Текст книги "Диалоги с собой"

Иркин муж

Пропитание в то время было делом сложным. Наклáдным не только по деньгам, но и по времени. Не хочу занудствовать, но, видимо, придётся. Помню, как сама не любила рассказы взрослых о прежней непомерно тяжёлой жизни, сразу становилось скучно, мол, зачем они это вспоминают?! Прерогатива старшего поколения… Ланч-боксы со сбалансированным питанием тогда не развозили, слово «доставка» не звучало, маркетплейсы – разве что в головах размечтавшихся программистов-фантастов. Словом, кругом был совсем другой мир, без курьеров и доставок.

Итак, мои восьмидесятые двадцатого века, город Москва. Выхожу на тропу… Привычным маршрутом для меня стала трасса Ленинского проспекта, было несколько точек притяжения, среди них – магазин «Олень». Относился он к сети магазинов первой промышленной кооперации, и называлась эта сеть «Дары природы». Было их не так много, помню один недалеко от Арбата. Мы с мамой туда часто наведывались после посещения поликлиники. Было по пути. Тогда там были всякие разности, из любимых – сушёная хурма на джутовой верёвочке, как вязанка сушек, вяленые бананы и финики, орехи. Из мясного – куропатки, лоси и даже медвежье мясо.

Куропатки были в белых перьях, чтобы добраться до тушки, надо было советоваться с поваренной книгой, интернета тогда не было и деревенского опыта, как общипать птицу или соорудить домашнюю колбасу, также. Один раз мне муж с соседом устроили такое испытание, не уверена, но всё же думаю, инициатива была Сашина, он был более практичным и хозяйственным! Притащили из этого «Оленя» белую пушистую куропатку: на, мол, готовь! Кушать хочется. Перья у неё держались устойчиво, глубоко входя в чёрно-синюю кожу. Посоветовалась по телефону с профи: «Надо опустить в горячую воду!» Сделано. Искупала птицу в горячей воде, лучше не стало. В общем, далека я была от того, чтобы превратить эту птицу в одночасье в гладкую «безволосую» тушку. Это было в первый и последний раз!

Экзотика не прошла. Вот по заведённой привычке заглядывала туда, в «Олень», а потом делала круг и прямёхонько к Черёмушкинскому рынку. В его «ракушке» или около неё водилось всё. Торговаться я стеснялась и не умела. Вступать в многословные диалоги: «А это что и почём, а-а-а, шутишь, дорого!» – артистично и легко играть не получалось. Поэтому больше любила магазин с фиксированной ценой.

На этом рынке стали появляться раки, и это стало интересной приманкой. Торговала ими Алла. Независимо от времени года она была одета как настоящая деревенская баба в распутицу: в ватник, валенки, коричневый пуховый платок. Из-за этой одежды казалась старше, а когда я пригляделась, лицо оказалось гладким и розовым, круглым и молодым. «А, это ты? Пойдём», – заговорщицки улыбалась и вела меня в подсобку. Накладывала мне в мешок мои законные два килограмма и всегда давала ещё одного рака в погон! Вот уж не знаю, как выяснилось, что я Лёвина жена, может, засняли у нас интервью в квартире, мелькнула я на экране, и этого было достаточно, чтобы Алла меня признала.

Как-то раз ожидались домой гости, я не успевала заехать за раками, а как раз был сезон. Попросила Лёву купить их по дороге домой. Они бы здорово выручили. Он нехотя согласился. Тоже их любил и втайне ронял слюнки. Ездил он тогда за рулём сам. Аллу найти было просто: первая в ряду с левой стороны. Не промахнёшься. И вот явился Лёва по указанным приметам – и на тебе, Алла на минутку отлучилась. Тут в дело включились товарки, хором стали звать: «Алла, Алла, иди скорее, Иркин муж пришёл!» Так Лёву ещё никто не называл!

