Текст книги "1185 год"

Начали прибывать первые отряды крестоносцев из Европы. Это еще не был крестовый поход – о нем только шли переговоры, но при известии о падении Иерусалима некоторые рыцари и бароны собирали на свой страх и риск отряды и, движимые религиозным рвением, плыли к Святой земле.

Более десяти тысяч человек прибыло из Фрисландии и Дании, то есть из областей, откуда ранее в крестовый поход рыцари не ходили, прибыл английский авангард во главе с архиепископом Кентерберийским, приплыли отряды фламандцев.

Для иерусалимского короля важно было овладеть хоть каким-нибудь городом, желательно на побережье. Поэтому в 1189 году Гвидо осадил Акку, потерянную крестоносцами два года назад. Ему удалось заручиться поддержкой пизанцев в обмен на обещание предоставить им торговые привилегии в Святой земле, и те прислали флот. Корабли пизанцев перегородили вход в гавань Акки, тогда как армия Гвидо полукольцом расположилась в долине, за которой начинались невысокие холмы.

Через некоторое время осаждавшие предприняли штурм, но он был плохо подготовлен, так как Гвидо был бездарным полководцем. Штурм не удался, и тут же крестоносцы узнали, что приближается армия Салах ад-Дина.

Султан упустил время и недооценил противника. Он не думал, что Гвидо успеет собрать столь значительное войско. Поняв свою ошибку, Салах ад-Дин расположил свои силы полукругом по холмам. Так что осаждавшие сами оказались в окружении.

После нескольких стычек Салах ад-Дин дал крестоносцам генеральное сражение. Однако ему не хватило сил, чтобы разгромить их. Да он на это и не рассчитывал. Ему надо было прорваться в город, что и удалось сделать. Салах ад-Дин сумел сменить гарнизон крепости и снабдить его припасами.

В последующие долгие месяцы осады ему удалось еще дважды прорваться в Акку, но крестоносная армия росла быстрее, чем войско Салах-ад-Дина. Поэтому султану оставалось лишь блокировать крестоносцев у Акки и делать все, чтобы город держался.

Падение Иерусалима явилось ударом по престижу церкви, по самой идее ее всемирного торжества. Но были также задеты различные политические и экономические интересы.

Перепугались торговые магнаты итальянских городов. Ломбардцы, которые к тому времени захватили контроль над европейскими финансами, начали оказывать явный и тайный нажим на своих должников, требуя помочь крестоносцам, иными словами, спасти ближневосточную торговлю.

За сто лет, прошедших со времени Первого крестового похода, мир разительно изменился. Если в конце XI века крестоносцы шли в неизвестность, словно на другую планету, и все без исключения хронисты рассказывают, как крестоносцы останавливались при виде болгарских и византийских городов и радостно кричали: «Иерусалим!» – полагая, что цель уже достигнута, то теперь таких ошибок в географии быть не могло. В европейских государствах, хотя и раздираемых феодальными распрями, укреплялась центральная власть. Сто лет назад германскому императору ни за что не удалось бы изгнать из страны такого могущественного феодала, как Генрих Лев. Теперь же он, приговоренный рейхстагом к ссылке, покорно уезжает в Англию. Миром правят не только религиозные идеи и страсть феодальных хищников к наживе. Экономические нити связывают банковские конторы в Милане и Флоренции с торговыми домами Венеции, ремесленные корпорации Майнца с суконными гильдиями Лондона. Политические амбиции королей в значительной степени направляются из торговых контор, хотя короли об этом часто не подозревают.

Когда Иерусалим пал и Европу охватила скорбь, папский престол принялся лихорадочно рассылать по разным странам легатов, требуя, чтобы государи приняли крест и отправились выручать Святую землю. Когда легаты добрались до Германии, Фридриху Барбароссе было над чем задуматься. Его итальянская политика провалилась. Последние годы он занимался в основном германскими делами и в том преуспел: страна была покорна его власти. Сын Генрих уже вырос и мог взять на себя бремя правления. Однако Барбаросса не отказывался от своих планов мирового господства. Его биограф, епископ Оттон, пишет, что Барбаросса называл себя «владыкой мира» и повторял, что восстановит Римскую империю в древних границах.

