Текст книги "Я вернусь через тысячу лет"

11. Нефть

Снова мы летим в вертолёте над лесами, речушками, серебристыми озёрами. Снова везём оборудование и киберы, вынутые из трюмов «Риты-3». Я возвращаюсь к работе, которую вроде совсем недавно начал. Но ощущение такое, словно полёт на железорудный карьер и всё, что произошло потом, на ферме, было невероятно давно.

Вертолёт идёт почти всё время над нефтепроводом, и иногда мы видим его. Узкая серая полоска мелькает между лесами, пересекает луга, речушки, огибает болота и озёра. Это очень простой, очень несложный нефтепровод – несколько рукавов плёночных труб, укрытых пластобетонными арками. За минуту можно отвинтить крепления и откинуть любую из арок, как в древности откидывали замочные петли. Арки очень легки. Даже женщина может откидывать их без напряжения. Но отвинтить крепления может не всякий. Для этого нужны специальные ключи. А они есть только у операторов и киберов, обслуживающих нефтепровод. И ещё у геологов, которым случится работать поблизости. Ни один ра, даже самый хитроумный, не сможет сквозь плотные арки добраться до труб нефтепровода. Ни одно животное, даже самое сильное, не сможет повредить его. И говорят, поэтому нефтепровод очень редко приходится ремонтировать. Разве что в иных стыках труб порой пробивается течь, и её закрывают клейкими заплатами, запас которых прикреплён изнутри на каждой арке.

Мне не приходилось пока откидывать арки, но я слышал, что под ними много свободного места. Немало рядов новых плёночных труб можно уложить там.

У нефтепровода – богатые резервы. Была бы нефть!

Мы летим в посёлок, который так и называется – Нефть. Грицько рассказывал мне, что в том районе больше нефтяных вышек, чем домов. Вышки раскиданы по всей округе, а дома скучились у подножия гор, где когда-то была первая база геологов и геофизиков.

Здесь, на Рите, нефть не искали вслепую. Геофизики за несколько дней сделали аэростереосъёмку и глубинную радиолокацию материка и сказали: нефть надо искать прежде всего возле Северных гор. И здесь её нашли. И теперь ищут всё дальше и дальше от первых скважин. Идут по заросшей лесами впадине возле гор, которые тянутся по северному берегу материка. Эти горы – великое наше счастье, потому что они закрывают материк от холодных ветров с севера. Оттого на материке такие густые леса и такой ровный климат. А северо-восток материка, не защищённый горами, открытый холодным ветрам – гол и пустынен. Там, в низинах, редкие низкорослые искорёженные ветром деревья, а вокруг – голые камни.

За пустынным продутым со всех сторон северо-востоком тянется на многие километры полоса болот, и лишь южнее начинают подниматься леса. Громадный кусок нашего материка из-за открытости холодным ветрам неуютен и совершенно не приспособлен для жизни. Пока это не тяготит землян. Но когда-нибудь придётся и Плато Ветров, как назвали его здесь, переделывать, приспосабливать, отвоёвывать у северной природы.

Геологи ищут там уголь. Найдут – и подожгут его под землёй, и с Плато Ветров потечёт в Заводской район река газа.

Для геологов на Плато мы везём специальные киберы, которые не боятся ни оледенения, ни ветров с песком. Они будут работать в любую погоду – даже в такую, когда человек нос не высунет из стеклопластовой геологической палатки.

На двух первых кораблях таких киберов не было. Там были только универсальные. Да и у нас этих специальных киберов очень немного.

…Ровная линия горизонта становится зазубренной, рваной, и я догадываюсь, что зазубрины, ещё неясные, расплывшиеся в синей дымке, и есть те самые Северные горы, которые пока не имеют другого названия. Как не назван пока и сам материк. Просто Материк – и только. Вообще с географией здесь, судя по всему, не торопятся. Видно, не до неё. Но это не может быть долго. Подрастают дети, и их надо учить географии Риты, а не Земли. Железная необходимость заставит людей сделать то, что недосуг было делать раньше.

