Текст книги "Диалоги с собой"

Кино и домино

Любимым времяпрепровождением в Будапеште был поход в кино. Фильмы выходили один за другим. Мы заранее смотрели программу, намечали, куда пойдём на этой неделе.

Чаще ездили на автобусах. Водили «Икарусы» лихо. Их заносило на крутых поворотах, пассажиры держались изо всех сил. Мы водителей называли между собой «профессиональными перевозчиками картофеля». Не оттого, что мы были такие остроумные изобретательницы, а потому, что по-венгерски это звучало очень и очень. «Фотоувеличение» М. Антониони, «Рим» Ф. Феллини, «Последнее танго в Париже» Б. Бертолуччи глотали и переваривали. Фильмы шли часто в оригинале с титрами. И наконец то, что невозможно было принять и переварить: «Пролетая над гнездом кукушки» М. Формана. Помню, вышли в темноту города в молчании, подавленные. Не было слов. Люди выходили такими же молчаливыми и подавленными. Это было невероятное потрясение.

Показывали картины и в посольстве, с переводом. Послушав, как там переводят, за дело и за вознаграждение взялась Марина. Она в общественных делах была на шаг впереди. Поскольку, по представлениям нашего посольского куратора Чиковани, соблазнов вокруг было много, нас всё время хотели занять и давали нам всякую общественную нагрузку. Мне поручили выносить цветы в конце выступления приезжавших в Венгрию советских артистов.

Дело было в здании Дома советской культуры и науки. Я накануне была в Москве и привезла длинное панбархатное платье, естественно, мамино, ставшее мне впору. Ведь надо выходить на сцену именно в таком платье, так мне казалось тогда. Пришли в здание заранее, переоделись. Комнаты, в которые нас запустили, были украшены, накрыт фуршетный стол. Какой класс! Чуть перекусили. Открывается дверь, входит пожилая пара, вежливо нам кланяется. Мы им отвечаем взаимностью. И вдруг вижу бешеное выражение лица сопровождающего. Он из проёма делает нам знаки выйти поскорее и шикает на нас. Выходим, он: «Кто вас пустил?

Что вы здесь делаете? Это же наш посол! Никакой субординации!» Ну ничего-ничего, мы же посла раньше не видели и не знали.

В тот раз в гостях был Михаил Ножкин («Я в весеннем лесу пил берёзовый сок…»). Я вручила заготовленный букет, и мы быстро смотались, чтобы больше не попадаться на глаза нашему послу. Всё обошлось. В следующий раз меня послали переводить Галине Волчек. «Современник» приехал на гастроли. За кулисами была комната с накрытыми закусками. В антракте пришла Галина, мы пообщались, я попереводила любезности, которые шли с венгерской стороны. Волчек спросила, кто я и как здесь оказалась. Я ответила. Это был совсем короткий эпизод. Но самое забавное, она через много лет меня вспомнила и потом шутливо говорила: «Это мой переводчик Ирина, она мне переводила в Будапеште!» Вот такая у неё была хваткая профессиональная память.

Наши подработки и лакомства

Не знаю, кому понадобился перевод довольно дурацкой книжки на русский язык. Вроде в посольстве объявили конкурс среди студентов. Но… началось. У нас на пару с Мариной получалось быстро. Одна печатала, другая с листа переводила, уставали, менялись местами, это даже как-то оплачивалось, платили за печатный лист, тут мы и накрутили деепричастных оборотов, так было длиннее. Но… знали меру, вышло художественно. Получили первые левые деньги и пошли отпраздновать в ресторанчик напротив университета, только на другом берегу, где подавали самую вкусную уху, halászlé, перчёную, из карпа. Я была за последнее время в Будапеште много раз, но такой неповторимой ухи больше не попалось. То ли голодные до всего студенческие рецепторы работали лучше, то ли разнообразия стало больше.

Вошли во вкус, стали браться за технический текст. Переводили то, в чём совсем не разбирались, помню – техническое устройство бензоколонок и оборудования к ним. Узнали новые слова: рулевая тяга, ручка переключения скоростей и так далее. Стало хватать и на утку с тушёной капустой (там тушили с тмином и краснокочанную).