С Италией и папой у Барбароссы был мир – до дружбы было далеко, но Барбаросса отказался от мысли вновь штурмовать Милан и Кремону. Хитрый Фридрих несколько изменил направление своих политических устремлений, что выразилось в женитьбе его наследника на перезревшей сицилийской принцессе и в заключении союза с Сицилией. Этот союз был для Барбароссы важнее, чем покорение Северной Италии. Сицилийские норманны контролировали центральную часть Средиземного моря. Все пути с Ближнего Востока к Италии, Франции, Испании неизбежно проходили у их берегов. К тому же им принадлежала и Южная Италия. Объединение Сицилийского королевства с Германией стало бы серьезным шагом к господству в Европе. А вот в латинских государствах немецкие позиции были слабыми. Там в основном правили князья и короли из французских домов, поддерживали их венецианцы и генуэзцы. Германское влияние было ничтожным. Так что возможность отправить на Ближний Восток свою армию и укрепиться там стратегически для Фридриха Барбароссы сулила многое.

Следовательно, участие в крестовом походе продолжало итальянскую политику Барбароссы. Его поддерживали как сицилийские родственники, так и германские города, заинтересованные в торговле с Ближним Востоком.

Правда, было одно препятствие – возраст. В 1187 году, когда впервые прозвучал призыв к походу, Фридриху было уже шестьдесят три года. Вести армию через полмира, по горам и пустыням в таком возрасте трудно. А ведь Фридрих лучше других знал, что такое Ближний Восток, он уже прошел этот путь в молодости, почти полвека назад. Но Фридрих еще полон сил и энергии. К тому же он был религиозен. Ощущая приближение конца жизненного пути, даже самые страшные грешники начинали думать о встрече с Богом. Богоугодным делом, достойным великого императора, неплохо завершить свои деяния…

И все же, когда папский легат начал проповедовать крестовый поход в рейхстаге, Фридрих Барбаросса, горячо поддержав идею похода, от участия в нем вначале уклонился. Он хотел получить гарантии, что феодалы в его отсутствие не взбунтуются. Это понимал и папа. Поэтому, как уже говорилось, на время похода он объявил мир в Европе и пригрозил интердиктом всем, кто посмеет его нарушить или поднять руку на крестоносцев. Весной 1188 года в Майнце все основные князья Германии в присутствии папского легата поклялись в верности Фридриху. Но и это не убедило императора. А причина была простая: старый враг, Генрих Лев, вернулся из Англии, но на съезд в Майнце не явился.

Но наконец и эту проблему удалось решить: князья согласились выслать непокорного герцога еще на три года. И тот подчинился.

Зрители, да и большинство участников съезда в Майнце не знали о переговорах, шедших за закрытыми дверями. Они видели лишь то, что им показывали. Они видели, что Фридрих отказался сесть на трон и остался среди князей, заявив, что не может занимать трон в помещении, где незримо присутствует сам Иисус Христос. «Он сидел среди своих людей и слушал одушевленные воинственные клики, – писал хронист. – Слезы текли по его щекам, но ввиду великих трудностей похода он все еще медлил принять крест, пока люди не окружили его и не стали горячо просить более не медлить. Тогда и он не мог более противиться велению духа и принял знаки поборника Бога из рук епископа Готфрида; его примеру последовали князья, духовные лица, тысячи рыцарей и несчетное множество народа».

Это была большая победа папы – Священная Римская империя сказала да! Теперь легче обрабатывать других европейских государей.

