Текст книги "Жду, надеюсь, люблю..."

Глава 15

На первом этаже научного клуба продавались книги. В основном Блаватской. Слава молча отметил это. Без комментариев.

Началась лекция. Вышел нарочито интеллигентного, эстетского вида мужчина. Русая аккуратная стрижка, безупречный костюмчик. Небольшой, подтянутый дяденька. С легким пафосом второсортного актера повел речь о таинственной Атлантиде. Рассказал о раскопках, данные которых ошеломили людей и остались загадками. Раскопки эти велись в Африке, в Северной Америке, в Австралии, на Русском Севере и в Патагонии. Результаты были разные, но они до сих пор не до конца прояснены современной наукой.

– Следовательно, – изящно, с искусством хорошего софиста, заключил русоголовый, – мы понимаем, что все эти раскопки относятся к одной и той же неведомой нам земле и свидетельствуют об одной мощной древней культуре. Елена Петровна Блаватская, побывав на Востоке и семь лет набираясь там самого высшего опыта восточной духовности, пришла к выводу о наличии у человечества протокультуры. Надписи, которые она видела там в подземных храмах, свидетельствуют о том же.

Далее начался рассказ о протокультуре. По мнению докладчика, человечество существовало не пять тысяч лет, не десять тысяч и даже не двадцать, а тысяч пятьсот. Атлантида возникла именно в те далекие времена. Или миллион лет назад. Но это версия. Вполне возможно, что дело ограничивается одним миллионом.

Далее речь снова пошла об открытиях Блаватской, которую лектор постоянно называл уважительно по имени-отчеству.

В перерыве все вышли в коридор. И Слава обрадовался – у всех лица не менее скептичны, чем у него. Рита выступила первой:

– Это интересно. Назвать разные по результатам раскопки на нескольких разных континентах – и тут же сделать вывод, что это доказательство одной земли и одной и той же культуры…

– А что это за организация? – спросил кто-то.

– Ничего плохого про них сказать не могу, – пропела Рита с отчетливой иронией в голосе. – Помогают детским домам, приютам, интернатам. Люди интеллигентные, демократично настроенные. Всегда готовы вежливо с тобой говорить. Но у них свои собственные идеи, которые они всем слишком стараются доказать. А завтра мы едем в Кострому протестовать против открытия там мечети.

Слава опять удивился, но промолчал. Мешать другим конфессиям…

После перерыва русоголовый начал перечислять версии о протокультуре. Те самые будды, которых взорвали талибы… Вероятно, они и изображали представителей различных человеческих рас, появившихся десятки тысяч лет назад. В натуральную величину. Первый будда был высотой в полтора метра. Второй – в два. Третий – в четыре. Четвертый – в десять. И пятый – в двадцать.

А еще есть версия, что миллион лет назад на земле последовательно сменилось несколько человеческих рас, у которых прибавлялось по одному чувству. И так дошло до нас – людей с пятью чувствами. Самые первые люди имели только одно осязание. Вторая раса обзавелась и обонянием. Третья овладела и слухом. Четвертая – прозрела. И наконец, пятая сумела различать еду на вкус. Докладчик снова сослался на Елену Петровну и ее опыт духовного общения.

– Конечно, – добавил он, – существует версия о пяти тысячах лет существования человечества. Но скорее ее просто взяла на вооружение христианская цивилизация. Христианство дало мощное духовное движение человечеству, но нельзя забывать и о том, сколько людей сожгли на кострах католики! Итак, – подытожил докладчик, – мы видим: Атлантида была! Новые раскопки принесут нам еще немало интересного. Атланты достигли такой высоты в общении с духовными силами, что строили летательные аппараты вроде дирижаблей и корабли крупнее современных крейсеров. По поводу падения Атлантиды тоже бытует две гипотезы. Могло произойти разделение. Белые маги, обращавшиеся к силам света, столкнулись с заговором черных магов, несущих зло. Это столкновение привело к великой войне, разразившейся на магическом уровне. И возможно, тогда уже подошли к изобретению атомной энергии, что привело к катастрофе всего материка. Вероятно, у науки есть определенный предел, за который не стоит заглядывать. Но атланты туда заглянули. Видимо, тема атомной энергии – одна из пограничных тем науки. Не случайно академик Сахаров в конце жизни даже жалел, что связался с атомной отраслью. По данным Елены Петровны видно: атланты умели получать электричество и делать сложные полостные операции без ножей.

