Текст книги "Галобионты"

– Ты все поймешь, моя красавица, – глухо пробормотал Степанов, – уж будь уверена, я растолкую тебе, что к чему.

– За что вы меня мучаете? – со слезами воскликнула девушка. – Что плохого я вам сделала!

Вопрос застал Степанова врасплох. Из груди его вырвался блеющий смех, покрытая красными пятнами физиономия перекосилась злобной гримасой.

– А тебе не приходит в голову, что меня злит твой страх? – наконец произнес он, склонив голову набок и разглядывая дрожащую девушку с издевательской усмешкой. Я твой хозяин, я твой создатель, в конце концов. Ты должна быть мне благодарной за то, что я дал тебе жизнь, наделил тебя такими способностями, за то, что ты прекрасна, как только может быть прекрасна женщина! А что я вижу? Вместо того, чтобы ползать передо мной на коленях, целовать мне руки, быть послушной и доверчивой, ты тут дрожишь передо мной, словно осиновый лист и лепечешь, что боишься меня! Где твоя благодарность? Разве я когда-нибудь обижал тебя, был с тобой груб и жесток? У меня, если на то пошло, – Степанов снова засмеялся, запрокинув назад голову, – не было на это времени. Все время что-то мешало нашему с тобой общению.

Если бы я был фаталистом, то решил бы, что над нами тяготеет злой рок. И вот, когда я наконец тебя дождался, ты шарахаешься от меня, как от зачумленного. Скажи на милость, как я должен на это реагировать?

– Я не могу ничего с собой поделать, – умоляюще проговорила Любовь, – я старалась не бояться вас, но у меня ничего не выходит.

Весь скорбный облик девушки молил Степанова о пощаде.

«Будьте добры со мной, – казалось, говорили ее испуганные глаза, – и я постараюсь ответить вам благодарностью».

Однако профессор был уже не в том состоянии, чтобы проявлять лучшие качества своей натуры, коих, по большому счету, почти не осталось.

– Ну что же, моя милая, – заговорил он все с той же жесткой ухмылкой, – придется поступать с тобой так, как ты того заслуживаешь.

В этот миг Любовь окончательно поняла, что ей никогда не удастся совладать этого страшного человека. Словно в подтверждение ее мысли, Степанов поднялся и медленно направился к ней, бормоча:

– Ты испьешь всю чашу до дна, моя милая, ты понесешь ответ за все мои страдания.

Все остальное Любовь воспринимала словно в полубредовом кошмаре. Не сопротивляясь, не пытаясь ни словом, ни взглядом не пытаясь задобрить профессора, она позволила ему делать с ней все, что ему заблагорассудится.

Сотни рз в течение всех прошедших двадцать лет излюбленным занятием Степанова было прокручивание в голове сцен осуществления возмездия над предавшей его женой. Его воображение, извратившееся в результате многолетнего пребывания в замкнутом пространстве и постоянного сосредоточения всех помыслов на одном устремлении, рождало разнообразные способы мщения. Степанов постоянно изобретал что-то новое. Но все казалось ему недостаточно удовлетворительным. Единственное, в чем он был в полном согласии с самим собой, это желание подвергнуть свою жертву как физическому, так и моральному воздействию. Теперь он поступал по наитию. Галерея картин смешалась в его воспаленном воображении. Степанов действовал скорее бессознательно. Его подрагивающие руки двигались сами собой.

Первым делом Антон Николаевич поставил посреди комнаты самый громоздкий стул из всех, какие были в его распоряжении.

Потом он принес несколько кожаных ремней. Посадив на стул Любовь, он сначала привязал к ножкам ее ноги, затем стянул за спинкой руки девушки. Зачем он проделывал все это, профессор и сам не мог бы сказать. Любовь не выказывала ни единой попытки с сопротивлению. Такая инфантильность ее сильнее распаляла Степанова. Ему страстно хотелось вынудить девушку к крикам мольбы, к униженным просьбам о пощаде.