Кушать мы любили, и почему-то всё время хотелось. Обычным делом для нас было лакомиться в венгерских кондитерских, которые очень напоминали шик венских. Самая заглавная была на площади Вёрёш Марти, в ней сидели солидные тёти в шляпках и беседовали после парикмахерской ни о чём. Здесь мы обычно спускались в метро и ехали в посольство. Прямая ветка. Так что после получения стипендии прямая дорога была сюда. Моё любимое в этой кондитерской: «Дипломатический пудинг с цукатами», иногда каштановое пюре со сбитыми сливками, чашечка кофе.

Нами были исхожены все близлежащие улочки рядом с университетом и мостом Эржебет. После занятий шли в кондитерскую, знали одну небольшую, тут было всего несколько столиков и, удивительно, всегда очередь за мороженым. Привлекала и сама мороженщица. Она была колоритная, с уложенной причёской, пышной юбкой и незабываемым взглядом. Каждому уделяла внимание, смотрела в глаза, если давала стаканчик-рожок детям, то, протягивая его с залипшим шариком на мерной ложке, говорила: «Держи!» – после этого отпускала, и рожок был в руке у малыша. Все посмеивались, всем она нравилась. Шарики намеряла щедрой рукой, с погоном. «Мне банановое, пожалуйста, и шарик пунша». Улыбка. Набирает, протягивает и уже: «Держите».

Buli

Ну вот, забыла про самое главное рассказать. Ещё в подготовительном услышали и узнали незнакомое слово «були». Модельеры принесли на хвосте. Похоже, они среди нас были самыми мобильными: «Идём все на були». Раз в неделю они бывали то в одном университете, то в другом институте, то в общежитии при них. Для себя я это перевела как «танцы». Наших, советских, раскидали по разным концам Будапешта: были студенты технологического института, экономисты, врачи, филологи и модельеры. Сарафанное радио доносило, куда готовиться идти и что интересно. Вход был бесплатный, был буфет с напитками. Там мы впервые попробовали ром с колой, это попозже, года два спустя. Первый раз это было очень неприятно, мутило, голова кружилась – самая естественная реакция молодого женского организма, но жизнь на танцах требовала допинга. Эти були заметно ускорили наше знакомство с географией города.

На самих були было очень громко. Мне такая громкость казалась неоправданной. Играла какая-то рок-группа или просто включали музыку. И, конечно, заводили знакомства.

Держались кучкой, если транспорт уже не ходил, скидывались на такси и, если счётчик выбивал-съедал всю нашу сумму, говорили «стоп», даже если это был пустырь, и шли домой пешком. В общежитии ворота запирали рано, нужно было позвонить в звоночек у двери и недовольному консьержу дать его законные kapupénz, деньги за вход, для этого он, точнее, она выходила из-за стойки и делала несколько шагов. Один форинт или два! Сверху из окна над воротами высовывалась голова партийного Ивана, нашего назначенца-куратора. Он на були не ходил, учил историю, историк, зато всё фиксировал, кто, когда и с кем пришёл. Иногда голова засыпала раньше, тогда мы проходили незафиксированными.

И вот на одних из таких були случилось следующее: ко мне подошёл чернокожий парень и пригласил танцевать. Я не хотела и отказала. Но он не унимался. Всё подходил и подходил. Наконец он вынул свой последний весомый аргумент: «Я сын Патриса Лумумбы, Эмери!» Из этого следовала, по его логике, такая цепочка: я же советская, а в Советском Союзе все чтут память его отца (да, это имя было на слуху, ну и что?), по его мнению, я не могу отказать сыну героя национально-освободительного движения Африки. Ситуация была аховая. Как отказать и при этом остаться политкорректной? Он просто не отставал от меня! Провоцировал и провоцировал. Его сопровождал второй конголезец, Хилер. Он уже заканчивал обучение на врача. Он вёл себя с Эмери особым образом, оказывал ему все знаки внимания и почтения, как племенному вождю. Слава богу, он учился не в нашем университете. Не хватало мне ещё этой ситуации!

Не знаю, как он меня разыскал, но после тех були однажды в нашем общежитии появился этот чернокожий гонец Эмери Хилер. Он был старше Эмери, но младше в табели о рангах. Это надо было видеть! Я испугалась: ну теперь меня уж точно начнут полоскать на собрании в посольстве. Хилер пришёл меня сватать, начал меня уговаривать стать невестой Эмери: «К нему скоро приедет мать, и вы будете представлены». Это было похоже на дурное кино! Настойчивые действия продолжались. Я сбега ла и выкручивалась как могла.

