Текст книги "Роды. Прощание с иллюзиями. Хроники индивидуальной акушерки"

Про опыт и не только

Когда моя первая книга ушла в типографию, я некоторое время переживала – в голове бродили и стучались всё новые и новые истории, которые в рукопись не уместились.

Хотелось вернуть уже десятки раз вычитанный, одобренный, согласованный, свёрстанный и отправленный в печать макет – стойте! подождите! мне есть ещё о чём поведать миру! Успокоилась, только когда поняла: историй из моей акушерской практики хватит ещё на несколько томов…

Вот одна из них – как мне кажется, смахивающая на притчу.

Хирургию в акушерском колледже нам преподавал немолодой, тихий и скромный Василь Василич.

Он, конечно, понимал, что сей предмет в непосредственном его применении вряд ли понадобится акушеркам – разве что промежность зашить. Да и то в современных роддомах это делают врачи, а ассистируют им медсёстры анестезиологической бригады. Акушерке же хирургические навыки могут пригодиться только в полевых условиях – если потребуется экстренная помощь в родах, случившихся в какой-нибудь глуши. Поэтому уроки зачастую состояли из его «охотничьих» рассказов об интересных случаях из практики.

А практика у него была очень и очень суровой: многие годы Василь Василич работал в единственной больнице весьма известного в плане туризма, но совсем небольшого городка Суздаля хирургом широкого профиля – то есть по всем вопросам и всем разделам. Мы слушали его истории с открытыми ртами.

Например, как один мужичок в ходе ссоры с женой, не найдя иного способа доказать свою правоту, в качестве последнего аргумента воткнул себе в живот длинный кухонный нож. В больницу его доставили в полном сознании: нож по самую рукоять торчит в области солнечного сплетения, а незадачливый скандалист испуганно хлопает глазами.

– Смотрю на него, – говорил Василь Василич, – и ножа боюсь коснуться. Понимаю: пока он перекрывает повреждённые сосуды и ткани, кровотечения нет. А как только выну, тут мужичок может и скончаться от массивной кровопотери – причём очень быстро. Вот так, ничего не трогая, развернули операционную, приготовили наркоз и всё остальное, а нож вытащили уже на столе. Сказать, что увиденное поразило, значит ничего не сказать: не затронут ни желудок, ни поджелудочная, ни печень, ни крупные сосуды. Так, всё по мелочи ранки, пустяковые. Нож прошёл поистине ювелирно, не задев ни одного жизненно важного органа!

– А в другой ситуации привезли весьма сурового мужчину с почти незаметной дыркой в паху. Какие-то бандитские разборки середины девяностых – подло, по-зоновски ткнули шилом или заточкой. Крови практически нет. Я и думаю: ну зачем живот весь открывать? Наркоз, операционная, кучу людей задействовать – продезинфицируем и зашьём аккуратненько. Но потом что-то внутри всё-таки ёкнуло. Открываем живот, а там… Проткнуто насквозь и порвано всё что можно, шили несколько часов.

Мы слушали затаив дыхание, глядя на нашего преподавателя с искренним восторгом. Тот смущался:

– Да не преувеличивайте уж так-то мои способности, я же хирург из грязных…

– Как это – «из грязных»?

Он охотно посвятил нас в тонкости хирургической иерархии:

– Чистые хирурги – это, например, кто оперирует на мозге. Там красота: только мозг и сосуды. А мы в чём копаемся? Гной всякий да содержимое кишечника…

И вот очередная его история; на мой взгляд – про ту самую медицинскую честность.

Имелся у Василь Василича начальник – тоже, само собой, доктор.

Медицина развивается быстро. Пришло время лапароскопических операций, когда больше не требовалось открывать полость живота. То есть без рисков кровотечений из повреждённых сосудов и возможных гнойных и септических осложнений. В животе пациента всего три маленькие дырочки: в одну входит трубка с камерой, а ещё две трубки имитируют руки хирурга – там и пинцет, и скальпель, и нитка с иголкой.