Горы приближаются очень медленно и все кажутся какими-то бесконечно далёкими, почти недостижимыми. А потом из синего марева над лесами выплывает изящный круглый силуэт первой нефтяной вышки с дирижабликом ветродвигателя наверху.

Я ищу вокруг силуэты других вышек и забываю на какое-то время о горах.

Вторая вышка совсем не там, где я её высматриваю. Она неожиданно появляется слева – близкая, отчётливо различимая – и быстро уходит из поля зрения куда-то назад, под брюхо вертолёта. А впереди вырисовываются из синего марева другие ажурные вышки, увенчанные дирижабликами, и разбегаются в стороны.

– Прошли насосную, – говорит Джим Смит. – Через десять минут будем над Нефтью.

А я и не заметил насосную. Эх, раззява!

Снова гляжу на горы – высокие, остроконечные, убелённые снегами на западе; и постепенно снижающиеся, без снежных шапок, к востоку. В просветах между ближними вершинами видны другие вершины, а между ними, в туманной дымке, всё новые и новые пики.

– На западе – до шести тысяч метров, – говорит Вано. – Солидная ширмочка!

Вертолёт делает плавный полукруг и садится на зелёную площадку, где стоят другие, такие же полосатые, как наш, вертолёты и небольшие розовые грузовички. Сейчас Вано подгонит один из них, и мы повезём в цех упакованных киберов. А из цеха они выйдут уже на своих дюралевых ногах.

Нам не так уж и много надо сделать в цехе – только распаковать киберы и проверить все контакты, чтобы машины работали безотказно. И ещё надо вложить в них блоки местной памяти. Эти блоки готовят здесь, на месте. Их заполняют постепенно, изо дня в день, во всех геологических и геофизических партиях. Когда вложишь такой блок в кибер, он будет знать всё, что делала эта партия с первых дней существования. Будет помнить луга, леса и реки, где она прошла, и отлично ориентироваться на местности, где геологи работают сейчас. Даже различать их по голосам.

Блоки готовятся на совесть. Чем больше информации вложат в них геологи и геофизики, тем больше и получат от новых киберов. Никому не хочется долго учить кибера-новичка. Все ждут готового работника, способного заняться делом в первые же минуты.

Этих работников мы и «доводим» в электронном отделении одного из цехов.

Наши киберы невелики и не тяжелы. Их вес не больше веса женщины. Но они несколько ниже, как подростки. Столетиями отрабатывалось устройство этих универсальных роботов, пока не превратились они из громоздких и неуклюжих чудовищ конца двадцатого века в современные машины – лёгкие, обтекаемые, почти не уступающие в подвижности людям. Эти машины взяли на себя всю нудную однообразную физическую работу человечества. В геологических партиях киберы бьют шурфы и бурят скважины, таскают оборудование и образцы пород, ставят палатки, запасают воду, готовят еду. Каждый универсальный кибер немного сильнее рослого крепкого мужчины. Конечно, нынешние машины уступают в силе первым стальным чудовищам эры роботов. Но универсальному роботу вовсе и не нужна невероятная сила. От универсального робота редко требуются усилия, превышающие возможности среднего человека. Наш старинный домашний робот Топик, который остался на Земле и наверняка давным-давно пошёл на слом, Топик, которого ещё мама помнит с детства, чуть ли не втрое мощнее нынешних универсальных киберов. А на что использовалась мощность Топика? Мыл посуду да подавал еду, да включал в комнатах пылесосную систему. За все годы, что я жил дома, Топику ни разу не пришлось работать даже в четверть силы.

…Мы возимся в цехе с киберами неторопливо, но напряжённо. И почти молча. У каждого своя машина. И каждый знает, что с ней делать. Лишь в начале работы Джим показал мне шкафчики с блоками местной памяти и коротко объяснил шифры партий. Моя забота только в том, чтобы не перепутать их, не присвоить киберу шифр «чужой» партии.

Часа два работаем без перерыва. А потом Грицько замечает:

– Есть охота. Обойдёмся таблетками?

– Надоели! – откликается Вано. – Мы слишком часто обходимся в поездках таблетками. Пошли в столовую!

В столовой почти пусто, как и во всех столовых на Рите. Здесь нет чётко установленного времени для еды. Каждый ест, когда ему удобно. А столовые построены с размахом.