– Сейчас, моя милая Любашенька, – бормотал профессор, – сейчас мы все сделаем…

Привязав девушку, Степанов вынул из заранее приготовленной коробки большой нож с острым изогнутым лезвием, из тех, которыми вооружались галобионты. Вернувшись к своей жертве, Антон Николаевич слегка похлопал девушку по щеке, чтобы привести ее в чувство.

– Открой свои чудные глазки, моя маленькая, посмотри, что у меня есть для тебя.

В какой-то момент на смену одуряющему, лишающему воли страху к Любови вдруг пришло прозрение. Сквозь пелену ужаса отчетливо проступило сознание того, что этот страшный человек ищет, вернее пытается найти и не находит, в ней, Любови, какую-то другую женщину. И вместе с прозрением страх начал ослабевать, уступая место какому-то умиротворению.

Степанов внимательно изучал девушку, в тщетной надежде разглядеть в ее лице хотя признак испуга.

– Ну же! – грубо крикнул крикнул профессор. – Что ты сидишь, как неживая!

Любовь открыла глаза.

– Что вы от меня хотите? – тихо произнесла она.

– Я хочу, чтобы ты смотрела на меня и слушала, когда я с тобой разговариваю!

– Вы хотите убить меня, – безо всякого выражения проговорила девушка.

– Ну почему же, убить, – увлеченно возразил профессор, заметно повеселевший после того, как Любовь вступила в разговор. – Я не хочу делать тебе ничего плохого, моя милая, наоборот, я собираюсь доставить тебе незабываемое наслаждение.

– А разве для этого обязательно нужно меня привязывать к стулу и махать перед моим лицом этим ножом?

– Видишь ли, моя милая, я собираюсь доставить удовольствие не только тебе, но и себе. Поэтому мне приходится действовать таким способом.

– Тогда не требуйте от меня участия. Это ваше развлечение, а не мое.

– Нет, моя дорогая, это удовольствие наше с тобой в равной степени. Ты еще слишком мало прожила, слишком мало видела в жизни. Приготовься к тому, чтобы испытать неизведанное удовольствие. Я открою тебе великое таинство жизни. Ты должна гордиться этим. Твой создатель собирается лишить тебя невинности.

Степанов залился безумным смехом.

– До тебя такая честь выпадала только одной женщине, той что была родом из Назарета, супруге Иосифа.

До Любови так и не дошел смысл слов профессора, но она смогла угадать издевательский их подтекст. И тут, впервые в жизни, девушка испытала возмущение, придавшее ей смелости.

– Вы ошибаетесь, – громко произнесла она, устремив на Степанова ясный взгляд, – вам не удастся исполнить свое намерение.

Обескураженный профессор отшатнулся от девушки. Некоторое время Степанов ловил ртом воздух, не в силах озвучить вопроса, застрявшего у него на языке. Любовь сама внесла ясность.

– Вы не будете первым, – теперь в ее лице проглядывалось нечто, похожее на торжество, от страха не осталось и следа.

– Что…, – профессор задыхался, покрываясь испариной, – что ты хочешь этим сказать, маленькая тварь?

Довлеющее воздействие Степанова мало-помалу сходило на нет. Может быть, Любовь видела, что вызывая его ярость, она способна противостоять давящему натиску.

– Я хочу сказать, что первым был Алекс.

От сильного удара голова Любови резко запрокинулась назад, в глазах потемнело. Однако это только еще более усилило возникшее в ней желание противостоять воздействию Степанова.

– Вы можете делать со мной все, что захотите, – проговорила она, поднимая голову и взглядывая на профессора, – на вам никогда уже не быть первым…

– Замолчи, мерзкая дрянь! – завизжал Степанов, наотмашь ударив девушку по другой щеке.

– Убейте меня и создайте себе новую, девственную жертву!

Выронив нож, Степанов в бешеной ярости принялся избивать девушку. Однако с каждым ударом сил в ней только прибывало.

Она уже не только выкрикивала оскорбительные для Антона Николаевича слова, но и перемежала их громким смехом.

Вдруг стул, на котором сидела девушка, накренился и упал на пол. Степанов, полностью утративший человеческое обличье, принялся бить Любовь ногами. Ему хотелось только одного: растерзать это лежащее у ее ног тело, смешать ее красную кровь с голубым шелком платья. Из уст профессора вырывались нечленораздельные крики. Брызгая слюной, он продолжал избивать девушку, которая не издавала уже ни звука.

