Текст книги "Главный приз"

Глава 20

Виктор третий раз перечитывал письмо доктора Олега, снова и снова возвращаясь к тем местам, которые хотя бы косвенно, хотя бы намеком могли рассказать что-нибудь о Юлии. Конечно, доктор Олег прямо о Юлии никогда ничего не писал. Да и Виктор в своих письмах доктору Олегу никогда ничего о Юлии прямо не спрашивал. Он еще тогда, в первый день своего приезда в Хорусь, совершенно отчетливо понял, что доктор Олег предан Юлии целиком и полностью, безоговорочно и бесповоротно. А вот влюблен ли доктор Олег в Юлию – этого он не понял. Может быть, потому, что доктор Олег так откровенно восхищался Юлией, так бесхитростно радовался при каждой встрече с ней, так ловил каждое ее слово… Он был похож не на влюбленного, а скорее на любящего родителя, пребывающего в перманентном восхищении от своего необыкновенного чада. Или, наоборот, на ласкового ребенка, для которого его мама – свет в окне… Странное отношение. Так к Юлии относился Валентин Владимирович. В Хоруси отец Юлии был до того не похож на себя воронежского, домашнего, что Виктор до сих пор понять не мог, в чем тут дело. Чуть-чуть прояснила мама Нина, при Викторе вскользь поинтересовавшись у отца Юлии, как там его бабы, все скандалят? И Валерия в третий раз замуж пойдет или, может, наконец на какую-никакую работу устроится? Виктор чуть уши не прижал, ожидая реакции грозного генерала, но тот только хмыкнул и отмахнулся:

– А бог с ними, мама Нина. Сюда я их не допущу, вы не волнуйтесь. А дома я сам с ними справлюсь.

– Ты почаще к нам приезжай, – попросила мама Нина ласково. – И сам отдохнешь, и дочку порадуешь. Вон как она тебя встречает – прямо до неба скачет. Скучает она без тебя.

– Так и я скучаю. – Валентин Владимирович вздохнул горестно и протяжно. – Мама Нина, я ведь так и не привык, что Юлия отдельно живет. Умом понимаю, что здесь ей лучше, а сердце ноет… Это теперь уже не пройдет, да?

– В отпуск к нам приезжай, – посоветовала мама Нина. – На весь месяц. Нечего тебе в санаториях делать. А здесь мы так-то хорошо поживем… Юльке праздник на целый месяц. Приезжай.

– Спасибо, – растроганно ответил грозный генерал. – Я приеду. Спасибо.

Да и все там было не так, как ожидал увидеть Виктор. И сама эта забытая богом деревня оказалась не такой, какой он ее себе представлял. И этот странный интернат – совершенно не такой, каким должен быть. Совершенно не похож на те, какие он видел раньше. Вообще ни на что не похож. А дети в этом интернате… Он ко всему был готов. Он много чего повидал за пять лет практики и у себя в больнице, и в лондонской клинике, и в Катькином диспансере, и во многих подобных заведениях.

В Хоруси – ничего похожего. Во-первых, практически здоровые дети там живут вместе с явно больными. Это обстоятельство его до такой степени потрясло, что он откровенно высказал доктору Олегу свое, мягко говоря, недоумение: черт побери, вы тут что, свихнулись все? Вот у этого и у этого – у них же диагноз на лбу написан! А они вместе с нормальными живут, и едят, и спят, и гуляют, и даже в школе занимаются!

– Да. – Доктор Олег озабоченно нахмурил желтые бровки, хлопнул желтыми ресницами и запустил пятерню в желтые лохмы. – Действительно, безобразие. Никаких условий. И что делать – просто ума не приложу. Но вот что интересно, ты заметь… У нас здоровые не становятся больными. А больные, между прочим, выздоравливают. Ты чего глаза таращишь? Ты на меня глаза не таращь, пойдем, я тебе покажу кой-чего…

И они до позднего вечера просидели с доктором Олегом в его кабинетике, перелистывая истории болезни и разговаривая. Говорил, собственно, доктор Олег, а Виктор жадно и немного недоверчиво слушал, время от времени задавая вопросы. Очень интересная картина вырисовывалась. Олег, конечно, несколько преувеличил, заявив, что больные выздоравливают… С другой стороны, как это еще можно назвать? Виктор видел диагнозы, с которыми некоторые дети поступали туда. Потом видел самих этих детей, проживших там по три-четыре года. И еще он видел, что они умеют делать своими руками. И еще видел, что и как они читают, как говорят, играют, поют, смеются… И еще читал их сочинения… Доктор Олег, конечно, был прав. Может быть, это простая случайность – нет, не простая, а невероятная случайность, – но все равно странно, что этим чудом до сих пор никто не заинтересовался.

