Текст книги "Главный приз"

– Наоборот, всю жизнь стриженой ходила. Коротко! Почти как твой брат… – Юлия уселась на стол, откинув волосы назад, и включила свой фен. – Я с детства гимнастикой занималась, довольно серьезно. А такие волосы в гимнастике – тяжелая обуза.

– Да уж, – согласилась Катерина, взвешивая на руке все еще влажную массу волос. – Что тяжелая – то тяжелая… И как ты их таскаешь?

– Привыкла. Я перед окончанием школы стричься перестала. Мы тогда как раз опять переехали, и мне пришлось гимнастику бросить. А про волосы я забыла, вот они к выпускному и выросли. И так сильно! Я хотела отрезать, а папа сказал – не надо. А в университете я гимнастикой уже не всерьез занималась, а так, чтобы не забыть… И косу резать не стала. После первого курса уже такая коса была, что мне самой даже расчесывать ее трудно было.

– Сейчас я тебя причешу. – Катерина говорила негромко, бережно поддерживая пряди под струей теплого воздуха. – Надо же, прямо как шелк… Такая роскошь… Мужики от длинных волос прямо балдеют. Вот, наверное, мужу твоему что нравилось.

– Не знаю. – Юлия задумалась, вспоминая, что говорил Димка. – Не помню. Кажется, он ничего не говорил.

– Не может быть, – так же негромко и задумчиво сказала Катерина, осторожно ведя расческой сверху донизу по всей длине волос. – Уж что-нибудь да говорил…

– Да… Говорил, что ему повезло. – Юлия сидела, закинув голову назад, уставясь в потолок, ощущая почти то же, что и тогда, когда ее причесывала мама Нина, и вспоминала Димку без тоски, даже без печали. – Еще он говорил, чтобы я никогда губы не красила. И еще он говорил, что будет меня всю жизнь на руках носить.

– Ну, это они все говорят, – пробормотала Катерина. – Говорить – одно, а делать – совсем другое…

– Нет, Димка так и сделал. – Юлия впервые без жгучего чувства вины, просто с гордостью и теплой благодарностью вспомнила, как Димка нес ее на руках в поле подальше от машины. – Он до самой последней минуты на руках меня носил. Он знал, что взрыв будет, и меня от взрыва унес.

– А вы долго женаты были? – осторожно спросила Катерина, не прекращая усыпляющих движений расческой.

– Минут двадцать, – сонно ответила Юлия. – Мы расписались и поехали домой. Свадьбу играть, а тут как раз этот трактор.

Расческа дрогнула в руке Катерины, больно дернула волосы, и Юлия стала медленно выплывать из сонного омута, удивляясь, с чего бы это она так разболталась. Неловко даже. Она оглянулась на Катерину – та стояла как столб, с расческой в поднятой руке, и смотрела в пространство полными ужаса круглыми глазами.

– Ты что, Кать? – Юлия тронула ее за руку. Нет, точно, с Катькой сегодня что-то из ряда вон. – Кать, эй! Ты не заболела?

Катерина с трудом сглотнула, помотала головой и сказала чужим голосом:

– Я представила, что вдруг Алан вот так… Ой, я ведь тогда сдохну.

– Типун тебе на язык, – быстро сказала Юлия, отворачиваясь. – Не представляй себе больше такого никогда! Да и в любом случае тебе сдыхать нельзя – у тебя Денька есть…

– Да. – Катерина опять принялась расчесывать волосы Юлии. – Это верно… А ты почему опять замуж не пошла? Тоже кого-нибудь родила бы себе.

– Ты прямо как мама Нина. – Юлия стала опять медленно погружаться в сонный омут. – Замуж, дети… За кого замуж-то? Даже не смешно.

– Ну, один-то раз ты нашла за кого выходить, – возразила Катерина. – Поискала бы – и еще кого нашла бы…

– Во-первых, таких больше не бывает. А во-вторых… Ну, не важно. Вполне достаточно и во-первых.

– Ты его сильно любила, да? – И не успела Юлия ответить, как Катерина быстро заговорила совсем другим тоном: – Ты почему здесь?.. Ты зачем сюда?.. Тебя что, стучаться не учили?