Решено было, что крестоносное войско выступит из Германии 23 апреля 1189 года, в день святого Георгия, покровителя пилигримов, то есть на подготовку оставался год.

Фридрих отлично помнил о причинах неудач Второго крестового похода, когда за войском тащилось множество почти безоружных бедняков, движимых идеей освобождения Святой земли и мечтой разбогатеть. Эти бедняки были страшной обузой для крестоносного войска – их надо было кормить и защищать от врагов, пользы же они не приносили вовсе. Поэтому Фридрих объявил: в поход пойдет лишь тот, кто сможет внести три марки серебра, что было солидной суммой.

Фридрих намеревался довести свою армию до Иерусалима в целости. Однако ему следовало не только первым из христианских государей достичь Палестины, но и победить Салах ад-Дина. А это могло быть гарантировано лишь превосходством в военной силе.

То была еще одна особенность Третьего крестового похода. Подготовка к нему, и не только в Германии, шла на самом высоком уровне: руководители его не просто хватали меч и крест и спешили в Святую землю, они тщательно готовились к боям, стараясь превзойти остальных. И Ричард Львиное Сердце, и Филипп Август всерьез снаряжали армии и скрупулезно разрабатывали маршрут к Святой земле.

Источники по-разному оценивают численность армии Фридриха Барбароссы – от тридцати до ста тысяч человек. Перед этой огромной закованной в железо силой не должен был устоять Салах ад-Дин.

Теперь перед Фридрихом встала проблема, как дойти до Иерусалима. Самым безопасным и надежным путем был морской, тем более что можно было рассчитывать на помощь сицилийского флота. Но такому маршруту (им двинулись французы и англичане) мешали два фактора. Первый заключался в том, что армия Фридриха формировалась в основном в юго-восточных землях Германии; поэтому, чтобы посадить воинов на суда в Южной Италии, надо было совершить переход через Альпы и через всю Италию, против чего, разумеется, резко возражали итальянские города. Ведь первыми жертвами насилия станут именно они. И уж конечно, влиятельные ломбардцы смогли воздействовать на немецких стратегов, уверяя, что сухопутный путь короче. Вторым фактором было время. Фридрих Барбаросса рассчитывал успеть к Иерусалиму первым и обойтись без помощи французов и англичан.

Решено было двигаться сушей: этот путь был Фридриху известен. Для обеспечения его безопасности император занялся активной дипломатической деятельностью.

В Германию прибыло большое, роскошное, как в сказках «Тысячи и одной ночи», посольство Кылыч-Арслана, конийского султана. Владениям султана с юга угрожал Салах-ад-Дин – враг более страшный, чем крестоносцы. Сам факт сложной дипломатической игры свидетельствовал о том, что крестоносные государства стали хотя и нежелательной, но реальной частью ближневосточной политики, религиозная вражда отступала на второй план, если к этому вынуждали экономические и политические интересы.

Кылыч-Арслан обещал помогать крестоносцам в пределах своего султаната.

Затем Фридрих вошел в сношения с соседями Византии, оговорил поддержку Белы Венгерского, провел переговоры с теми странами, которые лишь недавно скинули византийскую власть и продолжали отстаивать независимость. То были Болгария и Сербия. В Нюрнберг к Фридриху приехал великий жупан Сербии Стефан Неманя, там же в 1189 году побывали послы основателей второго Болгарского царства – братьев Петра и Асеня. Эти страны рассчитывали, что поход немецких крестоносцев поможет им окончательно освободиться от контроля Византии. Неудивительно, что сербы и болгары склоняли Фридриха к тому, чтобы сначала покончить с Византией, и предлагали свою помощь.