– Да нет, заинтересовались, – скучно возразил Олег и брезгливо поморщился. – О нас кино снимали. Роль алкогольной интоксикации… ну, что-то в этом роде.

– Мне Юлия говорила, – вспомнил Виктор. – Я тогда всерьез как-то не все принял. И что, какой-нибудь результат был?

– Ага. – Олег вздохнул и глянул в окно. – Был результат, как же без результата. Вон та теплица – весь результат. Я с киношниками поговорил, и они нам спонсора раскрутили. На теплицу, четыре велосипеда и почти сто метров бязи. И еще крышу починили, крыша у нас над кухней текла.

– И все? – удивился Виктор. – Что же это за спонсоры такие нищие?

– Чего это прям сразу нищие? – обиделся за спонсоров доктор Олег. – Ничего не нищие. Особенно один… Крутенький такой спонсыреныш… Он затем полгода еще сюда ездил, розы Июльчику охапками возил. По сто рублей за штучку! А ты говоришь – нищие.

– Ну и? – насторожился Виктор. – Куда он через полгода делся со своими розами?

– На Валерии женился. – Доктор Олег злорадно хмыкнул. – У Июльчика сестра есть… ты бы видел! А, ты видел? Ну, она в этого крутенького вцепилась, как репей в собачий хвост. Он и женился. Через два месяца сбежал. Опять к нам ездить стал. Правда, пореже и без розочек. Посуду недавно привез. Уголь обещал. За электричество заплатил, аж за три месяца. И к Июльчику не пристает. Вполне нормальный мужик оказался.

– Во дела, – сказал Виктор растерянно. – Вы тут что, все как один герои и подвижники?

– Ага, – охотно согласился доктор Олег. – Все как один. Более или менее. А ты к Июльчику приехал?

Виктору не понравился тон, каким был задан этот вопрос. Легкомысленный какой-то тон. Да и сам вопрос не понравился. Интересно, какого ответа ждет от него доктор Олег?

– Нет, – твердо ответил Виктор. – Я приехал не к Юлии. Я приехал за ней.

Доктор Олег смотрел на него спокойно, доброжелательно, хлопал желтыми ресницами, наконец, с сочувствием сказал:

– Не повезло…

Виктор тогда не понял, что доктор Олег имеет в виду. Кому не повезло – интернату? Доктору Олегу? Юлии? Или самому Виктору?

На второй день своего гостевания в Хоруси Виктор уже точно знал, что не повезло ему самому. Он наблюдал, как Юлия живет: ходит по саду с Машкой на руках, или по интернату – в окружений детей, или возится в огороде, на кухне, в этой их швейной мастерской, или говорит с мамой Ниной, или играет в шахматы с отцом, или держит за шею козу Матильду, пока доктор Олег пытается ее подоить, или помогает какой-то пожилой нянечке гладить постельное белье… Здесь и она была совершенно другой, не той, которую он запомнил по круизу. Здесь в ней не было и тени той мрачноватой отчужденности, этакой холодной надменности, на которую с размаху налетал каждый уж очень сильно разбежавшийся. Здесь она была веселая, смешливая, энергичная, открытая, как ребенок, спокойно уверенная в себе, как очень сильный взрослый человек. Здесь она была счастливая. И в золотых ободках вокруг зрачков плясали отсветы этого счастья.

А он был ни при чем.

Она просто не может оставить маму Нину, утешал он себя. Она любит маму Нину, а та действительно уже старенькая, да и болеет, ему доктор Олег все о ее сердце рассказал. Если бы не мама Нина – Юлия, возможно, согласилась бы уехать из Хоруси. Все-таки Лондон… Но какой-то малоизученной частью спинного мозга Виктор все же смутно понимал, что все не так просто, и вообще – все не так… Она там очевидно и откровенно счастлива. А он ни при чем. Вот и все.

