Текст книги "Диалоги с собой"

Мои первые «звёзды»

Было, конечно, не совсем так, но для красного словца напишу так. И речь пойдёт не о наградах. Тысяча девятьсот шестьдесят второй год. Папу послали в кратковременную командировку в Париж, хотя он тогда чаще ездил в Германию (немецкий знал основательно, с нюансами). Вели переговоры, он тогда ещё работал в Технопромимпорте, закупались разные линии станков по производству… Я не вникала. А он вникал, так как у него было инженерное образование и опыт работы на настоящем производстве на заводе «Уралмаш». Ничего необычного в этом для нас не было, это было естественно. Это была его работа. Работа, что тут поделаешь?!

Вернулся он, как всегда, с подарками, с обновками. Мне привёз две пары джинсов, синие и чёрные, с изнанки они золотились (назывались джинсы тогда почему-то брюками из «чёртовой кожи» – думаю, из-за крепости материала), а также и отличные туфли, тоже две пары… на вырост. Джинсы я в школу не носила, а вот туфли надела. На меня обратили внимание сразу, ну не на меня как на персону, а на мои туфли. Особенно всех удивила подошва, вся в тиснёных звёздах. Это была короткая вспышка интереса – и затем долгая история неприятия и травли. Звали меня теперь не по имени, прилепили прозвище «Иностранка». Конечно, мне это не нравилось, я не понимала за что, я ничего плохого не сделала. Было обидно. «Ну ничего, я вам ещё покажу!» – пролетела мыслишка и не зафиксировалась. Осталось чувство обиды и непонимания. Родители со мной на такие «внутренние» темы никогда не разговаривали, не было такого опыта. Училась я всегда на отлично. Успехи в спорте, оценки, здоровье, температуры нет – вот и хорошо.

Долго ли, коротко ли, но я всё-таки узнала, что такое пойти по скользкой дорожке. Время шло, отчуждение нарастало. Вообще-то район Коптево, в который мы переехали неожиданно и случайно, был в то время не самым благополучным местом на земле. Рабочий район, рядом завод имени Годовикова, рабочий люд. Много деревянных домишек. Были люди, которые отсидели, и чувствовалась эта опасность в атмосфере. Не то чтобы я сильно страдала. После школы было много других дел: поездки, кружки, спорт. И там много общения. Времени не хватало. Тем не менее как-то зимой мне случилось подслушать заговор против меня.

Стояли в кружок и шептались. В главных, конечно же, была она, моя с пробором «подруга». Мне удалось услышать и понять из их разговора, что меня после занятий ожидает «тёмная». Попросту собирались избить и наказать таким образом. Я опешила ненадолго. За что? Что я такого сделала? Страх, обида, ненависть, наверное. Такие сильные чувства. Голова плохо соображала. После уроков я первая спустилась в раздевалку. Надела пальто, шапку. На глаза попалось пальто моей «с пробором», из рукава торчал платок. Недолго думая, схватила его, чтобы задержать их. В углу увидела ведро и швабру. Приоткрыла дощечку на ведре и скинула туда платок. Затем стремглав побежала к выходу. Домой надо было идти направо, но там подстерегала опасность. Я побежала налево. Там в школьной изгороди была калитка, проход. Её закрывали только на ночь. Выскочила за забор, провалилась в сугроб… стала наблюдать.

Ватагой вывалились из школы мои обидчики, бросились следом, то есть направо, не найдя меня, стали бегать вокруг школы и выкрикивать моё имя. Иногда они приближались ко мне совсем… вот уже совсем рядом. Вжималась в снег. Сердце билось, накачивало адреналин. Когда стемнело, я, замёрзшая, вышла из укрытия и наконец добралась домой. Было поздно. Как я всё рассказывала маме, не припомню. Думала, она меня поймёт и утешит, объяснит, что я ни в чём не виновата. А главное, поддержит!