Иван покосился на брата. Слава сделал вид, что не заметил вопросительного взгляда.

– А теперь я вас шокирую, – заявил докладчик. – Дело в том, что египетские пирамиды – на самом деле не египетские гробницы. Откуда вывод, что пирамиды – гробницы? В них не нашли мумий. Ни одной. Там обнаружили лишь три надписи: «Хуфу», «Микерин» и «Хефрен». По этим надписям – одна из которых нанесена краской! – сделали вывод, что это имена фараонов, похороненных в пирамидах. Так вот, пирамиды – это сооружения атлантов! И они куда старше Древнего Египта, это однозначно. Ясно по следам отложений и впечатавшемуся следу раковины в одной из пирамид: когда-то там было море. Да, пирамиды стояли на дне моря! Потом оно отступило, и образовался Египет. И вообще, как строили пирамиды? Ведь до сих пор это непонятно. Высказывали даже совершенно нелепое мнение: якобы заливали раствором, все твердело, а затем поднимались выше… Атланты, судя по всему, так владели мистической энергией, что могли без помощи рук, телекинезом, поднимать в воздух каменные блоки весом двадцать тонн каждый. Вот так и построили пирамиды! Это были их накопители особой энергии. Ведь нам известны случаи телекинеза. Почему же не предположить, что цивилизация атлантов, достигшая вершин магии, не овладела телекинезом до такой степени? Обратимся вновь к заметкам о протокультуре Елены Петровны…

В конце лекции, как обычно, начались вопросы. Спрашивали вначале о пустяках, насчет Гималайской экспедиции… Потом вдруг встала незнакомая девушка:

– А откуда данные, что мир существует только пять тысяч лет?

– Это у христиан надо спросить, – ответил докладчик. – У них принят подобный отсчет.

Тэк-с, более чем красноречиво. Легкая изящная ирония и ответ, свидетельствующий напрямую: лектор – не христианин и нарочито таковым себя не считает. Посему и подробностями христианского учения никогда не интересовался, в отличие от хорошо знакомой ему теософии.

Слава встал:

– По сути, все ваши доказательства строились на данных Блаватской. А откуда она сама взяла эти данные?

Шокированное молчание вокруг. Иван смотрел на брата с особым выражением лица. «Ну, ты и дал! Это же надо – столь бесцеремонно, прямой удар в голову и сразу в нокаут! Только ты у нас так мог, мы бы не решились…»

Удар был сугубо джентльменский, без всякого хамства. Крайне вежливо, просто и ясно, но докладчик как-то расплющился. Разом и полностью. Чего никто не ожидал.

Усилием воли русоголовый снова нарисовал обычную мягкую и интеллигентную улыбку. Скромно улыбнулся.

– Я, конечно, понимаю, что с данными Елены Петровны можно спорить, как со всякими другими. Безусловно. Но она много изучала древнюю историю. И лишь после этого поехала на Восток, где семь лет, в постоянном духовном опыте, прожила в пещерах, изучала диакритику и, получив несколько степеней посвящения, сумела услышать духовные сущности, открывшие ей многие тайны. Их не сумел постичь до нее никто! Вот откуда ее сведения. А уж вы сами относитесь к ним как хотите – это дело ваше.

– Ну как тебе? – спросил Иван брата уже на улице.

– Я ожидал нечто более научное и объективное. А тут… Человек выдал свою собственную оригинальную теорию, в которую верит. Но не больше того.

Ванька кивнул не слишком убежденно.