Конечно, таким операциям пришлось учиться, по сути, заново. Хирурги ездили на повышение квалификации в Москву и другие крупные города, а потом обучали коллег. Начальник тоже побывал в столице и овладел техникой лапароскопии. А по возвращении стал брать Василь Василича ассистентом, попутно его тренируя.

Самая востребованная операция подобного рода – удаление желчного пузыря, в котором с возрастом частенько образуются камни (особенно при скудном или неправильном питании, в первую очередь без свежих овощей и фруктов). Раньше её делали исключительно за деньги – бесплатно полагались лишь операции, выполненные по старинке, с открыванием брюшной полости.

Начальник произвёл таких новых щадящих операций уже порядка полусотни – что называется, набил руку. Василь Василич тоже мог делать их с ассистентами, которых сам уже обучал, но провёл к тому моменту всего пять.

И вот одна его пациентка ложится в больницу, готовясь к удалению желчного пузыря. А вечером накануне операции к ней в палату наведывается его начальник и в разговоре по душам как бы мимоходом роняет:

– Надеюсь, что Василь Василич завтра справится. Хоть и опыта у него, в отличие от меня, совсем и нет – но вы не волнуйтесь, каждый ведь когда-то с чего-то начинал.

Женщина в полном ужасе требует замены врача – не желает она за свои собственные, причём немалые деньги получить какого-то «зелёного» докторишку! Так что на следующий день Василь Василич смиренно ассистирует своему начальнику.

И вот операция почти закончена. Но… в последний момент рука хирурга дрогнула, и он случайно перерезал главный желчный проток.

Не вдаваясь в подробное описание строения печени: суть в том, что при пересечении важнейшего сосуда, соединяющего печень с другими органами пищеварения, вся непрерывно вырабатываемая ею желчь вытекает прямо в брюшную полость.

Чтобы постараться как-то справиться с ситуацией, пришлось срочно открывать живот, откачивать желчь, ставить дренаж и пытаться сшить перерезанный проток. Операция шла пять часов, но ничего восстановить так и не получилось.

Связались с Москвой, приняли решение перевезти пациентку (в тяжелейшем уже состоянии) в одну из столичных больниц.

Но переезда она не перенесла…

– Как же я переживал за своего начальника! – искренне сокрушался Василь Василич. – Опозорился он на весь город, жизнь человеческую угробил, с должности вылетел, не знал, как передо мной повиниться… Но разве я имею право обвинять?

Я, слушая Василь Василича, училась тогда не акушерству.

А гораздо более важным вещам.

Родовой космос: миф?

– Инна, со мной что-то не так? На курсах ты говорила про яркие гормональные волны, про выброс эндорфинов после схватки, про почти оргазмические ощущения после рождения… Я их так ждала! Но как-то всё неярко случилось… Я… Я просто счастлива, что нормально родила. И всё.

Получается, тот самый «космос» (упоминания о котором болезненно задевают прошедших через «муки» родов, тех, кому всё это кажется сказками) не засверкал для моей роженицы всеми звёздами?

Но!

В родах я не услышала от неё ни малейшей жалобы. Не увидела лица, искажённого мучительной гримасой. Ни одного «Не могу больше!» или «Когда же это кончится? Сделайте уже что-нибудь!!!»

Она спокойно написала о начавшихся на фоне подтекания вод схватках: «Между ними могу говорить, ужинаем. Наслаждаться ощущениями? Муж сказал, что пока не увидит меня неадекватной, никуда не отпустит».

В роддоме мы встретились на шести сантиметрах раскрытия. Она – очень тихая, погружённая в происходящее внутри. И со стороны казалась присутствующей не здесь, а в том самом… к чему привычно просится уже изрядно затёртое слово «космос».

Второй период не случился быстрым: пришлось потрудиться, как на хорошей тренировке. От неё – собранной, терпеливой – снова ни слова жалобы. Хотя я, признаться, ожидала, видя, что ей по-настоящему трудно.

Родили прекрасно, доктор помогала нам чисто психологически. Когда думалось, что всё, сами уже не вытужим, деликатно предложила: «Можно поставить капельницу». Но девочка тут же собралась, вложила все силы, и всего за две схватки родился человек. Чудесные природные роды, все счастливы. А потом – её слова про так и не пришедший космос…

Истинные результаты подготовки этой пары к родам: не бессмысленные розовые посылы, а простые, настоящие, земные вещи.