В дальнем конце зала две женщины едят молча и сосредоточенно, словно делают серьёзную важную работу. Они одеты и причёсаны обычно, как и все земные женщины на Рите. Но что-то в них мне кажется необычным. Только никак не могу быстро сообразить, что именно.

Мы проходим к щиту заказов, нажимаем соответствующие кнопки и уходим мыть руки. А когда возвращаемся, возле выбранного нами столика уже стоит тележка с горячими кастрюльками и сковородками.

Пока Вано торжественно разливает суп, я украдкой разглядываю женщин и пытаюсь понять, что же мне показалось в них необычным.

Обе очень смуглы. У них по-мужски большие сильные руки и развитые плечи. Обе черноволосы, довольно миловидны, большеглазы и удивительно похожи друг на друга. То есть у них просто совершенно одинаковые лица! Наверно, это-то и показалось мне необычным. Да ещё, пожалуй, сосредоточенность… Я никогда не видал, чтобы люди ели так сосредоточенно.

Вано замечает мой взгляд, еле заметно усмехается – уголками губ, краешками усиков – и тихо спрашивает:

– Понравились местные красавицы?

– А ты их знаешь? – интересуюсь я. – Они близнецы?

Он молча кивает. Уже вполне серьёзно, без улыбки.

– Можно подумать, будто они когда-то голодали.

Вано кивает опять. И опять – вполне серьёзно.

– Неужели здесь?

– Потерпи, – тихо произносит Вано. – После обеда расскажу.

Пока я доедаю суп, женщины поднимаются и уходят. Я невольно гляжу им вслед. Они одинаково невысоки и как-то грубовато-изящны.

– Что-то в них есть, правда? – произносит Джим.

– Это – ритянки, – объясняет Вано.

– Ра? – удивляюсь я и мысленно ставлю рядом с этими изящными женщинами милую и заботливую, но совсем не изящную Ра. Слишком они различны! Во всём. Даже цвет кожи иной.

– Нет! – Вано качает головой. – Они из племени леров. С Восточного материка. Это ужасно романтичная история!

– Расскажешь?

– Не раньше, чем наемся. Удивительные шашлыки! Почти карские! Не иначе здешнего киберповара собирали на Кавказе! Когда передо мной шашлык, не могу рассказывать длинные истории.

Услышать в этот день «ужасно романтичную историю» мне так и не удаётся. А Вано не удаётся доесть все заказанные шашлыки. Потому что в столовую влетают двое встрёпанных парней и, оглядевшись, направляются прямо к нашему столику.

– Вано! Джим! – кричит один из них ещё издали. – Как здорово, что мы вас нашли!

Вано и Джим встают, здороваются.

– Ребята, у нас ЧП, – говорит один из парней. – Мы прилетели за вами. Кибермозг на буровой… Вдребезги… Сорвалась обсадная труба и всё разнесла… Работы остановлены.

– И вообще – всё может полететь к чёрту! – добавляет другой парень. – С буровой творится что-то непонятное. Кибермозг выдал только одно слово – «Приготовиться…» И потом его разнесло. К чему приготовиться?.. У вас есть запасное устройство?

Мы немедленно уходим из столовой. Вано с тоской оглядывается на оставленный нами столик. Два длинных шашлыка безнадёжно стынут на сковородке.

12. Так уходят в легенду

Под нами Плато Ветров – холодная продутая насквозь ветрами каменная пустыня. Где-то в центре её – геологическая партия.

И рядом с этой партией – буровая, ослепшая, оглохшая, обезглавленная.

В креслах вертолёта двое прилетевших за нами геологов – Сергей и Нурдаль. И тут же два новеньких робота, предназначенных для геологической партии. Они включены, их зелёные глазки вопросительно светятся и ждут указаний. В ящике – так и не распакованное киберустройство для буровой. Его надо установить сегодня, сейчас же, не теряя ни минуты. Потому что неизвестно, к чему должны быть готовы геологи. И неизвестно, сколько времени готовиться. Команда погибшего электронного мозга должна быть повторена как можно быстрее. Мы летим со скоростью самолёта, но время тянется безобразно медленно. Уныло ползут под ногами одинаковые серые, чёрные и красноватые скалы. Мелькают крошечные зелёные пятнышки чудом живущих тут деревьев. Уходят назад извилистые полоски трещин, провалов, ущелий. И снова – камни, скалы.