– Особенно меня умилила потрясность выводов, от которых докладчик спокойно и смело, даже нагло отталкивался: «Итак, только что мы с вами узнали, что Атлантида была. Уже зная это, мы…» – насмешливо продолжил Слава и замолчал.

А почему Иван так легко одет? Сегодня как раз прохладно.

В ответ на вопрос брат захохотал. Видимо, об этом его спрашивали нередко.

– Да я так устроен, что мне практически не нужна очень теплая одежда – не мерзну!

– Ты просто второй Порфирий Иванов. Тот, правда, вообще в одних семейных трусах ходил.

– Ну-у, есть все-таки приличие! – развел руками Ванька.

И снова в каждой реплике – вызов и поза. Слава этот вызов принял.

– Вантос, а почему тебя били? Я вот в старших классах жил как самый обыкновенный, нормальный подросток – пил водку, устраивал драки, беспредельничал на улице…

– Это – жизнь самого обыкновенного подростка? – иронически пропел Ванька.

Слава вопрос проигнорировал.

– А сейчас я люблю хорошую компанию, хороших людей, хорошее пиво. Если чуток посерьезнее – то постепенно постигаю такие понятия, как православие и любовь к России. А ты предпочитаешь от жизни прятаться по-страусиному. Не хочешь ее знать, изучать, боишься ее и от нее уходишь. У меня после того подземного перехода стал работать блок защиты. И не только от людей, но и от самого себя. Тот отрицательный опыт изменил меня… Здорово изменил. И теперь если я начинаю перепивать свою норму, то сразу это чувствую. Как будто внутри меня загорается сигнал об опасности. И я больше не пью.

– Это очень удачно, что он у тебя работает, – ехидно пробормотал Ванька. – А вот у Рубцова, у Шукшина и у Есенина не работал, увы, такой важный блок!

Славку снова злоба за горло взяла. Кто кого провоцирует – брат Славу или он сам его? А потом сообразил: да оба друг друга – круг замкнулся. Иначе и быть не может. Не может, господа…

Брат, растянув сладко-резиновую улыбку до ушей и свысока посмеиваясь, посоветовал, как мудрый наставник:

– Да не злись ты, не злись!

Слава сдержался с трудом. И вновь попытался объясниться:

– Я столько ошибок понаделал… На диване валялся весь первый курс института. После того перехода… Был либо на занятиях, либо дома. Никуда больше не ходил, а дома весь день лежал, читая книги. Прерывался лишь на еду.

– Тяжелая жизнь! – презрительно засмеялся Иван, осуждающе покрутив головой. – И чего зря диван душить? Я вот хочу в бассейн ходить. Буду каждый день с утра плавать!

Какой-то маньяк в отношении спорта… Или это – сублимация своего рода, только не по части либидо, а по части неудовлетворенного желания выпить?

– Но иногда экстрим творил, – ударился в воспоминания Слава. – Как-то мы с одной девицей голышом купались.

Люся, предводительница всех оголодавших по женскому телу парней…

Иван сделал козью морду, но довольно весело.

– Ну, потом мы с ней разошлись…

– Почему? – тотчас спросил брат.

– Она порочной оказалась. А попросту – шлюха. Хотя девка славная. Но похождения у нас были еще те… Кстати, в Домжуре, которым ты интересовался, мы с ней однажды водку пили. Она захмелела, в снег потом падала, а я ее поднимал.

– А чего вы в Домжуре делали?

– В ресторане сидели, ясен пень.

– Просто так? Странный вопрос…

– Ты никогда с девушками в ресторан не ходил?

– Не-ет, – протянул брат.

Тэк-с… Впрочем, Слава так и предполагал. И вдруг Иван начал речь:

– Когда я стал с тобой общаться, я о тебе не так подумал. Не думал, что ты – человек, любящий выпить и способный на такие похождения, о которых ты уже рассказывал и сейчас вот тоже… Я считал тебя совсем другим.

– Ну, – развел Слава руками, – наши представления о людях часто абсолютно неверны. И это нормально, не грузись!