Вот и все? Если это все, ему совершенно не интересно жить дальше, вот что он понял. Если Виктор ни при чем в Хоруси, тогда он нигде и никогда не будет «при чем»… Сколько раз, перечитывая письма доктора Олега, в которых тот невыносимо подробно излагал свои наблюдения особо интересных случаев, Виктор внезапно вспоминал самые значительные эпизоды из своей нынешней практики: на прошлой неделе доверили пять строк в историю болезни записать. Под диктовку. А месяц назад удалось молоточком по коленке одного больного постукать. А вчера даже посмотрел глазное дно у… коллеги. А что? Тоже дело. Хотя бы для того, чтобы не забыть, как оно выглядит, это самое глазное дно. Грамотный специалист, образованный, перспективный…

Вчера вечером звонила Катерина.

– Ты что, сдурел? – заорала она в трубку, не догадавшись хотя бы поздороваться. – Что это за фокусы еще? Я тут последние полгода каждый день рассказываю Биллу, какой ты для клиники незаменимый специалист, что за тебя двумя руками держаться надо, что новый контракт должен быть хотя бы года на три… А он мне сегодня заявляет, что ты отказался! Это что, у тебя шутки такие?!

Надо же, какой у Катерины акцент заметный, удивился Виктор. Как это он раньше не слышал? Может быть, и сам он по-русски уже с акцентом говорит?

Стараясь четко выговаривать слова и слегка утрируя ма-асковска-ае пра-аизна-ашение, Виктор спокойно ответил сестре:

– Никаких шуток. Просто я нашел работу гораздо… выгоднее.

– Что?! – взвилась Катька. – Выгоднее работу он нашел! Главным психиатром армии США, да? Личный самолет, апартаменты в Белом доме, вилла на Ривьере, да? Ты там пьяный, да?

– Нет, – стараясь не раздражаться, ответил он. И что это за привычка у Катьки такая противная – чуть что: «Ты там пьяный?» Издержки профессии, надо думать. – Я тут не пьяный, я тут совершенно трезвый. И я не буду главным психиатром армии США. Я домой возвращаюсь.

– Так, – зловеще заключила Катька. – С тобой все ясно. – И бросила трубку.

Подумать только, все ей с ним ясно. Ему самому ничего с собой не ясно, а ей, видите ли, все с ним ясно. Ясновидящая ты наша…

Телефон опять зазвенел. Виктор включил автоответчик и пошел было из комнаты, но остановился на пороге, услышав Катькин голос.

– Вить, приходи к нам завтра на обед, – совершенно спокойно и даже ласково пригласила Катька. – Чужих не будет, приходи. – Она помолчала и с легкой ехидцей добавила: – Я тут письмо от Юлии получила, с фотографиями…

Виктор метнулся к телефону, схватил трубку и торопливо закричал:

– Кать! А чего это завтра? Зачем это завтра? Я уже сегодня есть хочу. Ведь еще не поздно, нет?

– Восемь часов, – подсказала Катерина. – Пока соберешься, пока доедешь – считай, девять. Это как, не поздно обедать? Да и нет у меня сегодня ничего толкового… Хотя нет, могу спагетти приготовить. Или ризотто. Тебе чего больше хочется?

– Я через двадцать минут буду, – не слушая ее, заявил Виктор, бросил трубку и выскочил из квартиры, на ходу натягивая плащ.

А потом весь вечер он просидел у Катьки и Алана, снова и снова перечитывая письмо Юлии и почти не замечая присутствия хозяев. Он был полностью поглощен странным, новым для него, завораживающим чувством – даже скорее предчувствием – чего-то значительного, огромного, невиданного… Чего-то самого главного в его жизни. И письмо Юлии было напрямую связано с этим его предчувствием.

