Текст книги "Диалоги с собой"

Устройство Маринкиной судьбы

Посреди дня к нам в общежитие заявился представитель посольства. Маринка зарыдала враз. Ей надо возвращаться в Улан-Удэ, причём срочно: у неё умер папа. Уже заказали билеты. Вернулась она опустошённая и с решением. Любимого папы нет, разорвалась эта нить, мама ей далека, связана с братьями. Улан-Удэ её юности больше не манил. Она поняла, что лучше ей остаться здесь после окончания обучения.

Мы стали думать, как это сделать. Такие прецеденты были и случались только по замужеству. Всё разузнали. Брак регистрировали в мэрии пятого района Будапешта, для этого надо было иметь оригинал свидетельства о рождении и жениха. Свидетельство добыли. Теперь на очереди был жених. С этим мне помог Пал. Я переговорила с ним, и он, подумав и обсудив предварительно с кандидатом, сказал: «Есть у меня друг, он художник и, думаю, согласится вызволить Маринку из коммунистического рабства». Он всегда так разговаривал – штампами, видимо, тоже учил язык по старомодному учебнику. (Когда он впервые увидел Лёву, это было в Ленинграде, спросил: «Этот пухлый мальчик, комсомольский вожак, твой муж?»)

Назначили им первое свидание-встречу в кафе. И закрутилось, невероятное становилось очень и очень вероятным. Они понравились друг другу, нашли общий язык и стали общаться! Наша привычная защитная парочка «я – Марина» распадалась на глазах. У меня даже где-то на задворках души приютилась ревность… Как-то зайдя на нашу кафедру и разговорившись с одним парнем, я выяснила, что его мама как раз работает в этой мэрии центрального пятого района, где заключают браки с иностранцами. Я его попросила помочь, и он нам помог. Здорово помог, ведь сначала должны были сообщить в посольство, а только потом регистрировать. А в нашем случае сделали как надо: сначала зарегистрировали, а уж потом сообщили в посольство. За Маринку можно было больше не волноваться.

Как жаль, что я никогда не вела заметки… Теперь приходится выуживать из памяти вехи, а ведь наш любимый мозг, по последним данным, не хочет лишних конфликтов и переписывает книгу памяти много раз по своей прихоти, стирая печальное и страшное. В общем, ведёт себя как хочет, считая, что он же хозяин. И успокаивает меня, что у меня всё было хорошо, и ведь хочется ему верить!

Характер-истика

Из Венгрии к родителям не пускали, а исключительно только на Родину. Характер у меня, с моей точки зрения, был неплохой: я не вредничала, интриг не строила, подлостей не замышляла – словом, мне он вполне подходил. А вот вторая часть слова «характеристика», «-истика», – некий социальный хвост, который вилял как хотел. Смысл этого формального вроде бы документа, по сути, прост – констатация: «Достоин! Ты этого достоин!» Ну так вот, мне всегда удавались лучше отношения не с социумом, а с предметом изучения. Тут всё было просто и шло на ура! Но эти мои успехи радовали только моих близких и отчасти меня. Остальных же… Один раз это выявилось очень наглядно и имело в итоге всё равно некоторый двоякий результат. Плюс и минус, как без них.

Начиналось всё с большого и обидного минуса. Тысяча девятьсот семьдесят шестой год, моё последнее лето в Венгрии, перед заключительным годом обучения. Прихожу в посольство, говорю, что у меня родители уже давно работают в Алжире, я их не видела несколько лет. Они приглашают меня провести это лето вместе с ними. Мне предстоит поездка туда. В Москве в МИДе уже приготовлены необходимые выездные документы. Отвечают: «А-а-а, так с успеваемостью у вас?..» Подаю документ – пятёрки и четвёрки, это очень высоко. У советских студентов в Венгрии проходным баллом считался средний два с половиной балла, то есть двойка была нежелательной, но допустимой. А тут у меня такой «иконостас»! С такой высокой успеваемостью были единицы. «Хм, хм, посмотрим, что можно сделать! А впрочем, надо собрать общее комсомольское собрание, пусть вам дадут характеристику!» Ну что же, это же пустая формальность. Повидаться с собственными родителями, которых не видела столько лет, – кто это может не понять?

Настал день получения характеристики, и вот что я услышала: «Нет, её категорически выпускать нельзя! Как так, она уже за границей! И что же, ей мало?! Ей хочется ехать в другую заграницу?! Этому не бывать!» Я возражаю: «При чём здесь заграница? Я еду к своим родителям!» Я чуть ли не плачу… «Нет и нет. Не пущать!!!» Вот такой я получила вердикт, а такую важную для меня и формальную для ситуации характеристику не получила!

