Текст книги "Диалоги с собой"

Поющий Лев

Лев знал, что многие самки мечтают попасть в его гарем, и эта мысль была ему приятна, но не более. Его влекла другая мечта, Лев был со странностями: он хотел петь! Одно не мешало другому, а даже в некоторой части способствовало. Лев разевал свою пасть и извлекал звуки; начинал с нижних нот – они ему больше других удавались и шли к его крупной голове – и, постепенно повышаясь, доходил до высоких мурлыкающих нот, эти тоже были хороши и шли у него фальцетом. Обывательницы-тёлки, ой, простите, львицы собирались в круг и с обожанием смотрели на милашку Льва, но он был больше увлечён процессом пения и от этого казался львицам ещё более притягательным.

Оттого что он пробуждал в них такие прекрасные чувства, они любили его и себя ещё больше, потому что только он своим пением оживлял в них эту их лучшую часть, а в обычной жизни эта часть спокойно дремала в душе и была непроявленной. И вот начиналось это его пение, и случалось чудо превращения, и они уже больше не понимали, что с ними происходит: они ли это на самом деле или не они, а совсем другие, очарованные магическим пением львицы, но это для них было и неважно, был важен сам процесс. Дошло дело до того, что они передавали его из рук в руки, правда, не самого Льва, а только его изображение и записанные фрагменты его голоса. И уже только от одного его изображения они впадали в транс любования, забывали о хлебе насущном и начинали мечтать. А мечтать – каждый знает, как это сладко!

Словом, при желании и при открытом доступе его прайд был бы безразмерным и долго бы не продержался, обязательно когда-нибудь лопнул, как раздавший непомерное количество кредитов банк! Лев знал эту свою особенность производить впечатление. Производил, но с некой осторожностью, держался от львиц подальше и залезал перед пением на возвышение: «Глаз видит, а зуб неймёт!» Не хотел, чтобы его пышную шевелюру раздёргали на сувениры.

Но пение пением, а спутницу жизни он выбрал не из поклонниц. Выбрал её, совсем другую, непохожую на обожательниц. Выбрал не близлежащую, а другую и тоже со странностями и… на долгие времена. То, что было дважды два и по наезженной колее, ему было неинтересно. А она была из далёких мест, и это тоже добавляло ей шарма загадочности. Сам-то Лев тоже был со странностями и до конца ещё не разобрался во всех закоулочках своей безразмерной души. Тело у него было большое, голова большая, пасть сладкоголосая, а про душу он только догадывался, боялся в ней копаться и откладывал на потом. Это была его важная составляющая особенность: он многое откладывал на потом! Только не пение, оно всегда стояло высоко на вершине его потребностей в пирамиде Маслоу, а уже потом всё остальное. Думать ему приходилось в бесконечных разъездах всё больше о звуке предстоящего выступления и прочих сопутствующих: о репертуаре, подборе соответствующего обрамления для царя зверей.

Время бежало и неслось, то ускорялось в радостные мгновения жизни, то зависало в горестные. Года отмечались зарубками памяти в географических названиях уже несуществующего государства. Постоянство – лишь миф «между прошлым и будущим»…

Меняется всё вокруг, распадаются государства, стираются границы привычного, меняется мир и взрослеют люди, и иногда с ними взрослеют и их отношения. Но так бывает редко и не у всех. А как есть на самом деле, решать им самим!

В лягушачьей шкурке

Любитель сказок про лягушек сидел напротив. Сам он надел курточку цвета хаки: последнее время его тянет на тёплую гамму бежево-коричневых и зелёных цветов, можно сказать, домашних и несценичных. Раньше он предпочитал жизнь в белом, в голубом и в «Голубом огоньке», и вальяжную пляжную жизнь на отдыхе, и синь морей. Мой любимый муж оказался любителем сказок. Испытывает Лёва меня на прочность. Пишу ему, можно сказать, под заказ. Читает, коротко кивает: «Хорошо! – и тут же начинает: – А про это можешь?» Хочет новую.

Голубой цвет дискредитировали нетрадиционными упоминаниями, но куда без него мужчинам, особенно в гардеробе? Так вот, про лягушек, вернёмся к сюжету. Мечта не покидает любителя болотного цвета, просит меня:

– Напиши что-нибудь про лягушку.

– А что написать, что тебе так нравится в лягушках?