Она же на это ничего мне не сказала и пошла в школу, поговорила с учителями, директором. Результатом такого миротворства стал мой позор. Платок нашли. В ведре, куда я скинула его, была вода с хлоркой, которая безнадёжно испортила его зелёный цвет, превратила его в подобие пятнистой половой тряпки. Моя мама купила подобный платок за три с чем-то рубля и вернула потерю. Меня же выставили перед всем классом, пригвоздили к доске позора. Устроили публичную порку. Коллективное осуждение. Пришёл и директор школы поглядеть на такое ЧП. И ни слова о том, что послужило причиной моего такого поведения! Горящее красное лицо, стою и мямлю: «Я всё поняла, простите, больше не буду!» А внутри одна мысль: «Я не виновата! Это они меня предали, и моя мама тоже… меня не поняла, не защитила, она была не со мной, а с ними!»

Детали того, что они хотели сделать со мною, что хотели избить и гонялись за мной по двору, класс не узнал, налицо было только моё преступление и как доказательство этого – бесформенный, изуродованный платок. Выглядело это так, что я просто так, ни за что бросила и испортила её платок! Я плохая, я чуть ли не преступница! Меня унизили публично. Рана заживала долго. Я поняла, что рассчитывать можно исключительно только на саму себя. А ведь так хотелось: «Один за всех и все за одного! Шпаги наголо, господа мушкетёры, вот они, перед вами, королевские гвардейцы!» Но ведь такое возможно, только если ты на равных с другими! На равных у нас не получилось. «Ну ничего, это же только школа, вот закончу её, поступлю в институт и уеду отсюда непременно. В конце концов, есть рядом и другая школа – 201-я, школа имени Зои и Шуры Космодемьянских, пойду туда наконец! Это чуть дальше маминого техникума, на одну трамвайную остановку». Так размышляла я. В том, что здесь, в Коптево, навсегда я не задержусь, не было никакого сомнения. Другие места, другие люди. Клин светом не сошёлся на этом Коптево…

Но до этого было ещё далеко, ведь я прошла только половину дистанции, да и впереди меня ждали другие испытания.

И связаны они были не с людьми, а с моим собственным здоровьем. На моей учебе это никак не отразилось, а вот трещина в отношениях затягивалась долго.

А поговорить?

Так хотелось всё, что тогда со мною случилось, проговорить, обсудить со взрослым, но с кем? Мама меня осудила, наверное, папа вообще ничего не знал, иначе бы он проявился. Зачем ему знать лишнее? Папа занят, папу нужно беречь! И тогда, думаю, редко встречалась ставшая такой доступной сейчас практика «А поговорить».

Священники тогда отошли в прошлое, не сочетались никак с главенствующим атеизмом масс, психологи были редким, неизвестным видом. Время их тогда не пришло. Так я и не поняла про себя ничего, только загнала обиду вглубь. Думалось про отношения между людьми: тут тоже есть свои секреты, их надо просто изучить, почти как формулы в геометрии, и действовать согласно этим правилам.

Про эти отношения я тогда так ничего и не поняла. Чувства, которые испытывала, никак не назвала и с ними до конца не познакомилась. Книги по психологии тогда попадались редко. Мне в руки они попали намного позже, после универа. А вот другие, из разряда бестселлеров «Как управлять массами», – намного чаще.

В том, что массами надо управлять, сомнений не было. А что делать с собственными чувствами и как их пережить?

Школа и спорт

Школа наша была переполненной детьми. Не знаю отчего, но после ухода моей любимой учительницы в декрет нас перевели на обучение в две смены. Освободилось утро. На первый урок надо было идти только к двум часам дня. Не так далеко от нашего дома было два спортивных клуба, ЦСКА и «Динамо». Туда напрямую шёл трамвай (без пересадки). В ЦСКА мне было удобней, а в «Динамо» надо было бы перейти Ленинградский проспект. Как-то раз, всё разузнав у девочки из нашего подъезда, которая ходила туда регулярно плавать, я села в трамвай, доехала до нужной остановки, прошла через ворота высокого кованого ограждения и увидела слева коробку закрытого бассейна. Со мной в тот первый раз была та самая девочка из моего подъезда.

