Текст книги "Последние рыцари. Фантастическая сага «Миллениум». Книга 1. Том 1"

Чарльз ожидал начала церемонии с некоторым волнением – ведь если что-то пойдет не так, это будет означать, что он не справился. Альбина рассказывала, что тренировки в Ордене тяжелы и изнурительны, но, честное слово, Чарльз бы скорее бегал и кидал заклинания до упаду, нежели чем работал помощником сенатора Жоржа Шапелье. Нет, сенатор не был плохим человеком, даже наоборот – активным, деятельным, волевым – но вот сама специфика их деятельности была, надо признать, весьма утомительной и, как выяснялось, не вполне честной.

…Чарльз с детства рос в сознании собственной ответственности – и это помогало себя контролировать и дисциплинировать. Нет, он, конечно, любил и игры, особенно предпочитая виды спорта, ориентированные на физическое развитие – греблю, магический волейбол, плавание, но воспитатели настаивали на комплексном образовании, и к физическим нагрузкам присоединились шахматы – древняя игра, известная еще первобытным (вернее, античным) людям. Кроме этого, Чарльз вникал в тонкости географии, естественных наук, истории (во всяком случае, древнейшей и новейшей, из того, что было одобрено Арканумом), изучал политическую карту мира. Конечно, он был горд за свою страну, за ее высокую культуру и стандарты гуманизма, распространяемые по мере сил во всем мире. Лига Земли, например, включала в себя весь цивилизованный мир – Запад, состоящий из Королевства Европейского, Северного Союза, Славянского Царства (с центром в Московии) и Восточного Ордена – за его пределами цивилизации уже не было. К северу от самой восточной части Царства лежала независимая область Тартарии – она формально входила в число цивилизованных стран, но фактически ее отношения с остальным миром были расплывчаты и туманны – говорили, что там не только люди живут, но и всякие гибриды, мутанты, нежить – впрочем, это осуждается как пустая болтовня. Порождалась же она, конечно, недостатком информации – гостей в Тартарии не любили, да и мало кто испытывал желание или имел необходимость посещать эти серые, бесприютные земли.

К югу от Королевства Европейского, через Средиземное море, располагался Карфаген – торговая столица Срединных Земель. С севера, востока и юга стекались в Карфаген богатые товары, и его богатый народ, коричневокожая помесь местных жителей и переселенцев с разных частей света, жил в роскоши, разделенный на сословия по уровням состояния – всем правили торговые магнаты, чьи компании ревниво стерегли моря и океаны, оберегая торговые пути и взимая плату за эту охрану; но и карфагенский плебс не голодал – они были бедны по сравнению с магнатами, но не по сравнению с жителями той же Московии или Халифата.

Халифат, вернее, бывший халифат, был разделен на две смертельно враждующих половины. Та, что западнее, лежащая между Карфагеном и Восточным Халифатом, была самой воинственной. Два властителя, борющихся за полную власть в Срединных Землях, разошлись и в именованиях – правитель Запада именовал себя Султаном, грозой пустынь, правитель Востока звался Халифом Объединенных Эмиратов – от Залива до Персии и Узбекистана. Носить более высокое звание Халифу выпало по той причине, что его столица, славный Багдад, был изначальной столицей Великого Халифата, распавшегося еще до Войны и объединявшего под собой все три нынешних великих державы. Султан и Халиф периодически вели войны в течение трех последних веков, к счастью – все менее и менее разорительные, однако прения, взаимные обиды и претензии уже стали неотъемлемой частью, ритуалом, неизменно сопровождавшим все заседания Лиги. К югу от Карфагена (и немного – у западного побережья) лежали земли Диких Джунглей. По мере отдаления от Карфагена страны были все мельче. Некоторые из них были сравнительно цивилизованными, как та же Западноафриканская Конфедерация, райский уголок, пышный сад среди пустынь; некоторые жили бедно, но в гармонии с природой – солнечный тропический край, где всегда рады туристам; Восток существовал среди постоянных диктатур и войн, а вот центр некогда единого огромного материка, в давние времена звавшегося Африкой, был отделен узким, но глубоким Проливом Ужаса – без сомнения, зря его так не назвали. Переплывать его решился бы разве что флагман Королевского Флота, однако ни малейшей в том нужды не имелось, поэтому те страны, что находились к югу от Пролива, на самом краю бывшего материка, если они еще существовали, были практически не изучены. Было известно, что в самом сердце джунглей, что начинается сразу по южному берегу Пролива, цивилизации почти нет. Рассказывали, что это – мрачное обиталище темных сил и жутких болезней, кошмарных идолов и черной магии – туда отваживался отправиться редкий путешественник, и пока не было случая, чтобы хоть один вернулся и рассказал о том, что видел. Что и говорить, за несколькими небольшими исключениями, в Лиге эти страны представлены не были.