Женщина и её партнёр не несутся в роддом на предвестниках. Они понимают, что такое реальные роды. «Из меня что-то течёт!» – не повод для паники и адреналина. Приезжают в активной фазе, и «казённый дом» уже не может сбить, не вытаскивает из гормональных глубин. Роженица полностью отдыхает между схватками. Каждая из которых приводит к большему открытию: ничего не спазмируется, не сопротивляется, родовые пути мягкие и податливые. (Сколько историй про «Шейка никак не открывалась!») Женщина не воспринимает схватку как невыносимую или, тем паче, «самую страшную» боль в жизни – так, узнав о моей профессии, однажды выразилась насчёт своих родов врач-ортопед.

В родах, которые объективно идут хорошо, доктору делать нечего. Не потому, что он завязал себя в узел и еле терпит этих сумасшедших, что задумали рожать естественно. А потому, что такие роды в лечении не нуждаются! Они здоровы, гармоничны и развиваются как все нормальные, естественные процессы в женском теле – без патологической боли и адских страданий. И женщина не запоминает роды как мучение. Потому, что в правильных родах всё просто, недолго и вполне выносимо.

Когда-то один доктор уверял меня:

– Фигня все эти ваши курсы. Хорошо рожают те, у кого перед родами зрелая шейка, и весь секрет. Вот сейчас наша – не готовилась же нигде, а шейка шикарная. Сама увидишь, родит как выплюнет!

(Я тогда ещё брала на роды без подготовки.)

И вот в три ночи звонок:

– Инна, пошли схватки, раз в десять-пятнадцать минут.

– Это не родовые, ждём развития.

– А муж волнуется, ему кажется, что прямо сейчас рожу!

Ох уж эти мужья, судящие о родах по фильмам… Еду к ним.

Естественно, до родов ещё далеко: да, шейка хорошая, но схватки редкие и короткие. Успокаиваю, уезжаю – проводить детей в школу. Только всех накормила-собрала-развезла, опять звонок.

– Стало чаще, муж очень волнуется, боится, что не доедем!

(До роддома им ехать двадцать минут.)

Приезжаю. Раскрытие с двух пальцев еле доползло до трёх. Схватки чуть чаще.

Снова успокаиваю мужа, рисую ему на салфетке, как должны измениться родовые пути, чтобы через них смог пройти ребёнок. Что он не «вывалится вдруг на пол», так в первых родах почти никогда не бывает…

Укладываю девочку в ванну, делаю ей чай, пытаюсь создать в наполненном тревогой доме те самые «три Т» – тепло, темнота, тишина. Но муж, нарезающий по квартире нервные круги, смотрит на меня с явным подозрением. А мне хочется, чтобы латентную фазу девочка провела дома, в своих родных стенах и запахах – чтобы не спугнуть её внутреннего зверя! Тяну как могу.

Тут звонит муж другой девочки – но уже с моих курсов. Тот же роддом, тот же доктор. Спокойно, деловым тоном:

– На всякий случай – у нас тут схватки с ночи. Сейчас ванну набираю. Она говорит, что уже сильно.

– С какой частотой?

– Примерно раз в две минуты.

– Скорее в роддом, какая ванна!

Говорю своим тревожным:

– Не торопясь собирайтесь, встретимся в роддоме.

Сама еду туда как можно быстрее.

Вижу в приёмном своих спокойных – её уже тужит! Перемещаемся в палату, успеваем расстелить на полу пелёнки и найти удобное положение. Всего через сорок минут новорождённая у мамы на груди.

Приезжают тревожные – с раскрытием аж четыре сантиметра.

Рожаем, и рожаем, и рожаем. До глубокой ночи. Девочка ощутимо злится на своё тело – ну почему же так долго?..

В финале доктор признаёт:

– Да, всё-таки не только зрелая шейка влияет…

В трёх описанных выше родах (все они первые) – ни одного вмешательства, всё естественно. Но сейчас не об этом. А о том, как по-разному можно всё воспринимать.