Хотя ничего особенного в ее письме не было. Много об интернате: микроавтобус им кто-то подарил, купили новые шторы и стулья для младших, завели еще двух коз, бабе Насте сделали операцию, очень удачно, она уже через неделю на работу выйдет. Доктор Олег сказал, что, может быть, у них будет еще один врач… Кое-что о Машке: Цыпленок растет не по дням, а по часам, болтает без умолку и лезет куда попало, даже на шкаф недавно пыталась забраться. Очень красивая девочка получается, глазки у нее будут синие, а волосики – почти золотые… О маме Нине новости не очень веселые: опять болеет, почти две недели лежала, сейчас вроде получше. Передает привет и зовет в гости…

О себе Юлия не писала ничего, но Виктор за каждым словом, выведенным четким, круглым, немножко будто детским почерком, видел ее: как она там идет в интернат по тропинке сквозь старый сад, и как вешает те новые шторы, и как радуется дареному микроавтобусу… И как сидит у постели мамы Нины, тревожно заглядывая ей в лицо. И как снимает Машку с какой-нибудь верхотуры, куда той удалось влезть. И ее бесшумные, точные, плавные движения в ритме медленного пламени, и ее балахонистые одежки – необычные, немножко странные и в то же время какие-то очень уместные…

А он ни при чем.

– Может, у нас останешься? – предложила Катерина, с непонятным выражением наблюдая за ним. – Все равно завтра выходной. Оставайся, хоть пообщаемся как следует. А то все по телефону да по телефону. Оставайся. Утром все обговорим.

Вот уж чего ему совершенно не хотелось – так это обговаривать что-нибудь с Катькой. И вообще ему незачем ничего ни с кем обговаривать. И ловить на себе внимательные взгляды Алана ему тоже не хотелось. Ему хотелось закрыться в своей квартире, отключить телефон, сесть в любимое – оно же единственное – кресло и еще раз перечитать письмо Юлии. А потом посмотреть кассету о круизе. А потом опять почитать ее письмо. А потом самому написать письмо доктору Олегу. Что он там говорил о еще одном враче для интерната? Как сказала бы Юлия: «Интересно, поподробнее, если можно…»

– Нет, я пойду, – заторопился Виктор. – Я, кажется, электричество не выключил. Да и вообще… Я письмо возьму, ладно? На время.

– Ну-ну, – задумчиво сказала Катерина и загадочно добавила неизвестно к чему: – Смотри сам, тебе жить.

…Полночи Виктор пробегал из угла в угол, время от времени включая видеомагнитофон или втыкаясь в письмо Юлии, выученное им уже наизусть. Потом все-таки лег спать, уснул, и опять ему приснилось, как Юлия накрывает на стол… Все время у него с ней какие-то гастрономические ассоциации. Вот интересно, что по этому поводу сказал бы Фрейд? Не говоря уж о девице Ленорман. И опять во сне появилась маленькая девочка, черноволосая и черноглазая, которая тихо сидела и молчала. Не Цыпленок, другая. Потому что Цыпленка он держал на руках, а та дергала его за уши и пискляво кричала:

– А-а-ах! Я тебя любу!

– И я тебя люблю, маленькая моя, – ответил ей Виктор и проснулся.

Посмотрел на часы – шесть тридцать. Рано еще. Или ничего? Генерал всегда встает ни свет ни заря. Да и разница часовых поясов. Да пока соединят. То, се… Виктор встал и пошел звонить в Воронеж.

– Привет. – Валентин Владимирович, кажется, даже не удивился. – Ты откуда? Из Лондона? Ну-ну. И как у вас там?

– Как всегда, – буркнул Виктор, с некоторым испугом ощущая дрожь где-то в солнечном сплетении. – У вас-то как?

– Метель. – Валентин Владимирович вздохнул. – Четвертый день снег не перестает. Да еще и ветер… Все дороги позаносило. Юлия хотела сегодня приехать, да не проедет, наверное. Может, я сам туда попробую. Ей что-то передать?

– Привет. – Виктор вдохнул поглубже и решился: – Вы вот что… Вы ей пока ничего не говорите, а доктору Олегу передайте… Доктора Олега попросите, чтобы он назначение второго врача там не торопил. Его еще не прислали? Ну вот… У меня контракт через две недели кончается. Дней через пятнадцать – шестнадцать я дома буду. Так у вас очень холодно, да? Форма одежды зимняя?

– Зимняя, – помолчав, ответил Валентин Владимирович. – Очень зимняя. Сегодня вообще минус двадцать четыре. А ты к нам надолго?

– Да, – твердо сказал Виктор. – Надеюсь, что надолго. Как минимум – на всю жизнь.

– Вот оно что, – опять помолчав, сказал Валентин Владимирович. – А почему Юлии ничего не говорить?