Для меня тогда это была трагедия. Разбитые мечты. Я так жила последний год ожиданием этой встречи… обниму маму, расскажу ей всё, как жила, что волнует. Только письма, я даже не слышала, как звучит её голос! Сразу же вспомнилось моё первое присутствие на таком общем комсомольском собрании в советском посольстве в Венгрии за четыре года до этого, когда публичной порке подвергался парень и стоял вопрос о его возможном отчислении и позорной высылке из Венгрии на Родину. Вспомнился тот давнишний шок и чувство страха.

Куда же я попала? Здесь каждый сам за себя. Никаких иллюзий.

Как я могла забыть этот карающий меч людской несправедливости, а чаще зависти? Горе, обида, гнев. Какая подлость от незнакомых людей, таких же, как я, студентов!

Всё потихоньку улеглось в душе. Экзамены сданы, впереди отдых и каникулы. А также впереди меня дожидался его величество Случай! В это лето я вместо Алжира полетела в Сочи и… познакомилась с будущим мужем.

Вместе

Предвкушение

Уменя будет муж, я стану женой… Что-то радостное и светлое затеплилось в груди, повторялось: «У меня будет МУЖ, у меня будет МУЖ!» Это невозможно понять, ощутить, охватить внутренним взором. Было радостно и немножко тревожно: «Как всё будет и как я справлюсь?» Совсем я не была готова к новой жизни, хотя, конечно же, делала вид, бодрилась, что готова и компетентна. Ну ладно, не боги горшки обжигали!

С материальной стороны я подготовлена была лучше, очень многое умела делать своими руками. Хуже всего было с приготовлением еды. Она же требовалась каждый день, её же надо было готовить, да, забыла заметить: в 1978 году люди как-то питались дома или на работе, а в рестораны ходили исключительно по праздникам.

Лёва питаться на работе не мог, работа у него была неприкаянная, сплошные разъезды-переезды. То прогон-репетиция, то концерт, то запись, день состоял из рваных клочков времени и переездов. Звонит мне: «Заеду с трёх до четырёх перед концертом, приготовь что-нибудь». В четыре часа звонит: «Не успеваю, буду после концерта, смотри прямой эфир».

Это было забавно – видеть его на экране телевизора. У меня словно было два мужа и родных человека: один утренний и живой, рьяно запихивающий бутерброд, обжигаясь горячим кофе, вечно спешивший и забывающий всё на ходу, и второй вечерний, праздничный и нарядный, сладкоголосый и мужественный, представляющий свой обновлённый интерфейс публике.

Свадьба и миражи

Никаких поползновений, чтобы устроить грандиозное шоу из свадьбы, как сейчас принято, да, наверное, и тогда было у кого-то принято, у меня в мыслях не было. Конечно, хотелось красиво выглядеть, не более того. Наставила нас на путь истинной семейной жизни женщина-сотрудник местного ЗАГСа, быстро и без лишних слов: «Объявляю вас мужем и женой!» Мы не возражали, наши свидетели тоже. И поскорее с глаз долой домой.

Льва узнавали везде, где бы он ни появлялся. Это бывало приятно, но далеко не всегда. Совсем рядом в новостройке нас ждала новая двухкомнатная квартира. Мы её только что отремонтировали согласно нашим представлениям о красоте и материалам, которые удалось добыть! Тогда всё добывали, словно природную руду, или доставали, но не так, как книгу с полки, а совсем наоборот, с большим трудом Вкус наш был тогда оранжевым, мы обили дерматином, как говорили тогда, а по-современному – искусственной, или экокожей, весь коридор, устроили встроенные шкафы. Из мебели поначалу были только гостиная и кухня.

Собрались мои близкие и Лёвины немногочисленные родственники. Стол был накрыт, а вот чем… Видимо, чем-то вкусненьким. Совсем неважно. Этот день для меня прошёл как в тумане, много волнений и переживаний накануне, хотелось поскорее остаться наедине, а вот что случилось под утро, запомнилось крепко.

Итак, 1 июля 1978 года, раннее утро, просыпаюсь первой, светло, смотрю в окно. Мы на двенадцатом этаже высотного дома, считай, на четырнадцатом этаже от земли, на первых двух был невиданный тогда в своей расточительности высокий стеклянный холл, вдоль всего фасада тянутся лоджии в латунном переплёте и с двойными перилами. Между лоджиями стеклянные непрозрачные перегородки снизу доверху. В чуть колыхнувшихся складках тюля вижу мужскую фигуру. Не верю своим глазам: что это, мираж? Закрываю глаза, смаргиваю – стоит. Пугаюсь, следом мысли: как вообще такое может быть, что всё это значит? А если бы я в квартире была одна и в этот момент ко мне пришёл мой муж, что бы я ему сказала, как смогла бы объяснить? Мысли неслись одна за другой. Мозг подкидывал всё новые и новые варианты, с разными концами по степени неприятности.

