому креслу, стоявшему на возвышении у колонны. Монах Гримм взял у него тяжелый крест и пошел впереди.

Ворвавшись в храм, рыцари остановились, стараясь разобраться в мелькании черных теней.

– Где изменник? – закричал Фитц-Урс.

Из темноты отвечали:

– Я здесь. Но я не изменник. Я архиепископ Кентерберийский и служитель Господень. Что тебе надо?

В этот момент послышались шаги в коридоре: солдаты де Бро не смогли удержать в домах жителей Кентербери. Не обращая внимания на побои, люди бежали в собор с криками:

– Они убивают нашего отца!

Хью де Моревиль бросился навстречу горожанам, размахивая двуручным мечом. Он вопил, что убьет каждого, кто сделает шаг вперед.

Горожане не посмели драться с вооруженным рыцарем, но зато сотни глаз увидели то, что должно было остаться покрытым мраком.

Первый удар нанес де Треси. Но Гримм принял удар на себя и, обливаясь кровью, упал на пол.

Следующим ударом де Треси разрубил плечо Бекету. Подоспевший де Бретон вонзил меч в грудь Бекета, и тот рухнул.

Прибежавший на помощь рыцарям де Бро раскроил Бекету череп.

Затем, подняв окровавленный меч, он закричал на весь собор:

– Изменник мертв!

Гром и молния не поразили убийц. Тишина стояла в гулком соборе. Никто не ответил страшному де Бро. Серыми тенями в черноте рыцари вышли из зала. Люди расступались, молча жались к стенам.

На дворе шел густой снег. Рыцари сели на коней и поскакали прочь. Следом за ними скакали солдаты шерифа.

К утру они были в замке Моревиля, и замок встретил их молчанием. Невероятно, но той ночью слух о смерти Бекета несся по стране быстрее, чем всадники. В замке уже знали, что случилось.

Но если убийцы, охваченные суеверным страхом, все же побаивались удара молнии, то брат шерифа Роберт де Бро не бежал со всеми. До поздней ночи его люди взламывали сундуки и ящики архиепископа в поисках ценностей. Они не только увезли посуду и бумаги Бекета, но даже сорвали со стен обивку и навалили на повозки церковную мебель.

Когда мы говорим о роли религии в жизни человека Средневековья, о его трепете перед Богом, нельзя забывать, что этот трепет сочетался с уверенностью даже самого жестокого из преступников, что перед смертью он сможет замолить грехи и откупиться от ада.

Отлученный от церкви, граждански уничтоженный, Роберт де Бро всю ночь спокойно грабил архиепископский дом и собор, не испытывая никаких угрызений совести. Правда, братья де Бро отличались удивительным душегубством.

И только когда последний солдат де Бро покинул Кентербери, один из друзей архиепископа осмелился вернуться в собор.

Бекет лежал лицом вниз в большой луже крови.

В собор начали стекаться монахи. Они крались, словно были преступниками, они говорили шепотом, и тонкие свечи дрожали в их руках. Долго не решались повернуть Бекета на спину.

Удар де Бро был столь жесток, что думали, ничего от лица не осталось.

Но лицо было чистым и спокойным. В робком пламени свечей померещилось даже, что Бекет улыбается.

Голову перевязали, затем перенесли Бекета в алтарь. Вокруг загорелись сотни свечей. К тому времени собор уже был полон народу. Те, кто убежал оттуда в самый страшный момент, теперь вернулись. Наступал рассвет.

На следующее утро один из монахов сказал, что ночью к нему явился Бекет. Монах спросил его:

– Разве вас не убили?

И Бекет ответил:

– Меня убили, но я восстал из мертвых.

И с этими словами, окруженный ярким сиянием, архиепископ поднялся в небо.

Ни один человек не усомнился в правдивости этих слов.

А в толпе, наполнившей собор, какая-то женщина, которая уже много лет была калекой, закричала, что выздоровела, и отбросила костыли. Тут не могло быть жульничества, эту женщину в городе знали все.

Люди, заполнившие собор, рухнули на колени, славя Господа. Те, кто не смог протиснуться туда, опускались на колени в снег. А народ все шел и шел, потому что жестокие господа, боясь правды, убили народного заступника, святого человека. Боясь, что убийцы вернутся, монахи на следующий день перенесли тело в склеп и замуровали гроб кирпичной кладкой.