– Мрачное место, – замечает Грицько. – Даже не хочется, чтоб тут что-то нашли. Ведь тогда тут придётся жить.

– Всё равно придётся, – откликается голубоглазый крепыш Нурдаль. – Когда-нибудь будем брать отсюда гранит, базальт. На юге нашего Материка не так много камня.

– Возить отсюда гранит? – удивляюсь я. – Не далеко?

– Ближе, чем от Нефти, – объясняет Нурдаль. – И намного быстрее – всё время попутный ветер. А правильные каменные карьеры создадут отличные площадки для жилья. Над таким карьером твёрдую сферу – и строй посёлок! Идеальные условия. Только так и можно взять это плато.

– А стоит ли его брать?

Нурдаль улыбается. Снисходительно.

– Ты знаешь, что такое Урал? – спрашивает он.

– Я уралец.

– Так вот, я убеждён, что плато – здешний Урал. Тут должно быть всё. Это моё личное мнение. Мы изучаем плато наскоками. А надо вгрызаться в него намертво! Мы всё торопимся, всё не успеваем. А оно не отдаёт своих секретов просто так. Его надо брать измором!

…Мы снижаемся где-то между буровой и геологическими палатками. Киберы деловито вытаскивают наружу ящик с электронным устройством. Длинноногий Вано, выбравшись из вертолёта вслед за киберами, жмурится на солнце, надевает защитные очки и говорит:

– Вы, ребята, пока распаковывайте. А я прогуляюсь, взгляну…

И решительно направляется к буровой.

– Там опасно! – кричит вслед Нурдаль. – Оттуда все ушли!

– А как же будем монтировать? – Обернувшись, Вано одаряет нас широкой белозубой улыбкой и снова идёт к вышке.

И никто не задерживает его: через четверть часа всем нам туда идти.

Мы бросаемся к ящику, торопливо растаскиваем в стороны стенки. Нужно беречь секунды, быстрее подготовить к установке новый электронный мозг.

Минут через пять, когда я поднимаю глаза, Вано уже далеко – почти возле самой буровой.

Фигурка кажется совсем крошечной. Словно муравей, встав на задние лапки, подбирается к гигантской ажурной башне.

Мы продолжаем работать ещё минуты три или четыре, и вдруг Джим Смит резко распрямляется, напряжённо прислушиваясь к чему-то, поворачивается к вышке и громко, изо всей силы кричит:

– Вано! Вано! Назад! Вано!

Он кричит напрасно. Вано не может услышать его, слишком далеко. Да и ветер кругом свистит – неизменный, не прекращающийся ни на минуту. И всё же какой-то древний инстинкт заставляет Джима кричать, забыв о радиофонах и прочей цивилизации.

Я ещё не понял, в чём дело. Но раз Джим зовёт, значит, надо. Торопливо нажимаю на своём тедре кнопку с номером Вано.

Тедр должен сработать мгновенно. Наверняка радиофон назойливо зуммерит сейчас у Вано в кармане. Но я догадываюсь, что Вано не услышит его. Потому что из-под земли доносится быстро нарастающий гул, и кажется, будто камни вздрагивают под ногами.

Должно быть, Джим первый почувствовал подземный гул и потому закричал. Там, на буровой, сейчас очень опасно. Но и Вано никак не может не слышать гула!

Мы напряжённо смотрим на буровую, среди ажурных стоек которой исчез наш товарищ.

Всё ждём: вот-вот мелькнёт между камнями бегущая фигурка.

Ожидание длится какие-то секунды. Никак не больше стоим мы неподвижно над раскрытым ящиком с киберустройством. Но эти секунды кажутся невыносимо, бесконечно долгими, тягучими.