– А я стучался. – Виктор шагнул в каюту, закрыл за собой дверь и спокойненько пошел к Юлии, протягивая руку. – Вы тут так кричите, да еще и штуки эти жужжат. Давай мне фен, Кать, я Юлии сам помогу. Тебя Алан уже час ищет.

Виктор еще и договорить не успел, как Катерина вылетела из каюты, сильно хлопнув дверью. Он тихо засмеялся и уверенно занял ее место за спиной Юлии.

– Ты ведь соврал, да? – подозрительно спросила Юлия и полезла со стола. – Ты ведь Кате нарочно про Алана сказал? Чтобы она ушла.

– Естественно, – безмятежно признался Виктор и ухватил ее за волосы, пытаясь усадить назад. – Куда убегаешь? Сиди. Я же сказал, что помогу тебе высушить. Я всегда держу слово.

Юлия все-таки спрыгнула со стола и стояла перед ним, пытаясь освободить свои волосы из его загребущих рук. Нет, точно – надо стрижку сделать. Покороче… А лучше – вообще наголо.

– А я тебе сказала, что мы поссоримся. – Юлия мотнула головой и совсем разозлилась от боли – чего доброго, и стричься не придется, он ей и так половину волос выдерет. – И я всегда держу свое слово.

Виктор положил Катькин фен на стол, ухватил ее одной рукой за шею, а на вторую руку стал неторопливо наматывать ее волосы, заставляя ее откидывать голову назад, склоняясь над ее лицом, внимательно глядя ей в глаза каким-то странным, не то испуганным, не то сердитым взглядом.

– И ты не хочешь со мной помириться? А, Ю-ли-я?.. – напряженным голосом спросил он, наклоняясь к ее лицу еще ближе.

Она героическим усилием воли подавила желание вцепиться ему в глаза, досчитала про себя до десяти и равнодушно сказала:

– Я хотела с тобой помириться. Но ты сейчас опять повел себя как…

– Ну и как же я себя повел? – вкрадчиво спросил Виктор, медленно притягивая ее к себе. Его пальцы на ее горле шевельнулись и сжались чуть сильнее.

– Как… новорос, – брезгливо сказала Юлия. – Как последний новоросовский сынок. Как любой из этих микроцефалов.

Виктор изумленно поднял бровь, тихо засмеялся и выпустил ее, осторожно выпутывая руку из волос. Отошел на шаг, сел на стол и с интересом уставился на нее.

– Это кто из них так себя с тобой вел? – зловеще поинтересовался он, пристально наблюдая за неравной Юлиной борьбой с волосами, опутавшими ее руки. – Это какая скотина посмела так себя с тобой вести? Убью.

– Самоубийство – грех, – злорадно пробормотала Юлия, все больше раздражаясь оттого, что чувствовала себя под его изучающим взглядом нелепой и неуклюжей. – Иди отсюда. Не буду я с тобой мириться.

– Поня-а-атно… – задумчиво протянул Виктор, встал со стола, пошел к двери, сунув одну руку в карман и поглаживая другой свой стриженый затылок, но у двери задержался, оглянулся и с невинным видом спросил: – А что это ты так новоросов не любишь? Ты ведь им, надо полагать, не чужая? Между прочим, я видел, в какой тачке тебя в Москве на вокзал привезли… Да и в эсвэ неимущие не путешествуют. Не говоря уж о детстве в Англии… И каюта у тебя – ни у кого больше такой нет. И сколько такой круиз стоит? Я ведь цены знаю, Ю-ли-я, так что не надо прибедняться. Правда, я не знаю, сколько твои тряпки стоят, но тоже, наверное, не на учительскую зарплату куплены, а?

Юлия удивленно смотрела на него, даже забыв сражаться с волосами. Надо же… За свою ее здесь приняли! Цены он знает! Тряпки не на зарплату куплены! Она вдруг фыркнула, подумав, что ведь в конце концов все это чистая правда, не на учительскую зарплату все это куплено. Увидела замешательство на его лице и уже совсем откровенно засмеялась, представив, как будет рассказывать обо всем этом маме Нине.

Виктор нерешительно заулыбался слабой отраженной улыбкой, шагнул было к ней, но она перестала смеяться, махнула на него рукой и опять очень спокойно, даже равнодушно приказала:

– Иди. Мы еще не помирились.