Но сейчас что делать? Толкнула локтем Лёву, он зашевелился, спросонья ничего не понял. «Смотри», – прошептала и указала на окно. В лёгком колыхании тюля устойчиво виделась мужская фигура, это было после нашей первой брачной ночи. Такое не забудешь! Лёва надел халат, вышел на лоджию, вступил в переговоры с фигурой. Я поглубже вдавилась в кровать и натянула на себя одеяло. Через некоторое время открылась балконная дверь, и Лёва вывел мимо меня к входной двери высокого молодого брюнета. Затем, нырнув ко мне под одеяло, рассказал коротко: «Это Анджей, он поляк, он был у нашей соседки, и неожиданно пришёл муж, вот поляк и перелез по перилам через перегородку, отделяющую нашу лоджию от её, на нашу сторону».

Ничего себе у нас соседка! Начало нашей семейной жизни совпало с чужой изменой через стенку. Это история из разряда невероятных, но действительно имевших место и потому запомнившихся.

Спустя неделю к нам собрались в гости моя студенческая подруга Маринка и её муж Янош, они прилетели в Москву из Будапешта ненадолго, а потом собирались совершить дальнее путешествие через Иркутск в Улан-Удэ, на родину к Маринке, познакомиться с её родственниками. Я поехала на Черёмушкинский рынок, надо было угощать гостей. Мясной ряд уже был совсем пуст, лежали только нераскупленные тушки кроликов. Ну ничего, значит, будет на обед тушенный в сметане кролик. Подхожу ближе, что-то в них настораживает. Спрашиваю: «Это кролик?» Говорят: «Нет, это нутрия». Мясо темнее, позвоночник шире. Что же мне делать? Времени в обрез, купить больше нечего, гости на пороге. Меня уговаривают, мол, мясо очень вкусное, берите, не пожалеете! Беру и скорее домой.

Тушу, приправляю специями, сметаной. Все хвалят. Едят, я благоразумно не колюсь. И тут мы с Лёвой начинаем вспоминать этот случай – нашу невероятную первую брачную ночь с ранним мужским посетителем. Сидим на кухне, я начинаю рассказывать: вот, взгляни, представь, ранним утром на двенадцатом этаже стоит, как мираж, мужчина и просвечивает сквозь занавеску… Для наглядности веду Маринку в коридор, указываю на окно… О боги! Через нашу занавеску просвечивают уже два мужчины. Мы стоим в оцепенении: нет слов! Так не бывает! Нет, так бывает, лично со мной было за неделю уже два раза! История повторяется, уже рассерженный Лёва выводит эту пару с сопроводительными словами, что это в последний раз, будете куковать на балконе или перелезете назад, а там… как знаете! И если у вас есть такая надобность в акробатических этюдах, то есть возможность при известной ловкости перелезать с таким же успехом на пожарную лестницу.

Архитектура здания позволяет! Горе-любовник так и сделал, только обзавёлся для этой цели специальной дощечкой, но нам на глаза больше не попадался. А вскорости съехала и опасная соседка, очень красивая, с голубыми глазами. И наконец наша лоджия запустовала.

Перекати-поле

Я вернулась из Венгрии в середине года, так получилось, потому что надо было дождаться оформления всех документов и диплома. Мне надо было устраиваться на работу. Я устроилась младшим научным сотрудником на родную университетскую кафедру экономики зарубежных стран в МГУ. На горизонте нарисовалась идея поступления в аспирантуру. Видимо, мечта моих родителей не давала им покоя, а значит, и мне, и должна была через меня реализоваться в действии. Цель – минимум кандидат экономических наук. До вступительных экзаменов в аспирантуру ещё надо было дожить, пройти практику и получить характеристику!

Характеристика была самой нужной вещью в социалистическом обществе. Сама я как-то подрастерялась, отвыкла от советской жизни, и в каждое возвращение, будь это зимние или летние каникулы, всё время надеялась застать перемены к лучшему, но видимых изменений не было. В Венгрии на многие вещи смотрели проще, студенты курили на лекциях и семинарах, никто даже не думал возражать. Не избежала соблазна и я, закурила. Скучно, достанешь сигарету, напустишь дыма вокруг себя, и, глядишь, время пролетит быстрее.