Встревоженное византийское посольство также удостоилось аудиенции у императора. Можно представить себе положение византийских послов, которые были в курсе того, что творится вокруг. Фридрих заключает союз с врагом Византии Кылыч-Арсланом, ставя тем самым под угрозу ее малоазийские владения. В любой момент он может заключить союз с Болгарией и Сербией, чтобы ударить по Константинополю с запада. К тому же Фридрих состоит в союзе с сицилийскими норманнами, которые лишь недавно ушли из Греции. Вот почему посол нового византийского императора Исаака II Ангела, еще непрочно чувствовавшего себя на троне, потребовал от германского императора гарантий, что тот не питает к Византии враждебности. И Фридрих велел трем германским князьям в его присутствии поклясться византийцам, что завоевательные планы ему чужды и что интересам Византии крестоносцы не причинят вреда. Барбароссу можно понять – он предпочел осторожность. Даже если бы он объединился с болгарами и сербами и ударил по Византии, исход этой операции был бы совершенно неясен. Можно было погнаться за двумя зайцами и ни одного не поймать. И Фридрих не пошел на конфликт с Византией.

Прежде чем начать поход, Фридрих направил Салах ад-Дину официальную ноту, в которой предложил ему уйти из Иерусалима, вернуть христианам Святой крест и возместить нанесенный им ущерб. Если уважаемый султан не согласится на эти условия, христианский мир будет вынужден двинуться в крестовый поход. Салах ад-Дин ответил на ноту. Он, в свою очередь, предложил христианам сдать ему все сирийские города. После чего он вернет Святой крест и дозволит паломникам из Европы беспрепятственно посещать Иерусалим.

Поход германской армии начался, как и планировалось, весной 1189 года. Отряды стягивались к Дунаю, затем начали спускаться по его берегам. Сам Фридрих плыл в ладье. К концу мая первые немецкие части вступили на землю Венгрии. Путь через Венгрию был спокойным. Король Бела снабдил крестоносцев продовольствием, а так как питательные пункты тянулись цепью, армия не сворачивала с намеченного пути.

Далее путь крестоносцев привел их в болгарские земли.

Независимость Северной Болгарии от Византии была провозглашена совсем недавно, осенью 1186 года, в городе Тырново. Византийский император мириться с этим не желал.

В Константинополе понимали, что отложение болгар крайне опасно. От Болгарии до столицы империи рукой подать. К тому же греки трезво оценивали военный потенциал Болгарии. Византия не только лишалась воинов, которые играли важную роль в императорской армии, но и обзаводилась сильным враждебным соседом.

Болгарские долины были западным пределом распространения половцев, и там энергично шел процесс их ассимиляции. Даже освободители Болгарии князья Петр и Асень были по происхождению половцами[29]29
  Было три брата – Петр, Асень и Калоян. Но в рассказе о создании второго Болгарского царства принято говорить лишь о первых двух. Калоян был куда моложе, и вступил он на престол после смерти братьев, в самом конце XII века. Все три брата трагически погибли, убитые вельможами: Асень – в 1196 году, Петр – годом позже, Калоян – в 1207 году.


[Закрыть]. Но притом христианами, понимавшими важность распространения христианства для сплочения страны. К возмущению константинопольского патриарха, болгары избрали своим архиепископом монаха Василия, а тот, к не меньшему возмущению императора, короновал Петра царем Болгарии. Более того, новый царь разбил армию византийского полководца Кантакузина.

В 1187 году армию возглавил сам император. Византийцы подвергли Болгарию страшному опустошению. Лишь осенью, собрав половцев, Петр изгнал греков.

Весной 1188 года состоялся новый поход византийцев. Три месяца император безуспешно осаждал город Ловеч. Наконец был заключен мир.

И вот появились крестоносцы. Петр и Асень не могли их прокормить. Это было выше их сил. И тогда начались беды. Отряды крестоносцев тянулись через Болгарию с лета 1189 до весны 1190 года, зима была холодной и голодной, и это привело к страшному грабежу и без того разоренной страны.