Снова разрушилась единственная мечта его жизни. Снова между ним и самой дорогой для него женщиной вклинился тот, кого профессор считал виновным в своей трагедии. Саша. Саша Александров!.. Как клял себя Антон Николаевич за то, что поддался глупой иррациональной идее использовать для создания галобионтов пятой серии клетку погибшего друга юности. Для чего он это делал? На сей вопрос у него никогда не находилось ответа. Как знать, быть может Степанов безотчетно стремился смоделировать то положение вещей, которое существовало в дни его молодости? Только так он мог по-настоящему испытать свою судьбу. И, победив, сказать себе, что победа вполне заслуженна. Однако, как и больше двадцати лет назад, судьба обманула Степанова. Как и тогда между ним и Любашей вклинился этот необыкновенный человек, умный, талантливый, никогда не унывающий Сашка! Снова он оказался первым и единственным, кто безраздельно владел той женщиной, которая должна была, просто обязана была принадлежать только ему, Степанову!

Антон Николаевич потерял счет времени. Наконец, силы его стали иссякать. Шатаясь, он отошел от лежащей без движения девушки и рухнул в свое кресло. Он переживал точно такие же ощущения, как и тогда, когда придя к себе домой, почувствовал, что Любаши там нет. На Антона Николаевича навалилась та же страшная опустошенность. Но было еще нечто, усугубляющая и это без того невыносимое чувство. Степанов потерпел фиаско второй раз. Он добивался возмездия двадцать лет, посвятил этому все свои умственные, физические, моральные силы. Он жил одной лишь надеждой, которая вселяла в него силы. Без этой надежды Степанов, скорее всего, уже давно гнил бы в могиле.

Судьба жестоко обманула его и теперь профессор рыдал, положив голову на стол. Свербившая в нем мысль, что он не заслужил такого страшного обмана, лишила профессора последних сил. Ярость его иссякла. Он чувствовал себя жалким, уничтоженным и совершенно беспомощным. Любовь, по-прежнему лежавшая на полу и не подававшая признаков жизни, нисколько не интересовала Степанова. Привязанная к стулу девушка была для него чем-то вроде выброшенной тряпичной куклы. В тот момент Антону Николаевичу не пришло в голову, как прозорлив был Дзержинец, когда сказал ему, что рано или поздно он захочет выбросить девушку на помойку. Так оно и вышло. Женщина его мечты оказалась куклой, с плохо налаженным механизмом. Степанов вдруг осознал, что в жизни нет ничего горше неосуществимой мести. Стремление совершить возмездие оказалось иллюзорным. И сам себе Антон Николаевич представлялся безнадежным неудачником.

Прошло довольно долго времени, прежде чем профессор поднялся на ноги. В нем созрело решение, показавшееся панацеей от всех несчастий. Если жизнь утратила всякий смысл, но и нечего за нее цепляться. Если жизнь настолько жестока, что не дает ему возможности свести счеты с обидчиками, то единственное что ему остается, это свести счеты с самой жизнью.

Степанов уже подошел к шкафчику с препаратами и задумчиво выискивал среди многочисленных склянок наиболее верное и безболезненное средство, как с пульта охранной системы базы раздался писк. Кто-то вышел на связь с базой. Этим некто мог быть только Дзержинец. Действуя скорее автоматически, чем осознанно, Степанов подошел к пульту и медленно повернул рычажок, уже готовясь произнести привычное приветствие. Но голос, зазвучавший в динамике, мгновенно вывел Степанова из состояния глубочайшей депрессии.

– Хозяин, вы меня впустите?

Антон Николаевич не верил своим ушам: с ним говорил никто иной, как Геракл.

– Кто это? – спросил Степанов, чтобы удостовериться, что он не ослышался.

– Это я, Хозяин, Геракл.

Некоторое время опешивший профессор тупо взирал на экран.

– Откуда ты?

– Издалека, Хозяин, вы впустите меня.

– Но как ты здесь оказался?