Авантюра

Правда, скоро, когда понадобилось одно лекарство для знакомой, его было не достать в Москве, Хилер мне помог. Но для этого нам пришлось пойти на авантюру, которая мне дорогого стоила. И связана она именно с врачом Хилером. Он был акушером-гинекологом, проходил как раз практику в роддоме недалеко от нашего общежития, а лекарство нужно было для беременной, вот-вот готовой родить жены знакомого. Я как раз на каникулы ехала в Москву и могла бы отвезти ей препарат. Так вот, Хилер и говорит: «Приходите в больницу, у меня плановое дежурство, и я вам дам лекарство. Заодно и роды посмотрите».

Чего не сделаешь ради дружбы! Мы с Мариной пришли в больницу, точнее, в роддом. Нам выдали белые стерильные одежды, и мы под видом студентов-медиков вошли в родильное отделение. Начинались роды. Женщина от боли кричала: «На помощь, на помощь!» Ей рассекли промежность, и полилась кровь. Мне стало дурно, и я так бочком-бочком двинулась к ближайшей операционной кровати, видимо, прилегла на неё и потеряла сознание. Оказалась я в предбаннике, где ожидали роженицы. Медсестра дала мне нашатыря, привела меня в чувство, наклонилась надо мной, спросила, какой у меня курс, какая специализация. Я брякнула невпопад: «Стану хирургом». Она, наверное, удивилась. Но я была не в состоянии оценить происходившее. Стало чуть лучше, оклемалась и потихонечку вернулась в родовую. К тому времени уже вынули ребёнка, он был весь в крови и слизи. Он закричал, всё нормально. Как мне показалось, его чуть ли не сапожной щёткой почистили и опять всё внимание роженице: ей вкололи обезболивающее из огромного шприца и большой серповидной иглой стали зашивать разрез. Я видела, как игла с трудом входит в упирающееся резиновое тело. Дурнота подступила к горлу, и я от греха подальше вывалилась в предродовую.

Видно, на мне не было лица. Женщины с животами и на каталках ожидали своей очереди. И тут я, вся такая никакая. Они поинтересовались: «Вы уже родили?» Я ответила им: «Нет, я уже родилась!» Говорила я на тот момент без акцента, и они с удивлением уставились на меня! Я ещё, честно говоря, была не в себе. Маринка додержалась до конца молодцом. Хилер вынес-таки обещанные лекарства. Мы двинулись на выход. Сняли стерильные одежды и расстались. Я была потрясена увиденным.

Надеюсь, Хилер стал хорошим врачом. Он мечтал стать пластическим хирургом и делать бесшовные операции… Мы же переехали в другое общежитие, и исполнение интернационального долга не потребовалось! Наши пути пересеклись и разошлись.

Встречают по одёжке

У нас появились лишние деньги. Изредка гонорары за переводы и плюс стипендия, так что мы могли уже из разряда рассматривателей витрин перейти в разряд покупателей. В Венгрии были не только государственные магазины, но и частные лавочки, иногда совсем крохотные, размером в одну комнатку. Назывались они словом «бутик» (ясно, что содрано с французского boutique). Наш любимый был как раз напротив здания Венгерской оперы. И, оправдывая созвучие с магазинами Франции, столицы моды, бутичок наш предлагал красивые и элегантные платья из джерси. Это уже были не кричащие мини-юбки, а солидные вещи, и у Пейтера к ним теперь заказывались не попугайные расцветки обуви, а сдержанные цвета оливы или махагона.

Мы взрослели и стали выглядеть более сдержанно. Чиковани мог расслабиться ненадолго. Но опасности нас подстерегали на каждом шагу. Как-то раз мы услышали от венгров, что грядёт международная выставка. Она бывала осенняя и весенняя, два раза в году, и там можно было хорошо заработать переводчиком. Старшекурсники там подрабатывали. Мы решили себя испытать. В тот раз была техническая. Требовался перевод с английского на венгерский. В этом, как обычно, преуспела Маринка. У неё была фора и спецшкола за плечами. Говорила она отлично. Она устроилась в английскую фирму, которая представляла строительные краны. Это был первый удачно брошенный шар, и уже на весенней выставке мы работали вдвоём.