Да и сама манера общения между студентами и преподавателями была более свойской, без разграничительной дистанции и барьера. В экономике у некоторых социалистических стран появились другие формы планирования, так называемые «зелёные планы», где не было уже таких жёстких привязок, как у нас, в СССР. Мир менялся, правила менялись, недаром темой моей дипломной работы стала «Борьба за установление Нового Мирового Порядка».

Что перемен в моей стране не намечается, я поняла, скорее, почуяла, как только сошла с поезда. Было хмуро и серо, стоял специфический вокзальный запах. Я вернулась домой. Хоть я и бывала на кафедре в МГУ, по прошествии почти пяти лет своих бывших одногруппников я там не встречала, контактов с бывшей группой не сохранила, они тоже все уже закончили образование и разбрелись кто куда.

Начинать надо было с белого листа. Похоже, я повторяю судьбу родителей, «перекати-поле», перемещаюсь на новое место, теряю привязку к старым корням и теперь, уже в который раз, покинув Венгрию, теряю связь с ней, с теми, с кем училась там…

Неожиданные повороты

Когда я ещё начинала свое обучение в МГУ, а это были всё-таки первые два года, до поездки в Будапешт, я смотрела вокруг себя и думала: «Как сложится судьба всех этих людей? Ведь кто-то из них достигнет высот, кто-то прославит страну?» Мне было интересно загадывать.

Для себя я отметила одну необычную девушку из нашей группы, была она не москвичка, приехала вроде из Белгорода. Вот её я отметила сразу после её выступления: было оно необычно глубоким, профессиональным не по возрасту. Она была одержима учёбой! Рядом с ней мы казались себе шалтай-болтаями. Так вот: вернувшись в Москву, случайно узнала, что именно эта отмеченная мною девушка не стала выдающейся, а попала в психиатрическую больницу.

Другие подававшие надежды тоже как-то затерялись, а вот одна – другая, самая классно одетая девушка на курсе, о ней ходили слухи, что у неё отец – директор золотого прииска, – встретилась в неожиданном месте в новогоднюю ночь – в Хаммеровском центре на Краснопресненской набережной. Его тогда только построили, и он сверкал новыми стёклами и манил вкусными ресторанами, но туда было не попасть.

Сама она была не очень приметная, стройная брюнетка с аккуратным хвостиком. На первых курсах ходила она в паре с другой, более заметной блондинкой с экстраординарной фамилией, тоже одетой модно, под стать подруге. И в паре они были незабываемы. У брюнетки фамилия была очень распространённая, таких на Руси много, не такая затейливая, как у блондинки. Конечно, я помню все фамилии, но никого смущать не собираюсь! Так вот. В канун Нового года однажды мы с небольшой компанией попали в ночной клуб Хаммеровского центра. Нас явно кто-то пригласил. Чаще мы встречали этот праздник дома, Лёва и так уставал от внимания и постоянного пребывания на публике.

И вот мы попали в ночной клуб, где по периметру круга были устроены кабинеты с зеркальным стеклом, в центре ещё стояли небольшие столики с горящими мини-лампами на каждом и была устроена сцена, где выступали артисты то ли кабаре, то ли варьете. Мы видели изнутри всё, наблюдали программу, а нас – никто, очень уютное место. Программа закончилась, наступила передышка. Кто нас пригласил в это элитное место того времени, не помню, но именно он сказал: «Давайте я вас познакомлю, он как раз сейчас здесь, глава или владелец этого комплекса». Не с Хаммером, естественно, думаю, он давно почил в бозе, а с похожим влиятельным в табели о рангах владельцем «заводов, газет, пароходов». Через пару минут к нам входит немец средних лет под ручку с этой нашей курсовой модницей.

Надо же, вот как! Встреча. Узнаёт Лёву, меня! Надо же, вместе учились. С ней меня ещё связывала общая практика на военной кафедре, мы там получали профессию военных переводчиков и звание «младший лейтенант» после окончания. Мы вместе разбирали автоматы, строились на плацу и давали подписку о недопустимости разглашения и общения с иностранцами! Забавно. Значит, папа, просы павшийся золотым песком, был не с золотого прииска и вовсе не папой, а состоятельным немцем-предпринимателем!

Раз такой случай и мы вместе учились, он с улыбкой начинает вспоминать милые детали их отношений того времени, как он стимулировал обучение избранницы и платил ей дойчемарками в зависимости от полученных отметок или удачно сданных экзаменов.

Пазл сложился. Вот такие неожиданные встречи случались, и не раз. Миры разнятся и слоятся, а я за всем этим наблюдаю.