– Я расскажу вам, как только вы меня впустите. Я устал, Хозяин, мне нужна ваша помощь.

– Значит, ты все-таки выжил, – пробормотал профессор, все еще не в силах прийти в себя от неожиданности.

– Да, но если вы меня не впустите, мне долго не протянуть.

Степанов задумался. От постигшего его потрясения профессор нежданно-негаданно превратился в фаталиста. В том, что Геракл, единственное существо, которому он доверял, появился именно в такую минуту, Антон Николаевич увидел перст провидения. И тут профессора осенила обжигающая идея.

– Геракл! – позвал он галобионта.

– Да, Хозяин, – немедленно отозвался тот.

– А Алекс… он с тобой?

– Нет, Хозяин, я прибыл один.

– Но он жив? – продолжал допытываться Степанов.

На сей раз Геракл ответил на сразу.

– Я точно не знаю, Хозяин, – неуверено проговорил он.

– Но он не погиб на южной базе, так ведь, мой друг? – с безумной надеждой спросил Антон Николаевич.

– Да, Хозяин, – ответил Геракл, интуитивно угадав настроение профессора, – он выжил так же, как и я.

– Я отключаю охранную систему и жду тебя, мой друг, – возвестил Степанов.

Следующие несколько минут тянулись для Антона Николаевича как долгие мучительные часы. Он нервно вышагивал по кабинету, прислушиваясь ко всем доносящимся до него звукам. Наконец в коридоре послушались шаги. Степанов бросился им навстречу и остановился, пораженный увиденным. Геракл похудел, осунулся, выглядел изможденным. На иссиня-бледном лице галобионта выделялись лишь большие блестящие глаза.

– Здравствуйте, Хозяин, – проговорил Геракл, подойдя к профессору, – спасибо, что не отказали мне в помощи.

– Ты совсем ослабел, мой друг, – произнес Степанов, проводя помощника в кабинет, – надо заняться тобой.

Уложив Геракла на кушетку, профессор принялся хлопотать над ним.

– Придется сделать тебе несколько инъекций.

– Думаю, что мне не помешала бы и обычная еда, – осторожно сказал Геракл, покорно принимая все манипуляции профессора.

– Сейчас, мой друг, прежде нужно тебя обследовать, – возразил Антон Николаевич, в котором снова проснулся исследователь.

Геракл безропотно подчинился.

– Признаться, никак не ожидал тебя нова увидеть, – говорил Степанов, все еще не оправившийся от удивления, – значит, и на старуху бывает проруха.

Поймав недоумевающий взгляд Геракла, Антон Николаевич пояснил:

– Полковник уверял меня, что вы оба мертвы. И я, признаться, ему поверил.

– Просто нам повезло, Хозяин.

Геракл вкратце поведал профессору обстоятельства их с Алексом спасения. Степанов слушал галобионта очень внимательно.

– Выходит, что вы обязана друг другу жизнью, – резюмировал он, когда Геракл умолк.

– Да, Хозяин, можно сказать и так.

Все услышанное профессором еще более укрепляло его в первоначальном впечатлении от встречи с «блудным сыном». Антон Николаевич был теперь уверен, что все произошло не случайно.

– Расскажи мне, что было дальше, после того, как вы покинули южную базу, – велел он, делая приготовления к последней инъекции.

– Я отправился на поиски, – ответил Геракл.

– А он? – шприц в руке Степанова замер в воздухе.

– Я прогнал его, Хозяин.

– Почему?

– Как это почему? Я не хочу иметь с ним ничего общего. Вы же знаете, Хозяин, как я его ненавижу.

– И что же, твое отношение к Алексу не изменилось даже после того, как он тебя спас?

Геракл покачал головой.

– Я всегда буду ненавидеть его, – с каменным лицом произнес Геракл.

– Неужели ты совершенно не имеешь представления о том, где он может быть?

– По правде сказать, я подозреваю, что ему хотелось отправиться туда же, куда направлялся я.

– Для чего ему это понадобилось? – с подозрением спросил Антон Николаевич.

Геракл не спешил с ответом. Ясно чувствуя, что с профессором происходит нечто странное, он пытался угадать его настроение.