Что касается земель к востоку от Халифата, то они были заняты еще двумя великими цивилизациями – древней мудрой Индией, источником бесчисленных наставников высокой магии Духа, и закрытой от всех чужаков цивилизацей Китая – там, говорят, и магия сильно отличалась от привычной европейцам. Хотя торговля велась более чем активно, вглубь эти отношения не проникали, ограничиваясь, по большей части, рамками портовых городов обеих цивилизаций.

К северу от Китая находились земли кочевников-шаманов – они одни не боялись соседствовать с жуткими Выжженными Землями, которые еще называют Пустошью, а к юго-востоку был еще ряд держав, входящих в частью в Индию, частью – в Поднебесную Империю. В целом они так и звались – Индокитай. Но самый конец материка был также расколот – острова Тихого Океана пользовались не лучшей славой, чем Расколотые Острова океана Атлантического.

В Южной Америке находились три крупнейших страны – Страна Огня (по сей день являющаяся мрачной тоталитарной диктатурой) на северо-западе, Бразильская Конфедерация на востоке и Латиния на юге – ее еще называли Юной Европой. К северу же от Страны Огня, через Призрачное Море, находилась Мексика, дикая и загадочная, и жители ее редко отличались гостеприимством. Еще севернее располагался целый ряд государств, именовавшихся Штатами – Восточными, Южными, Западными, Северными и Центральными. А вот к северу от Северных Штатов начиналась земля вечного холода, и туда, как и в Пустошь за Восточным Орденом, не ступала нога человека.

Южнее Латинии были территории полной анархии, а еще южнее – те самые Расколотые Острова, пользующиеся весьма дурной славой, обиталищем мрачных и кровавых божеств.

Собственно, этим и исчерпывался известный человеку мир, здесь был край Ойкумены, и за ним лежали потерянные земли, и что было в них – неизвестно теперь никому, кроме разве что самых секретных служб да еще Хранителей – девяти Великих Светлых магов и волшебниц, сильнейших в мире, охранявших покой и безопасность мира. Сильнейшим из них считался Грандмейстер, у которого Чарльз имел честь учиться – но вот настоящего его имени почти никто не знал. Страны, строго говоря, были скорее конгломератами, союзами суверенных государств под единой властью – так, столицей Европы был Париж, но свои столицы были и у остальных стран в составе Королевства – Германии, Англии, Испании, Италии и других.

Говорили, кстати, что раньше материков было больше, но все-таки это маловероятно – после всех войн вполне понятно, что люди недосчитались нескольких островов и осколков материков, но вот чтобы потерялся целый материк? Это уже было чем-то из репертуара матросских басен. Воздушные корабли, самые большие из которых следили за планетой из космоса и даже с Луны (там находилось несколько баз, однако в самой Луне, очевидно, почти не было магии, так что они функционировали на допотопных, полузабытых технологиях древности – по каковой причине и сами были полузаброшены), все-таки могли видеть, что происходит на планете, а представить себе непрерывный магический щит, который скрывал бы такую огромную часть суши, было даже теоретически невозможно.

… Чарльз пришел в себя, услышав звон чашки – секретарь сенатора Шапелье, мадемуазель Бон, принесла ему крепкий английский чай – напоминание о детских годах, проведенных на родине отца.

Чарльз понял, что засмотрелся на карту, весело подмигивавшую его и готовую по команде увеличить или уменьшить масштаб, показать весь мир разом или местность отдельной деревеньки в любой части изведанной суши, входящей в Лигу.

