Текст книги "Русский со словарем"

Апропейство

Вот я только что упомянула слово апропо (франц. à propos). Собственно, там это и было апропо – “кстати, по поводу”. И вот, рыская по интернету в поисках вариантов модели управления этого самого апропо, я наткнулась на разные интересные истории, связанные с этим словом.

Во-первых, забавно комментирует апропо Даль:

АПРОПО нареч. франц. кстати, к делу; да бишь, чтоб не забыть.

Я не апропо, а я 35 лет своему государю служу, сказал выслужившийся из рядовых капитан, услышавший слово это впервые и принявший его за бранное.

Вполне понятно, что некто обратился к капитану, например: “Апропо, а не знаете ли…” Слово стояло в начале фразы и, как и положено вводному слову, было произнесено с интонацией обособления. Вот капитан и принял незнакомое слово за обращение. Да к тому же, вероятно, собеседник капитана произнес слово апропо соответствующим его смыслу небрежным тоном, и капитану показалось, что обращение это еще и неуважительное.

Эта история напоминает известный случай, описанный в письме Татищева Тредиаковскому. Генерал Лука Чириков, который очень любил иностранные слова, во время Прутского похода 1711 года написал приказ: в пять утра собраться фуражирам, первым марширует полковник с бедекен (Bedecken – по-немецки “конвой”, “прикрытие”). Но в полку непонятное слово восприняли как имя собственное – и стали ждать полковника Себедекина. Не дождавшись, послали справиться о полковнике в штаб и стали ждать ответа. В общем, день был потерян, лошади остались голодными, ну и как водится – “конница разбита, армия бежит…”, потому что в полку не было словаря.

Другая история со словом апропо, которая мне понравилась, обнаружилась в Записках Ф. Ф. Вигеля (1786–1856). Речь идет о драматурге В. А. Озерове, который, по Пушкину,

 
…невольны дани
Народных слез, рукоплесканий
С младой Семеновой делил… –
 

и об одной из его трагедий.

“Дмитрий Донской” был представлен в самую ту минуту когда загорелась у нас предпоследняя война с Наполеоном. Ничего не могло быть апропее, как говаривал один старинный забавник. Аристократия наполняла все ложи первого яруса с видом живейшего участия; при последнем слове последнего стиха: велик российский Бог – рыдания раздались в партере, восторг был неописанный. Озеров был поднят до облаков, как говорят французы.

И наконец, еще история, уже современная. В одном интервью, которое дала известная телеведущая, стоявшая, можно сказать, у истоков советского телевидения, я прочитала:

И, отдав сорок лет своей профессии, я совершенно убеждена в том, что на телевидении есть только одна чисто “человеческая” профессия, представители которой общаются напрямую только со зрителями, – дикторы. Все ведущие à propos аудиторией, они – ведут. А от дикторов напрямую к зрителю идет желание смотреть телевидение. Причем сам диктор должен быть заинтересован материалом настолько, что если зритель протянул руку, чтобы выключить телевизор, и услышал что-то интересное, он уже никуда от экрана не денется.

Я глубоко задумалась: во-первых, что значит à propos с аудиторией, а во-вторых – откуда взялось такое странное словоупотребление. И, как мне кажется, нашла ответ на оба вопроса сразу. Имеется в виду “Ведущие заодно с аудиторией” (в отличие от диктора, который парит и царит). Ну вот, а слово заодно, кроме значения “вместе”, имеет и значение “кстати”. А слово кстати и, соответственно, “заодно” в синонимичном ему значении, имеет еще и синоним апропо. Действительно, можно сказать: Отметим заодно и то, что… или Отметим апропо и то, что… Отсюда и возникает заблуждение, что апропо – вообще то же, что заодно, и фраза ведущие апропо с аудиторией. Вот такая лингвистическая задача, взятая, как нас учит Зощенко, “с источника жизни”.