В Болгарии крестоносцы понесли значительный урон. И не только от болезней, болгары жестоко мстили пришельцам за грабежи и убийства. Неизвестный автор хроники «История пилигримов» говорил о болгарах: «Они набрасывались на нас, подобно грязным собакам или хищным волкам». Когда через год аббат Эбергард был послан из Византии в Венгрию, он доносил императору, что могилы крестоносцев в Болгарии разрыты, трупы выброшены и валяются у дорог.

Чем ближе крестоносцы подходили к Константинополю, тем враждебнее становились отношения с Византией. Победа Фридриха над Салах ад-Дином Исааку Ангелу была не нужна. Она означала бы лишь, что сильно пострадают политические и экономические интересы Византии, которая формально была сюзереном христианских владетелей Палестины и Сирии. Фридрих сам претендовал на эту роль.

Крестоносцы, вступив во Фракию, знали, что идут по земле еретиков – схизматиков, врагов истинной веры, и вели себя соответственно. Византийцы же не выполняли принятое ранее на себя обязательство кормить крестоносцев.

Дороги, по которым шли германцы, были разрушены, продовольствие не подвозилось, на склонах гор и в замках стояли византийские отряды. В озлоблении голодные крестоносцы выжгли все деревни вокруг Филиппополя (теперь Пловдив) и разорили его предместья. Затем они захватили и разграбили несколько небольших городов. В Константинополь слетались панические донесения.

Исаак Ангел был не самым решительным из императоров Византии. Он растерялся и не смог выработать последовательной линии поведения. То он требовал, чтобы крестоносцы повернули обратно, то заявлял, что пропустит их, если они пообещают отдать Византии половину своих завоеваний в Азии, то добивался заложников в знак того, что Константинополю ничто не грозит. Послов Фридриха, которые вели себя вызывающе, потому что знали, какая стоит за ними сила, он велел арестовать. Это, разумеется, не улучшило отношений между двумя императорами. Константинопольский патриарх выступил с проповедью, в которой назвал крестоносцев псами и объявил прихожанам, что за убийство крестоносца любому христианину будут отпущены грехи. Исаак Ангел даже подписал соглашение с Салах ад-Дином против Кылыч-Арслана, что в глазах крестоносцев делало его предателем.

Сложилась неестественная ситуация: оба христианских монарха вступили в союз с врагами христианства.

Продвижение крестоносной армии все замедлялось. Наступила осень, пошли дожди, ночами стало холодно, а крестоносцы все еще плелись по Византии. Дисциплина падала, некоторые рыцари тайком поворачивали домой – поход продолжался уже более года, а до Иерусалима было далеко. Начал терять выдержку и сам Фридрих. Он написал сыну Генриху в Германию, предлагая обдумать возможность удара по Византии, если помогут Венеция и Генуя, а римский папа не будет гневаться.

Свою ненависть к Византии Фридрих не скрывал, и осторожный Исаак Ангел поспешил с переправой крестоносцев в Малую Азию. В феврале 1190 года было подписано новое соглашение, по которому Византия предоставила Фридриху флот.

Малая Азия встретила крестоносцев негостеприимно. Они двигались по ее западным районам, недавно разоренным союзником Фридриха – конийским султаном. Теперь, когда крестоносцы ушли в Азию, византийцы вообще перестали помогать им. Крестоносцы ели конину. Весна быстро превращалась в лето, днем было жарко, а ночи еще стояли холодные. Византийские гарнизоны запирались в крепостях при приближении крестоносцев. Город Филадельфия отказал крестоносцам в припасах, и они взяли его штурмом.

Для того чтобы поддерживать дисциплину, требовались самые жестокие меры. Фридрих пошел на них. Вся армия была разбита на отряды по пятьсот человек, и командир отряда нес ответственность за поведение каждого солдата. Были организованы военные суды и тайный совет из шестнадцати знатных рыцарей.

Местность становилась все более дикой и безлюдной. Лишь иногда встречались пастухи со стадами. Пройдя через ничейную землю, армия приблизилась к владениям конийского султана, где ее ждал отдых.