И с каждой секундой всё нарастает и нарастает подземный гул, и всё сильнее вздрагивают камни под ногами, и начинает казаться, что опасность – не только возле буровой, но везде – и на нашей открытой площадке, и возле далёких серебристых палаток геологов, и вообще на всём громадном проклятом плато.

А потом над буровой, отшвырнув в сторону дирижаблик-ветряк, взвивается в небо тонкая игла труб, выброшенных из земли страшной силой. Вслед за иглой поднимается чёрная струя, которая за несколько мгновений толстеет, наливается мощью и, как игрушку, откидывает в сторону громадную буровую вышку.

– Вано! – истошно орёт Джим и бросается к буровой.

Но не успевает пробежать и десятка шагов, как бьющий в небо чёрный фонтан вспыхивает, становится гигантским невиданным ревущим факелом, и нестерпимый жар мгновенно доносится к нам за сотни метров, ослепляет и обжигает нас, и после этого я долго не слышу, не вижу и не чувствую ничего.

…Меня приводят в себя струйки холодной воды, которые падают на лицо и скатываются по пылающим щекам. Ощущать на лице холодные чудесные струйки – такое блаженство, какого, кажется, я не испытывал никогда.

Я открываю рот и ловлю холодные струйки губами, с жадностью глотаю, глотаю их.

Потом мне вкладывают в рот что-то похожее на соску, и я пью, пью холодный, живительный кисловатый напиток «Волгарь», которого не пил, кажется, сто лет. А впрочем, и на самом деле сто лет.

Сейчас будет очень хорошо, исчезнет боль, появятся силы. Я давно знаю, что такое «Волгарь». Если только у человека целы кости и связки, «Волгарь» за несколько минут ставит его на ноги.

Напившись, открываю глаза.

Надо мной голубое, с тревожным красноватым отблеском небо, и в небе – незнакомое женское лицо с тёмными узкими глазами, какими-то удивительно бездонными. Словно сквозь них глядит на меня сама Бесконечность.

Я подтягиваю локти, хочу приподняться, но женщина почти без звука, одними губами говорит:

– Лежи! Лежи пока!

И исчезает.

Теперь, когда она исчезла, я начинаю слышать. Слышу ровный, ни на секунду не умолкающий рёв – сильный, напряжённый, тревожный. Хочу повернуть голову в сторону рёва, но резкая боль останавливает – боль не глубокая, не внутренняя, как тогда, когда обезьяньи зубы добрались до моих шейных позвонков, а наружная. Ощущение такое, словно с лица и шеи содрали кожу.

«Ожог! – догадываюсь я. – Это не страшно, вылечат быстро. Хорошо, глаза целы!»

Женщина возвращается, опускается возле меня на колени и так же, почти без звука, одними губами произносит:

– Потерпи. Будет больно, но недолго.

Я понимаю, почему она так говорит – почти без звука. Это рёв заглушает её. И просто чудо, что я понимаю. Наверно, она не только говорит, а ещё и внушает. Не зря у неё такие бездонные глаза.

Осторожно, кончиками пальцев женщина опускает мои веки, и тут же на лицо, шею обрушивается что-то липкое, клейкое, холодное. Оно колет мириадами иголок, и я задыхаюсь от мгновенно нахлынувшей боли, и готов кричать, но боль начинает ослабевать, отступает, и вот остаются отдельные болезненные уколы. Теперь, сквозь быстро откатывающуюся боль, различаю знакомый с детства и полузабытый запах мази «Киевляночка» – острую смесь ароматов ананаса, алоэ, апельсина и ещё чего-то давнего, детского и почему-то маминых рук, которые покрывали этой мазью мои ожоги.

Кажется, что я лежу под клейкой липкой маской очень долго. Но, наверно, так кажется. Когда лежишь, закрыв глаза, и слушаешь дикий рёв пылающего нефтяного гейзера, каждая минута растягивается в час. А надо вылежать пятнадцать минут. Потому что за пятнадцать минут мазь «Киевляночка» восстанавливает обожжённую кожу почти до нормального состояния.

– Открой глаза! – не столько слышу, сколько чувствую по-прежнему бесшумные слова.

Открываю глаза и вижу измученную улыбку на лице женщины. Хочу улыбнуться в ответ, но где-то в середине щёк, в краях губ ещё сидит резкая сдерживающая боль.