Словарный диктант

Настенная орфография

Я ехала в метро, и мое внимание привлек один из многочисленных рекламных плакатов, расклеенных по вагону. Некий торговый центр рекламировал себя при помощи следующего слогана: “Одеваем одетых, искушаем искушенных”. Но привлек этот плакат мое внимание потому, что во фразе “Искушаем искушенных” какой-то шутник выцарапал в первом слове две первые буквы, а во втором – первую и третью, так что получилось “кушаем сушенных”. Конечно, нехорошо выцарапывать на плакатах буквы, подрисовывать усы и так далее, но вышло смешно. Только вот беда: слово сушеный пишется с одним “н”, в отличие от слова искушенный, в котором их два. Ведь у сушеного нет ни приставки, ни зависимого слова – в общем, вы помните. А вот остроумный выцарапыватель то ли не знал правила, то ли поленился сцарапать второе “н”, решив, что это не важно, и так смешно. Надо сказать, что всю дорогу это лишнее “н” очень меня мучило. Ну в самом деле, не подходить же и не сцарапывать его на глазах изумленной публики…

Вообще, как должен поступить интеллигентный человек, если, например, в лифте неприличное слово написано с орфографической ошибкой?

Конечно, в том слове, которое чаще всего пишут на стенах, ошибиться практически невозможно, но во многих других можно – и ошибаются. Один коллега рассказывал: в лифте красовалась надпись, сообщающая о легком поведении некоторой неизвестной особы женского пола. При этом на конце соответствующего слова было написано “-ть”. “Хоть бы в интервокальную позицию поставили!” – раздраженно заметил другой коллега, тоже ехавший в этом лифте. Действительно, ведь в первом классе проходят про “сомнительные” согласные, которые надо проверять, поставив перед гласной.

А в последние годы подростки повадились писать неприличности по-английски, и уж в английском-то непристойном глаголе ошибается не меньше половины авторов надписей. Так что должен сделать интеллигентный человек?

Если он исправит ошибку, то получится, что он сам царапает в лифте неприличности. Приходится молча страдать. А ведь для многих грамотных людей сам вид безграмотного текста мучителен, как скрип пенопласта.

Я знаю людей, особенно преподавателей, которые, например, в ресторанном меню исправляют орфографические ошибки, да еще и красной ручкой, да еще и палочки ставят на полях, как в ученической тетради. А в воспоминаниях Ходасевича о Горьком рассказывается, что основоположник соцреализма имел обыкновение, читая газеты, исправлять в них опечатки, после чего немедленно выбрасывать.

Мне вспоминается одна история о моем научном руководителе Юрии Дерениковиче Апресяне. Однажды я на работе оставила на столе какую-то записку. Она была написана на так называемой “оборотке”. На другой стороне листа был текст старого, ненужного, давно уже куда-то там отправленного английского письма. Придя в следующий раз на работу, я обнаружила, что в этом письме каллиграфическим почерком исправлена ошибка. Видимо, он сделал это автоматически: просто не мог видеть неправильно употребленное слово.

Ликбез

На Масленицу многие кафе быстрого обслуживания и прочие предприятия общепита радуют своих клиентов специальным блинным меню. И вот в одной из сетей таких предприятий появился рекламный плакат. На нем были, естественно, изображены блины, а сверху красовалось: Масленица – с двумя “н”. А как вы помните, правило здесь такое, что в существительных на -ник/-ница пишется столько же “н”, сколько в прилагательных, а в прилагательном масленый пишется одно “н” по правилу насчет приставки и зависимого слова.

Причем плакат был напечатан типографским способом, наверное, не маленьким тиражом! Замечательно здесь не то, что кто-то сделал ошибку в слове Масленица, – сама по себе ошибка не такая уж вопиющая. Интереснее другое: никто из многочисленных людей, принимавших участие в утверждении, согласовании, наборе, печатании текста, его развешивании, наконец, – никто ошибку не заметил или не счел нужным исправить. Думаю, что эта история никого не удивит: такое сейчас происходит на каждом шагу.

Вот недавно у меня был такой случай. Когда мы были в Калининграде, нам помогал в организации нашего пребывания некий молодой человек – очень милый и вполне интеллигентный. И вот он предложил нам посетить мемориальный корабль и записал на бумажке его название – “Витязь”. Причем написал он “Витизь” – с и вместо я во втором слоге.

Двадцать лет назад подобное было просто невозможно. Такую ошибку не мог сделать служащий с университетским образованием, даже бывший троечник и оболтус. Только какой-нибудь совсем уж полуграмотный, средней школы не закончивший человек.