Он нерешительно потоптался на месте, потер ладонью затылок и наконец быстро сказал:

– А танцевать ты сегодня со мной будешь.

И быстро выскочил за дверь.

Ага. Любит, стало быть, чтобы последнее слово за ним оставалось.

– А танцевать я сегодня вообще не буду, – доверительно сообщила Юлия закрытой двери, вспоминая, куда она положила аптечку. Кажется, в аптечке бинтик был. Ничего, новоросы, сегодня без меня потанцуете.

Глава 10

Надменная, высокомерная, вероломная, хитрая, хитрая, хитрая девчонка! Смешно сказать – ведь он даже испугался, когда вчера она прихромала на ужин с забинтованной ногой. Он даже навстречу кинулся, чтобы подставить ей свое мужественное плечо… Впрочем, не он один. Алан тоже кинулся. И конечно, Гиви, как же без него. Ах, что случилось! Ах, какая беда! Ах, очень болит?

– Ни капельки не болит, – спокойно ответила Юлия.

– А почему забинтовала?

– А просто так.

И никто не поверил. Даже наоборот – все решили, что Юлия скрывает что-то серьезное. Виктор так беспокоился по этому поводу, что даже о танцах не сразу вспомнил. Какие там танцы, если у человека такая травма! И никто Юлию не удерживал, когда она заявила, что хочет побыть весь вечер у себя. И никто не навязывал ей своего общества. Чуткость проявляли.

А сегодня она вышла к завтраку как ни в чем не бывало, и никаких бинтов на ноге.

– Все прошло? – обрадовался Виктор.

– Что прошло? – удивилась Юлия.

– Да нога. У тебя ж нога болела.

– Не болела у меня нога, – невозмутимо ответила Юлия. – Я и вчера говорила, что ничего у меня не болит.

Вот так. И ведь действительно говорила, если уж на то пошло. А он как дурак весь вчерашний вечер промаячил возле ее каюты, представляя всякие ужасы – как ее в первом же порту уносят на носилках и грузят в «скорую», и «скорая» со страшной скоростью увозит ее неизвестно куда, а он остается один и опять смотрит вслед… Бестия.

А вообще-то напрасно он злится. Ну, не захотела она с ним танцевать – ну и не надо. Зато ни с кем другим не танцевала. За всю неделю плавания она вообще ни с кем ни разу не танцевала. И в бар не ходила. И кино ей не интересно… И ничего ей не интересно. И никто ей не интересен… Зачем хоть она в этот круиз отправилась? Чтобы прятаться ото всех в каюте? Надменная, высокомерная, холодная…

Ладно, допустим, ему и самому не очень нравятся многие попутчики. Тот еще контингент… Но он-то чем ее не устраивает? Он-то – совсем другое дело! Он не какой-нибудь банкирский сынок, не коммерческий директор какой-нибудь рекламной конторы и уж тем более – не браток из Гивиной тусовки. Или ее не устраивает как раз то, что он не банкирский сынок? Хотя и с имеющимся в наличии банкирским сынком Юлия общается как завуч с двоечником. А крутой Гиви у нее вообще, кажется, на побегушках. Странно все это. И пусть ему никто больше не рассказывает о ее деревенской жизни и учительской доле. Таких тряпок, как у нее, нет даже у Катьки. И такой каюты, как у нее, нет даже у банкирского сынка.

И вообще, давно пора одуматься. Ну, нет у нее мужа, ну и что? Почему он решил, что это что-то меняет? У половины баб на борту нет мужей, вот что надо поиметь в виду. К тому же они поссорились. И очень хорошо. Уж он-то найдет себе занятие поинтереснее, чем слежка за этой Юлией.

И Виктор до самого обеда находил себе всякие интересные занятия, стараясь не слишком часто вертеть головой в поисках этой Юлии, и тщательно продумывал линию своего поведения за обедом. Например, холодная вежливость. Или безразличное дружелюбие. Интересно, бывает такое? И надо как-нибудь дать ей понять, что ничего особенного в ней нет. Кроме сверхъестественного гонора. Вот того и будем держаться за обедом, раз уж приходится сидеть за одним столом…

Но тщательно продуманный план Виктора самым прискорбным образом рухнул.