– Не надо, – заторопился Виктор. – Я же ничего не знаю… То есть…

Он замолчал, совершенно не представляя, как можно объяснить отцу Юлии, что он, Виктор, наверное, ее обидел, а если и не обидел, то все равно не понял о ней ничего вовремя, это то же самое, и теперь кто его знает, как все получится… Боится он. Ну вот как можно все это объяснить?

– Дело даже не в Юлии… – Господи, что он такое врет? – Вернее, дело не только в Юлии. В общем, я хочу там работать. Что бы она ни решила. В любом случае.

– Ну-ну, – неопределенно откликнулся Валентин Владимирович и вдруг заявил со смешливыми нотками в голосе: – Валерия-то наша с ума сойдет. Учти, ты ей враг номер один будешь.

– Это я переживу как-нибудь, – тоже вдруг развеселился Виктор. – Что привезти-то? С чем нынче в Хоруси напряженка?

– С топливом. – Валентин Владимирович уже откровенно смеялся. – Пару тонн угля привези…

Последние две недели в Англии у Виктора минуты свободной не было. Шутки шутками, а с пустыми руками к ним туда он явиться не мог. Кое-что сам купил – несколько детских дубленочек, сапожки, шерстяной костюм для мамы Нины, теплый стеганый халат для бабы Насти… Но свои деньги он бесшабашно тратить не хотел – его деньги ему еще ох как пригодятся. Зарплату там по три месяца не выдают… Зато к собиранию подарков охотно подключилась Катерина, и Алан в своих художнических кругах дал понять, что выручка от его трех проданных картин пойдет на помощь больным детям в России. Коллеги, само собой, тут же решили его переплюнуть, как это у них водится. Так что перед самым отъездом на Виктора свалилась еще одна сверхзадача: каким способом отправить в село под Воронежем два контейнера вещей, чтобы их к тому же не обложили людоедской пошлиной, посчитав товаром, предназначенным для продажи. Но и тут помог Алан, задействовав миллион своих друзей, знакомых, партнеров, каких-то официальных лиц и совершенно неофициальные общественные организации.

Все было сделано, все было готово, билет на самолет лежал в кармане, и у Виктора не оставалось больше ни одного дела. Нет, одно осталось. Подарок Юлии. Он до сих пор не знал, что ей подарить.

– Пойдем вместе поищем, – предложила Катька в последний день. – Я-то уж точно что-нибудь стоящее выберу. Помнишь, как мать сумке обрадовалась? Я выбирала!

– Нет, – упрямо заявил Виктор. – Я сам.

– Ерунду купишь, – уверенно заявила Катька. – Знаю я тебя. Вот увидишь, выберешь что-нибудь глупое, а Юлии это даром не нужно.

И теперь Виктор стоял перед витриной ювелирного магазина, смотрел на великолепие камней на черном бархате шкатулок и слышал Катькины слова: «Юлии это даром не нужно…»

Нет уж, это мы еще посмотрим. Это мы поживем – увидим. Дожить бы…

Виктор решительно шагнул через порог магазина, снял перчатки, смахнул с рукавов пальто мелкую водяную пыль, а уже потом уверенно встретил ожидающий взгляд продавца. Он здесь давно уже научился вести себя в магазинах как солидный покупатель. Наверное, хорошо научился. Вон как продавец к нему…

– Добрый день, сэр. Хотите посмотреть новую коллекцию? Или вы собирались выбрать что-то конкретное?

– Да, – сказал Виктор. – Самое красивое кольцо для самой красивой женщины в мире.