Однако, времени на пространные размышления не было: хотя все необходимые встречи сенатора Чарльз согласовал на две недели вперед (давняя привычка делать не столько, сколько нужно, а на двадцать-тридцать процентов больше – незаменимый и полезный навык, ведь в жизни вечно случается что-то непредвиденное, и запас времени на всякий случай всегда необходим), ему еще предстояло встретить Альбину с друзьями, новыми членами Ордена. После полугодового обучения, их перевели из числа оруженосцев в разряд полноправных рыцарей (Орден был единственной организацией, не считая армии, где сохранились титулы и звания старых, довоенных и еще более древних времен). Пополнение в Ордене, который насчитывал чуть более семи сотен человек – это на все-то Королевство, всегда было событием. Не каждый год туда принимались новобранцы, и впервые за долгое время их было так много – сразу восемь человек! Это был рекорд столетия, и само по себе такое явление было поводом для официального награждения, а тот факт, что Альбина была (хоть и полуофициально) невестой Чарльза, лишь подтверждал необходимость знакомства новых защитников Королевства с представителями элиты.

Гости были приглашены в двух форматах – на самой церемонии награждения присутствовали практически все, затем особо занятые уходили, и на вечер оставались те, кто считал нужным обратить свое драгоценное внимание на выдающихся представителей подрастающего поколения.

Целый час Чарльз проверял и перепроверял почту, состояние залов, сервировку столов, наличие необходимых бумаг и прочего… реквизита, пока, наконец, не убедился, что все в порядке. Оставалось всего ничего – быстро ополоснуться в душе, переодеться в свежий костюм и готовиться к встрече гостей. Мысль об этом наполнила грудь теплой, но тревожной тяжестью, от которой буквально было тяжело ступать.

Волноваться и ругать себя было из-за чего: как-никак, выходит, что он дал слово слишком опрометчиво, под влиянием случайного порыва, но разве честь не обязывает в таких случаях идти до конца? Выходит, что так – и это значит, что он сам и только сам виноват в случившемся.

А проблема проста – два года назад Чарльз влюбился. Она была совершенно очаровательной, веселой и умеющей как никто заставить сердце трепетать от волнения и предвкушения. Он был счастлив, как никто, летел на крыльях, только чтобы исполнить волю возлюбленной; он был счастлив два долгих месяца… Пока не оказалась, что светская красавица из небогатой семьи, обладающей лишь некоторыми связями, всерьез поставила перед собой одну цель – выйти замуж за члена королевской семьи, к тому же наследника огромного состояния. И почти получилось – если бы не щепетильность Чарльза, не решавшегося довести дело до постели, он бы обнаружил вскоре, что станет отцом, и тогда вопрос о женитьбе был бы решен. Это простым людям никто ничего не предписывает – а в узком кругу финансовой и политической элиты, где все друг друга знают, а союзы предопределены едва ли не с колыбели, правила другие. Информацию о плане девушки, Луизы, ему донесла разведка департамента внутренней безопасности полиции. Донесла она и о том, что Луиза проводит вечера в компании некоего молодого человека, который служил в доме Чарльза помощником камердинера.

Чарльз долго отказывался верить, но ему показали запись разговора Луизы с любовником – все было решено.

Тогда, после нескольких месяцев страданий – не хотелось ни есть, ни пить, ни спать – Чарльз пообещал себе, что никогда больше не поддастся неверному голосу чувств, и выберет жену трезвым умом. А любовь в браке – приходит со временем, как настоящая дружба. Так случилось, что едва он успел принять решение, на глаза ему попалась одногруппница, дочь профессора Томашевского, известного гуманиста и очень порядочного человека. Сама она также отличалась скромностью и была совершенно не склонна к смеху, веселью, забавам и всему тому, чему Чарльз раз и навсегда научился не доверять благодаря Луизе.

Он стал ухаживать за Альбиной галантно, по всем правилам – и искренне видел в ней достоинства, которых была начисто лишена его некогда возлюбленная – внимание и сочувствие к людям, твердые моральные убеждения, желание иметь крепкую семью и быть хорошей матерью. Им было хорошо, и они действительно подружились, и Чарльз всеми силами гнал от себя мысли, что им и правда лучше быть друзьями – напротив, внушал он себе, брак по дружбе – и есть единственно надежный и верный брак. Он предложил обручение, и Альбина согласилась, согласился и ее отец. Словом, все шло вполне благополучно, но случилось нечто, чего Чарльз никак от себя не ожидал – он влюбился снова.

Каролин, коллега Альбины по Ордену, нескоро почтила визитом клуб профессора – это произошло уже ближе к концу последнего учебного года. Поводом послужил забавный пустяк – после новогодней шутки (как казалось) директора о котах никто, разумеется, не намеревался относиться к ней всерьез. Когда Труляля действительно проник в кабинет гидромантии, Мун его прогнал, сразу после чего над его головой появилась маленькая тучка, из нее скользнула искорка, и аудиторию сотряс раскат грома. Новость за минуты облетела Университет, и несчастных животных принялись шугать. Гром сотрясал все коридоры замка, но, кажется, не так сильно, как сотрясал стены Гранд-Холла хохот директора.