– А где она? – тупо спросил он, глядя на пустой стул Юлии.

– С капитаном обедает, – объяснила Катерина, с интересом поглядывая на брата. – Капитан ее за свой столик пригласил, представляешь? Поговорить им вроде о чем-то надо.

– Это о чем же им разговаривать?

Виктор пытался сдерживать нарастающее раздражение. Или это не раздражение, а совсем другое чувство? Ну все равно, он не позволит никаким чувствам испортить ему день. И так уже сколько дней, считай, испорчено из-за этой Юлии.

– Им разговаривать о семье, – подал голос Алан, тоже с интересом наблюдая за Виктором. – Они всегда говорят о семье.

– О какой семье? – растерялся Виктор, сворачивая шею в попытках разглядеть Юлию за дальним капитанским столом.

– О своей семье, разумеется, – насмешливо заметила Катерина, но, встретив взгляд Виктора, поспешно добавила: – Они родственники. Капитан – двоюродный дядя ее мужа со стороны матери… Ну что-то в этом роде.

Новое дело! Мало того что сквозь толпу братьев ее мужа всю дорогу было не протолкнуться, так еще и посреди моря какой-то родственник объявился. Да если бы кто другой, а то сам капитан! Еще чуть-чуть – и окажется, что какой-нибудь турецкий премьер-министр – ее свояк, а какой-нибудь греческий судовладелец – троюродный дедушка. То-то она на всех смотрит, как Медный всадник на уличную толпу. Совершенно непонятно, зачем было излагать эти мифы о забытой богом деревне в глухомани на отшибе, куда даже позвонить нельзя. Какие-то хитрые детские уловки, какая-то извращенная женская логика… Он чувствовал, он даже знал, что это помешательство надо было пресекать в самом начале!

– Ты чего вскочил? – Катерина глянула мимо Виктора и опять уткнулась в свою тарелку. – Сядька. Юлька к нам идет.

Виктор опять опустился на стул, машинально взял в руку вилку и одеревенел в ожидании. «Это глупо, – честно признался он себе. – Это не просто глупо, но даже подозрительно с точки зрения психиатрии». Его реакции абсолютно неадекватны тому, что происходит. Тем более, что ничего и не происходит. Во всяком случае из того, на что он надеялся.

– Смотрите, что мне дядя Сережа подарил. – Юлия села и подняла над столом огромный морской бинокль. – Здорово, да?!

Она сияла так, будто ей подарили не бинокль, а бриллиант той же величины. Как ребенок, честное слово…

– И за что же он тебе подарил такую ценную вещь? – не удержался Виктор от попытки отомстить ей за еще шипящее в нем раздражение. – Или капитан всем дарит бинокли со своего плеча?

– Не всем. Только именинникам. – Юлия, не переставая сиять, обернулась и посмотрела в бинокль в сторону капитанского столика. – У меня день рождения сегодня.

…Вот интересно – если бы это был день рождения не Юлии, а, допустим, банкирского сынка или даже самого капитана, он так же превратился бы в большой всенародный праздник в масштабах всего теплохода? Очень сомнительно. А тут и праздничный ужин, и коктейль, и «фирма угощает», и развлечения по полной программе, и форма одежды – парадная.

И самое странное – все это приняли, похоже, как должное. И никому, похоже, даже в голову не пришло, с чего бы поднимать такую пыль из-за рядового дня рождения рядовой пассажирки. А может быть, просто обрадовались возможности попраздновать лишний раз хоть по какому-нибудь поводу? Наверняка бабы набили чемоданы вечерними туалетами, а тут как раз законный повод их напялить. Надо полагать, то еще зрелище будет. За два часа до ужина палубы опустели – все разбежались по каютам облачаться в парадную форму одежды. И Катька отправилась к Юлии с целой охапкой тряпок… Вот, наверное, сейчас там суета! Наверное, в четыре руки выбирают, что бы такое надеть. Глупые.