Академический отпуск

Первый год нашей совместной семейной жизни пролетел споро, с домашней суетой, радостями, моим обучением в универе и Лёвиными бесконечными мотаниями по концертам и гастролям. Гастроли ему нравились больше, там не надо было особо нервничать, работал он с профи высокого класса – с ансамблем «Мелодия», – которые были не только супермузыкантами, а ещё и друзьями. Репертуар был весь отрепетирован, впет, оставалось только на месте в зале настроить подзвучку, установить аппаратуру.

В Москве же, напротив, концерты были «гала», то есть сборными, нужно было учить новый материал, запоминать текст и репетировать перед концертом с оркестрами, их было тогда не так много на Гостелерадио. В основном играл Эстрадно-симфонический оркестр под управлением Юрия Силантьева. Прямой эфир – это очень нервное событие. Членов Союза композиторов было наперечёт, им устраивали авторские вечера, привлекали разных артистов, писались новые песни. Надо всё знать назубок. Оплошности не допускались.

Тем временем заканчивался мой первый год обучения в аспирантуре. Пришла пора экзаменов. Первой стояла политэкономия. Всё прошло успешно. Первый кандидатский минимум сдан. Теперь на очереди была философия, тут надо было держаться во всеоружии, памятуя мои особые отношения со стареющим философом! Меня и мою фамилию он запомнил крепко.

Я очень волновалась. Лёва же готовился к авторскому вечеру Фрадкина вроде, и это точно была суббота. Он уехал рано на прогон, а вечером был концерт в Колонном зале. Вернуться домой времени не хватало. В середине дня мне стало плохо, нарастала нестерпимая боль, словно кто-то гигантскими иглами мне прокалывал живот. Мне стало страшно. Неужели всё так быстро закончится? Моя жизнь, я имею в виду. Вспомнился далёкий перитонит десятилетней давности. Боли были очень похожими. У меня началась паника. Я места себе не находила. Лёва был недоступен. Оставалось только взять себя в руки, напиться анальгина, терпеть и ждать его. Вернулся он поздно. Я уже была никакая, жар. Как он вызвал скорую помощь, я уже не помню.

Отвезли меня в городскую больницу, далеко от дома, туда, где было место. В воскресенье в больнице было затишье. Не операционный день. Ещё один день на таблетках и уколах. Прооперировали меня экстренно утром в понедельник. Кровоизлияние, воспаление и всё сопутствующее этому. Температура не спадала. Рана кровила и долго не заживала. Начался мой новый, не учебный, а лечебный год. Появилась я на кафедре не скоро, через несколько месяцев. После выписки из той больницы мне пришлось укладываться в другую, а потом и в третью. Диагнозы ставили неутешительные. Нужно было во что бы то ни стало снять воспаление, а потом думать дальше. Оставшиеся два экзамена я пропустила, предстояло долгое лечение, делать нечего – написала заявление на кафедре, оформила академический отпуск.

Прощай, философ! Так в двадцать пять лет я переступила порог универа в последний раз.

Любите и страдайте

Попала я в гинекологическое отделение, где занимались реабилитацией, противовоспалительной терапией и, конечно же, бесплодием. Вела меня и занималась моим лечением опытный врач, кандидат медицинских наук Валентина Глебовна. Методика лечения была разнообразная, кололи антибиотики, давали гормоны – это был новый тренд школы профессора Серова. Он был тогда главным акушером-гинекологом города Москвы. Проходило моё лечение в несколько курсов по месяцу с перерывами и возвращением домой.

Чтобы моё воспаление лечить, его надо было «взбодрить» и из вялотекущего перевести в острое! Идея неплохая, но на практике со мной так не получалось. Мне кололи пирогенные уколы. От них у нормальных пациентов температура тела повышалась. Моё же тело так не реагировало, а с точностью до наоборот. Температура резко упала, где-то тридцать пять и два или около того. Не укладывалась я в эти стандартные схемы лечения. Попробовали с другой стороны. Стали колоть плазменные уколы… не скажу куда. Парочка прошла без последствий, а вот на третьем у меня упало давление и я потеряла сознание. Меня реанимировали. Уколы отменили. Взялись за популярную тогда гидротубацию. Кто пробовал, тот знает!