Когда новость достигла Лондона, князья церкви не могли скрыть своего восторга. Архиепископ Йоркский, который полагал, что отныне с него отлучение снято, взобрался на амвон и публично объявил, что Бекет поражен рукой самого Господа. Эту проповедь в той или иной форме повторили все основные епископы страны. Они требовали выбросить тело Бекета – как гнусного изменника и преступника.

Выполнить требование епископов решил шериф Рандольф де Бро. Пока его сообщники отсиживались по замкам, готовясь незаметно вернуться во Францию, он поспешил обратно в Кентербери, чтобы захватить тело изменника и бросить его собакам.

Надо отдать должное этому негодяю: он никогда не прятался за спины других. Совершая очередную мерзость, он всегда был впереди.

Солдаты де Бро с трудом пробились сквозь толпы людей к собору, но в тесном душном склепе они не нашли тела архиепископа. Де Бро пришлось вернуться ни с чем.

В первые недели, когда Бекета оплакивали сотни тысяч людей, лондонские власти твердили, что Бекет – государственный преступник, казненный по воле государя. Был издан указ о том, что любой священник, упомянувший имя Бекета в проповеди, будет высечен розгами. Отряды шерифа де Бро были срочно усилены солдатами из Лондона. В самом Кентерберийском соборе было запрещено вести службу.

Но постепенно поток ненависти стал иссякать. Рядовые священники, презрев угрозы, произносили проповеди в честь Бекета, пилигримы тянулись со всех сторон в Кентербери. Генрих-младший неожиданно для советников заявил, что не простит отцу смерти своего наставника, молодая королева открыто обвиняла в его смерти королевских министров и не скрывала презрения к архиепископу Йоркскому. Сторону Бекета приняла и Элеонора Аквитанская.

А из-за границы приходили все новые вести, одна удивительнее другой. Муж Иоанны, дочери Генриха II, король Сицилии Вильгельм, приказал воздвигнуть статую Бекета в своей столице, король Франции Людовик не только провозгласил траур по архиепископу, но и объявил о своем желании приехать в Англию, чтобы поклониться праху святого. На следующий год французский король прибыл в Кентербери и помолился на могиле Бекета. Он привез золотую чашу и большой бриллиант для украшения надгробия. Наконец, стало известно – и это окончательно ввергло в растерянность правительство, – что римский папа рассматривает вопрос о причислении изменника к лику святых. Что и было сделано через два года после гибели Бекета.

К сожалению, историческая справедливость далеко не всегда торжествует. И хотя посмертная слава Бекета была велика, его убийцы, несмотря на то что существует множество легенд об их страшной судьбе, остались живы. В течение нескольких лет они отсиживались у себя в замках, а затем король вернул их на службу. Возможно, он так поступил, признавая свою ответственность за смерть Бекета. Ведь, казалось бы, чего проще – сделать убийц козлами отпущения и остаться чистым в глазах современников и потомков. Но Генрих отлично понимал, что наказывать убийц, в сущности, бессмысленно. Это будет попытка оправдаться за чужой счет. Она никого не обманет. Да и кого наказывать, а кого миловать? Что делать с братьями де Бро? Что делать с епископами, которые кричали с амвонов, что Бекет изменник? Что делать с собственными министрами, которые грозили казнями любому, кто приблизится к месту гибели Бекета? Все выполнили его приказ, который не был отдан, но который очень хотелось выполнить.

Разумнее всего было показать миру, как сильно удручен английский король смертью Бекета, как безжалостно он казнит себя.

Да и в самом деле, вряд ли Генрих чувствовал облегчение от смерти бывшего друга. Политический и моральный урон, который понес он, был невосполним. Отныне любое бедствие или неудача рассматривались как кара за убийство Бекета. В те дни, когда феодалы и высшее духовенство глумились над памятью Бекета, король вел себя иначе. При получении вести о смерти архиепископа он ушел в опочивальню и трое суток не выходил оттуда, отказываясь принимать пищу.

Генрих понимал, что смерть Бекета нанесла непоправимый удар по его планам создать великую империю. Отныне он стал убийцей, который даже не сумел замести следы своего преступления. Над ним нависла угроза интердикта, папа мог в любой момент отлучить от церкви его и всю Англию.

И вот на третий день своего добровольного заточения Генрих понял, что в округе молчат колокола.

Он выбежал из опочивальни и бросился к придворным, ждавшим у дверей.

– Почему молчат колокола? – закричал он. – Наложен интердикт?