На мой взгляд, основная цель, основной смысл подготовки – спокойный ум. Это главное.

А космос?.. Он у каждого свой.

Даже если кажется, что его не случилось.

Про молчание ягнят

Комментарий от коллеги к одному из моих текстов (орфография и пунктуация автора): «А я боюсь о таком писать. Потому что „вы акушерки не имеете права обсуждать действия врачей“».

И смайлик в виде расколотого сердечка…

Что же такого я пишу?

Видимо, предполагается, что акушерка не должна иметь своего – а уж тем более иного, чем у доктора, – взгляда на ситуацию. Что, доктор рассердится? Нахмурит брови? Перестанет работать с акушеркой?

Как изначально сформулирована и определена наша профессия? Специалист по физиологической беременности.

Основная задача акушерства? Отличить норму от патологии. В случае здорового течения родов (которое бывает ох каким разным!) – выступать в роли тактичного наблюдателя и «фигуры матери» (М. Оден). В случае же выявленной патологии – да, в руководящей и решающей роли, конечно, доктор.

Так задумывалось. Так практиковалось с момента возникновения акушерской помощи как таковой.

Сегодня всё меняется.

Роды представляются нездоровьем. И чаще всего – самой беременной. Она же наблюдается! Ей со всех сторон наперебой твердят, в каком она сложном положении, какие испытания её ждут. И на медицину, на доктора, на лечение она возлагает все надежды на своё спасение.

Но к индивидуальным акушеркам и тем докторам, кто с нами работает, идут другие. Увы, далеко не большинство. А только те осознанные, кто понимает смысл естественного рождения. И они видят акушерку не в роли послушного исполнителя назначений врача, а защитником, помощником, другом, партнёром, адвокатом и переводчиком с медицинского на человеческий.

Я не могу и не буду молчать там, где не ценят природу, не уважают потребностей, калечат красоту процесса (что страшно – зачастую заодно со здоровьем, а то и жизнью) и насильно навязывают протокол. Вот как прикажете молчать в таких ситуациях? Лично для меня – невозможно.

С этой девушкой мы рожали трижды.

Первые роды прошли легко, уложившись в замечательные семь часов. Ни единого вмешательства, всё естественно. Тело научилось рожать, проложило в мозгу все связи и цепочки. Вторые совсем хорошо – три часа. Третьих ждём с ясным пониманием, что можем не доехать. Даю мужу подробные инструкции: как вести себя в случае, если это произойдёт дома или в дороге, как распознать первые лёгкие схватки и вовремя дёрнуть акушерку.

Но жизнь, как всегда, посмеялась над наивными человеками – весьма недвусмысленно дав понять, кто тут главный.

На фоне полной тишины в полседьмого утра отошли воды. «Родит же через час-другой!» – думала я, вспоминая спрессованные до стремительных пятидесяти минут с начала схваток третьи роды моей сестры, а заодно и свои третьи – за полтора часа. Рванули со скоростью гоночного болида!

Примчались в роддом, оформились. И пятнадцать (!) часов болтали – о жизни, о книгах, о фильмах, о детях… Да обо всём на свете. А схватки не приходили.

Доктор начал нервничать. В конце концов уехал домой поспать – с наказом немедленно звонить ему при первых же признаках родовой деятельности.

Стемнело. И скромный ночной гормон окситоцин грянул, как Симфония № 1 Чайковского! Сразу же набрала доктора, он приехал очень быстро.

Но роды явно пытались его обогнать: через час после начала схваток доктор уже констатировал полное открытие. Строго велел: «Ни в коем случае не тужиться, только дышать!» Но ещё через несколько минут на очередном выдохе родилась головка. А доктор влетел в палату на уже выплывшего в мои руки ребёнка.

Всех родов – час пятнадцать.

Эта история не удивит ни одну опытную акушерку: третьи же… Но удивительное – дальше.

Наш доктор остался очень, необычайно и необъяснимо сердит! Разговаривал с нами сухо, напряжённо. Спасибо, ничего не сказал резкого родильнице – только выражением лица и тоном демонстрировал всяческое недовольство. Она шёпотом спросила меня: «Я в чём-то виновата?» Я только развела руками.