После гневного требования профессора Тордониос восстановить порядок, Грандмейстер собрал совещание, устроив суд – однако, не по поводу отмены своих решений. Предметом рассмотрения было слово «пшел», обвиняемым – первокурсник. Вопросом прений была дискуссия о том, следует ли трактовать понятие «брысь» расширительно, включая в него также и другие несущие в себе аналогичное смысловое содержание звукосочетания. Профессор Ди был назначен судьей, Спирелли – адвокатом подсудимого, Кляуницу поручили обвинение. Дебаты гремели в Зале Собраний, были приведены кипы судебной практики, заключения ведущих юридических мыслителей и ученых, постановления, резолюции и толковые словари (злые языки утверждали, что почти все эти документы создавались на ходу генератором случайных фраз), прения продлевались и откладывались, допрашивались раз за разом свидетели. Биография и личные качества студента, равно как и кота, были изучены вплоть до четвертого колена. Наконец, спустя два месяца ожесточенных дебатов, спор был решен миром – студент покормил кота и получил компенсацию в виде порции Табака Настроения из личных запасов директора.

Поскольку новости о перипетиях процесса не сходили с заголовков университетской газеты и не покидали топа обсуждений в тераноме, каждое занятие приходилось начинать с успокоения хохочущей толпы.

Даже после окончания скандального процесса (который Тордониос, как ни билась, запретить не могла) пересуды все еще продолжались. И вот, профессор Томашевский сделал это событие центральной темой для обсуждения во время очередной встречи в клубе. Он, к немалому удивлению студентов, гневно набрасывался на затею директора, называя ее проявлением диктаторских замашек и неуважения к личности коллег и студентов, свойственных директору. Чарльз думал, что это все-таки слишком резко – в конце концов, ему, наполовину англичанину, нельзя не относиться серьезно к чувству юмора, и он вполне понимал директора. Как знать, не был ли англичанином он сам? Юмор этот был вполне в духе Британии.

Так вот, в тот день Каролин вдруг пришла к ним на собрание, довольно прямо заявив, что хоть юмор у директора иногда и дурацкий, всерьез осуждать его – в разы глупее. Ее черные волосы и отрешенный, загадочный взгляд сразу привлекли внимание Чарльза, она, очевидно, это заметила и завела с ним спор. Суть его сводилась к тому, что она высмеивала его старательность, пунктуальность и веру в общественное устройство, в людей вообще. Чарльз приводил аргументы, примеры того, как многие честные, искренние люди работают на благо общества, и что только общими усилиями можно добиться какого-то прогресса. Она лишь небрежно махала рукой, с ее длинными, тонкими пальцами художницы, и смеялась – по ее словам, вся общественная работа и помощь нуждающимся – не более чем способ заработать популярность и считать себя хорошим. Чарльз сначала не понимал, почему он так сильно стремится доказать ей, что не все люди так плохи, как она думает, что есть перспективы и надежда – и только месяцы спустя, когда он не видел ее после окончания экзаменов до самой осени, когда они вновь встретились у профессора, он понял, что вновь влюбился – и на этот раз очевидно неподходящим образом. Он боролся с чувствами, но каждый раз не мог удержаться и пропустить общие встречи – куда там, начинал ждать за две недели, а то и больше. Каждый раз заставлял себя навсегда отказаться даже думать о ней – и каждый раз терпел самую позорную неудачу.

Все-таки, что делать – терпеть и ждать, когда пройдет наваждение, или перестать врать себе и Альбине, отказавшись от данного слова? Дилемма мучила его ежедневно, и все же Чарльз не мог ничего решить, ожидая какого-то явного поворота, который и определит будущее. …Чтобы не мучить себя больше сомнениями и терзаниями, Чарльз решил поговорить с сенатором – тот всегда умел занять собеседника разговором и поведать немало интересного. До прибытия гостей оставалось еще полчаса, и Чарльз аккуратно и негромко постучал в кабинет сенатора.