В отделении я стала старожилом. Насмотрелась всякого, в палате со мною лежала женщина на сохранении. Некоторым по показаниям приходилось до рождения ребёнка лёжа проводить месяцы. Кому-то делали аборт за абортом. Попалась и шальная малолетка-школьница с запущенной для аборта беременностью. Ей вызвали преждевременные искусственные роды. Под нами было родильное отделение. Вокруг этой школьницы чувствовалась стена отчуждения среди лечившихся от бесплодия и сохраняющих беременность будущих мамашек. В общем, была она здесь коротко и в противоходе. После совершённого надругательства над природой в мусорном бачке с медицинскими отходами остался некоторое время лежать красно-синий человеческий зародыш. Мы почему-то ходили на него смотреть.

Разрешила мне как-то спуститься этажом ниже, в родильное отделение, сердобольная медсестра. Показала малышей. Развозили их на кормление на тележках уложенными «кульками» в ряд. Все с бирочками на ручках, просто поток и инвентаризация какая-то. Показали через стекло особую комнату. Там в кювезах и с трубками, в атмосфере тепличного тепла и стерильности лежали совсем крохотные новички. Они требовали особого ухода.

Моё лечение шло медленно и больно. Долгое лежание в горизонте не радовало, пока Валентина Глебовна не принесла мне старую книгу «Патология чего-то» с описаниями и картинками, с анатомическими подробностями. Вот тогда дело пошло повеселее. Я с интересом читала: «Разрежьте брюшину, оглянитесь по сторонам. Будьте внимательны. Вы можете неосторожно перерезать мочеточник и ещё кучу всего!» – описание операции по резекции аппендикса. Так вот оно что! Я, оказывается, счастливый человек, хоть и разрезанный, но не перерезанный человек. Я избежала страшной опасности. Хотя аппендикс у меня и удалён, а мои мочеточники не тронуты, целенькие! Мой умелый хирург умел осматриваться по сторонам! Тогда среди лечившихся ходили всякие рассказы о том, что врачи забывали в хирургическом поле чуть ли не ножницы, ватные тампоны и прочее. Это были популярные побочные околобольничные ужастики! Мой подход к этой теме: чтобы не пугаться, надо перепугаться, но… на научной основе. Идём дальше, рассматриваем другие патологии.

Когда ты в больнице, можно только читать, мечтать тяжело, обстановка не располагает. Многие бы спасались любимым вязанием, но не положено брать с собой спицы и шерстяную пряжу. Время тянулось медленно и вязко, наверное, почти как в тюрьме. Процедуры отпускали с утра, потом вехами отсчёта времени становились обед и ужин, и больница затихала. О-о-о, ко мне пустили долгожданного мужа, дали нам ординаторскую для свидания. Что мы там делали? Видимо, набросились друг на друга, я не запомнила, а вот что санитарка, которая мыла окно напротив, увидев нас, нет, всё-таки, видимо, Лёву, от неожиданности сверзилась с табуретки и получила травму ноги, запомнила.

Лечили, перелечили. Как-то раз Валентина Глебовна вызвала меня в свой кабинет обсудить дальнейшее лечение, его стратегию. Сказала мне, что, как они ни стараются, но ситуация неутешительная. Воспаление не спадает. Последствия для меня как женщины могут быть плачевными. И доверительно добавила: «Только вы мужу ничего такого не рассказывайте! Знаете, они какие, мужчины, я многих повидала на своём веку… уйдёт, бросит!» Выхожу вся красная, мысли самые мрачные. Не могу собраться, хожу по коридору туда-сюда. И вот чудо, приходит Лёва! Я кидаюсь к нему со слезами: «Ты знаешь, что сказала мне врач? Может быть, у нас никогда не будет детей!» Мы обнимаемся и горюем вместе, он меня утешает, успокаивает, говорит: «Я уже знаю!» «Что ты говоришь? Как так?» – поднимаю заплаканные глаза и ловлю его взгляд. Он мне: «Я был накануне у Валентины Глебовны. Она мне сказала, что лечение не помогает».