Глава 21

Что же это такое происходит? Конечно, это не может быть правдой, потому что не может быть, – и все. Наверное, ей снится такой сон. Длинный, странный, запутанный сон, в котором участвуют все – и мама Нина, и Машка, и папа, и доктор Олег, и весь интернат, и еще масса посторонних людей, которых она не знала и знать не хотела. А может быть, и всем остальным этот сон тоже снится. Потому что вот уже вторую неделю в их богом забытой деревне творится незнамо что, и если все, что творится, – это правда, тогда… Нет, не может быть. Конечно, это сон. Давайте рассуждать логически. Во-первых, что Виктору здесь делать? Работать? Не надо рассказывать сказки. Не такая уж она наивная дурочка, чтобы поверить в то, что кто-то променяет эти свои крутые перспективы в Лондоне на тяжкую рутину в сельском интернате на нищенском бюджетном пайке. Она, честно говоря, вообще не верила, что доктору Олегу удастся заманить к ним хоть какого-нибудь врача, хоть ухо-горло-носа на пенсии какого-нибудь. Дураков нынче нет, даже на пенсии. И когда доктор Олег объявил, что новый врач уже получил назначение, и он поедет в Воронеж, чтобы встретить его и привезти в Хорусь, Юлия ничего, кроме раздражения, не почувствовала. Ясно же, что вся эта затея с новым врачом – лишняя суета и трата бензина. Ну, привезет, допустим, Олег нового врача, ну и что? Посмотрит этот их новый врач вокруг, свистнет изумленно и на следующий день сделает ручкой. А тут, между прочим, мама Нина болеет. А доктор Олег, между прочим, почти на весь день уезжает. До того некстати все это…

Целый день Юлия злилась на доктора Олега и боялась за маму Нину, целый день напряженно прислушивалась то к дыханию почти все время спящей мамы Нины, то к шумам за окном – когда хоть знакомым голосом зарычит, приближаясь, интернатская машина? Даже с Машкой общалась шепотом, и Цыпленок, будто все понимая, тоже весь день не чирикала, не хохотала и вообще вела себя на удивление тихо. Но никакого мотора Юлия все равно не слышала. Это безобразие, вот что это такое. Шесть часов скоро. Как она сама маму Нину колоть будет? Может быть, еще подождать? А с другой стороны, чего она дождется, если у доктора Олега, например, машина сломалась? Юлия решила, что должна сделать укол сама, взяла себя в руки и поставила стерилизатор со шприцем на плиту.

И тут же уловила далекий шум мотора, ясно слышимый в тихом морозном воздухе. Юлия торопливо накинула прямо на халат старый овчинный тулуп мамы Нины, сунула босые ноги в ее растоптанные валенки, строгим шепотом приказав Машке сидеть на месте и не шевелиться, и выскочила за дверь, чтобы перехватить Олега. Вдруг он надумает сразу к интернату рулить?

Но доктор Олег не надумал. Его «уазик» уже свернул с главной дороги к дому Июлей и неторопливо колыхался по неширокой дорожке между сугробами. Сквозь синий сумрак зимнего вечера Юлия заметила, что рядом с доктором Олегом кто-то сидит – ага, все-таки привез нового врача, наверное, – но особого внимания не обратила, доктор Олег ей сейчас в сто раз нужнее был. Она шагнула к калитке, распахнула ее, стояла, от нетерпения притопывая ногами и размахивая руками. Что они там возятся, в конце концов? Пешком быстрее было бы дойти.

Доктор Олег будто услышал ее мысли, остановил машину метров за десять до калитки, не заглушив мотора, торопливо вылез из кабины и побежал к ней, еще издалека тревожно окликая:

– Июльчик! Ты что это полуголая по морозу бегаешь? Случилось чего?

– Что может случиться? – сердито сказала Юлия, вцепляясь в его рукав и почти волоча его к дому. – Конечно, ничего не случилось! Мама Нина не заболела, температуры у нее нет, укол ей делать не надо… Пойдем скорее, у меня там шприц, наверное, уже кипит.

– Фу, – вздохнул доктор Олег с облегчением и резко остановился. – Я что попало подумал… Не пугай меня так больше никогда. А шприц кипятить не будем. Я целую коробку одноразовых привез. Я вообще много чего привез. И врача нового тоже. Поздоровалась бы с человеком.

– Ладно, ладно, ты молодец, – нетерпеливо начала Юлия, все еще пытаясь уволочь Олега в дом. – Иди скорее, тебе еще руки греть надо… Вечно без рукавиц шастаешь, а потом ледяными руками за маму Нину хватаешься. Поздороваюсь я с человеком, успею еще.

Она оглянулась на рычащую машину, с трудом переваливающую через сугроб перед забором. Ага, стало быть, новый врач водить умеет, уже хорошо. Многообразие талантов – большой плюс при хорусевском образе жизни.