И тут Фридриха постиг неожиданный удар: султан Кылыч-Арслан внезапно умер. Престол перешел к его сыну, который опирался на партию, выступавшую за союз с Салах ад-Дином, не доверял крестоносцам и страшился их. Потому в Конье сочли за лучшее не пускать германское войско на свою землю.

Нападения отдельных конийских отрядов были болезненными, но неопасными. Впрочем, вскоре стало известно, что впереди скапливается большое войско. У Фридриха появилась возможность испытать свою поредевшую и усталую армию в настоящем сражении.

Молодой конийский султан недооценил германского императора и его армию. Приятно выслушивать донесения лазутчиков, которые, желая тебе угодить, рассказывают, как христиане жрут павших лошадей и пьют из грязных луж, как они истощены и оборваны. Но ведь это была лишь одна сторона правды. Фридрих привел в Малую Азию сильную армию, во главе которой двигались отряды тяжелой конницы. Армия его стремилась к бою, ибо знала: в случае победы ее ждет богатая добыча.

Немудрено, что в генеральном сражении, в котором сельджукская армия значительно превосходила числом войско крестоносцев, рыцари наголову разбили султана. Он еле успел бежать с поля боя.

Однако до Коньи, столицы султаната, оставалось еще несколько дней пути. Проводники – то ли случайно, то ли сознательно (они не смогли об этом поведать, потому что их перебили) – завели армию в пустыню. Изнемогавшие от жажды солдаты пили мочу и кровь лошадей, а когда увидели полувысохшее болотце, кинулись к нему, по словам летописца, «как олень, убегающий от охотников, устремляется к источникам водным».

Поэтому, когда измученная армия вышла наконец к Конье, она отчаянно кинулась на приступ. Сам Фридрих, тряхнув стариной, повел рыцарей на сельджукское войско, стоявшее перед городом, тогда как молодой герцог Фридрих Швабский, младший сын императора, возглавил штурмующих. Город недолго держался перед лавиной голодных и изнывающих от жажды крестоносцев.

18 мая крестоносцы ворвались в Конью и несколько дней грабили ее, перегрузив себя добычей так, что непонятно было, как же идти дальше. Через неделю султан прислал послов с предложением мира. Фридрих с готовностью согласился. Несколько дней армия стояла под Коньей, отдыхая в садах, а затем медленно, как обожравшийся медведь, двинулась дальше.

Самое трудное было позади. Через несколько дней, благополучно перевалив через горы Тавра, армия вступила в армянское Киликийское царство. На границе ждали армянские послы, чтобы провести крестоносцев самым удобным путем. Весть о взятии Фридрихом Коньи была встречена в Армении с искренней радостью – дела иерусалимские были далеки от Киликии, зато конийский султан был врагом близким и опасным.

Фридрих чувствовал себя как никогда отлично. Он отпраздновал шестьдесят пятый день рождения в окружении князей и епископов. Борода его стала совсем седой, но голова еще оставалась рыжей, и жесткие густые волосы туго вились. Он был грузен, но крепок – в могучих руках легко держал копье и меч. Впереди лежали долины Сирии, и христианские шпионы доносили, что в стане Салах ад-Дина царит тревога: впервые армия крестоносцев достигла сирийских земель, сохранив силу.

Утром 10 июня армия подошла к городу Селевкия. Двор остановился на берегу бурной и веселой речки. Император спросил армянских проводников, как она называется. Речка называлась Салеф.

Император подошел к берегу. Река неслась к морю и, обтекая камни, бурлила молодо, как кровь Барбароссы.

Что случилось дальше, неясно. Одни летописцы говорят, что император решил искупаться, потому что стало жарко, другие утверждают, что он велел начинать переправу и сам первый ступил в воду.

Фридрих сделал несколько шагов, дно круто пошло вниз, император провалился по пояс, рванулся назад, но поток уже тянул его в глубину, к торчащим из воды лбам камней.