Так вот, значит, как! Эта заслуженная врач меня предупредила: «Ни в коем случае не говорите мужу». А сама… всё ему уже рассказала. Хороша бы я была с этими ей задуманными молчаливыми уловками! Так она же просто предательница! А ещё говорят: есть врачебная тайна. Бог ей судья!

Моя искренность и наша любовь прошли и переступили и через эту преграду. В этой больнице лечиться мне расхотелось. Решила положиться на волю судьбы. Но так не получилось. Пришли новые врачи, новые надежды, новое лечение и новая боль.

«Плодитесь и размножайтесь!» Добавлю: любите и страдайте!

Отдых на четверых

Такое удовольствие, как поехать отдыхать летом с друзьями, казалось бы, чего проще, а вот в нашей прежней советской жизни было это из разряда неочевидного и невероятного. Чтобы такое совместить, надо было очень постараться. Словом, это было абсолютно нереальным событием. На устройство такого отдыха накладывалось много разных обстоятельств. Начнём с того, что в отпуск летом должны были отпустить на работе в одно и то же время. По этому поводу даже был такой вульгарный анекдотец: «Иванов, ты водку тёплую любишь? А баб потных? Нет? Тогда пойдёшь в отпуск зимой!» Так что отпуск летом – это вау! Добыть билеты на самолёт по маршрутам, ведущим на курорты Черноморского побережья Кавказа, как их тогда называли, единым словосочетанием, было делом сложным, но всё же решаемым, а вот попасть с друзьями в один и тот же санаторий или дом отдыха – это из разряда фантастического, они все были ведомственными и места в них распределял профком, мощная организация, к ней надо было бить челом, писать письмо о выделении путёвок. Пишу и вспоминаю эти чудные, почти забытые слова и названия… Конечно, отдохнуть в палатке, «дикарями» – для этого ничего не требовалось особенного и труднодостижимого, только желание. Наверное, можно было бы попробовать и такое раз в жизни, но в нашем положении было и не нужно идти на такие жертвы! Оставим палатки голодным и влюблённым студентам…

Однажды все небесные пазлы сложились в нужную фигуру, случилось чудо, и мы вчетвером – я, Лёва, Люба и Саша, соседи по дому, – выдвинулись на наш первый совместный отдых в Новороссийск. Итак, мы оказались в самый разгар летнего сезона на отдалённой морской базе под этим городом. Сухая Балка или Сухая Щель, если мне не изменяет память. Условия там были почти спартанскими, и только один наш гостевой домик выделялся удобствами, сверкал уютом, комфортом и приветливой ухоженностью. Был он двухэтажным, просторным: первый этаж состоял из огромной кухни и большой гостиной-столовой, второй этаж был из двух опочивален и общего холла.

Внешне дом напоминал батискаф: окна первого этажа были круглыми, морская тема. На улице стояла страшная жара, кондиционером был попутный ветер, и единственное, чего хотелось постоянно, – это купаться и плавать в освежающей морской воде. И ещё очень хотелось арбуза. Лето, море и арбуз – это были три составляющие счастья, база, основа, ну а потом уже шли всякие «-измы» из второго ряда потребностей.

Нас поставили на довольствие, у моряков это так называлось, и кормили в отдельной комнате, своеобразном кубрике, который шёл в паре с гостевым домиком, кормили весьма умеренно и не особо разнообразно, слово «вкусно» можно было отнести лишь к арбузу. Обслуживал нас вестовой, молодой парень-юнга, если я ничего не путаю. Когда чего-то не хватает, то сразу очень хочется, так что аппетит разыгрался и всё время был тут как тут. Плавали мы много, двигались много, тратили энергии много. А рядом была очень важная вещь – продуктовая палатка, которая содержала всё больше спиртное и всякие не требующие холода консервы да конфеты и печенья. Вот эти печенья, сушки и сухарики очень шли к чаю в нашем гостевом домике.