Я думаю, что дело здесь не просто в общем падении уровня владения нормами орфографии и пунктуации. Мы сталкиваемся с важным культурным феноменом: прямо на наших глазах происходит понижение статуса грамотности. Умение грамотно писать перестает быть атрибутом культурного человека, непременным условием принадлежности к образованному слою.

Я знаю, что сейчас в РГГУ у филологов на первом курсе есть практикум по орфографии и пунктуации, где студенты изучают н и нн, обособление причастных оборотов и тому подобные материи. Когда я училась на филфаке МГУ, такая мысль даже в голову никому не могла прийти: ведь если человек поступил на филфак, то нормы орфографии и пунктуации он наверняка давно освоил. Для современных же студентов такой курс обычно небесполезен, а зачастую и весьма труден. Сейчас среди молодежи встречается новый тип человека: с прекрасной грамотной устной речью, богатым словарным запасом, широким кругозором, но при этом совершенно безграмотно пишущего.

Такое уже бывало. Например, в пушкинскую эпоху представления об орфографической корректности были гораздо более либеральными, чем в наши дни.

Причины того, что сейчас происходит с грамотностью, разнообразны. Это и общая культурная ситуация, и изменение практики школьного преподавания русского языка, а кроме того – развитие техники. Впрочем, техника не только приводит к падению навыков грамотного письма – она же и помогает писать грамотно.

Те, кто пользуется компьютером, знают, что в ворде, самом популярном редакторе, есть функция проверки правописания. Если слово написано с ошибкой, ворд его подчеркнет и предложит варианты. Конечно, это работает не всегда: например, выбрать между не и ни компьютер не поможет, потому что оба слова существуют. Но вот в случае с масленицей, если бы человек набрал это слово так, как было написано на том плакате, компьютер бы сразу его подчеркнул и указал, что следует писать его с одной буквой н. Конечно, техника всегда работает механически, поэтому иногда получаются забавные штуки, но в новых версиях программ они быстро устраняются.

Так, до недавнего времени компьютер не знал слова интернет – просто потому, что его не было в словаре Ожегова, – и предлагал исправить на интернат. Слово мобильник он и сейчас не узнает и предлагает писать могильник. Про слово заморочки он робко интересуется: может быть, закорочки или заморозки? А лучшая и еще недавно работавшая шутка ворда – это слово стриптизерша, вместо которого предлагалось писать стриптиз ерша.

С этой программой у меня недавно был такой случай. Звонит мне знакомый и спрашивает, как пишется на скаку (ну, в смысле коня на скаку остановит). Я говорю, отдельно, конечно, ты бы набрал в ворде, если лень в словаре посмотреть. Он отвечает: так в том-то и дело, что я набираю, а он мне вместе не подчеркивает. Я напечатала слово – ничего подобного, все нормально. Ну как же, говорит, вот, я пишу: на скоку… Так что, если ошибок слишком много, любой компьютер запутается.

Минускул

Перед выборами Медведева много писали о “50 событиях эпохи Путина”. Я тоже написала – про одно. Не такое уж важное, наверное, в мировом масштабе. Но для меня как раз такое, которое эту самую эпоху характеризует. Главная героиня этой истории – Лариса Тесленко. Ах, вы не знаете, кто это? Щас спою. В смысле, сейчас расскажу. А это моя коллега, лингвист и судебный эксперт. Дело было так. Весной 2004 года главный редактор нижегородской “Правозащиты” Станислав Дмитриевский опубликовал в своей газете обращения Ахмеда Закаева к российскому народу и Аслана Масхадова к Европейскому парламенту. Он был подвергнут уголовному преследованию за разжигание межнациональной вражды. На суде главным доказательством стало лингвистическое заключение, составленное экспертом Тесленко. Особенно примечателен такой фрагмент.

В обращении Масхадова есть слова: “…войну, навязанную Чечне путинским режимом”. Эксперт по этому поводу пишет: “В данном примере обращает на себя внимание написание слова путинский со строчной буквы, а не прописной – Путинский. Это стилистический прием, с помощью которого передается презрительная экспрессия”.