Зато я сажусь спокойно, без напряжения. «Волгарь» сделал своё дело. Метрах в пяти от меня оглядывается Джим. С другой стороны пластом лежат двое, и их лица покрыты желтоватой массой. Грицько и Нурдаль.

А вдалеке, там, где была буровая, поднимается в небо громадный огненный столб, и оттуда несётся рёв – торжествующий победный рёв стихии, которая миллионы лет ждала, чтобы пришёл слабый ничтожный перед нею человек и выпустил её на волю.

«Вано! – с болью вспоминаю я. – Милый Вано!»

13. Сумико

Стихию приходится укрощать долго. Вертолёты привозят нам трёх киберкротов и гору оборудования, которое кроты утащат с собой под землю. Они пойдут по наклонным тоннелям к стволу буровой и завалят его намертво – так, что нефть никогда больше здесь не пробьётся. Потому что нам не нужна эта скважина. Мы не будем добывать нефть на Плато Ветров – трудно и опасно. Буровики перегонят её подземными руслами к подножию Северных гор, к тем нефтепромыслам, которые уже действуют, и выкачают её оттуда – покорённую, притихшую.

У землян теперь будет много нефти. Так много, что ничто не задержит развитие химии на Материке.

Вот только Вано…

До сих пор не представляю себе, что мы скажем его жене, как поглядим ей в глаза!..

…Работали мы в эти дни до одурения, до изнеможения, полного, предельного. Когда начинали валиться из рук инструменты, двоиться в глазах клеммы – шли в серебристую геологическую палатку, и падали на койки, порой не успев раздеться, и проваливались в тяжёлый чёрный сон, чтобы через несколько часов снова подняться.

Мы спали то днём, то ночью. Это не имело значения, потому что ночью было почти так же светло, как днём. Горящая нефть давала столько света, что по ночам для работы не нужны были никакие прожекторы.

Мы мало разговаривали в эти дни. Трудно было разговаривать. Надо кричать. И очень мало ели: жара, дикий рёв факела и резкий запах нефти отбивали охоту есть. Мы только работали, глотали таблетки и спали.

Порой думалось, что мы сами стали почти киберами.

Джим Смит оказался намного выносливее меня и Грицько. Он дольше работал и меньше спал, чем мы. Но и он иногда не выдерживал. Однажды уснул, сидя верхом на кожухе киберкрота, где насаживал контакты. Сидел, работал и вдруг выронил ключ и стал с закрытыми глазами валиться вперёд. Мы с Грицько насилу отволокли его в палатку.

За эти дни мы, по существу, заново перебрали киберкротов, приспособленных к рытью тоннелей в обычной земле. Мы заменили титановые буры и зубья алмазными, перестроили всю систему управления и создали дублирующие системы. Кроты должны быть безотказными, иначе всё сорвётся. Они должны пробить в камне разные тоннели за одно время. Они вместе должны выйти к стволу буровой и за одну секунду завалить его. Иначе нефть перебьёт кротов поодиночке и ворвётся в тоннели. Всю эту адскую работу нам пришлось делать потому, что на Рите нет нужных машин. Те киберкроты, которые предназначались для камня, работали не бурами, а токами высокой частоты. Они прожигали камень. Но здесь, при подходе к нефтяному фонтану, это не годилось. Хватит и того, что гигантский факел вспыхнул наверняка от какой-то крошечной электрической искры на буровой. А если бы ещё забрались под землю высокочастотные киберкроты, они наверняка зажгли бы нефть и в глубине ствола. И тогда взлетел бы на воздух посёлок геологов, образовался бы гигантский пылающий кратер, подступиться к которому было бы невероятно трудно.

Поэтому и пошли в ход киберкроты, предназначенные для мягкой земли, работающие по старинке, без электрического нагрева.

На их основе мы создали совсем новые машины. Они погибнут при взрыве, навсегда останутся в стволе буровой, заваленные обломками, заплёванные нефтью. Точные умные машины, в которые вложено столько труда и на Земле, и здесь.

Но что киберы, если погиб Вано!