– Отвечай же! – нетерпеливо потребовал Антон Николаевич.

– Думаю, он хотел найти ту женщину, – осторожно произнес Геракл.

– Ах вот, значит, как? – зловеще прохрипел профессор, покрываясь красными пятнами.

– Я не могу сказать точно, Хозяин, – поспешил добавить Геракл, – может быть, он просто не хотел со мной расставаться?

Степанов покачал головой.

– Не лги мне, ему понадобилась женщина. Ты же сам говорил мне, что дело тут нечисто, так ведь?

– Я не совсем понимаю вас, Хозяин, – сказал Геракл, видя, что Степанов начинает выходить из себя.

– Скажи мне, что было между ними? – потребовал Антон Николаевич, отбрасывая шприц и садясь напротив Геракла.

– Хозяин, я еще не готов к такому разговору, дайте мне хоть немного прийти в себя.

Геракл и впрямь выглядел слишком обессиленным. Да и сам Степанов чувствовал настоятельную потребность в том, чтобы подкрепить свои силы. За все это время профессор так не разу и не вспомнил о девушке, лежащей без сознания в соседней комнате.

– Хорошо, – произнес профессор, – подкрепись, мне необходимо, чтобы ты был сильным.

Геракл старался ничем не выдавать своего удивления. Прием Степанова превзошел самые смелые его ожидания. Видно, здесь и впрямь произошло нечто, из ряда вон выходящее, если Хозяин ни разу не упрекнул Геракла в неверности. Однако галобионт не спешил облегченно переводить дух. Настроение профессора очень настораживало его. И было неизвестно, какие цели преследует Антон Николаевич, давая приют помощнику, вышедшему из доверия.

Неясная ситуация разрешилась сразу после того, как самочувствие Геракла было признано удовлетворительным. К этому времени профессор и сам немного успокоился и выглядел уже не так устрашающе.

– Итак, мой друг, рассказывай мне все, что тебе известно об этой парочке.

– Вы имеете в виду Алекса и ту женщину? – уточнил Геракл.

– Разумеется, да! – раздраженно ответил профессор. – Можно подумать, что об этом так трудно догадаться!

Геракл пропустил это замечание мимо ушей и безо всяких предисловий приступил к рассказу.

– Когда я прибыл на остров, мне показалось, что между ними завязались довольно близкие отношения.

Степанов, быстро ходивший по кабинету взад и вперед, остановился и круто повернулся к Гераклу.

– Тебе показалось, или ты ясно все видел?

– Я видел все ясно, Хозяин.

– И насколько близкими были их отношения?

– По-моему, они были самыми близкими, какими только могут быть отношения между мужчиной и женщиной.

– Так-как, – Антон Николаевич продолжил лихорадочные передвижения по кабинету.

– Я не могу сказать об этом с полной определенностью, Хозяин, – говорил Геракл, не сводя со Степанова настороженного взгляда, – но мне показалось, что между ними очень близкие отношения. Я даже говорил об этом с Алексом, но он не стал меня слушать. Помнится, первый разлад между нами произошел именно поэтому.

– Вот как? – Степанов ядовито хмыкнул. – Так почему же ты молчал об этом столько времени?

– Вспомните, Хозяин, – заговорил Геракл оправдывающимся тоном, – была ли у меня такая возможность. На нас столько всего навалилось, что мы с вами и словом перемолвиться не успели. Но неужели у вас такая короткая память, Хозяин, и вы не помните, что я вам говорил о нем?

– Да, мой друг, я припоминаю, – произнес Степанов чуть потеплевшим тоном, – у меня, к большому сожалению, не короткая память, поэтому в ней остается очень многое, даже то, о чем я предпочел бы забыть.

Геракл почувствовал, что разговор начинает сворачивать в опасное русло. Однако, понимая, что рано или поздно ему пришлось бы выяснять отношения с профессором, галобионт почел за лучшее не увиливать от неизбежного и встретился глазами со Степановым.