Я даже не задаюсь вопросом о том, каким образом “презрительная экспрессия” по отношению к режиму разжигает межнациональную рознь. Мне случалось читать в других подобных лингвистических заключениях простодушные объяснения: автор, мол, ругает власть, а власть русская по преимуществу, а значит, автор разжигает ненависть к русским. Тут мне все понятно. Я опять только примус починяю, мне про строчную букву интересно.

Между тем “Правила русской орфографии и пунктуации” 1956 года, которые пока никто не отменял, гласят:

§ 99. Пишутся с прописной буквы прилагательные, образованные от индивидуальных названий людей, мифологических существ и т. п. (см. §§ 95–98):

а) если они являются в полном смысле слова притяжательными (т. е. выражают принадлежность чего-либо данному человеку, мифологическому существу) и содержат в своём составе суффикс -ов (-ев) или -ин (без последующего суффикса -СК-), например: Марксов “Капитал”, Далев словарь, Зевсов гнев, Лизина работа;

это то есть, если бы, например, надо было написать Вовин режим, то тут только, только с большой буквы!

б) если они входят в состав названий, равных по смыслу “имени”, “памяти” такого-то, например: Ломоносовские чтения.

“Режим памяти Путина?” Гм. Не-а, не годится. “Режим имени Путина?” Это потом.

Примечание 1. Прилагательные, образованные от индивидуальных названий людей, пишутся со строчной буквы: ‹…›

б) если они являются в полном смысле притяжательными, но содержат в своём составе суффикс -овск– (-евск-) или -инск-, например: толстовская усадьба, тургеневские “Записки охотника”, пушкинская квартира.

В новом, подготовленном в нашем Институте русского языка им. В. В. Виноградова РАН академическом справочнике “Правила русской орфографии и пунктуации”, правда, либерально ДОПУСКАЕТСЯ “написание с прописной буквы прилагательных на -ский в тех случаях, когда они имеют значение индивидуальной принадлежности”. И приводится пример из Пастернака насчет того, что “Живаговский дом был ближе Микулицынского”. Ну вот, так же можно написать, например, что “Путинский режим мягче Лукашенковского”. В смысле индивидуальной принадлежности. Это допускается, а значит, можно и судить за то, что это не выполняется. Как выразился в свое время сам герой, “могу, а значит, считаю, обязан”.

Да вообще зря коллега растерялась, когда на суде адвокат стал допытываться у нее про правила. Судя по опубликованной в интернете стенограмме, три раза заставила вопрос повторить, потом сказала, что пушкинский стиль не имеет отношения к путинскому режиму… А могла ведь сослаться, например, на § 102 старых Правил:

В названиях исторических событий, эпох и явлений, а также исторических документов, произведений искусства и иных вещественных памятников с прописной буквы пишется первое слово, а также входящие в их состав имена собственные.

Ну там, Петровская реформа, Парижская коммуна, Ленский расстрел. Ну и Путинский режим. А то вообще можно было указать на правила написания названий праздников.

Но меня заинтересовало совсем другое. Почему эксперта смутила строчная буква, но не смутило само слово режим? Дело в том, что у слова режим в политическом значении два, простите за каламбур, режима употребления, которые можно условно обозначить как терминологический и оценочный. В первом случае слово режим указывает на разные типы организации государства: демократический режим, авторитарный режим и т. д. – и не выражает никакой оценки. Во втором случае слово режим в сочетании с указанием на конкретного правителя выражает если не негативное, то, во всяком случае, отчужденное отношение говорящего к способу правления. Вы можете спросить, как меня часто спрашивают, когда я выступаю как эксперт в суде: а в каком словаре это написано? Да ни в каком, черт побери, что делать, если в словарях, увы, написано не все? Но вы, скорее всего, согласитесь, что сочетание сталинский режим едва ли будет уместно в устах пламенного любителя этого самого режима. Поэтому требовать, чтобы в сочетании путинский режим первое слово уважительно писали исключительно с большой буквы, – это все равно, что требовать, чтобы с прописной писали путинская клика или, скажем, путинская камарилья.

Я хотела закончить объяснением того, почему этот случай кажется мне столь характерным для эпохи in question. Но потом подумала, что это, в сущности, и так понятно. Скажу лучше другое, утешительное.