Плавали мы часами, нас ничто не ограничивало, только собственные силы. Плавали до изнеможения и затем, уставшие, оглушённые водой, падали на горячую гальку, хоть немного согреться и отдохнуть. Вода была везде: и в ушах, и в носу. Берег в этом месте был каменистый, неприветливый, никакого песка, серые обкатанные водой валуны, галька, какие-то утилитарные удобства в виде лежаков и зонтиков были в зачаточном состоянии. Нам это было и неважно. Нам было здорово оттого, что мы были молодыми, энергичными. Вся жизнь впереди, бездумное счастье существования.

Чтобы не обгореть в воде, мы приспособились надевать поверх купальников на тело футболки, подсмотрели у местного Ихтиандра, был там один удивительный паренёк, который профессионально надолго погружался в воду в маске с трубкой и в ластах, с грузами, чтобы быстро и без потери лишней энергии уходить на глубину. Приносил он с подводной охоты полный садок морских кукушек, кефаль и ещё какую-то невиданную рыбу. Он был местным чемпионом по подводному плаванию и рекордсменом по задержке дыхания, что-то более четырёх минут. Мы же плавали целый день в футболках, брали с собой надувной матрац для страховки и всё никак не могли насытиться этим счастьем, свободой и тёплой водой!

Потом, уже у берега, ныряли как сумасшедшие и доставали чёрные ракушки, мидии. Жарили их на импровизированной жаровне, простом листе железа, они раскрывали свои створки и отдавали свой сок. Это угощение нам казалось необыкновенно вкусным. Где-то неподалёку стояли палатки дикарей, и иногда к нам по узкой галечной полоске на пляж забредал один незадачливый парнишка с морским ружьём. Невероятно стройного вида, он проходил, словно проплывал мимо в расплавленном от жары воздухе, почти как тень, и я чаще видела его сзади: длинный, худой «стручок», на его спине отчётливо выделялись позвонки-шарниры, был он как ходячее анатомическое пособие. Глаза смотрели вниз, в воду, шарили в поиске добычи.

Видимо, его рыбалка не всегда была удачной. Как-то раз ему всё же повезло, в руках он нёс небольшого морского ската с ядовитой колючкой на хвосте. Эта колючка на конце хвоста явно представляла угрозу, в любой момент хвост мог сложиться и болезненно уколоть. Парень всё же надеялся поместить его как свою долю в общий котелок и съесть и принялся камнем отбивать колючку… Вечером Ихтиандр пригласил нас на уху, мы выдвинулись в направлении палаточного хуторка, свою морскую удачу он решил на этот раз разделить не только с нами, а и с компанией изголодавшихся незатейливых рыбаков. А может, он и был также частью этой компании… может, и так.

Солнце на юге заходит стремительно, и сразу наступает почти что ночь, бархатное небо низко, почти рукой подать. Мы идём гуськом по кромке пляжа, впереди поблёскивают огоньки костра. Вдруг навстречу нам из темноты выплывает деваха неописуемой внешности. Микрошорты и полновесная грудь, длинные ноги и голливудская лепка лица. Мы обомлели: это было так невероятно красиво и неожиданно в этой заброшенной богом Сухой Щели! «И Бог создал женщину!» Наши не железные мужья тоже вздрогнули и сделали стойку! Явление удалилось. Сворачивать головы было неудобно, но очень хотелось.

Добрались до костра, в котелке варилась уха. Ночной полумрак всех уравнял. Ихтиандр угощал. И вдруг опять… вернулась она, эта телесная небожительница, и заговорила: «Я же говорила: картоф-ф-фáн, картоф-ф-фáн! Надо в уху больше картофана класть!» Какое разочарование! Мы прыснули от неожиданности. Какое несоответствие внешности и речи! Её речь носила все недостатки южного русского говора, её волшебный ротик был наполнен непроговариваемой кашей, она гнусавила и гэкала. Очарование ночи и её красоты рассеялось! Чары сексуальной искусительницы разрушил смех. Мы её потом часто вспоминали, кто-нибудь прогнусавит: «Картофан, картофан!» – и наступает весёлый смех.

Вскорости местные доброхоты из руководства разузнали, что мы в этих краях, и к нам потянулись в гости ходоки, как тогда водилось, из числа желающих выпить-закусить! Приехали нас навестить как-то раз Лёвины знакомые из Краснодара, его знали, к нему тянулись, с ним хотели пообщаться многие!