– Я понимаю, что вы имеете полное право быть недовольным мной, Хозяин, – заговорил Геракл покорным тоном, – на вашем месте любой человек поступил бы точно так же, если даже не хуже. Вы, по крайней мере, согласились пустить меня сюда. Откровенно говоря, я на это не особенно рассчитывал.

– Зачем же тогда ты сюда явился?

– А разве у меня был выбор, Хозяин? – проникновенно воскликнул Геракл.

Лицо галобионта излучало преданность и глубокую благодарность профессору. Против своей воли Степанов почувствовал себя польщенным.

– Мне некуда было идти, кроме вас, Хозяин, – продолжал Геракл, – и если вы меня сейчас прогоните, мне придется замерзнуть насмерть в этом ледяном море.

Ну зачем же так драматично, мой друг, – усмехнулся Антон Николаевич, – ты прекрасно можешь выжить и в таких условиях. К тому же тебе вовсе не обязательно оставаться в этом ледяном море, в мире, слава создателю, есть десятки других морей, гораздо более теплых и приятных для тебя. Никогда не поверю, что ты не захотел бы вольготно существовать где-нибудь в районе Карибов. Тем паче, что тебе совершенно не обязательно торчать в водоеме. Ты не какой-нибудь там ихтиандр из детской книжки и можешь проводить на суше столько времени, сколько твоей душе угодно.

– Вы оскорбляете меня такими словами, Хозяин, – ответил Геракл, мгновенно помрачнев, – может быть, вы мне не поверите, но я не мыслю своего существования без вас.

– Вот как? Я, действительно, тебе не верю. Судя по твоему поведению в последнее время, ты жаждешь самостоятельности. – Степанов снова стал раздражаться. – Ты не задумываясь пошел наперекор указаниям полковника, прекрасно зная, что тем самым ты ставишь под удар меня. Неужели ты думаешь, что после всего этого я буду верить в твою преданность?

– Я совершил ошибку, Хозяин, – оправдывался Геракл, – и я раскаиваюсь в этом. Но, как вы сами говорили мне когда-то, плохой опыт тоже нельзя сбрасывать со счетов, из всего можно извлечь урок. Я извлек урок, Хозяин, теперь я знаю, что больше никогда не совершу такой ошибки.

– Почем я знаю, что это правда? Конечно, сейчас, когда тебя клюнул в задницу жареный петух, ты нуждаешься в моей помощи. Но мы ведь не застрахованы от того, что когда-нибудь тебе снова приспичит действовать собственным умом и послать меня, своего Хозяина, ко всем чертям!

– Что мне сделать, чтобы вы мне поверили, Хозяин?

Степанов думал недолго. В его уме уже давно назрело удачное решение.

– Ты готов на все, чтобы вернуть мое доверие, я правильно тебя понял, мой друг?

– Абсолютно правильно, Хозяин! – горячо воскликнул Геракл. – Прикажите мне и я сделаю все, что вы хотите!

Профессор смерил галобионта долгим изучающим взглядом.

– И все же я что-то не понимаю, почему именно ты не мыслишь своего существования без меня? Я создавал тебя вполне самодостаточной личностью.

Геракл был готов к этому вопросу. Он не сомневался, что рано или поздно ему придется на него ответить.

– Вы правы, было бы глупо отрицать, что я не смог бы с большим или меньшим успехом устроиться самостоятельно. И я не стану лгать вам, что никогда не задумывался над такой возможностью. Но тот опыт, который я приобрел, пытаясь действовать, как вы выразились, собственным умом, многому научил меня, Хозяин. Я понял, что во сто крат удобнее для меня всегда иметь поддержку в вашем лице. Каким бы самодостаточным я ни был, жизнь в одиночку слишком сложна и опасна, чтобы я мог отважиться на нее.

Степанов покачал головой, собираясь что-то возразить Гераклу, но тот не дал ему такой возможности и заговорил быстрее и убедительнее:

– Да, конечно, я мог бы прожить один, в этом нет сомнений. Это ясно и вам, и мне, Хозяин. Но существование, так сказать, нелегально меня не устраивает по той простой причине, что вы создали меня индивидом с довольно большими амбициями. Я не хочу жить, как обыкновенный, или даже необыкновенный преступник. Урывками добывать себе средства существования.