Девочек из разных мест набралось человек семь – десять. Стоим рядком в шапочках и купальниках. «Кто умеет плавать? Отойдите в сторону». Отошли в сторону, остались неумеющие, среди них я. Спустилась в воду, крепко держусь за бортик руками, за мною глубина. Отталкиваюсь от борта, откидываюсь на спину и, как мне сказали, пытаюсь поплыть на спине. О чудо, я поплыла, то ли от испуга, то ли от завышенных от меня ожиданий. Меня сразу взяли и перевели в группу умеющих. Дали в руки кусок пенопласта (вспененного нетонущего помощника) и велели плавать вдоль дорожек. Я же уже никого не могла подвести, я в умеющих плавать! И сразу всё заладилось: и выдох в воду, и задержки дыхания в поплавке, и скольжения. Я умею плавать! Ликование. Теперь два раза в неделю это было моё утреннее занятие.

Я поняла, почему я не могла сама научиться плавать: я пыталась это делать передом, голова тонула, я захлёбывалась. А тут мне сразу показали другой способ: плавание на спине, голова наполовину опущена в воду, уши прикрыты резиной, лицо на поверхности, бьёшь ногами и скользишь, скользишь. «Дайте мне точку опоры, и я переверну весь мир».

Плавание – хорошо. Но вместе с ним пришли ангины. Не одна ничтожная ангина, а именно ангины – мокрые, недосушенные волосы, вечная спешка. Болела много и часто. Пропускала школу и бассейн. Но на успеваемости моей это никак не сказывалось. Программа в школе была медленная, рассчитанная на разных детей и разные скорости.

Раньше занятия спортом или участие в художественном кружке считались делом важным и обязательным. Дети были более самостоятельными и мобильными, во всяком случае, так мне казалось. Чему бы эдакому мне ещё научиться? В разные периоды времени это были гимнастика, конечно, спортивная, тогда все фанатели от спортивной (миниатюрная Ольга Корбут с двумя хвостиками – кумир поколения). Потом каталась на фигурных коньках, но так, для себя, для спорта было уже слишком поздно по возрасту. Наступила эра фигурного катания. Потом спортивные танцы в ДК имени Горького, пение в каком-то более близком ДК (недолго). Чуть позже пришла художественная гимнастика. За ней я ездила в Лужники вроде аж три раза в неделю. Устроилась в секцию. Словом, перепробовала многое и была шустрой и спортивной.

Окна в мир

Книги читались на стуле за пианино, рядом с тёплой батареей, и заедались сухариками (чипсы тогда не водились) или кукурузными хлопьями-палочками. На пачке была изображена девочка, которая держала коробку в руке с такими же хлопьями. А на той пачке следом та же девочка с такой же пачкой в руке и на ней… Ну вы уже поняли. Меня будоражил этот так ловко и наглядно представленный пример Бесконечности. Чем не пример из математики? Пока же я смотрела на коробку, на девочку, на изображение такой же коробки в её вытянутой руке и думала: «Как же так? Это же никогда не кончится: коробка-девочка-коробка-девочка…» Мысль обрывалась, не закончившись ничем, заканчивались только хлопья в коробке. А для полного счастья и погружения в тело книги надо было иметь два компонента одновременно: сладкий привкус во рту и зрительные картины приключений мушкетёров-забияк.