Это были Миша и Иосиф. Привезли они на своих «Жигулях» нам подарки: две кастрюли литров по тридцать-сорок, видимо взятые из общепита, содержимое нас удивило и порадовало. В одной были варёные и очень вкусные раки, во второй что-то фаршированное, вроде голубцы. Хватило бы на целый полк! На нашей кухне выстроилась батарея из пустых бутылок. Пили тогда ящиками.

Весть о том, что к нам в очередной раз едет «ревизор», обычно доносил капитан, не помню какого ранга, он был заведующим этой базой, а в прошлом – командиром подводной лодки в холодном Баренцевом море. Был он колоритен, лыс и большеголов, докладывал он нам обстановку рапортом и командным голосом, с энтузиазмом и неизменно горящим взором. Большие линзы очков приближали его глаза, и он смотрел на нас, как из аквариума смотрит большеглазая рыба. Длительная подводная жизнь в изоляции не прошла для него бесследно, и теперь он смотрел на сухопутный мир из-под толстых линз очков с восторгом неофита… или он только на нас так смотрел? Словом, от него нам «происходили» всяческие приятности в виде желающей гульнуть в нашем гостевом домике компашки начальственных людей. Видимо, домик и был задуман для этих целей, а теперь непредвиденно был занят нами!

А праздника хочется всем и всегда, особенно в летние выходные… Пришёл наконец и День Военно-Морского флота, один-единственный, который запомнился и застал нас у самого Чёрного моря. Наш подводник отрапортовал: «Вы не будете возражать, если к вам в гости приедут командиры военных кораблей после парада? Вы не волнуйтесь, заранее приедут официанты и накроют праздничный стол». Ждём. Прибывают офицеры. Не скрою, белая парадная форма на стройных офицерах впечатляет. Белая скатерть, закуски, хрустальные бокалы, салфетки – всё красиво, стол сервирован. Официантки стоят в ожидании. Дальше всё как обычно: все усаживаются, начинается застолье, тосты, разговоры, шутки, и после нескольких тостов анекдоты. Праздничные фуражки и кители сняты, формальности отставлены в сторону. Старт взят, вино льётся рекой, и пылают разгорячённые лица. Происходит лавинообразное сближение людей. Официантки оказываются не официантками, а директорами новороссийских ресторанов, они, оказывается, между собой все давно и неисправимо знакомы. Лоск потихонечку спадает и уступает более естественным чувствам. Градус кокетства от местных дам нарастает. Мы как бы вроде уже и не нужны на этом их празднике. Как-то они вообще перестали нас стесняться. Гости поймали волну, и волна всё выше и выше…

Мы с Любой поднимаемся на второй этаж, наши мужчины пока остаются внизу и вроде как тоже начинают пользоваться успехом у женщин-лжеофицианток-директоров. Из обслуживающего персонала кокетливые женщины превратились в главных действующих лиц. Мы невольно всё слышим и частично видим со второго этажа. И тут нас с Любой обуревает приступ неудержимого веселья. Мы просто корчимся и давимся от смеха. Слёзы льются из глаз. Смешно всё: как это всё красиво и чинно начиналось и как вновь прибывшие делали вид, что они официантки, что они не знакомы между собой; смешно то, что делает с людьми алкоголь, как развязываются языки, слетает шелуха формальностей! Они начинают вести себя как обычные подвыпившие люди. Мы просто заливаемся от смеха, прыскаем и вновь и вновь заражаемся друг от друга. Немного успокоившись, спускаемся всё же вниз и вызволяем наших мужей из сетей захватчиц, можно сказать, спасаем наших мужчин от чрезмерных поползновений ресторанных женщин. А им: «Гулять так гулять!» А нам: «Как бы уже спровадить подгулявших гостей?!»

P. S. Финал: мы, слегка потрёпанные этой вечеринкой, наконец очистили кухню от скопившейся стеклотары. На получившуюся выручку к нам занесли новые четыре ящика коньяка. Видно, это не конец нашего отдыха. Праздничный домик всегда готов!