Динамика и статика

Ну вот, я опять у разбитого корыта. Шучу. Вернулась туда, «знамо куда», откуда всё начиналось пять лет назад, – в МГУ. Только теперь я не робкая студентка, делающая первые шаги в универе, а аспирантка экономического факультета.

Всё тот же маршрут, проходка вдоль яблоневой аллеи и нового цирка, нырок налево в ворота в высоком металлическом заборе – и вот я уже в новеньком, из стекла и бетона, привычном здании на лекции. Здесь ничего не изменилось, как будто бы и не было этих пяти лет, тем не менее изменилась я, и после обучения в Венгрии всё мне стало казаться каким-то излишне старомодным, что ли. Да, на лекциях здесь никто точно не курил, даже преподаватели, не говоря о студентках! И субординация – её здесь оказалось предостаточно.

Хотя… как-то на первой лекции по философии после длинного и скучного марафона неожиданно лектор заявил «Может, у вас есть какие-то замечания или пожелания по ходу проведения лекции и изложения материала?» Я, оживившись и не подумав, брякнула своё наболевшее: «А нельзя ли проводить лекции более динамично?» «Простите, как вы сказали? Более динамично? Как вас зовут?» Назвалась. Остальные с интересом смотрят на меня. Ждут, что мне скажет незнакомый для меня лектор.

Видимо, эта фраза запала стареющему философу навсегда и крутилась заезженной пластинкой теперь у него в голове: «Динамичней… динамичней… динамичней…» Как так, отойти от незыблемой нормы? Кощунство! Интересно, а на что он рассчитывал, какие пожелания хотел услышать? Видимо, этого преподавателя здесь знали все, кроме меня, оно и понятно, набор на поток был из числа студентов экономфака. Новенькой была только я. Остальные благополучно промолчали. Не было ни одной лекции с той поры, чтобы он не сказал: «Вот тут некоторые студенты хотели бы в ущерб изложению материала большей динамичности, но я всё же продолжу в свойственной мне манере…»

Я получила очередное подтверждение истины: каждый сверчок знай свой шесток! Ну вот, я пропала, сигнал мне послан однозначный, дядя-философ любит меня уже со всеми потрохами, придётся изучать ФилоСофию и мудреть.

Вилька

Моя любовь к собакам началась внезапно. Раньше, когда я видела огромную поляну перед домом со следами жёлтых и других разных меток, портивших белизну снега, я не задумывалась об источнике их происхождения. Но вот когда сама вышла на улицу в роли владельца пёсика щенячьего вида, сразу поняла, в чём здесь дело. То ли людей было мало, то ли машин было мало, то ли собак было недостаточно, но до поры до времени, пока все не расплодились чрезмерно, природа всех нас выдерживала и можно было ещё найти нехоженую тропку и вернуться домой, не скажу, что незапятнанной, скорее, неиспачканной. Многое тогда с улиц не убирали, начиная с опавших по осени листьев, а уж о таких мелочах, как лепёшки коровьего помёта в сельской местности, и говорить нечего (я и такое застала – просто бомбометание какое-то, а всего лишь прошло коровье стадо). Коровья прогулка плохо сочеталась с прогулкой человеческой. Собака коровьего размера в городской среде… Нет, трудно представить. Максимального размера, встреченного на улице, были овчарки и редко – доги. А так в те времена ценились доберманы, ризеншнауцеры, терьеры, пудели и пучеглазые мопсы. Попадалась ещё такая редкая дичь, как чао-чао, и совсем редко – борзые с анфасом рыбы-иглы. Чуть позже подтянулись йоркширы, которые спасались от обыденности жизни и нечистоты поляны в основном на руках у владельцев.

Мне в руки попался двухмесячный чёрненький комочек. Приданое у него было небольшое: мне дали с собой узелок с творожком и массу наставлений, чего ни в коем случае нельзя делать, а также надежду, что шерсть слиняет и он превратится в красивую пёску, в серебристого малого пуделя. Забирала я его из семьи его матери где-то в районе Речного вокзала. Мать его и правда была хороша собой, шерстистая, серебристая, со сказочным именем Мальвина. Сынок её был чёрен и мал, автобиографию имел пока незаметную, но паспортные данные уже обозначили благородную кровь – Виль Грей. Осиротевший пацан затих у меня на руках, вела я машину домой с этим притихшим тёплым кульком. Был он из породы преданных попутчиков, машину переносил легко и сразу затихал на моих коленках. Сами понимаете, как всё первое, оно-то и бывает самым-самым незабываемым. Импринтинг случился с двух сторон. Ничего лучше меня он не видел и не нюхал в своей жизни. Я ему отвечала взаимностью. Началась счастливая история любви длиной в двенадцать лет.