Всё время мысль возвращается к нему – и когда засыпаешь, и когда просыпаешься, и когда на минутку отрываешься от работы, чтобы вытереть со лба пот. И почему-то особенно остро, чётко, снова и снова видишь, как, уходя из столовой Нефти, Вано с тоской оглядывался на стынущие на столике шашлыки!

Так и не успел он рассказать «романтичную историю» о женщинах из племени леров…

…Через пять дней мы на вертолётах растаскиваем наших киберкротов по углам гигантского треугольника и частотными генераторами выжигаем наклонные стартовые площадки для машин.

Мой остроносый кибер стоит, уткнувшись в красновато-бурую оплавленную гранитную стенку, и ждёт сигнала. Далеко отсюда, в одной из геологических палаток, оборудовали мы пульт управления. И оттуда Нурдаль даст команду. А когда киберы вгрызутся в гранит и скроются в тоннеле, – спустим вслед тележки со взрывчаткой и с катушками плоских титановых шлангов.

Эти шланги выдержат любой взрыв. Их невозможно разорвать. Заваленные глыбами, забитые изнутри пробками, концы шлангов провисят в жерле буровой до тех пор, пока по ним под громадным давлением не пойдёт морская вода.

Она оттеснит от рукавов глыбы, выбьет пробки и станет выдавливать из скважины нефть, загонять обратно под землю.

А пустят воду туда лишь после того, как геофизики разведают весь нефтеносный слой и высокочастотные электропушки разрушат под землёй преграды на пути нефти из этого слоя в предгорную нефтяную долину. Когда русло подземной нефтяной реки будет проложено, по шлангам начнут накачивать воду и пробурят для воды новые скважины. Постепенно она выдавит нефть к готовым вышкам.

Никому пока не придётся жить из-за нефти на Плато Ветров. Здесь будут работать автоматы, качающие воду из моря, и будут ходить киберы, контролирующие работу автоматов.

Геологи, конечно, не оставят в покое Плато. Но теперь им придётся быть очень осторожными. По крайней мере, до тех пор, пока не будут точно очерчены подземные границы нефти.

Вероятно, поработают тут и новейшие геофизические спутники, которые привёз наш корабль «Рита-3». По крайней мере, предшествующие спутники, похоже, проморгали эту неожиданную и глубоко запрятанную нефть на Плато Ветров.

…Резкий, почти до живых ноток отчаянный скрежет обрывает моё ожидание. Это крот впился в стенку. Он грызёт её яростно, как своего ненавистного врага, и она отступает перед ним, крошится, рассыпается. И крот, как насытившееся животное, удовлетворённо урчит. И скрежет становится всё глуше.

Рядом со мной, съёжившись от ветра под электрокурткой, сидит на камне маленькая худенькая узкоглазая женщина. Сумико, жена геолога Сергея. Та самая женщина, что привела меня в чувство после ожога, мазала мазью, поила из соски.

Она вовсе не медик в экспедиции, а топограф. Больше всех здесь Сумико бродит по Плато и всё снимает, снимает его участки на свои планшеты. Даже в эти сумасшедшие последние дни она куда-то исчезала, и теперь говорит, что сняла на планшеты ещё три больших участка.

– Ты, наверно, лучше всех знаешь Плато? – спрашиваю я.

– Увы, только снаружи. – Она кивает. – Разве, разглядев лицо человека, можно знать, что он думает, что чувствует?

Мне мерещится второй, скрытый смысл в её словах. Мне давно мерещится скрытый смысл даже в самых простых фразах, с которыми Сумико обращается ко мне. Но, может, я ошибаюсь?

– Всегда ли нужно знать, что чувствует другой человек? – спрашиваю я.

Сумико улыбается, растягивая маленькие яркие губы:

– Зачем всегда? Иногда! Очень редко!

– Для чего?

– Хотя бы из эгоизма. Чтоб не причинять себе лишней боли.

Теперь уж и дураку ясно!

Почему-то неудержимо тянет к этой маленькой хрупкой женщине с по-матерински нежными руками. До боли хочется погладить её по голове, обнять, прижать к себе. Неужели это всего лишь благодарность за её заботу? Почему же тогда нет такого чувства к Ра? Я не меньше благодарен ей, однако мне никогда не хотелось её приласкать.