А интересно, правда, что наденет Юлия? Он уже привык к тому, что она вечно в чем-то длинном и широком, в чем-то закрытом и бесформенном, но так до сих пор и не понял, почему Катька проявляет такой жадный интерес к тряпкам Юлии. Да и не только Катька. Виктор замечал все взгляды, направленные на Юлию. Почему смотрят мужики – это понятно, особенно когда она в купальнике. А бабы смотрели на тряпки, это точно, он сам нечаянно слышал, как две куклы обсуждали, сколько может стоить какой-то костюм. В этом, с позволения сказать, костюме она почти каждый день ходит. А что будут говорить о вечернем платье? Если, конечно, она наденет вечернее платье. Вечерние платья должны быть открытыми и…

Господи, о чем хоть он опять думает? Какое ему дело до вечернего платья Юлии? На борту по крайней мере полсотни женщин, чьи вечерние платья наверняка будут гораздо более открытыми, чем у нее, и на кого следует обратить самое пристальное внимание… Мы же это уже решили, разве не так? И если он сам одевается к вечеру с особой тщательностью, так это именно потому, что ожидает не менее пристального внимания со стороны именно той самой полусотни, и ни с чьей больше. А то, что это ожерелье из черненого серебра, которое он купил просто так, на всякий случай, пригодилось как подарок Юлии на день рождения, – это случайность. Когда Виктор его покупал, он совсем не думал о Юлии. Честное слово. Да и вообще, она его вряд ли наденет.

Юлия надела ожерелье. Открыла коробку, восхищенно ахнула, гладя пальцами цепь плоских, тонко чеканенных квадратов, скрепленных между собой ажурным узором, осторожно вынула украшение и тут же стала его надевать, путаясь в массе волос, – слабо заплетенная коса была подвернута несколько раз и перехвачена у основания каким-то белым жгутом. Прическа напоминала широкий и толстый бобровый хвост. Ну да, шпильки ведь в бассейне утонули, теперь ей свой жуткий узел на затылке пришпиливать нечем. Ну и хорошо. Виктору новая прическа Юлии нравилась больше. А еще больше ему нравилось вспоминать ощущение влажного тяжелого шелка в своей ладони, когда там, в ее каюте, он схватил ее за распущенные волосы, а она обозвала его новоросом.

– Помочь? – как можно безразличнее спросил Виктор, глядя, как она выпутывает украшение из волос, и жадно мечтая прикоснуться к их живому шелковому теплу.

– Нет, спасибо. – Юлия справилась с ожерельем и подняла на Виктора улыбающиеся и немножко смущенные глаза. – И за цепь спасибо… Такая прелесть. Мне никогда ничего подобного не дарили.

– Ну-ну, – снисходительно сказал Виктор, неожиданно тоже смутившись. – Не обманывай. Что же тебе дарили – одни бинокли, что ли?

– Бинокль – это тоже впервые. – Юлия засмеялась и опустила глаза, откровенно любуясь серебряным черненым узором на белой ткани своего платья. – Мне много чего дарили – книги, посуду, сумки… Папа один раз рапиры подарил. Дети котенка подарили… Серенький такой и пушистый-пушистый! А украшения никогда не дарили.

А ведь и правда – Виктор ни разу не видел, чтобы Юлия носила хоть какие-нибудь украшения. Тоже странно. Муж, наверное, просто не успел ничего такого ей подарить. Но ведь кто-нибудь еще мог догадаться, что женщинам нравятся всякие такие вещи. Но он был до глупости рад, что догадался первым, глядя на ее совершенно по-детски сияющее лицо и на смуглые пальцы, в ритме медленного пламени ласкающие ажур ожерелья. И никакая она не надменная. Просто он чего-то не понимает, вот и судит поспешно. Надо же, котенка ей дарили! Пушистого-пушистого… Виктор мог поспорить на свой договор с английской клиникой, что котенку она радовалась не меньше, чем Катька – новому бриллианту.

Впрочем, Юлия сегодня всем подаркам радовалась. Ей надарили целую кучу кошельков, косынок, заколок для волос, бутылок шампанского, коробок конфет, футболок и даже бейсбольную кепку. Алан подарил ей портрет акварелью – и когда он только успел? Катька с таинственным видом подарила какой-то тщательно упакованный сверток, посоветовав не разворачивать его принародно.

Гиви подарил часы. Виктор догадывался, сколько они могут стоить, и настроение у него тут же испортилось. Юлия приняла вызывающий подарок Гиви с тем же выражением вежливой благодарности, с каким принимала всякие косынки-футболки. И не надела.