Ванька неопределенно хмыкнул. Резиново улыбнулся.

– А почему, Вантос, ты никогда девушек не водил в ресторан?

Колись дальше, братец… Осторожно будем тебя раскалывать.

– Да просто у меня с ними как-то иначе выходило, – нехотя промямлил он. – Так жизнь повернулась, наверное… Потому меня твой рассказ удивил.

Нет, опять ничего не поймешь. И вот по части девушек… Или Ванька девственник? Нераспатроненный? Потому и странно себя ведет, и о девицах непонятно говорит?

Например, как-то Слава сказал брату, что забегал в одну редакцию, а там вокруг – красивые женские лица и пышные тела. И Ванька в бешенстве брякнул:

– Ты неисправим!

Ну, о вкусах, господа, не спорят. Почему его бесило, что Славе пухлые нравятся? Загадка… В другой раз Слава продекламировал:

– «Как много девушек хороших… Как много ласковых имен…»

А Иван в ответ с непонятным выражением вздохнул и важно произнес:

– Но ни одна из них не может!.. Звучало грязновато. Слава очень удивился.

– Так ведь «лишь одно из них тревожит…».

– Без девушек обойтись несложно, – хмуро отозвался Ванька.

Ну да, наверное… А нужно ли?

– Я вообще о другом говорил: о том, что влюбленность творить помогает, жить, дышать… Это хорошее чувство.

– Девушек можно заменить кошками, – внезапно заявил Иван. – Кошка в доме – и больше ничего не надо!

И опять Слава нехорошо изумился. Будь сказано это весело, в шутку, – он бы сам поддакнул и в ответ посмеялся. Но сказано было серьезно. Словно стоит перед Иваном огромная задача – без девушек обойтись. И есть проблема, о которой он молчит. Слава это давно чуял. Брат никогда никого из своих клубных девушек не целовал и не обнимал. А Славка, наоборот, – постоянно чмокал да обвивал за талии. И это жить не мешало, а только, наоборот, взбадривало.

Да, пока они друг друга не поняли – Ванька упорно не желал идти навстречу. Слава ему почти все уже о себе выложил… Братья – близкие люди по недоразумению… А это часто бывает. Бедная мама…

Братья оказались несовместимыми. Да, Слава не ихний. Совсем не такой, какие клубятся вокруг Ваньки. А что тут ужасного? Но на нудистский пляж не ходят в плавках – вот и все. Впрочем, не надо судить других… А сам Славка не странный? А вокруг нет людей со своими тараканами в голове?

Понятие «не наш» – очень тонкое, его трудно рационально объяснить, в этом вся фишка. Но ощущение однозначно: наш человек или нет, вписывается в компанию или совершенно чужой там. И его чуждость никак не связана с какими-то отталкивающими чертами, со сквозящей в человеке скользкостью, прорывающейся на волю. Нет-нет, усё вроде абсолютно нормально, но видно: он здесь не к месту, и рядом с ним другие не будут раскрепощены и адекватны. И ничего не поделаешь с этим отторжением, увы…

Да ну, брось, сказал себе Славка. Не будь мнительным… И не надо никого провоцировать. Нужно быть предельно осторожным.

Слава вспомнил наивную булочку, встретившуюся ему в Третьяковке. Они ведь даже телефонами тогда обменялись… Куда она провалилась, эта кареглазая?… Слава порылся в своей хаотичной телефонной книжке и нашел телефон Лены. И позвонил.

Она его сразу вспомнила и обрадовалась.

– Ты почему в клуб не ходишь? – напрямик спросил Слава.

Лена помялась:

– Да сессия была… Дела всякие…

– А ты этот клуб хорошо знаешь? Она вновь помолчала.

– Знаю…

– Тогда ответь мне на один вопрос. Вроде там ребята нормальные, но настроенные агрессивно антиалкогольно. Почему?

Лена опять смутилась.

– Ну, просто потому, что молодые, и настрой у них – на здоровый образ жизни, на чистоту…

– Молодые люди бывают разные, – возразил Слава.