А мнение доктора (с глазу на глаз) услышала уже в коридоре:

– Мне не нравятся эти роды!

– ???

– Мне эти роды не нравятся!

Таким ледяным голосом, будто кто-то в итоге – причём по моей вине – загремел в реанимацию.

– Доктор, не понимаю вас… Ребёнок здоров, кровотечения нет, мама в норме и счастлива… Что не так?

– Ещё раз: мне не нравятся эти роды. Так быстро рожать нельзя! Их нужно было замедлять эпидуральной анестезией!

– Но так сработала природа, так захотело её тело. И потом – третьи же…

– Да хоть десятые! Так рожать нельзя, ясно вам?

Но я так и не смогла его понять. И до сих пор не понимаю.

Где я тут критикую действия доктора? Или влезаю на его территорию?

В описанной в моей первой книге грустной истории про убитые роды врач на пороге приёмного закричал на рожающую:

– Какого хрена я тут седьмой час жду? Что, я не знаю, сколько вам ехать?

А потом на акушерку:

– И нечего на меня так смотреть!

Этим я что – вторгаюсь на профессиональную «делянку» врача?

Мне и в голову не придёт давать советы доктору во время кесарева сечения или анестезиологу при проведении спинальной блокады. Я знаю своё место, свои обязанности и функции. Но про физиологические роды кое-что понимаю. И, надеюсь, про психику рожающей – тоже. Это моя часть профессии, моя сталкерская зона. И я не боюсь – ни иметь своё мнение, ни высказывать его там, где это необходимо и правильно.

В той истории про убитые роды прибывшая на подмогу опытная акушерка «авторитетно» заявила:

– Инна, женщина пришла и ушла, а с доктором тебе и дальше рожать! Взвесь всё тщательно и определись – кто из них важнее?

С тем врачом я вдрызг разругалась после устроенного им акушерского насилия. Я его не боялась. И так хотела бы, чтобы мои коллеги тоже не боялись!

Потому что мы – именно для помощи (и защиты – там, где она необходима).

А не для покорного молчания в тряпочку.

Про домашние роды

Не прекращаются подобные запросы – звонят, пишут, даже на курсах спрашивают: «А вот как вы насчёт?..»

Как прекрасны домашние роды, когда всё хорошо! Гармония момента, тёплая семейная атмосфера, любовь и приятие, старшие дети, с трогательным любопытством заглядывающие в личико вновь прибывшего. Была там, знаю.

Как печальны домашние роды, в которых кто-то пострадал! Когда нужно реанимировать младенца с молчащим сердцем или спасать маму, из которой хлещет кровь. И там была.

Сложная тема.

Когда-то мы, рискуя многим – а то и всем, – убегали в домашние роды от тюремных порядков роддомов. Не боялась ли я – за себя, за своего ребёнка? Боялась, да ещё как! Но системы боялась больше.

Потом начались изменения. Роддома стали немного теплее, чуть человечнее. Но домашние роды были и остаются.

Как-то участвовала в конференции американки Мелании (Молли) Каллигер. Она состоялась как домашняя акушерка в США, потом влюбилась в Россию и организовала в Санкт-Петербурге акушерскую школу.

Одно время даже были надежды, что домашнее акушерство у нас легализуют. Образовывались всякие ассоциации, сообщества и движения, но законодательно так ничего никуда и не сдвинулось. Принимать роды дома – противозаконно. Не рожать (до этого пока не дошло), но медик не имеет права присутствовать. И многочисленные попытки узаконить медицинскую помощь в родах на дому так и не вышли из стадии проектов.

Молли удивительно точно и образно сформулировала причину неудач:

– Вы относитесь к домашним родам примерно так: а давайте перебежим оживлённый перекрёсток на красный свет с завязанными глазами, авось пронесёт! Пока не выработаете стандарты, ничего не получится.

То есть выявляем женщин «низкого риска» (а это весьма обширный перечень параметров) и допускаем в домашние роды только их. И больше никого.