– Расскажи про лягушонка.

Ясно, хочет про детство!

– Раньше, в досказочные времена, в средние человеческие века детства как понятия не существовало, – начинаю я. – Дети были, лягушата были, но понятия такого, как детство, не было, разве что ходили в коротких штанишках. А в остальном всё как у взрослых! Жили-были они без детства, как маленькие взрослые. Провинился – наказывали розгами, никаких поблажек!..

– Продолжай уже, не томи!

– Был и жил, не знаю когда, один неформальный лягушонок, звёзд он с неба не хватал, поэтому надежд на него никто не возлагал, особенно в плане образования. Чего его образовывать? Он и так с хорошим лицом, точнее, мордочкой. Пусть живёт как придётся, полагаясь на удачу и хорошую погоду. Так и порешили родители. Пусть живёт как дитя свободы и любви в нестеснённых обстоятельствах болота. Может, опыт ему заменит образование и уведёт от неудачи. Родился он в мае под музыкальное кваканье коллективного хора, довелось ему поплавать в тёмной воде головастиком, но это было в его подводный период, который он не особо помнит. Бултыхался в воде неосознанно, эдаким крючком, и вот появился на свет уже лягушонком, скользким и упругим. «Ква-ква», – сказал лягушонок и занялся пропитанием. Вылез на листок и приступил. Кушать хотелось всегда.

Над головою жужжали мелкие легкокрылые, пока без названия. Только протяни руку и открывай рот, а то другие унесут – орава в целое болото голодных ртов. Занятие это – пропитание – энергетическое, накачивающее мышцы. Так он рос и прибавлял в весе среди себе подобных в родном болоте. Но вот как-то раз произошло кое-что совсем необычное. Большая ладья рассекала край озера, там, где цвели кувшинки и по кромке берега ещё сохранилась полоса чистой воды. Лягушата любили эти места. Приятно болтаться на листе кувшинки. Несёт подводными течениями в разные стороны… Стебель длинный, лист с цветком описывает круги, сидит на листе лягушонок и наслаждается жизнью: охота на сегодня закончилась, можно и покататься и вздремнуть под жёлтой чашечкой цветка.

Так почти что и получилось. Задремал малыш. Прикорнул. Но вот резкий толчок воды придал ускорение его плотику. Не успел опомниться, как большая и длинная рука нависла над ним, сорвала цветок вместе с ним и перенесла его в лодку. «Какой милый запах», – услышал он, и что-то большое и светлое нависло над ним. Втянулся воздух, и его этим воздушным насосом вытянуло из цветка наружу. «А это кто?» – голос женщины обращался к мужчине за вёслами. «Это?» И тут он услышал всю правду про историю своего рода. Оказывается, на земле жили-были люди, эти двое в лодке были из их числа. И мы, и они были одного рода-племени, только они постоянно жили на суше, а сюда заглядывали иногда, по воле случая. Это было не наше лягушачье озеро-болото, не наш тёплый лягушачий рай. Это был полигон для разведения и подготовки материала для человеческих опытов. Эти двое были новенькими в этих краях, но всё равно знали эти слова: злаборатория, доктор Джэкил, вивисекция.

Вивисекция – вот что ожидало такого упругого и свободного лягушонка в скором будущем. Его драгоценная юная лягушачья жизнь висела на волоске. Конечно, он не знал всех этих слов, но та волна энергии, которая исходила от незнакомцев в лодке, сказала ему больше, чем слова. Он всей гладкой и зелёной шкуркой почувствовал опасность. Он выпрыгнул из цветка в воду и поплыл брассом во всю силу накачанных мышц. Теперь он точно знал, что ему делать. Он доберётся до дальнего берега, возьмёт с собой запас воды и двинется во взрослую жизнь, прочь отсюда и от этого псевдолягушачьего рая. Из детства, которое у него, оказывается, всё-таки было, прочь отсюда прямо во взрослую жизнь.