Первое знакомство с кино начиналось многообещающе. Тогда только вышел на экраны блестящий образчик французского кино – любимые «Три мушкетёра». Шедевр постановки. Ничего лишнего, действие стремительное, яркие краски, выверенные фразы… юмор и ирония, причём часто вложенный в уста слуги, лукавого Планше! Приведу пример. Чего только стоит понимание для советского ребёнка такой фразы из диалога Рошфора с миледи: «Он (Бэкингем) не догадается о подделке письма?» – «Ну что вы, Рошфор, когда я беру на себя труд что-то подделать, даже если это любовь, обычно об этом не догадываются, вы должны бы это знать!» Для того чтобы любоваться всем этим на экране, были построены кинотеатр «Рассвет», самый ближайший к дому, и ещё один, не такой современный клуб при заводе Годовикова, точнее, Дом культуры. Туда было добираться дольше и труднее, сначала вдоль соседнего дома, а потом как-то наискось через скверы. Туда тоже пришлось ходить, когда началась эпопея любви к испанскому кинематографу, а затем и к испанскому языку. Пускали меня на все взрослые фильмы, в свои тринадцать-четырнадцать лет выглядела я намного старше. «Дети до шестнадцати» – это не про меня! Фильм «Пусть говорят!» смотрелся несколько раз, пока не созрела идея: надо выучить испанский язык.

Дело было на даче. Впереди – целое лето и тянущиеся медленно дни, одно и то же. Тогда летние каникулы казались из-за отсутствия коммуникации целой жизнью. Уезжали туда как навсегда. Ни телефона, ни писем, ни телеграмм. И вот как-то раз мне попался самоучитель испанского языка. Решила выучить и удивить папу. Он бывал на даче только по воскресеньям. Открыла книгу и поразилась. Какой странный у них язык! Папу всё-таки удалось удивить: «Como va e tu familia?» («Как твоя семья поживает?») Однако Рафаэль из «Пусть говорят!» был далеко, у него были отношения с той дальней рыжеволосой женщиной… Интерес сошёл на нет.

Книг и журналов на дачу свозилось много. Все сказки народов мира. Перечитывала японские, монгольские, китайские, узбекские и мои самые любимые – бурятские. Там главного героя всё время хотели убить и сжечь. Но он всегда оказывался победителем, по подземному тоннелю выбирался наружу и смотрел со стороны, как его преследователи поджигали хворост у подножия башни, в которую его перед этим заточили. Новые словечки: дэвы, пэры, шайтаны – словом, их демоны…

Была и научно-популярная литература, например «Китайская лечебная дыхательная гимнастика». Там всё на теле мерялось индивидуальной и собственной меркой, фалангой пальца – цунь. Воображалась точка на два цуня ниже пупка, и туда надо было гнать воображаемый воздух.

Когда это надоедало, я решала пройтись по саду, посмотреть, что там успело созреть, полакомиться малиной, клубникой и крыжовником. Ни одного незанятого местечка, в пустотах – вертикали бобов. Были бобы так бобы, горошек так горошек!

Также существовала альтернатива: прогулки, лес и ледяная вода в неглубокой речке, в которой был радон. Недаром из этих мест происходил Сергий Радонежский. Созвучие выхватывалось. Думалось так! Кто описал этот инертный газ и какое отношение он имеет к Радонежу, упускалось. Ловилась только похожесть звучания.

Герой-одиночка

Я рано открыла для себя символику сильного одиночки. Начиналось всё с затёртых книг из школьной библиотеки. «Зверобой» Фенимора Купера… Борьба с американскими индейцами, герои прерий, бесхитростные и цельные Зверобой, Чингачгук, Соколиный Глаз, Коготь Верное Сердце бередили воображение. Стрелять надо было белке в глаз с любого расстояния и при этом не изменять дружбе. Неутомимо скакать на коне и разбираться во всех прелестях природы, ведь кругом столько неожиданностей. Вот рецепт, вот пример проживания жизни! В обычном мире ничего подобного не наблюдалось, всё было прозаично. А в волшебный мир книги уходила с головой. Романтика, любовь, сила и преданность верной дружбы…

К тому времени уже экранизировали рассказы О. Генри. «Вождь краснокожих» был самым смешным и популярным. Это я к тому, что индейцы были любимыми образами в наших играх, не путать с индийцами, те в сари и с красной точкой между глаз – любимый образ девочек в пионерском лагере (берёшь себе белую простыню, заворачиваешься, как в кокон, и один угол по диагонали на плечо – вот и весь наряд; остаётся только навести третий глаз, дело техники). Но это на прощальный вечер с лагерным костром, а пока звучит горн с придуманной присказкой: «Спать, спать по палатам пионерам и вожатым!» Словом, продолжаю: были эти индейцы такими же родными, как и дети в рассказах Гайдара и отважный Мальчиш-Кибальчиш.