Как все-таки трудно обмануть язык! Хитрит человек, старается угодить, а язык раз – и выдает его с головой.

По этому поводу не могу не рассказать историю, услышанную от математика и лингвиста Владимира Андреевича Успенского (разрешение на пересказ получено). Августовский путч 1991 года застиг его далеко от Москвы, на отдыхе. Он ничего о событиях не знал, как вдруг услышал крик: “Горбачева сняли!” Но не таков человек Владимир Андреевич, чтобы даже в этот критический момент не задуматься о смысле слов. И правда, не сказали ведь свергли. Свергают действительно снизу, а снимают-то сверху. И кто эти они, которые сняли первое лицо государства? Этот выбор глагола больше говорит о том, что у людей в головах, чем тома социологических исследований.

Смотри не перекотлеть!

Сейчас в Москве много разных ресторанчиков и закусочных, в том числе несколько сетей кафе быстрого обслуживания. Они, конечно, конкурируют между собой, и каждая стремится привлечь к себе внимание – разными способами. Например, при помощи забавной и запоминающейся рекламы. И вот одна такая сеть рекламирует предлагаемый ею комплексный обед следующим образом.

На специальной листовке сверху написано: борщь, причем с мягким знаком на конце, запятая, котлеть (да-да, не котлеты, на конце не ы, а все тот же мягкий знак), запятая, гарнирь (опять с мягким знаком на конце), запятая и компоть – с мягким знаком. И ниже: Готовь 99 рублей. Значит, получается: “Борщь, котлеть, гарнирь, и компоть. Готовь 99 рублей”.

Этот комплексный обед существует у них довольно давно, и каждый раз, как я прохожу мимо и мне вручают рекламную листовку, я долго вчитываюсь и силюсь понять, что, собственно, имеется в виду. Пыталась даже выяснить у сотрудников кафе, но они не смогли помочь.

Итак, перечислены четыре блюда, и почему-то все слова с мягким знаком на конце, хотя ни в одном его не должно быть. Причем в слове борщ мягкого знака нет не только в русском, но и в украинском написании, – а поскольку кафе с украинским “акцентом”, украинское написание могло бы иметь значение. Оно, однако, разгадать загадку не помогает.

Стоп… Впрочем, может быть, авторы думали, что слово борщ, по-русски ли, по-украински ли, пишется с мягким знаком на конце? Эта гипотеза не кажется столь уж невероятной, если обратить внимание на то, что перед и в этой строчке стоит запятая: Борщь, котлеть, гарнирь – запятая – и компоть.

Почему запятая? Ведь это союз и между однородными членами предложения! Так если автор не знал этого простого правила, может, не знал и другого, про то, когда мягкий знак на конце слов после шипящих ставится, а когда нет? В существительных третьего склонения женского рода ставится, в существительных второго склонения мужского рода не ставится и так далее. Ну а если он думал, что в слове борщ мягкий знак законный, может быть, в остальных трех словах поставил его по аналогии? Это версия, так сказать, орфографическая.

Есть еще версия грамматическая. Возможно, все дело в призыве готовить 99 рублей. Повелительное наклонение готовь как раз оканчивается на этот самый мягкий знак. Ну вот, может быть, по аналогии с готовь появилось и котлеть – как бы повелительное наклонение от несуществующего глагола котлетить, гарнирь – от столь же мнимого глагола гарнирить, ну и компоть – от компотить.

Правда, с борщом опять загвоздка выходит. Если представить себе глагол борщить, что, кстати, как раз нетрудно (ведь есть глагол переборщить), то в повелительном наклонении он должен быть скорее не борщь, а борщи – как переборщи. Так что тоже хоть и получается, но с натяжкой.

А вот версия культурно-историческая. Возможно, у автора были отдаленные воспоминания о том, что вроде по старой орфографии на конце слов писали что-то еще такое лишнее. Ну, там, мягкий знак или твердый – это уже детали. Некоторые, между прочим, думают, что на конце слов писали ять.

Но ведь что-то же они имели в виду! Так что же? Впрочем, если цель рекламы состоит в привлечении внимания, то в моем случае она достигнута. Мое внимание этому кафе было обеспечено. Правда, комплексный обед я так и не попробовала.