– Да, но все-таки современный молодой человек ориентируется на спорт…

– С одной стороны – да, ас другой – он и бутылочку пива любит в руке держать. Одно другому не мешает.

– Ну, это рекламный образ, – пробурчала Лена. – А парень, который подал идею этого клуба и основал его, не пил. Отсюда традиции клуба. Наш клуб – это не просто тусовка. Он особый. Ты читал манифест о его целях и задачах? В институте висит на стенде.

– Нет, не читал. Не вникал. Ходил как вольнослушатель. Я вообще человек независимый – приду, посмотрю, уйду. Но как-нибудь прочту.

– Наверное, ты думаешь, там слова общие, официозные и не особо интересные, в манифесте? – догадалась Лена.

– Да, и это тоже. Ясен пень.

– Ан нет. Там принципы изложены: клуб для духовного развития, для самосовершенствования. И туда надо приходить в особом настроении, чистым, готовым к интеллектуальным дискуссиям. Идея этого клуба далека от любого кафе, где говорят обо всем, о чем угодно. Это тебе не клуб танцев или клуб по интересам вроде тусовки рыболовов или охотников. У нас все ориентированы на чистоту, на романтику, – продолжала бубнить Лена. – Поэтому не могут приносить выпивку. Она провоцирует плотские желания. Обычно сексуальная раскрепощенность там, где вино и водка. Есть, конечно, тусовки, где выпивка непреложна, – это богема. Но наш клуб – не богемная среда.

– Ну, тут с тобой я кое в чем не согласен, – отозвался Слава. – Во-первых, алкогольная романтика своего рода тоже закономерна. Во-вторых, обычно выпивоха – не развратник, а развратник – не пьяница. Либо одно, либо другое. И вообще, этот тезис о всеобщем падении нравов… Некоторым людям словно нравится его доказывать. Многие убеждены, что нравы сейчас – ниже плинтуса. Однако если обратиться к реальной жизни… Тот, кто учился в школе в шестидесятые годы, рассказывает о жизни старших классов, и у бывших школьников девяностых годов глаза лезут на лоб. Неслучаен и Остин Пауэрс – персонаж, намекающий на шестидесятые и утверждающий, что теперь его бы отвергли. Так оно и есть. И не важно, что он «не наш». Все-таки сейчас дети столь зверски не измываются друг над другом, как было раньше.

Славе иногда становилось обидно за своих сверстников. Он анализировал собственный класс. Возможно, там были девушки, потерявшие девственность до брака. Но не больше трех-четырех. Да и то – девицы особые: взрослее других и держались особняком, себе на уме. И их только подозревали, никаких слухов не ходило. Из парней лишь один сошелся с женщиной до выпуска, и один – тотчас после окончания школы. Этот второй – как раз Славка. В параллельном классе – примерно то же самое.

Слава общался и с современными подростками. Видел разных – толкиенистов, пиворезов, исследователей заброшенных чердаков… Но по многим признакам замечал: большинство из них – девственники. И что девушки так запросто ложатся в постель… Нет такого, господа! Вот как хотите – нету! Есть, конечно, проститутки. Есть те, кто рано что-то испытал, но нет у молодых людей такого паскудного, животного отношения к сексу, какое иногда им хотят навязать некоторые газетенки. Они смакуют два мифа – у нас все ужасно (этим мифом грешат некоторые чересчур патриотические газеты) и у нас все замечательно, а сволочи патриоты хотят все замечательное у нас отнять, караул! (это миф либеральных газет).

Славе казалось, что не так уж все плохо. Все равно, так или иначе, есть у человека некий барьер, который мало кто переходит, срываясь в настоящий грех. Славка смотрел на свой бывший класс и радовался: уже почти у всех дети, у кого-то – двое. И пусть и дальше так будет!