Когда через несколько минут бросившиеся в воду рыцари вытащили Фридриха – речка-то была невелика, – он был мертв. То ли сердце не выдержало ледяной купели, то ли он ударился головой о камень и захлебнулся.

Смерть настигла императора в двух шагах от цели.

Он прожил долгую и бурную жизнь, он воевал, побеждал, судил и миловал. Умер мгновенно, как в бою.

Словно сам Аллах пришел на помощь Салах ад-Дину, который в великом унынии готовился к бою с германским императором. Смерть Фридриха лишила крестоносцев признанного и сильного вождя. Его место заняли посредственности, эгоистичные и неспособные повести за собой армию.

Реакция воинов на смерть Фридриха, как утверждают летописцы, была ужасной.

«Все были охвачены таким сильным горем, что некоторые, мечась между ужасом и надеждой, кончали с собой, другие же, отчаявшись и видя, что Бог словно бы не заботится о них, отрекались от христианской веры и вместе со своими людьми переходили в язычество…»

Именно отпадение от веры Христовой больше всего поразило хронистов. Но с гибелью полководца рухнула и вера, ибо стало ясно, что Провидение не хочет победы христианства.

Многие рыцари, как только армия, превратившаяся в траурную процессию, вышла к морю, погрузились на корабли и отплыли домой.

Пораженный горем, герцог Швабский приказал похоронить внутренности императора в Тарсе – столице Киликийской Армении. Кости его сложили в мешок, и Фридрих Швабский возил их с собой. Потом он оставил драгоценный мешок в Тире, а сам отправился осаждать Акку. Когда Фридрих Швабский через год там умер, едва дожив до двадцати лет, о костях Барбароссы забыли, и куда они потом девались – никто не знает.

Летом, в самую жару, германская армия разделилась на две части. Половина отрядов добралась до Антиохии и остановилась лагерем у этого города. Воды не хватало, стояла сушь, жили скученно и грязно. Армия разлагалась, часты были случаи дезертирства, стычки и грабежи. И тогда на город напала пришедшая с караванами чума. Разбегаясь из лагеря, уцелевшие крестоносцы разносили чуму по окрестностям. Осенью, когда эпидемия миновала, в путь двинулось всего несколько сотен человек.

Другая половина армии, та, что пошла через Алеппо, была окружена мусульманами. Рыцари и солдаты были деморализованы и сражаться не желали, они толпами сдавались в плен. Мусульманский историк сообщает, что «по всей стране не было семьи, в которой не имелось бы трех или четырех немецких невольников».

Считается, что до Палестины добралось не более пяти тысяч германцев.

Можно подумать, что вечное невезение Фридриха, который всегда побеждал дома и всегда терпел поражения вдали от него, преследовало немцев и после его смерти. Ему было плохо в Валхалле без его могучей армии – и он призвал ее к себе.

Дальнейшие события кажутся лишь эпилогом ко всему, что случилось ранее. Действующие лица этой драмы как бы доигрывали ее последний акт, спеша к развязке.

Усилия враждующих сторон в течение последовавших двух лет были прикованы к Акке. Именно там решалась судьба крестового похода. По крайней мере, так всем казалось. Но на самом деле обладание Аккой ничего не решало, и в конечном счете такая схема войны была на руку Салах ад-Дину, потому что крестовый поход, упершись в стены Акки, лишился размаха. Пока силы крестоносцев были прикованы к одной крепости, Иерусалим и другие города, завоеванные Салах ад-Дином, находились в безопасности. Вероятно, будь у крестоносцев единое командование и разумный стратегический план, они, пользуясь перевесом в силах, могли бы добиться куда большего. На деле же получилась мясорубка, в которой были постепенно перемолоты лучшие рыцарские войска Европы.