Жорж Шапелье был человеком высоким, крепким, с выдающимся животом и усами, при этом всегда безупречно одетый и элегантный. Ему было немногим больше восьмидесяти лет – самый расцвет для политика, а политика была его страстью. Шапелье, некогда успешный предприниматель, оставил свое дело во имя политики, и стал страстным оратором. Его речи собирали митинги, его призывы ограничить власть Арканума, по его словам, занимающегося «ползучим бюрократическим переворотом», создающим самую настоящую диктатуру из бесконечных директив, регуляций и контролирующих служб, вызывали неизменный отклик в народе. Именно к Шапелье дядя и послал Чарльза – нелюбовь короля к канцлеру и Аркануму была общеизвестной (в кругах интересующихся политикой), но сделать монарх мало что мог – разве что обзаводиться друзьями среди недоброжелателей власти.

С подачи королевской семьи, где царил дух умеренного консерватизма, близкого к центризму, Чарльз вырос в убеждениях, что исполнительная власть слишком часто имеет склонность сосредотачивать в своих руках диктаторские полномочия, что Высокий Суд, за редким исключением – сборище маразматичных стариков и эксцентричных педантов, и что только власть парламента способа должным образом ограничить власть чиновничества. Шапелье, с его бурной манерой обличения, был любимцем правой партии «Свобода и порядок», и метил в кандидаты от партии на ближайших выборах. Чарльз был полон оптимистических ожиданий – борьбы с засильем бюрократии и купленных, коррумпированных сенаторов, скандальных журналистов. И вот, когда знакомство состоялось и в течение первых месяцев Чарльз наконец вник в курс дел, его не покидало разочарование и горький привкус лживости на языке.

Нет, Шапелье не оказался двурушником и тайным агентом Арканума – он действительно терпеть их не мог и рассказал Чарльзу немало довольно грязных историй о махинациях бюрократов. Обидным и разочаровывающим было другое – Шапелье приходилось тратить немало денег на выборную кампанию, на поддержку сторонников в Сенате – оказывается, без регулярной финансовой подпитки лишь один-два из десятка сенаторов соглашался поддерживать позицию Шапелье. «Что поделать, – объяснял сенатор – перспективы у него не лучшие, Тревиньон крепко держит большинство, и желающих задаром вставать под возможный и даже весьма вероятный удар – исчезающе мало».

Еще приходилось заручаться поддержкой владельцев СМИ – секторов Теранома, владельцев газет и глобальной вещательной сети – а эти воротилы всегда связаны с промышленными и финансовыми магнатами вроде Маклоусона, Конна, Филлипса и Бостара – это были четыре столпа, крупнейшие олигархи Королевства. Они скупали сенаторов и чиновников оптом, но не ладили друг с другом – а Арканум имел собственные амбиции, проводя периодически кампании по ограничению влияния монополий всевозможными проверками, регламентацией и директивами. Проскочить между ними было не легче, чем протащить Мраморную Колонну через Триумфальную Арку, и взамен поддержки голосами в Сенате и в прессе, олигархи требовали уступок и преференций, что шло вразрез с обещаниями заботы о простом народе и среднем классе. Чарльз еще не успел вникнуть во все тонкости альянсов и раскладов внутри группировок – да и менялись они быстро, перетекая из одной в другую, но общие закономерности выявить успел. Формально, главным человеком в стране был Канцлер и Верховный Магистр Арканума, Арман Тревиньон, хитрая бестия, путем длительных интриг, популизма и расчетливой смены союзников перешедший из недр департамента юстиции в Сенат, а оттуда – в канцлерское кресло, где пребывал уже седьмой год. Его поддерживали больше трети сенаторов, а также Маклоусон, главный строитель порталов и добытчик кристаллов – а также владелец крупнейшего канала в сети теранома.

В Аркануме, однако, его положение было неидеальным. Среди имевших влияние фигур можно было выделить Робера Эври, Франсуа Леклерка и Саймона Трэвиса, соответственно, заместителя канцлера, министра финансов и бывшего министра просвещения, а ныне – заместителя руководителя аппарата.

Эти трое вошли в альянс, не желая подчиняться Тревиньону и по мере сил (а сил у них имелось немало) делали все, чтобы поддержать недоброжелателей канцлера.