Правда, существует и другая категория… Потребители «Птюча» и живущие по понятиям. Но о таких ни один нормальный человек даже говорить не станет. А нормальных людей среди молодых все-таки больше. И мир покупающих проституток, занимающихся групповым сексом и ширяющихся мажоров – мир по другую сторону стены. Но тех, кто любит Россию, больше, чем либеральной молодежи, откровенно называющей Россию «вонючей» и удивляющейся, как остальные идиоты не понимают, что надо любить лишь Америку – цивилизованную страну. Все больше молодых в церкви…

– Знаешь, – сказал Слава Лене, – молодые часто бросают вызов, а старшее поколение упрекает их в разнузданности. Вот мы так не жили, такого не делали!

– Верно, – согласилась она. – Но у молодых и вызов – романтичный! А когда мораль старшего поколения ханжеская, когда они говорят одно, а делают другое, то начинается конфликт отцов и детей. Если «дети» чище и видят, что «отцы» по сути своей аморальны, они и бросают вызов. Его провоцирует ложь старших. А в тех семьях, где старшее поколение живет честно, там и молодые не будут протестовать, а правду переймут. Молодые могут немало напортачить, но все равно они ищут романтику, идеал, они вообще любят искать. А с возрастом человек грубеет, становится циничнее, приземленнее, прагматичнее. И больше себе позволяет.

– Сложный вопрос… Щекотливый, – принялся рассуждать Слава. – Словно две правды. С одной стороны, тезис как общее место: «молодые себе та-акое позволяют!», с другой – противоположное общее место: «с возрастом душа грубеет и становится циничнее». Еще Тургенев от общих и противоположных общих мест остерегал…

– Патриотизм – тоже вопрос сложный, – сказала Лена. – Одно время даже слово «патриот» считали ругательным. Поэтому мы с одной моей подружкой начали вдруг думать: а патриотки ли мы? И решили, что да – мы любим Россию и хотим работать для нее. Но тогда казалось: если ты «патриот», значит, зюгановец, мракобес и что-то такое этакое… И мы с ней никак не могли определить, кто мы такие – патриоты и в то же время нормальные люди, а не коммуняки откровенные или что-то подобное…

– Да, понимаю, – сказал Слава. – И насчет Запада… Я русский человек, но больше люблю читать западную литературу. Нравится. А сколько сейчас чернухи пишут! Возьмем Сорокина. Многих шокирует, что находятся люди, сочиняющие о нем хвалебные статьи. А чему тут удивляться? Эти люди в свое время писали о том, что зима пройдет, наступит лето, спасибо партии за это, а теперь – заметки про Сорокина. То есть они лгали раньше, зная, что врут, так что же могло помешать им позже просто заменить одну ложь на другую? Никаких принципов и морали у таких товарищей как не было изначально, так нет и теперь. Эдуард Лимонов не понимает самой примитивной вещи. Установись именно такая власть, за которую он постоянно ратует, то она без всяких судов моментально расстреляла бы без сожаления его первого. Написал роман на одном мате и про сплошные извращения, и после этого борется за восстановление справедливости через бескомпромиссную диктатуру! Вывод напрашивается сам собой… Стоит только подумать. Лена согласилась:

– Ты абсолютно прав. Но я чернухи не читаю. Я ее не касаюсь, не знаю и знать не хочу – лучше свое время тратить на другое. Но у тебя такая интонация…

– Глобальная насмешливость и сочетание юмора с некоторой циничностью?

– В точку! – сказала Лена.

– Ну, это часть моей натуры, ясен пень. Я несколько хомо циникус. В глубине души верю в добро, в порядочность и ими дорожу. Но оболочка ироничная. Наверное, для защиты, чтобы близко к сердцу все не принимать, – иначе жить трудно. Говорят, самый легкий характер у циников, а самый невыносимый – у идеалистов. Лена засмеялась.

– А ты действительно наш клуб не поймешь. И он тебя тоже. Тут уж вряд ли что-то сделаешь, не в упрек тебе и не в упрек нам, но мы – слишком разные по жизненному опыту и по мировосприятию.