– Вот как?

– Именно так, Хозяин, – отвечал Геракл с горячей убежденностью, – у меня было достаточно времени, чтобы подумать обо всем этом. Мое решение абсолютно взвешенно. Мне нужно другое. Не вы ли сами столько раз внушали мне, что создан для выполнения важнейшей миссии, что я существо особого порядка. Так вот, Хозяин, я тоже понимаю, что рожден для большего, чем жизнь изгоя, место которого толком не определено. Я хочу в полную силу использовать те способности, которыми вы меня так щедро наделили. И еще одно, Хозяин.

Следующие слова Геракл произнес таким проникновенным тоном, что Степанов невольно стал проникаться к своему помощнику прежним доверием.

– Вы учили меня Закону Целесообразности. Стоило нарушить его, чтобы понять раз и навсегда, насколько непререкаем этот закон. Дайте мне всего лишь один шанс и вы убедитесь, что я усвоил урок навечно. А если уж совсем откровенно, Хозяин, то есть еще кое-что. Сказать по правде, сам не думал, что позволю себе говорить с вами настолько откровенно. Но мне почему-то кажется, что я могу и даже должен сказать вам это.

– Что же, мой друг – поощрительно произнес заинтригованный Степанов, – я слушаю тебя.

– То, что я скажу вам, будет воспринято вами как нечто иррациональное. Пусть так, я готов к этому. Но, как видно, вы создали меня таким, что и во мне могут возникать такие чувства. Глупо было бы отрицать это, Хозяин. Хотя, при большом желании и это чувство можно было объяснить и Законом Целесообразности. Я сделал бы это, если бы не был настроен так откровенно, как сейчас. Я благодарен вам, Хозяин. Благодарен настолько, что готов на все, лишь бы доказать вам мою благодарность. Если я сейчас начну перечислять все, за что я вам предан, на это уйдет очень много времени. И потом, мне кажется, вам это и не нужно, Хозяин. Вы не хуже меня знаете, чем я вам обязан. Я пришел сюда для того, чтобы сказать вам, что осознаю свою вину и не пожалею сил, чтобы исправить ее. Приказывайте! Я сделаю все!

– Звучит весьма убедительно! – заметил Степанов, который и в самом деле был тронут и даже не пытался этого скрыть.

Геракл и не предполагал, как повезло ему явиться к профессору именно в такую минуту, когда Антон Николаевич более всего нуждался в поддержке. Приди он раньше или позже, события вряд ли приняли бы подобный оборот.

– Раз так, то я воспользуюсь твоей помощью, мой друг, – произнес Степанов, – она мне нужна сейчас.

– Я счастлив, что смогу доказать вам свою преданность и заслужить прощение.

– Я хочу, чтобы ты нашел Алекса и убил его. Я хочу, чтобы ты принес мне его голову. Слышишь, голову!

Притухший было безумный блеск снова разгорелся в глазах Степанова. Глядя на него теперь, Геракл не сомневался, что у профессора повредился рассудок.

– Только знай, – продолжал профессор, задыхаясь от злобы, – я не прощу тебя, если ты снова меня подведешь.

– Этого не будет, Хозяин! – заверил Степанова Геракл. – Я больше никогда не дам повода усомниться во мне.

– Мне нужна гарантия, более надежная, чем словесные уверения.

– Я уже сказал вам, Хозяин, что готов на все.

Степанов задумчиво воззрился на галобионта.

– Ну что ж, мой друг, коли так, то мы попробуем что-нибудь сделать.

– Только вот что, Хозяин, – вкрадчиво поинтересовался Геракл, – как на все это посмотрит Дзержинец?

– Это меня не волнует. Ему совершенно не обязательно знать о том, что ты жив. Напротив, меня больше устраивает данный вариант. С твоей помощью я смогу получить свободу.

Степанов помолчал некоторое время, обдумывая какую-то мысль.

– Кстати! – вдруг встрепенулся профессор. – А почему ты не избавился от этого галобионта еще на южной базе. Или ты и к нему проникся благодарностью?