Но неужели я смогу? Ведь я не хочу расставаться с Бирутой!

Наверно, я слишком долго один. Как-то неудачно складываются мои поездки: в первой – ЧП, во второй – ЧП…

Ну а Сумико? Ведь муж где-то рядом. А её тоже тянет ко мне. Я замечал это раньше. И сейчас не случайно, конечно, она оказалась рядом с моим киберкротом, на самой далёкой от посёлка вершине «треугольника».

Здесь никого нет, кроме нас. И вообще, я вполне мог прилететь сюда один, вместе с двумя моими киберами-помощниками, которые и будут вкатывать в тоннель тележки и замуровывать вход в него после того, как тележки со взрывчаткой уйдут в глубину.

Но почему-то в последний момент, когда всё уже было погружено в вертолёт, подбежала Сумико со своим планшетом и озабоченно сказала:

– Мне надо переснять там один участок! Я тебе не помешаю, Сандро, ладно?

И вскочила в машину.

И теперь Сумико сидит рядом со мной на камне, а планшет её так и остался в вертолёте.

Сегодня мы должны что-то сказать друг другу. Потом будет поздно: наша бригада надолго улетит.

Но может, не надо? Ведь всё равно ничто не изменится!

Значит, убить? Человек давно научился убивать только-только возникающие чувства…

Ничто, оказывается, не может подавить тягу к женщине. Можно скрыть это от женщины. Но от себя-то не скроешь!

Извивающийся блестящий киберкрот всё глубже и глубже уходит в гранит. Уже почти половина машины скрылась в идеально круглом тоннеле. Середина её вползает в тоннель спокойно, почти без дрожи – сказывается действие многочисленных антивибрационных перегородок. Мы поставили их втрое больше, чем положено, чтобы перестраховать энергетический «хвост» кибера, предохранить от преждевременного разрушения.

Просто невероятно обидно, что эти отличные машины никогда не вернутся к людям!

– О чём ты сейчас думаешь? – спрашивает Сумико и глядит мне в глаза.

– О том, что нам надо поговорить откровенно.

– Ты хочешь меня обидеть?

– Я хочу тебя обнять.

Сумико сжимает мои пальцы крошечной, почти детской ручкой.

Я не выдерживаю и привлекаю к себе её худенькое хрупкое тело и глажу её чёрные блестящие волосы, и целую еле заметные морщинки на смуглом лбу.

Она не сопротивляется. Она только не смотрит на меня.

Я поворачиваю к себе её лицо и хочу заглянуть в глаза, хотя и знаю, что чёрные узкие глаза её непроницаемы, как ночь.

Сумико по-прежнему не сопротивляется, но глаза её закрыты. А губы… Нет, просто невозможно не поцеловать эти ждущие губы!

Мы сидим на камне и гладим друг друга, как дети. Совсем как дети после первого поцелуя.

Зачем это? Что с нами будет? Ведь всё равно нам не быть вместе.

Я резко, остро чувствую, что за ласками – пустота. У них нет будущего.

И от этого становится страшно.

Сумико как-то угадывает перемену, которая произошла во мне. И отстраняется.

– Я боялась, что это – минута. – Она прикусывает яркую верхнюю губу. – Спасибо, что не солгал!

Мы долго молчим и глядим на медленно втягивающегося в гранит киберкрота. И я знаю, что ничего не надо сейчас говорить, ничего не надо объяснять. Любые слова станут ложью.

Мне снова хочется приласкать Сумико. Но уже не так. Уже по-другому. Как ласкают обиженную кем-то младшую сестру. У меня нет сестры. Но мне кажется, что именно сестёр ласкают так.

И я снова прижимаю к себе её голову. И глажу блестящие, отливающие синевой чёрные волосы, и худенькие плечи, и, как ребёнка, мне хочется убаюкать Сумико на своих руках.

– Не понимаю, почему это, – говорит она. – Ничего не понимаю! Это сильнее меня! Если я когда-нибудь буду нужна тебе – позови. Я приду! Сразу же!