Это Слава уже давно понял…

– Усё ясно. И про мораль, и про идеалы… И я не умею жить в коллективе, – признался Слава. – Потому что не переношу чужого лидерства – прихожу в ярость. И никакие клубы не по мне.

– Значит, ты любишь лидировать?

– Нет, – усмехнулся Слава. – Фишка в том, что и лидировать мне не по сердцу. Я люблю, когда мы с другом или подругой на равных. Независимы, но нам интересно вместе.

– Это трудно. Обычно в дружбе один невольно становится ведущим, а второй – ведомым. – Лена опять помолчала. – А зачем ты мне позвонил?

– Как зачем? Хотел пообщаться!

И снова Лена забубнила, что не любит «просто так», не признает варианта «поговорить обо всем и о чем угодно», «поговорить за жизнь». С ней надо беседовать лишь на определенную тему, для каких-то выводов и решения задач.

– Очень ты рациональна, – заметил Слава. – Странно… Я когда-то сам себя считал рационалистом. Но я со всеми общаюсь иначе – звоню и болтаю… Ладно, прости меня…

– И ты меня прости.

– Я хочу тебе показать мой любимый мост, – сказал он Лене.

И они отправились туда вечером. Город слабо моргал огнями над черной ленивой стылой рекой. Темные башни-элитки готовились проткнуть небо. Оно смеялось над ними.

– Почему она вообще река? – вслух задумался Слава. – Стоячая вода, никакого движения…

Лена не ответила. Смотрела вокруг. Кареглазая булочка… Потом улыбнулась.

– Ты меня пригласил сюда, чтобы еще что-нибудь узнать о брате?

Тэк-с… Какая проницательность… Прозорливая девочка…

– Прости… Но побыть с тобой наедине – тоже занятие приятное.

– Он, как и весь наш клуб, живет по принципам Муна, – сказала Лена. – Что здесь непонятного?

– Что это за Муна такая? – спросил Слава простодушно-иронично и действительно с интересом, мало что понимая, но подумывая о каком-то очередном восточном извращении.

– Ты не знаешь о Муне? – почему-то удивилась Лена. – О Сан Мен Муне? Оканчиваешь ИСАА – и не знаешь?!

– Это мы не проходили…

Слава на минуту задумался. Что-то вроде знакомое, слышанное краем уха… Мун, Мун… А-а-а! Или нет – это не то?… Да неужели?… Тэк-с…

И осторожно отозвался:

– Вроде есть такая секта мунистов… Но я не уверен, что ты ее имела в виду.

Лена удивилась еще больше:

– Я именно ее имела в виду.

– Погоди, погоди… – пробормотал Слава. – Так что… они имеют какое-то отношение к му-нистам?!

– Ну, «имеют отношение» – слишком мягко сказано, – спокойно и твердо ответила Лена.

Вот это да! Ну, такого у Славы даже в мыслях не было…

– Неужели ты об этом не знал?

– Нет.

Лена помолчала. Она казалась ошеломленной. Город рассеянно подсвечивал издали, громадный и равнодушный. Бетонно-каменный город, каким он и должен быть.

– И про своего брата тоже не знал?

Нет, сегодня отдохнуть от информации, близкой к сенсационной, явно не удастся…

– А что… он… тоже? – выдавил Слава, плохо командуя своим языком.

– Так тебе о нем ничего не известно?!

– Нет, – честно сказал Слава. – Ну, подумай сама! Разве я стал бы к тебе приставать с этими вопросами, если бы знал на них ответы? У меня других дел полно…

Лена смахнула волосы со лба.

– Подожди… Но ведь ты знаешь, что Ваня не пьет ни грамма?

Слава кивнул.

– И тебе не казалось это странным?

– Еще как казалось!

– А про других?

– Тоже!

– И ты не пытался им задавать вопросы на эту тему?

– Сто пятьдесят раз! Да я и тебе их задавал! А ты плела насчет идеалов клуба!

Лена немного смутилась:

– Ну… Вообще-то это правда, насчет идеалов… Я ведь решила, что ты меня немного дурачишь. Проверяешь, наверное, свою информацию. Я не очень поняла причину твоего звонка, запуталась. А что тебе отвечал Иван?