Тогда всё казалось элементарным: подробно опиши всех, кому дома рожать нельзя, выучи список и вперёд! Никто ведь ни в Европе, ни в Америке не смотрит на домашних акушерок как на безумных. Их уважают, их ценят, у них есть страховки.

Известная бельгийская домашняя акушерка рассказывала: если она позвонит в госпиталь и скажет, что едет со сложным случаем, ей окажут любую помощь – и никто не посмотрит с подозрением, типа «А не ты ли это чего накосячила?» Не знаю, стоит ли пояснять, как в подобном случае встретят в любом отечественном роддоме…

Возможны ли у нас стандарты, реальна ли золотая середина – без извечных абсурдных перекосов? Такое впечатление, что и здесь в родной отчизне как всегда: либо полнейшая анархия, либо всех под корень.

На дому пробуют рожать после двух кесаревых или в тазовом предлежании с перевалившим за четыре килограмма ребёнком. А в роддоме назначают родостимуляцию абсолютно здоровой молодой женщине: «Зачем ждать, уже сорок недель, плод созрел!» И вся штука в том, что высокорисковый двойной рубец может идеально родить дома, а «здоровые» индуцированные роды – рухнуть в яму всяческих патологий. Рулетка!

Когда-то я во всём этом хорошенько поварилась, оценила со всех доступных сторон и определилась.

Первым шагом стали однажды пройденные мной очень сложные и совсем нерадостные домашние роды. Пропустила звоночек – очень красивая беременная обронила на приёме:

– Все подруги родили неудачно. Кесарево, эпидуралка и всё такое. А я хочу всем доказать, что можно иначе!

Хочу доказать… Разве это мотивация для родов? В них не надо ничего доказывать, они про другое. Но вспомнила и оценила этот момент только после.

Всё тянулось и тянулось – муторно и удивительно некрасиво. Поразительно долго ничего не раскрывалось. Что-то сдвинулось, только когда до предела вымотанная роженица наконец забыла о своей красоте – до этого «рожала», принимая эффектные позы, мельком бросая взгляды на себя в зеркало и внимательно слушая восхищённый шёпот мужа: «Красавица моя… Богиня!»

Потом плод не опускался, потом не вытуживался, а разрывы в итоге были такими, что зашивать бы под общим наркозом. Родили после двух суток неимоверных усилий (над рожающей солнце не должно всходить дважды).

Первые слова взявшей на руки своего только что выплывшего из иных миров ребёнка:

– Вот не стыдно тебе? Зачем так маму мучить?

Я съёжилась и замерла, ошеломлённая отрицательной энергией приветственного посыла новорождённому, причём от самого близкого…

Когда прощались, нас провожала измученная двумя бессонными сутками, едва стоящая на ногах пара с не самым, мягко говоря, бодрым младенцем на руках. А мои коллеги поздравили их: «С подвигом домашних родов!»

С подвигом… А я не хочу, чтобы роды были подвигом – долгим, натужным, мучительным. Хочу, чтобы роды были счастьем!

Если роддом снова (а к тому есть все предпосылки) мутирует в жестокую, убивающую всё живое и природное систему, я вернусь в домашние роды. Но пока умирающая под натиском стремительно набирающих силу протоколов акушерская оттепель ещё не сдалась. Пока ещё получается найти докторов, с которыми можно рожать как дома – но в полной безопасности и с адекватной акушерской поддержкой. Пока ещё не вижу причин рисковать ничьими жизнями.

Как-то рожала с уже не юной женщиной.

Её первые роды пришлись на те бунтарские времена, когда от казённого роддома бежали как от тюрьмы – рожали дома, осознавая все риски. Ей за сорок, первенцу уже двадцать.

Индивидуальная палата. Темно. Тёплая ванна. Тишина, неяркие свечи, еле слышная музыка. Никаких медиков будто и не существует.

Вся такая медитативная роженица вдруг шепчет, прерываясь на схватку:

– А знаешь… Сейчас всё ещё лучше. Ещё спокойнее, чем тогда, дома. Мы в те годы знали: если что, ты должен будешь сам себя спасать, и не факт, что получится. А сейчас мне так легко, так спокойно. Лучше, чем дома.

И я с ней полностью согласна.

По крайней мере – пока.