– Добрый вечер! – приветливо крикнула Юлия человеку, легко выпрыгнувшему из машины. Ага, не старик, это тоже может оказаться плюсом. Немощным здесь делать нечего. – Добро пожаловать! Идите за нами в дом, я через пять минут освобожусь, тогда покормлю вас, и…

Она замолчала с открытым ртом и вытаращенными глазами, застыла, даже забыв дышать, уставясь на подходившего Виктора. Мираж. Бред. Наверное, она заразилась от мамы Нины этой поганой простудой, и теперь у нее температура со всеми вытекающими из этого последствиями. Юлия машинально потрогала лоб рукой – да нет, вполне холодный. И вообще, вдруг стало очень холодно, она только сейчас почувствовала, как ледяной воздух пробирается под распахнутый тулуп, щиплет уши и острой поземкой сечет голые ноги над короткими валенками.

– Привет, – сказал Виктор, останавливаясь перед ней и как-то уж очень пристально разглядывая ее с ног до головы. – Тебе очень идет этот… эта… ну, этот твой наряд.

– Это мамы Нины тулуп, – сказала Юлия машинально. – А ты зачем сюда приехал?

– Работать, – все так же серьезно ответил Виктор. – В интернате. Врачом. Понимаешь?

– Понимаю. – Юлия зажмурилась и помотала головой. Ничего она не понимала. Ладно, потом разберемся. – Ну что ж теперь… Пойдемте, там мама Нина одна, вдруг проснется, позовет, а никого нет, только Машка… И Машка тоже одна, ведь обязательно куда-нибудь полезет… А там шприц кипит, и, не дай бог, цапнет за горячее или на себя опрокинет…

Она что-то бормотала, торопливо поднимаясь по ступенькам, входя в дом, скидывая тулуп в прихожей, вылезая из валенок, проходя в кухню, и все старалась не оглянуться, чтобы убедиться еще раз – вот он, здесь, – все равно этого не может быть, так и убеждаться в обратном незачем. «Такая спокойная жизнь была», – думала Юлия, слушая, как Олег с Виктором буднично обсуждают что-то: сначала вот эту сумку возьми, я шприцы сюда положил… И синий пакет – там продукты. Это пока оставь, потом разберемся. А это что? А, для Машки… Ну, давай сюда, я пока вот здесь оставлю… Хрипловатый мальчишеский голос Олега командовал. Мягкий низкий баритон Виктора уважительно соглашался. Новый врач. Господи, помилуй… Такая спокойная жизнь была.

– А-а-ах! – восторженно вскрикнула Машка и тоненько засмеялась.

Юлия оглянулась на нее: Виктор сидел у стола с Машкой на коленях, и оба они увлеченно рассматривали большую куклу, пышно разодетую, как индийская принцесса.

– Мама! – Машка с веселым изумлением протянула куклу Юлии. – Смотъи! Ты! Да? – Она обернулась к Виктору. – Мама! Да?

– Что это? Зачем это? – Юлия вылила теплую воду в таз – руки Олегу мыть – и неловко остановилась посреди кухни, совершенно не представляя, как себя вести. Подарки для Цыпленка… С какой стати? Этого еще не хватало.

– А ведь и правда похожи, – удивился Виктор. Он-то чего удивляется? Как будто не сам эту куклу выбирал. – Смотри, Юлия, какие у нее глаза черные… И косы… Только у тебя одна, а у нее две. Если ты две косы заплетешь – вылитая индианка будешь.

– Угу, – буркнула Юлия, отворачиваясь. – А если обрежу – вылитая китаянка. Где там Олег застрял? Я к маме Нине пойду. Скажите ему, что горячая вода – вот, полотенце – вот, халат его в большой комнате на двери висит.

– Мы обязательно все Олегу скажем, – серьезно пообещал Виктор и заглянул Машке в лицо. – Да, Цыпленок?

– Да, – охотно подтвердила Машка, уже пытаясь стащить с куклы шелковое розовое сари. – Мы скаш-ш-шм.

Юлия торопливо выскочила из кухни, объясняя себе, что это вовсе не бегство, с чего бы ей убегать, боится она кого-нибудь, что ли… Просто надо быстрее к маме Нине заглянуть, она уже полчаса к маме Нине не заглядывала. Но как Юлия ни торопилась к маме Нине, перед дверью ее комнаты все-таки остановилась, постояла пару минут, стараясь дышать медленно и глубоко, сделала спокойное лицо и только потом потихоньку вошла, надеясь, что мама Нина еще спит.