– Вантос постоянно твердил, что чуть не упал в пьяном виде на штырь и с тех пор боится пить…

Лена усмехнулась. Всех эта легенда про штырь смущала…

– А другие очень хорошо изворачивались, но изворачивались упорно. То в шутку, то всерьез. Говорили, что выпивка не вписывается в уклад компании, что пробовали брать бутылки, но как-то это не ихнее занятие на поверку оказалось…

Лена вновь усмехнулась.

– А почему ты так удивлена?

– Странно все это… Что брат тебе не открылся, что ты так долго общался с клубом и до сих пор не в курсе его основ…

– Они даже сами инициативу дружбы проявляют, – сказал Слава.

– Еще страннее… Потому что если они принимают в свою тусовку нового человека, то заранее рассказывают ему, кто они, и спрашивают, готов он стать мунистом или нет.

– Но мне никто не сказал ни слова! Лена смотрела подозрительно.

– Это абсолютно нетипично… Они сами выходят на разговор, и гораздо раньше, чем через полгода. А с тобой вообще не вышли… Это полное исключение из их правил, уж я-то знаю. А что тебе известно о мунистах?

Слава познакомился с ними еще в десятом классе.

Тогда в Россию как раз потянулись все эти миссионеры с Запада. Приехали и в Славину школу и стали приглашать детей к себе. Школьники ездили в мунистские общежития, где слушали рассказы о вере мунистов и участвовали в ролевых играх. Но Слава не ездил – болел.

Еще про мунистов он слышал на проповеди в храме. Батюшка говорил, что, попадая в эту секту, человек даже отказывается от собственного имени – принимает не русское, а англоязычное.

– Ну, не это главное в их принципах, – заметила Лена. – А все-таки непонятно, почему они тебе ничего не сказали… – Она снова не верила ему. – Вообще, они хорошо умеют скрывать и скрываться. Вплоть до того, что нигде себя не называют мунистами. Слово «мунист» они не любят, обычно так их называют другие люди, а у них это слово имеет грубоватый оттенок. Они даже о своей якобы религиозной направленности не говорят до последнего. И представляют себя как движение объединения. Еще они постоянно играют в мафию.

Одноклассники рассказывали Славе – мунисты выступили как, в общем, христианская религия, только реформированная, с поправками, нового типа. Что было там жестко – так это полный запрет на флирт и кокетство. Девушек и юношей сразу разделили, и они жили на разных половинах гостиницы. Было строго – никаких вольностей, даже самых невинных, ни с чьей стороны. Мунисты учили: «В браке половой жизнью можно наслаждаться в свое удовольствие. Но вне брака она – грех». Еще они внесли такую поправочку: у Бога есть и мужское и женское начало.

Потом началась ролевая игра. Разыграли сюжет Книги Бытия, но чуть-чуть по-своему. Роль Бога играли парень и девушка – то есть две божественные природы в одном. А еще школьники изображали животных, живущих в райском саду с Адамом и Евой: лису, зайца… А один сыграл роль Люцифера, искусившего Адама и Еву.

По Славиным представлениям, понятие «сектант» было равнозначно понятию «отморозок». Слово «секта» у него ассоциировалось с погромами на кладбищах, принесением в жертву кошек и грудных младенцев, питием крови и прочими гадостями, от которых у нормального человека волосы дыбятся. Или стояло рядом с наркотиками, трансами, зомбированием, юродством Порфирия Иванова. Поэтому вопрос о том, может ли Слава даже не находиться в секте, а просто общаться с сектантом, – не стоял. Тут и ответа не требовалось, как для аксиомы.

Но Слава никак не мог понять, как он, вроде стреляный воробей, немало в жизни повидавший, столько времени ходил-бродил рядом с такой серьезной сектой, как мунисты, куда втянули его родного младшего брата, и только сейчас вдруг, совсем случайно и неожиданно, открыл эту тайну?!