Был май, 21 мая я разменяла свой третий десяток. Внутри скопилось волнение и такое щемящее чувство, что «пропадаю» я тут зазря. Вся из себя, в белом платье стою у советского стенда и продаю вертолёт Ка-8. Желающих купить немного, в основном ко мне обращаются не специалисты, а ходят прикалываться с дурацкими вопросиками венгры. Я терпеливо отвечаю. Выставка – это всегда праздник. Шум, толпа. Из местных наёмных только я, основной костяк – группа временно прикомандированных. Приехали из Москвы. Они подчиняются жёстким правилам взаимоотношений. Кому-то из приезжих не понравилось моё поведение, меня вызывает начальник стенда: «На вас поступила жалоба, что вы общаетесь с иностранцами!» Я опешила от абсурдности обвинения: во-первых, я живу здесь и венгры для меня никакие не иностранцы, во-вторых, я же перевожу, как это можно делать дистанционно, без личного участия? Видимо, до него доходит, что ответственности прямой он за меня не несёт, и он на время успокаивается.

Ошибки и оплошности

Вспоминаю: «Рóжа – это не мордá!» Какое тревожное и сложное время молодость. Надо рисковать, добиваться своего, находить и нащупывать свою тропинку-дорожку, а дорожки все невиданные и нехоженые! И часто устилается она отнюдь не розами… И разных рож вокруг хватает! Думаю, на меня донёс один неприятный сотрудник, он всё бегал по буфетам, юлил, крутился вокруг меня и сообщал коллегам свои смехотворные наблюдения. Цены в буфете на колбаски и сосиски всё время менялись (наверное, в зависимости от типа), что ему было невдомёк, и он каждый раз с видом биржевого маклера докладывал: «А сегодня вирсли с мустарай 3,20 форинта, а вчера были 2,90!» А должны были эти хот-доги с горчицей звучать как «вирши муштаррол». Его реплики были очень забавны, видно, моя невольная ухмылка ему не понравилась… Но его мелкие проблемы с произношением были ничто. Впереди был мой выход.

Тем временем засветилась Маринка. Но как! Попала на первую полосу главной газеты с венгерским руководителем. Наша венгерская группа стала нас ещё больше ненавидеть! Дело было так. К советскому стенду подошла правительственная делегация во главе с Яношем Кадаром. У стенда была Маринка. Я уже говорила, что азиатская внешность и венгерский язык в паре производили эффект разорвавшейся бомбы. Кадар тоже удивился, спросил её: как так, откуда такие знания? И в довершение знакомства журналисты-фотографы увековечили этот факт снимком, а газета Magyar Nemzet (типа нашей «Правды» или «Известий») – выпуском.

После выставки нас пригласили переводить в торгпредство, это была пресс-конференция, и тут оплошность совершила я. Слава богу, поняли только носители родного языка, иначе меня бы выгнали из страны, это точно. Небольшой экскурс в произношение венгерских слов: у венгров, как и у нас, есть гласные, звучащие как «а» и «о», но есть и ещё одна, «секретная», буква, которая пишется как «а», звучит как нечто среднее между «а» и «о». Именно она сразу выдаёт иностранца. Вот на этот раз её произношение подвело и меня и… кардинально изменило смысл сказанного: szoros – «тесный» («тугой») и szaros (с этой волшебной буквой «между»). Я хотела сказать: «Это тесное сотрудничество между СССР и Венгрией», но весь венгерский зал из журналистов жизнерадостно заржал. Я покраснела и поправилась, переговорив с правильным произношением. Чтобы вы почувствовали разницу: «тесное» сотрудничество в первом варианте превратилось в… «дерьмовое». К счастью, смехом всё и обошлось на этот раз.

Вот такие первые опыты публичного перевода, которые могли стать… последними. Право на ошибку засчитано. А ведь было такое предупреждение перед поездкой сюда. Говорили: никогда не произносите слова «сарафан». Вот это первое безударное, почти проглатываемое «а» было бы почти правильно по звучанию, а по смыслу… нет! Так что, если соберётесь в Венгрию, знайте, что ваш «сарафан» никому там не понравится, потому что звучит как «дерьмо на дереве».