Имелась также генеральный прокурор, Изабелла Арнольендо – эта женщина с истинно южным темпераментом и напором взлетела к вершинам власти за считанные годы, шла по головам и не останавливалась ни перед чем – ее амбиции, как считалось, были самыми что ни на есть нескромными, а кто стоял за ее спиной, точно было неизвестно – поговаривали, что сам Гельмут Конн, великий финансист, банкир и крупнейший инвестор. Конн, тщедушный старичок с хищным сморщенным лицом, вообще не касался реального бизнеса, оперируя исключительно финансами – всем остальным он в принципе брезговал. Был еще Иеронимус Фейхенбаум, он же мистер Кси, Великий Магистр Ордена, зловещая и таинственная фигура. Глава полиции, Огюст Лальен, был верным слугой Тревиньона, глава Грандмаршал Армии, старик Джо Понтис, был слишком труслив, чтобы лезть в политику. Был еще председатель Верхней Палаты, Магистериума, Великий Сенешаль и едва ли не единственный действительно умный человек среди этого пестрого собрания, Артур Честерфилд, толстый высокий старик, маг четвертого ранга и один из немногих действительных радетелей за развитие и благо страны. Жак Дюваль, Верховный Судья, был довольно молод и тоже честен, но его положение было недостаточно весомым на данный момент. Наконец, была еще Королевская Гвардия, и о ней стоит сказать отдельно. Она состояла из девяти магов, сильнейших мастеров магической дуэли во всей стране. Отбор туда шел по исключительно строгим правилам, победа на ежегодном Королевском Турнире была просто обязательным условием, обучение в Ордене – тоже, и только лучшие из лучших могли надеть значок Гвардии. Гвардейцы, кроме охраны первых лиц Королевства, выполняли также самые деликатные и опасные поручения, содержащие в себе самые важные государственные тайны.

Чарльз помнил, как еще подростком, только приехав из Англии в Париж, впервые увидел гвардейцев. Непосвященный мог бы подумать, что их глава – благородного вида, сильный и широкоплечий старик, белый как лунь, с седыми бакенбардами и густыми усами, украшенный шрамами – но это был лишь заместитель Магистра Гвардии, Грегори Уинтер, – по забавному совпадению, действительно великий мастер магии холода и арканы, маг пятого ранга. Остальные, не считая командующего, были магами четвертого уровня – среди них Жюли Арденн, белокурая и тонкая, как ива, синеглазая красавица, – ей было всего тридцать восемь (хотя на вид ей можно было дать девятнадцать), и, конечно, знаменитый Тристан де Корвалье, златокудрый красавец и самый молодой маг, когда-либо удостоившийся чести войти в гвардию. Тристан был иконой, Рыцарем на Белом Коне (коня звали Буцефалом), мечтой всех девушек Королевства – вряд ли была хоть одна из десяти, у которой дома не нашлось бы плаката с сияющей улыбкой Тристана. Чарльз, впрочем, искал тогда глазами не его, провожая гвардейцев взглядом одного за другим – высокого и коротко стриженного неулыбчивого человека; другого, невысокого, с каштановыми бакенбардами и мягкими глазами, женщину средних лет, тоже весьма сурового вида; чернокожего, бритого налысо гиганта; и вот, наконец, остановил взгляд на не очень заметном, хмуром мужчине с длинными черными волосами, убранными в хвост, карими глазами и длинным, слегка небритым лицом. Это был легендарный Таро (имя вроде бы японское, но внешность вполне европейская), бессменный глава Гвардии, маг пятого ранга, живая легенда и самый великий дуэлянт из известных в мире. Он носил плащ цвета кофе с молоком поверх позолоченных доспехов, а в руке у него был тяжелый на вид меч, которым тот орудовал непринужденно, словно тросточкой. Меч этот, Темная Буря, был не менее легендарным, чем его хозяин. С этим мечом в руке он перемещался в бою, по свидетельствам очевидцев, с быстротой молнии – и с такой же сокрушительной силой. Таро, как говорили, не проиграл ни одной дуэли или сражения. Говорят даже, однажды он победил в дуэли Великого Мага (других примеров такому в истории просто не имелось), пережил все сражения Великой Войны – и в одном из решающих боев сумел остаться единственным выжившим. Таро был синонимом непобедимости и непревзойденного мастерства – в последние века он действовал редко, лишь когда нужно было решительно положить конец затянувшемуся конфликту.