С запада приплывали все новые отряды. Как только они высаживались у Акки, их тут же бросали в бой. И так продолжалось два года.

Салах ад-Дин занимал холмы в некотором отдалении от крепости. После очередного неудачного штурма он прорывал кольцо осады, вводил в город подкрепления и доставлял припасы. Хотя и с перерывами, действовала защищенная стенами и башней Мух гавань, где причаливали суда, приходившие из Египта. Крестоносцы устроили неподалеку свою гавань, так называемую гавань Маркграфа, именно там высаживались подкрепления и выгружались припасы для армии, прибывавшие на венецианских, генуэзских и пизанских кораблях.

Военные действия шли на таком небольшом пятачке, что каждый камень там был знаком и крестоносцам, и сарацинам. Ситуация два года почти не менялась. Внутри, ядрышком, Акка с ее гарнизоном, вокруг, как скорлупа, лагерь крестоносцев, далее на холмах, как зеленая оболочка грецкого ореха, войска Салах ад-Дина.

Если защитники Акки спали в домах, у них всегда была вода и они не голодали, если Салах ад-Дин мог поддерживать связь с другими частями государства, то крестоносцы оказались зажатыми между морем, холмами и стенами Акки. Когда-то там были сады и оливковые рощи, но постепенно осаждавшие вырубили их на топливо. Весь этот неширокий полумесяц земли был истоптан, во время редких зимних дождей превращался в непролазную грязь, в сухие же месяцы покрывался пылью, которая при ветре заволакивала лагерь едкой дымкой.

Густо уставленный палатками, навесами и хижинами, заполненный многими тысячами людей, которые месяцами не мылись, болели дизентерией и лихорадкой, весь усеян нечистотами – таков был лагерь крестоносцев. К тому же в нем всегда находилось несколько тысяч лошадей и ослов. Трудно даже себе представить тот ад, в котором жили крестоносцы.

Это была одна из первых затяжных позиционных войн в мировой истории. Не хватало лишь окопов – лагеря были защищены земляными валами.

Между армиями существовали какие-то элементы общения. Порой между форпостами шла оживленная торговля, иногда враги сходились для игры в кости или для поединков. В обоих лагерях не было недостатка в торговцах, мошенниках, мародерах и проститутках. Хотя и в изуродованной форме, Великий торговый путь продолжал функционировать, и Акка стала одним из его узловых пунктов. Товары проникали через линию фронта, рыцари побогаче держали стол, получая свежие продукты, добытые в глубине страны, покупали дорогие одежды, благовония, пряности и драгоценности. В лагере крестоносцев процветали притоны. Таков был этот странный крестовый поход, который можно назвать «крестовым стоянием».

Положение Салах ад-Дина, хотя и имело некоторые преимущества, но тоже оставляло желать лучшего. Если крестоносцы были армией без вождя, то Салах ад-Дин оказался вождем без армии. Ресурсы его султаната поглощала война, восточные и северные соседи были враждебны, и это вынуждало его держать против них значительные силы. Все обращения Салах ад-Дина к другим мусульманским государям встречали у них горячее сочувствие, но реальной помощи он ни от кого не получал. Его султанат был щитом, оберегавшим Мосул, Аравию и Иран от крестоносной опасности. Салах ад-Дин вел «священную войну», багдадский халиф это весьма одобрял, сельджукские султаны и эмиры готовы были аплодировать ему, но Салах ад-Дин всегда опасался кинжала в спину.

В посланиях халифу и исламским государям он буквально молил о помощи. «Есть ли хоть один мусульманин, – писал он халифу, – который следует призыву?.. Между тем взгляни на христиан, какими массами они стекаются, как они спешат, как поддерживают друг друга, жертвуют богатствами, переносят величайшие лишения. У них нет государя, острова или города, который не послал бы на эту войну своих людей… мусульмане же вялы, лишены мужества, равнодушны, утомлены, бесчувственны, не ревностны в вере».