У моего папы тоже был такой случай, только с чехами. В бумаги вкралась ошибка, цифры были указаны неправильно, и один чех, решив папу подправить, сказал: «Написайте больше, вы написали мало, товарищ Багудин». Пришлось переписывать договор.

Научный подход

Из забавного времён нашего обучения в Будапеште: не помню, как к нам в руки тогда попало некое ширпотребное американское чтиво. Называлась книжка «How to catch man and to get him married». Если перевести буквально, то звучало так: «Как поймать мужчину и женить его на себе». Советы были абсолютно дурацкими и несовместимыми с реалиями. Но тогда было не до смеху. Даже такие пособия-инструкции были редкостью. Читали на полном серьёзе. Научный подход нам никогда не изменял.

Единственное, что запомнилось из этой книги: надо пойти с «кандидатом на захват на предмет женитьбы» в ресторан, где официантка – женщина (конечно, предварительно с ней сговорившись о проблемном обслуживании), и посмотреть, как он будет с ней обращаться и реагировать на её выпады. Американским женщинам из этой книжки внушалось: потом вы сами будете всю жизнь в роли этой официантки.

Были и другие нелепости. Смысл в том, что и тут надо было проводить испытания кандидата типа «пойди туда, не знаю куда… принеси то, не знаю что!», только на американский манер. Мужчина рассматривался как объект для охоты, с женщиной в активной позиции. Дичь, словом. Его надо было отловить, связать, приручить. В мешок его, в мешок, сделал подсечку… и владей! Помните эпизод из «Кавказской пленницы»?

Вообще-то управлять чем-то очень хотелось. Держать вожжи в руках, управлять собачьей упряжкой, стоять у руля, нет, лучше крутить его во все стороны! А тут было совсем не то, другое управление… В школе оно сводилось к делам общественным, типа управления отрядами совета дружины, это точно сюда никак не подходило… и помочь мне в понимании себя и других никак не могло. Тут дело шло об общественном благе. А на самом деле мне хотелось научиться управлять собой, хотя я этого до конца не осознавала. Но в наших книгах про такое не рассказывалось. Там рассказывалось всё про других, давалось в разных моделях поведения.

Чёткая мысль о том, что лучше научиться управлять собой, оставив других в покое, приходит вообще не сразу, можно сказать, редко и совсем в другом возрасте.

Практика

Вот нам объявили, что в Будапеште начинается заседание Международного валютного фонда и что мы будем там проходить практику. Регистрировать депутатов и всячески им помогать.

В холле перед конференц-залом выставлены столики, мы сидим по одну сторону стола, подходят регистрироваться депутаты, мы записываем и отмечаем. Фамилия, страна, работа. Спрашиваю одного, по виду из Латинской Америки: «Ваша должность?» Отвечает по-английски: «The head of the government» («глава правительства»). Это как-то для меня неожиданно. «Really?» – удивляюсь я. Он улыбается моей спонтанной реакции. Подбадривает, подтверждает. Вношу в список.

Пока шли заседания, мы ждали и скучали в коридоре, или, как принято говорить, в кулуарах. Тут я познакомилась с Палом. Он неплохо говорил по-русски, его жена Алла была из России. Он не был студентом, был старше и специализировался на социологии. На конференции, видимо, занимался наблюдениями, расспросами и, может быть, что-то писал. Не знаю, чем я вызвала интерес к себе. Видимо, не очень вписывалась в социологическую выборку. Мы стали общаться и подружились.

К тому времени у нас ввели специальный предмет, и нам его читал солидный толстый дядечка из МИДа. Как-то раз пригласил всю группу к себе в МИД. На его двери висела табличка Galló Béla, представитель Венгрии в ООН. Он нас порой распекал «Из всей группы только несколько человек правильно написали Мао Цзэдун (Mao Ce-tung)! Вы же будущие дипломаты! Стыд и позор!» Длилось его преподавание недолго, вскорости он отбыл по месту назначения в ООН.

Так вот, эта практика на конференции закончилась посещением и приёмом в Венгерском парламенте. Это было необыкновенной удачей, до этого мы любовались им только снаружи.