А когда процедура дарения закончилась, начался банкет – настоящий банкет, с шампанским и тостами, с множественными переменами блюд и четырьмя невероятных размеров тортами – чтобы на всех хватило, – с шумом, гамом и танцами на освобожденном от столов пространстве. И Виктор не отходил от Юлии ни на минуту, и танцевал с ней медленный танец без названия под какую-то задерганную, почти не различимую в общем шуме музыку, и наливал ей шампанское, и пил из ее бокала, и вел ее за руку на палубу, чтобы подышать свежим воздухом, и приводил обратно к столу, чтобы она могла наконец хоть что-нибудь съесть, и все больше и больше погружался в совершенно незнакомое, новое для него тревожное и сладкое чувство полной, безоговорочной, добровольной капитуляции.

А потом подошел капитан и передал ей пачку каких-то листочков, и она, сев на диване в углу, жадно воткнулась в них, словно это был приговор Божьего суда, и Виктор, стоя над ней и по обыкновению не отрывая от нее взгляда, заметил что-то неладное. Он сел рядом, взял ее за плечи, повернул лицом к себе и некоторое время хмуро смотрел на ее мокрые глаза и подрагивающие губы. Потом потянул из ее рук эти проклятые листочки, ожидая прочесть что-то совершенно ужасное… Капитан, должно быть, сошел с ума, если принес ей в такой день какое-нибудь плохое известие – например, из дому. А что это еще могло быть?

Это были поздравления с днем рождения. От родителей, от какой-то Ани из Воронежа, от какой-то Бетти из Лондона, от Мари из Лиона, от супругов Германа и Анны из Германии, от семьи Радковых из Варны и еще целое послание из какого-то неизвестного науке места под названием Хорусь. Это послание наряду с поздравлениями содержало сведения о здоровье Маши, Челленджера и мамы Нины и было подписано «все твои дети, друзья и родные».

Нет, это уже чересчур. Мало того что у нее глаза как агаты в золотой оправе, мало того что у нее волосы как у Марии Магдалины, мало того что у нее фигура, какой вообще не бывает, мало того что у нее повадки королевы, мало того что она Юлия, так она, оказывается, еще и Июль! Это уже несправедливо. Более того, это уже судьба. То-то он с самого начала чувствовал, что трепыхаться бесполезно. Влип, как муха в варенье.

– Ты что так смотришь? – Юлия крепко вытерла ладонями глаза и глубоко вздохнула. – У меня, наверное, нос красный, да?

– Нет, – медленно сказал Виктор, растерянно глядя на ее заплаканное лицо. – У тебя не нос красный. У тебя фамилия – Июль.

– Ну и что? – Юлия настороженно глянула на него, мгновенно принимая этот свой невыносимый вид «мы с вами нигде не встречались». – Чем тебе моя фамилия не нравится?

– Твоя фамилия мне нравится, – серьезно сказал Виктор. – А тебе моя?

– А у тебя какая? – без особого интереса спросила она, отбирая у Виктора пачку поздравительных радиограмм.

– Джулай.

Виктор увидел, как она открыла рот и распахнула глаза в веселом изумлении, и вдруг страшно обрадовался, что у него такая замечательная фамилия. Все-таки хоть чем-то можно ее удивить.

– Ну, это уже слишком, – недоверчиво сказала Юлия, расплываясь в улыбке. – Это уже перебор.

– Мысли читаешь. – Виктор заулыбался в ответ на ее улыбку, заглядывая в ее мокрые от недавних слез глаза. – И что мы теперь делать будем?

– Сейчас мы все это соберем и отнесем ко мне, – деловито предложила Юлия, глядя через его плечо.

Он непонимающе оглянулся. К ним сквозь толпу пробиралась Катька, победительно подняв над головой какой-то клетчатый клеенчатый баул устрашающих размеров.

– Ничего себе сумочка! – Катька подлетела, с размаху шлепнула баул на пол и гордо распахнула его зев. – Все влезет, и еще место останется. Я это чудо-юдо у медиков выпросила, насовсем. Тоже как подарок считается… Загружай, Юль. Витька сейчас отнесет, все равно ему делать нечего.