Времена года

Ну вот… зима! Пока ещё голая подмёрзшая земля, едва прикрытая остатками задубевшей листвы. Скажем, пересменок! Ещё чуть-чуть, и вступит в права «мёрзни, мёрзни волчий хвост». Время, когда сцепится кристаллами всё вокруг, замрёт и смирится, надобно пережить и переждать. Раскалённое солнце со своим даром тепла укатило по эклиптике в дальние края. Укатило, но обещало вернуться, всегда до этого возвращалось. Не обманывало. А теперь нас ждут впереди эти б-р-р-месяцы, братья по духу: ноябрь, декабрь и январь, а также примкнувший к ним февраль, а дальше уже распогодится. Солнышко, мы ждём тебя в гости! Катит раскалённый шар по своей дороге, выкидывает наружу миллионы лет свою энергию. Выплёскивает, плавится и выгорает. А мы, живущие по соседству, рассчитывали, что это всё только для нас, единственных! И много раз думали, что это мы центр Вселенной, что это вокруг нас суетится верное солнышко и заколдованно кружит. Интересно, что есть и другой взгляд, с его стороны: нас у него таких много.

Весна и картина Боттичелли «Весна»: богиня скользит, поддуваемая Зефиром… Образ того, что всё ещё может быть, попутный ветер вам в паруса! (Зефир и пастилу люблю до сих пор за их воздушную ненавязчивость.) Пробуждение, возрождение, много ещё всего может встать в ряд. Для меня это беспечность и даже неосознанность детства, когда ты себя буквально вытягиваешь из патоки родительской заботы. Моё было долгим и даже счастливым! Бултыхалась в тёплых водах.

Лето: «Может быть» (польские духи), быть не может, время обольщения мечтой прошло.

Теперь ты в соку и сама выбираешь своё «может быть»!

А выбор… сами знаете как, сулит риски и… непредсказуемый конец!

Осень… неизбежна, но её не люблю: хоть и мудростью зовётся, она для меня – расставание с жизнью, с цветущим садом, а надежда ещё очень далеко, лежит в плоскости «надо перемочь, надо пережить», и ещё столько перебарьеров, которые надо превозмогать с отсроченным счастливым концом.

Охота к перемене мест

Тропическое

Шуршат и трутся пальцами друг об друга листья пальм. Дуновения ветерка обвевают каждое живое и неживое препятствие на пути. Всё трепещет и колышется, шумит и накладывается звуковыми нюансами на приливы волн. Мелкой ряской покрылась неизменная гладь беззастенчивой мальдивской лазури. А нас ждёт встреча на соседней вилле, под единственным найденным и дающим благословенную тень деревом. Обеденная трапеза на острове, в живых декорациях, под аккомпанемент – нет, не трескучих цикад (ещё не завезли), а этой ветровой завесы и редких перекличек ещё не опознанных птиц или кого-то вовсе неведомого.

Природа и цивилизация

Красота, уединение, скалистые горы с пятнистыми вкраплениями зелени. Прозрачная чистая вода. Рука загребает что-то в море. Кусок пластикового пакета. Причёсанная сверху картинка, а внизу, в самой толще воды и на дне, – остатки пластика всех видов, отголоски бума органической химии, успешно нарастившей бесконечные полимерные цепи, которые сулили беспримерные доходы её первооткрывателям и удобство всему человечеству!

Полёт

Мелкая рябь на воде намного привлекательнее, чем аналогичные последствия ветра на суше. Пролетаем Песчаные карьеры. Вид сверху напомнил сразу морскую гладь, когда выходишь на палубу и тебя встречает солнечный день, прозрачный воздух и тысячами повторённые, нестерпимо блестящие и меняющиеся каждую секунду всполохи солнца, отражённого в воде, серебристые и живые. Пролетели скучную, особенно сверху, городскую застройку. Столбиками стоящие высотки с простой геометрией плоских крыш. Чуть постарше – с прямоугольником крыши без излишеств и новые с излишествами, полукруги и выступы, иногда с флигелями позади, создающими защищённую хоть чем-то дворовую зону. Сами фасады и тела домов неразличимы, видны только их проекции – беззащитные крыши. Ой, забыла добавить, что впереди два штурмана, настоящий пилот и рядом вторым – Коля «в клеточку», непривычно молчаливый и скованный наушниками. Рядом любимый муж. Немного побалтывает. Каждый сам в себе и с собой. А кругом устоявшаяся почти бескрайняя зелёнка во всём разнообразии видов и оттенков.