Дальше – больше. Джек Лондон. Им зачитывались все. Сильные, волевые люди, противоборство стихиям, в котором побеждает сила духа человека. Даже это: «ковырнул ножом и отколол замороженные бобы, добавил бекона, растопил лёд в котелке» – было очень вкусно и необычно. А бобы мы потом с папиной лёгкой руки начали выращивать летом на даче. Два сорта, чёрные и зёленые… так себе на вкус. В основном сушили и сажали вновь (чем-то там они почву обогащали, вроде фосфором – где они его брали, не спрашивали и не задумывались). Фосфор-фарфор… А верные северные собаки в рассказе «Белый клык»! Навсегда проникаешься симпатией к ним.

Но самой любимой стала «Маленькая хозяйка большого дома». Это, пожалуй, первый женский образ, которому хотелось подражать. Вот она, сила, сила любви, сила отношений; они были прекрасные пловцы, они парой уходили в море, и след их терялся, они ждали, и вот внезапно движения их усиливались и ускорялись, они ловили свою волну, гребли изо всех сил, и вот уже волна их несла. Затем любовь, но вмешался третий, и вот – трагический конец. Она не может выбрать между ними, и внезапная смерть в расцвете лет (в тридцать шесть) разрывает этот треугольник… только так и надо.

Жизнь должна быть яркой, короткой и… обязательно трагичной, как у Христа! И не больше, и не меньше!!! И никакого позитивного продолжения! Оно литературе и жизни неинтересно. Вы же обращали внимание, что все сказки заканчиваются словами «И жили они долго и счастливо»? А вот как долго и насколько счастливо?

Драму нам подавай, трагедию, а не равномерный размеренный бюргерский труд австрийского тракториста по посадке репчатого лука! А именно на таком держится благополучие Европы. Тогда я высчитывала, сколько же мне самой будет, если доживу до конца двадцатого века и перешагну в двадцать первый… Боже, как далеко – сорок шесть лет! Даже невозможно было вообразить. Поскорее хотелось вырасти и самой начать жить взрослой жизнью. Взрослые свободны, мы, дети, – нет. Надо то. Надо сё. Рамки, сплошные рамки!

А хотелось на море, лучше на океан, слиться с волной, стихией. Плыть, набирать скорость и оседлать свою волну.

Александр Македонский и его конь

Древности застряли в памяти, значит, это кому-то нужно, но теперь уже не мне. Некоторые так основательно там окопались, что их теперь не вытуришь! Разрезаю стаканчик пломбира надвое – наивная, хочу обойтись половинкой, – и всплывает: первое мороженое изобрёл А. Македонский. Интересно, а как это вообще возможно в тёплых краях?

И тут же рядом: а как звали его любимого коня? Мне было так важно знать, что было триста лет до новой эры, что я уже совсем… забыла! Нет, память выплюнула: Буцефал! Опа! Как мне это может пригодиться в сегодняшней жизни? Увы! Может, я без этого его коня обеднела бы духовно или ментально? Точно, обеднела бы, коню не так важно, а важно мне! Пусть уж скачет дальше мой Буцефал, раз я его помню! Он не самое худшее, что бессмысленно зацепилось и всплывает по поводу или по ассоциации.

Умниц и умников раньше готовили в школе, чтобы они побеждали во всяких олимпиадах и прославляли себя, а больше – школу. Знания накапливались внутри тематически: исторически, географически и всячески. Существовали кучками сами по себе, витали в школьных классах, почти что привязанные к своим кабинетам.