Геракла очень задели эти слова, ему пришлось призвать на помощь все свое самообладание, чтобы продолжать разговор в прежнем покорном тоне.

– Во-первых, Хозяин, я был слишком слаб, чтобы мериться с силами с таким соперником, как Алекс. Может быть, вы не знаете, в каком состоянии он доставил меня на базу? Если уж на о пошло, я действительно, в огромной степени обязан Алексу не только своим спасением, но и жизнью. Но остановила меня вовсе не благодарность, а элементарное благоразумие. Я не говорил вам, Хозяин, что мы с Алексом схлестнулись еще на подступах к южной базе. Женщина вдруг заартачилась и когда я попробовал применить к ней силу, Алекс набросился на меня.

– И кто же вышел победителем из вашей схватки? – с большим интересом осведомился Степанов.

– Никто, мы оба опомнились вовремя. Понимаю, что именно вас интересует, Хозяин. Вы хотите знать, кто из нас сильнее. Разумеется, я мог бы сказать, что превосхожу силами Алекса, но вы же мне все равно не поверите. Он принадлежит к пятой серии, на порядок более совершенной, чем я. Вы, как человек, создававший нас, лучше, чем кто-либо другой знаете, на что способны ваши питомцы.

– Да ты ревнуешь! – воскликнул Антон Николаевич.

– Я просто осознаю, что мы с ним соперники. Этот факт нельзя оспорить.

– В таком случае избавление от Алекса превращается для тебя в вопрос чести, не так ли, мой друг?

– Я с удовольствием выполню ваше приказание, Хозяин. Особенно приятно мне будет сознавать, что в этом вопросе мои интересы сходятся с вашими. Я должен сделать это немедленно?

Степанов снова задумался. В его воспаленном мозгу с лихорадочной быстротой мелькали, сменяя друг друга разные идеи. Неожиданное появление Геракла внесло сумбур и в без того разгоряченную голову профессора.

– Наверное, нет, – раздумчиво произнес Антон Николаевич, – у меня вдруг появилась одна отличная задумка.

– Хозяин, – заговорил Геракл, видя, что Степанов не спешит делиться с ним своими мыслями, – мне не дает покоя одна проблема: как нам все-таки быть с полковником.

– Почему это тебя так волнует? – с досадой спросил Антон Николаевич. – Я ведь ясно сказал тебе, что этот вопрос будет улажен.

– У вас нет опасений, что Дзержинец неожиданно заявится сюда и обнаружит мое присутствие? Думается, это нежелательно для нас обоих.

– Не бери в голову, мой друг, мы как-нибудь справимся с ним. Честно говоря, меня утомило постоянное вмешательство в мою жизнь этого неприятного человека. Мы могли бы избавиться от него. Представь только, какая у нас наступит жизнь, когда мы станем полными хозяевами самим себе. Сколько мы сможем сделать! Ты станешь моим верным помощником, так, как я задумывал с самого начала. Каких только дел мы с тобой не сотворим! Они все еще поплачут. Этот треклятый Дзержинец! Кем был бы он без меня! А теперь возомнил себя властителем вселенной, а меня держит за пустое место! Мы избавимся от него, мой друг. И в этом ты мне поможешь…

Степанов говорил еще долго. Геракл слушал его и одновременно раздумывал над тем, как ему быть дальше. Перспектива сотрудничества с полупомешаным профессором ни в коей мере не прельщала его. Напротив, Геракл серьезно опасался, что профессор может наломать таких дров, какие ему и не снились. Пожалуй, на данный момент Степанов был последним человеком, с кем Геракл согласился бы иметь дело. Он явился на базу вовсе не для того, чтобы отдаться на милость своему хозяину. Все, что он говорил профессору о своей преданности и стремлении загладить вину, было ложью от первого до последнего слова. Геракл преследовал совершенно иные интересы.

– Пойдем! – вдруг воскликнул Антон Николаевич, оторвав галобионта от его мыслей. – Я хочу показать тебе кое-что.

На лице Степанова играла совершенно бессмысленная улыбка. Заговорщицки поморгав, он направился к выходу из кабинета. Геракл поднялся и последовал за профессором, чрезвычайно заинтригованный.