Внизу видны разные царапины и царапки, следы человека, точнее, его присутствия. Это в основном следы от колёс, симметричные и параллельные борозды-канавки. Сверху смотрится очень красиво, особенно на полях, я бы сказала, даже завораживающе! Пролетаем посёлки, домики с приусадебными участками, обведённые со всех сторон графикой грунтовых дорог, и только в стороне – выделенная промзона в правильном квадрате границ, смотрится как что-то инородное, да ещё и синяя крыша из металлочерепицы. Поднялись чуть выше, ловим более спокойные коридоры-потоки. Есть уже и полностью вычищенные поля, голая земля, похожая на выбеленный под солнцем песок.

Турецкий инсайт

Было мне годков эдак пятьдесят. Лето застало на берегах Турции, где-то в районе Кемера. Обыденность была прозаична и сера. Захваченный с собой любовный роман погружал в мир опасный, переменчивый, полный взлётов и падений. Томление разливалось в воздухе. Главная героиня то приближалась к заветному финалу, то отступала или непреднамеренно отдалялась от неизбежного и такого желаемого. Книга была толстая. Серпантин удачливо вился, следуя сюжету. Я вдохнула прогретый, такой живой южный воздух, запахи усилились, чувства обострились. Хотелось стать той далёкой героиней и, следуя призыву цикад и атмосфере рая, умножиться и прорасти в этой плодородной почве.

Отпуск

Время перекатило в август, две трети остались позади, и только одна последняя треть уже разменивает свой первый августовский день. В этих широтах никаких признаков неизбежно приближающегося холода. Синь, гладь залива отмечена лишь белыми точками многочисленных яхт-яхточек. Кругом незаселённые и от этого кажущиеся неуютными, изрезанные причудливыми выступами невысокие горы. Растений немного или они невысокие и отсюда кажутся зелёными кочками. Как странно! И птиц не видать, вместо их чириканья, точнее, чаячьих стонов, лишь звук чего-то по велению волн трущегося о наш борт, чего-то резинового и технического. Пустота и наполненность одновременно. Стоим на якоре, мимо время от времени трассируют мелкие и не очень судёнышки. Хочется прикрыть глаза и наслаждаться этим покоем и тёплым воздухом, таким тёплым, что без дуновений ветерка даже не ловишь и не ощущаешь границ своего тела. Наши уплыли надолго, и, когда вернутся, то вернётся с ними и сама жизнь, и шум-гам, и переполненные энергией просоленные тела. Вяло тащится хвост от флага на корме, вижу лишь лоскуток выцветшего индиго. Всё идёт своим чередом. Нам остаётся только присоединиться к этому размеренному расписанию рядом с… плюх-плюх и ням-ням.

Пустыня

Так приятно, не выходя из комфортного кондиционируемого пространства, порассуждать о тяжести жизни в пустыне. Вот сегодня ненадолго удастся прикоснуться к улучшенной версии такой пустыни. Когда летишь и видишь сверху эти однообразные песчаные просторы с жидкой растительностью и невзрачной внешностью колючки, думаешь: во что высоко– и низкоэтажное и сногсшибательное они ещё это смогут превратить? Помните, когда наша одноэтажная деревня с её горизонтальными соседскими отношениями стала превращаться в город и эту общавшуюся между собой линейку домов поставили на попа… в вертикаль городского дома, люди стали общаться меньше, дай бог, по принципу соседства по лестничной клетке. Очень правильное слово – «клетка». Только первый этаж в такой структуре касался земли и был к ней привязан, все остальные счастливчики вознеслись в своих «клетках» на разные высоты, там и застыли и стали обживаться в одиночестве многоэтажного дома, а затем и города. Думаю, деревня или оазис в пустыне устроены по похожему принципу, может, только геометрия разнится. У нас в рядок, вдоль дороги, ведущей в… У них кружок возле воды или деревьев-пальм, сбиться в кучку от надоедливого песка и хоть как-то защититься. Посмотрим. Пустыня нас ждёт, скоро будем.