Мама Нина не спала. Она сидела на кровати в наброшенном на ночную рубашку халате и с удовольствием пила давно остывший чай – Юлия его часа два назад принесла, но будить маму Нину не решилась, а чашку на столике оставила.

– Ты чего это вскочила? – заволновалась Юлия с порога, тревожно всматриваясь в бледное, усталое лицо мамы Нины и оглядываясь на окно: раз уж мама Нина поднялась, она вполне могла и форточку открыть, с нее станется. – И холодное пьешь… Ложись немедленно. Сейчас я тебе свеженького заварю. С липой, да? Горяченького…

– Вот еще, – строптиво сказала мама Нина. – Не хочу горячего. Надоело. И так жарко. Олежек приехал?

– Приехал. – Юлия все-таки стащила с мамы Нины халат, мягко, но непреклонно уложила ее в постель и укрыла одеялом. – У нас уже. Руки греет, сейчас к тебе придет.

– Ну тогда ты иди, – распорядилась мама Нина. – Нечего тут целой толпой хороводить. Не оставляй Марью одну, а то эта разбойница непременно на потолок влезет.

– Да Машка там не одна, – неохотно сказала Юлия. Да что теперь. Все равно мама Нина узнает… – Там Олег нового врача привез.

– Ну? – слегка оживилась мама Нина. – Баба, мужик? Кто такой?

– Виктор Джулай, – сказал доктор Олег, входя в комнату. – Помните, летом приезжал?

– Как не помнить, – пропела мама Нина с заметной ехидцей в голосе.

Юлия поймала ее взгляд, нахмурилась, поджала губы и заторопилась к двери, а уже выходя, услышала негромкий, слабенький, но очень довольный смешок мамы Нины. Ну и пусть. Зато, похоже, выздоравливает.

В коридорчике перед кухней Юлия тоже помедлила, подышала поглубже и, уже собираясь войти, услышала тихий вкрадчивый смех Виктора и заливистый, безудержный хохот Цыпленка. Надо же, как им всем сегодня весело.

Она опять сделала спокойное лицо – похоже, это уже в привычку входит – и решительно шагнула в кухню.

Виктор сидел посреди кухни на полу, окруженный целой горой каких-то игрушек, коробок, одежек, а Машка топала вокруг него, выбирая из этой горы что-нибудь привлекшее ее особое внимание, и с пристрастием допрашивала Виктора:

– Это ш-ш-што?

– Это слон, – объяснял тот, улыбаясь до ушей и с интересом уставясь на Машку.

– Зачем? – не унималась Машка.

– Чтобы играть.

– А-а-ах! – восторгалась Машка, с трудом подбрасывая большого бархатного слона вверх. – Вот так?

Слон падал Виктору на голову, он смеялся, ловил Машку в охапку и делал вид, что сейчас и ее тоже в воздух подбросит. Машка взвизгивала, ахала, хохотала и обнимала его за шею обеими руками. Ну, знаете, это уже чересчур…

– Что здесь происходит? – Стараясь говорить спокойно, Юлия прошла к столу, села на табурет и положила руки на стол перед собой – отработанная годами учительская поза «я сегодня строгая».

Виктор окинул ее очень внимательным взглядом и перестал улыбаться. Вот черт, она переодеться забыла. Конечно, о какой строгости можно говорить, если она из этого халата лет пять как выросла…

– Ну, – еще строже сказала Юлия, стараясь незаметно натянуть халат на колени. – Что это за куча-мала?

Виктор поднялся, подхватил Машку на руки и немножко смущенно оглядел гору вещей.

– Это подарки, – объяснил он виноватым голосом. – Извини, мы тут разбросали немножко… Очень уж Цыпленок радовался.

Ну да, богатый заграничный дядя…

– Мария, иди ко мне, – приказала Юлия, избегая взгляда Виктора.

Виктор наклонился, поставил Машку на пол, и та послушно потопала к Юлии, деловито забралась к ней на колени и запрокинула голову, заглядывая ласковыми синими глазами и улыбаясь до ушей.

– Он ха-оший, – доверительно сказала Машка Юлии громким шепотом. – Хаоший-хаоший. Молодец. Умый-умый. Как… Дед Ма-оз.