Кому он в действительности служит, откуда он родом, есть ли у него личная жизнь – о Таро было неизвестно ровным счетом ничего. Сам он ничуть от этого не переживал, да и вообще говорил редко, сопровождая короля неотлучно и всегда с одинаково непроницаемым лицом. Чарльз узнал его слегка ближе остальных, ведь дядя очень уважал Магистра гвардии и прислушивался к нему во всех важных вопросах. Чувства юмора Таро был, как ни печально, лишен напрочь, как и эмоций вообще – по крайней мере, если они и были, догадаться об этом было нереально. Впрочем, с Чарльзом он иногда говорил – о каких-то настолько второстепенных вещах, что даже вспомнить трудно. Что ж, быть может, он будет немного поразговорчивее сегодня – стоит на это надеяться. Наконец, последним по очереди, но отнюдь не по значению, был собственно Грандмейстер, о котором, конечно, слышал каждый ребенок. Арканум делал все, чтобы ограничить его влияние даже в стенах Университета, олигархи не жалели денег для бесконечных кампаний по высмеиванию Грандмейстера в прессе, но тот оставался невозмутим и неколебим, как скала, однако, как говорил Шапелье, и в политике реального, непосредственного веса не имел – точнее, не принимал активного участия.

…Чарльз зашел к сенатору, и они провели минут пятнадцать в веселой, хоть и не слишком содержательной беседе, после чего Шапелье, до того возлежавший в кресле, одетый в красный бархатный халат, расписанный львами, с трубкой в зубах, счел за необходимость все же вылезти из халата и облачиться в торжественные одежды – он, скромно называя себя другом Чарльза, решил посетить вместе с ним хотя бы официальную часть церемонии. Они вошли в портал друг за другом. Чарльз оглядел себя в зеркале, чуть подправил пробор, смахнул невидимую пылинку с рукава, и трижды глубоко вдохнув и выдохнув, вошел в зал. Столы были расставлены, трибуна и медали – приготовлены, и оставалось лишь ждать гостей – а они явились пунктуально, минута в минуту. За пять минут до начала церемонии вошли ребята: юноши – в смокингах, девушки – в вечерних платьях. Каролин, конечно, выбрала черное с красным – Чарльз уже знал ее вкус и не был удивлен ни капли. Альбина контрастировала с ней белым платьем, Анджела была в золотом, Элли – в бирюзовом. Минута в минуту появились и высокие гости – канцлер Тревиньон, Трэвис, Эври, за ним – Шон О’Харе, руководитель их группы в Ордене, затем явился король в сопровождении Таро, и, наконец, последним, отстав на несколько шагов от Таро, вошел Грандмейстер – его одеяние было сегодня зеленым и оранжевым, шляпа светилась торжествующей лазурью.

Пробил гонг, и церемония началась.

Ребята вращали глазами туда-сюда, не зная, на кого им смотреть в первую очередь – столько влиятельных людей разом они еще не видели. Впрочем, взгляды их довольно скоро остановились на Таро – без сомнения, профессор Кей рассказал им и эти, и многие другие истории и слухи о легендарном бойце, и им как ничего другого хотелось увидеть его воочию. Насмотревшись на Таро, без пяти минут рыцари обратили взоры на короля – именно он, по древней традиции, проводил обряд посвящения.

Король, облаченный в парадный доспех и передвигавшийся в нем не без изрядного труда, достал церемониальный меч.

– Настоящим посвящаю в рыцари юношей и дев, приносящих клятву служения Королевству до последней капли крови!

Все по очереди подходили к королю, вставая на одно колено, читали клятву, после чего король отдавал им их собственное оружие, клал меч, сиявший голубым светом, на плечи, со словами «посвящаю тебя в рыцари Божьей милостью», и, наконец, отвешивал ритуальную затрещину со словами «будь храбр!». На этом моменте среди зрителей пролетал смешок – но таковы были обычаи.

Потом на сцену поднялся канцлер – и завел речь, как всегда, полную официальных оборотов и велеречивых торжественностей. Это ничем не отличалось от его тераномских выступлений, кроме одного – было такое ощущение, что канцлер, в каком-то смысле – их собственный, выступает не для всего Королевства, а исключительно для них – и это, должно быть, было им весьма лестно. По крайней мере, на Тревиньона смотрели с любопытством, несмотря на банальность его фраз. Он, впрочем, не задержался, и после вручения значков и рукопожатий (быстрых, с фальшивой улыбкой и холодным, изучающим взглядом) он рассыпался в таких же неискренних извинениях и сожалениях, вслед за чем, на прощание поклонившись, вышел из зала. Собственно, на этом официальное мероприятие закончилось, столы были выдвинуты и начался банкет.