Вы обратили внимание, что барханы двухцветные – гребешки пудровые, а ложбинки темнее, видно, в них сваливаются более тяжёлые частички песка? Их рябь фантастично причудлива. Выдувал её ветерок и фиксировал в таком виде на мгновенье, писал картину песчаную сиюминутную, без расчёта на вечность. Ветер сродни воде, рисует свои узоры на песке, колышется и приходит в движение и так же своенравно меняется в направлении. И даже трудно представить, что эти картины длятся километрами… Хорошо здесь разве что редким растениям, мелким жучкам, которые сидят до ночи по подземным «гаражам» и выходят на поверхность по ночам поохотиться друг на друга. Из больших и мобильных – верблюдам: изгибистая шея, плотная проволочная шерсть, расклешённые копыта, своя собственная сумка-горб («всё своё ношу с собой») для накапливания жира, а значит, и воды и эти удивительные по красоте глаза с очень необычными ресницами. Они посажены плотным кустарником, не так, как у людей – в тонкую строчку, а двухрядным зигзагом, так, чтобы, плотно сомкнув глаза, оказаться в полной изоляции от суховея.

Ещё больше поражаешься и преклоняешься перед талантом человека, который за жизнь одного поколения шагнул из прошлого века в будущий, в такой короткий срок на моей памяти. Остаётся только восхищаться, сравнивая то, что было, и то, что стало! Я думаю, что здесь совсем скоро опреснят ещё больше воды и высеют её в облачка над пустыней, а потом и прольют дождём. А часть песка нежнейшей текстуры и отменного качества превратят не в эфемерные песочные замки, а во что-то абсолютно реальное и нужное человеку.

Человеческое, слишком человеческое

Трудно жить в своём теле, особенно после шестидесяти; писарь по ночам переписывает ДНК, и, хоть очень старается и даже уже надел очки, увы, рука подрагивает, всё время отвлекается – то тут почесать, то налево зыркнуть. Ошибки-описки, ставлю уже ему три с минусом. Проснулась с утра, скрипнула позвоночником, сделала сверку – всё ли на месте, быстро провела диагностику, вроде норм. Можно вставать и выходить в свет!

По большому счёту, миру всё равно, есть ты или нет тебя, что болит и тянет ли коленка. Он, заразочка, живёт в сфере больших величин и числит уже в миллиардах – не зелёных, но людских ресурсов. Сегодня досчитался до восьми миллиардов. Множатся всяки-разны, но ближе к Востоку тяготеет контрапункт: загорелые индусы и стремительно набирающие вес китайцы. Их время пришло, с Востока идёт к нам и катит демографическая волна.

Сидящие за столом ещё молодые женщины радуются, потирают руки и чокаются бокалами, подводят промежуточные итоги своего вклада в прибавление человечества.

Баня

Такое знакомое и в то же время забытое, для личного пользования слово! Четыре разновозрастные нимфы средней упитанности собрались в баню. Вспомнить, так сказать, прошлое и тряхнуть стариной.

Вот стоим в тёмном помещении странно одетыми, точнее, почти совсем раздетыми. Униформа ещё больше подчёркивает странность происходящего. Ритуал так себе: одна-единственная банщица воскуряет свечу, трое, уже мужеского пола, с бубнами наготове у глиняной мазаной стены. Рядом тотемный столб для загадывания желаний весь покрыт шевелящимися, почти живыми желаниями – разноцветными ленточками. Похоже на загадку: закрой глаза и жди, что произойдёт. Нам предлагают реальную сказку офлайн. Ольхон стилизован под бурятское урочище. Будем шаманить и вызывать духов!

Смотрю, напротив стоят Оля и Надя, два длинноногих суслика, в одинаковых колпаках и купальниках странного, назовём его средне-коричневым, цвета. Голые, обезличенные, немного растерянные и беспомощные. Это только начало. И вот представление началось! Оглашают всю повестку: три парения, пилинг-скраб, массаж. Заходим в парную, высаживаемся в рядок, спиной к глиняной стенке, на полок, выстланный пихтовым подкладом. И тут начинается удивление для тела. На ноги каждой укладывают большое горячее полотенце. Его периодически подогревают, льют из кувшинов на ноги горячую воду, гонят пар большими веерами и подсобными вениками. Ощущения непривычные и очень приятные. После первого парения собираемся, обескураженные, за круглым столом. Да-с, давно такого не было. Удивление и восторг. «Я тебе устрою баню», – обернулось приятным перевёртышем. Надя со своим иностранным подходом туриста (взглянем на этот город со стороны, что тут дают лучшее) на этот раз превзошла самоё себя! Выпьем за Надю, за нас, довольных, поднимем кружки пива, закусим пахучим ершом, вкусим муксунью строганину, раками нас уже не удивишь. Поделимся снами, которые нас сегодня посетят, и забаним всех, кто не с нами.