Помню глупости. «Стариков, к доске!» Выходит, класс волнуется, на взводе. Готов насмехаться. Учитель: «Какая самая подвижная часть у человека?» – «Рука!» – «Хороший ответ, это правильно, но ты подумай, Стариков, может, ещё что найдётся?» – не сдаётся учитель. У Старикова не находится! Диалога «учитель – Стариков» не получается, наводящие вопросы не наводят.

Но и это уже победа, ученик из отстающих. Надо поощрять!

Турбаза

В те далёкие годы Госплан СССР арендовал для детей сотрудников турбазу «Агой» под Туапсе. Ехали туда с приключениями, сначала на поезде, потом на автобусе. Домики на четверых. Общение, плавание, прогулки. Совсем другие, летние дети, новые встречи, новые интересы, расширение мира…

В нашем домике из троих запомнились две девочки, одна стройная и мышечная, занималась фигурным (так тогда называли) плаванием, а другая была, в противовес её спортивному здоровью, тоже стройная, но какая-то необычная, изломанная. История её быстро выяснилась и подтолкнула нас к особым разговорам, а потом и к занятиям всем домиком Она училась в единственной в Москве школе-интернате на Речном вокзале. Учились они, лёжа на животе, а кто-то из детей носил корсет постоянно и даже в нём спал И всё по причине страшных новых слов: «лордоз», «кифоз», «сколиоз», не простой, а с высокой степенью искривления позвоночника. Необычно и даже трагично. Она нам показала упражнения, как надо стоять в высокой «берёзке», укреплять мышцы спины. В этой школе ещё с этой целью стреляли из лука. Представлялись лучницы с вертикально поставленным луком или, на худой конец, индейцы, стрелявшие по-простому – натягивая тетиву горизонтально. Красота…

Другая девочка обучила нас базовым движениям фигурного плавания: ладошки складываешь лодочкой и руками быстро двигаешь поступательно от себя к себе, проводя под поверхностью воды, работая ногами как в кроле, и так держишься на воде. Она показала нам малые и большие кувырки в группировке, с раскрытым телом, на полном ходу. Они сами плавали на занятиях в «Лужниках» в спарке, держа стопами ног голову партнёрши за шею. Задержки дыхания зашкаливали.

Произвёл незабываемое впечатление рассказ, прочитанный в одном из журналов об удивительном человеке. Он готовился весь год, тренировал йоговское дыхание, нанялся на корабль матросом, а потом, рассчитав расстояние по звёздам, спрыгнул ночью за борт в тёмную воду и проплыл несколько дней к ближайшим коралловым рифам, пока не спасся на островах. Почему он это сделал, я не задумывалась, интересовала лишь героика совершения невозможного. А в ушах весело звучало: «А ну-ка, песню нам пропой, весёлый ветер…» Хотелось приключений и перемен.

Сами мы окрепли, загорели, научились брассу (что очень растягивало мышцы спины), ныряли Ихтиандром под воду, кто дальше, на первом месте была фигурная Лена, я на один гребок за ней. Дыхалка после зимнего бассейна была ого-го. А также сходили в обязательный трёхдневный поход в горы, без него не получить значок «Турист СССР». Получали его не просто так, а сдавали зачёт, выучившись вязать всякие узлы со страховочными на концах, вязали морским и боцманским (а то вдруг, не дай бог, придётся переправляться через пропасть над горной речкой по тросу и на карабине, а мы не умеем). Очень полезные детские знания моего детства… «Кавказская пленница» уже тогда шла вовсю и на всех экранах. Индейцы и туристы СССР должны были уметь всё!!!

Набрались новых впечатлений и новых знаний. Мы тогда тренировались не утонуть. Можно, оказывается, даже со связанными ногами болтаться в море пробкой. Набираешь полные лёгкие воздуха, опускаешь голову в воду, расслабляешься полностью. Вода выталкивает тебя на поверхность поплавком. На мгновение высовываешь голову наверх, глубокий вдох – и опять тот же цикл. Руки прирастали бицепсами. Ноги – мышцами бедра. Лёгкие прирастали объёмами тоже, не литрами, но миллилитрами.