Текст книги "Мятущаяся Украина. История с древнейших времен"

Итак, армия Четвертинского была разбита и разогнана в полном беспорядке. Войска курляндские, что были с поляками, спрятались в местечке и прислали от себя депутатами своих офицеров, предлагая сдачу в плен и умоляя пощады. Гетман, разоружив их, отпустил домой с условием и под присягой не возвращаться к королю и не участвовать во вражеских действиях в дальнейшем против казаков под угрозой наказания отступников виселицей. Табор польский со всеми запасами и артиллерией, богатой ставкой Четвертинского и других вельмож польских, достались казакам как добыча и компенсировали их потери под Берестечком. Убитых поляков похоронено на месте 12 972 тел, а взято в плен курляндцев и отпущено домой 3215 человек. Состоялась эта битва 27 августа, в четверг.

Возле Фастова узнал гетман Хмельницкий, что князь Радзивилл с литовскими войсками, пробираясь на помощь Четвертинскому по правому берегу Днепра, разрушил много сел и сам город Киев, что был без обороны, ограбил. Услышав о поражении Четвертинского, повернул назад в Литву со значительными награбленными богатствами. Получив это извещение, Хмельницкий немедленно бросился с легкой конницей преследовать Радзивилла и, обойдя его ночью, сделал засаду возле Маслова Ставища. И как только тот с корпусом, идя беззаботно, поравнялся с Хмельницким, то гетман, напав сбоку, разбил войска Радзивилла полностью и вернул все награбленное с лихвой, получив весь его обоз со всеми запасами и его собственной казной. Возвращаясь из Маслова, Хмельницкий разбил еще несколько сильных польских отрядов под Белой Церковью, которые были направлены от армии королевской искать и помочь Четвертинскому, но наткнулись на Хмельницкого, ставши жертвой его храбрости.

Король со своей армией, которая насчитывала более 150 тысяч человек, пройдя от Берестечка на Подолье, взял в осаду тамошний город Камянец. Гарнизон, который был в крепости под командованием полковника Глуха, отбивал атаки врага в течение 9 недель. Но, наконец, из-за своей малочисленности и в связи с тем, что иссякли продовольственные запасы, 29 сентября он сдался королю, и в его числе 312 человек отправлены как военнопленные на Жмудь.

Король зимовал в Камянце и в его окрестностях. Гетман, имея при себе войско в 60 тысяч человек с полным вооружением, в 1652 году выступил с ним против королевской армии и нашел ее возле местечка Жванец. Армия короля расположилась просторно и роскошно, то есть с неуважением относительно врага и в надежде на свою численность. Хмельницкий в первый день своего наблюдения за королевской армией рекогносцировал ее и вокруг малой, но отборный конницей и легкими с обеих сторон перестрелками. Во вторник, 29 апреля, на самой заре гетман начал атаку польской армии со стороны местечка, имея с собой только конницу с малым числом легкой пехоты и артиллерии. Основные силы пехоты он разместил среди ночи по садам и огородам со стороны Хотина и Каменец-Подольского. После первых выстрелов из пушек польская армия выстроилась против атакующих казацких войск и поставила здесь лучшую прусскую пехоту с артиллерией. Гетман, отвлекая эту пехоту и весь правый фланг врага своими маятниковыми наездами конницей, дал знак пехоте своей, находящейся в засаде, и она, выйдя неожиданно, ударила в тыл правого вражеского фланга – сделав первый выстрел, атаковала его пиками. Пехота прусская, поворачиваясь к обороне, показала своей тыл казацкой коннице, легкая пехота, которая выступала за ней, напала тоже с пиками на пруссаков, и они, будучи атакованными с обеих сторон, перемешались беспорядочно и подались в середину своей армии. Казацкая пехота, преследуя их, не давала им набивать мушкеты и построиться, а поражала своими пиками врага, обороняющегося штыками. Гетман, присоединившись к своей пехоте с обоих ее флангов, изменил тем самым всю картину боя, захватив всю артиллерию правого вражеского фаса. Противник начал было перестраиваться, восстанавливая свой фронт против фронта казацкого, но Хмельницкий в то самое время атаковал его всеми своими силами и разорвал на две части. Одна часть почти со всей конницей под командованием самого короля начала отступать к Камянцу, и Хмельницкий приказал войскам против нее делать только вид наступающих, а вторая часть с пехотой прусской направилась в сторону Могилева, и ее гетман атаковал со всей жестокостью. Она, не имея у себя артиллерии, скоро начала сдаваться в плен, была обезоружена, окружена кордоном из казаков и отправлена в город Корсунь на досмотр. В плен было взято 11 313 человек, среди них два генерала – Донгоф и Осолинский, которых гетман держал при себе с почестями и вернул им все их экипажи и пожитки. Весь же табор с обозами и артиллерией достался казакам. Но из него королевские экипажи и палатки с людьми и всем, что было королевским, отправлены вслед за королем под охраной казацкого конвоя, который королем был одарен с публичным признанием перед своими войсками, «что грубые казаки вежливее и великодушнее от нас, прославленных образованиями, и я им уже второй раз обязан жизнью на срам нашей чести».

На другой день после битвы Хмельницкий со всем своим войском выступил вслед за королем до Каменец-Подольского. Но на пути встретили его сенатор Лянцкоронский и генералы Потоцкий и Собиевский, предлагая мир от короля, который присягой утверждал Зборовский трактат в полном его объеме. В доказательство этого, пока от чинов и Речи Посполитой придет формальное утверждение мира и король его ратифицирует, остаются у гетмана заложниками прибывшие три урядника и четвертый с ними генерал Осолинский, находящийся у гетмана в плену. Остальных же плененных урядников и всех рядовых просил король отпустить домой. Гетман на все согласился, выполнил просьбу и отпустил пленных, вернув при этом прусским войскам шпаги и все оружие с необходимыми обозами и дорожными запасами. В свою очередь и казаки, находившиеся в плену у поляков, были возвращены на свою родину. Ратификация, подписанная 27 сентября, получена Хмельницким 11 октября, по всей Малороссии была опубликована с торжественными молебнами по всем селам и церквам. Войска гетман распустил по своим квартирам, и все было приведено в мирное состояние. Польских заложников объявили свободными, они были гетманом с почетом и подарками отпущены домой, обеспечены на дорогу всем необходимым. Но один из них, сенатор Лянцкоронский, имея тайные от короля инструкции, остался жить в Чигирине частным образом до дальнейших указаний короля.

В ноябре 1652 года прибыли к гетману в Чигирин посланцы турецкие Нураддин Ага с эфендием Оглы-Селимом и крымский мурза Нагайбек с сопровождением, а к ним присоединился и польский сенатор Лянцкоронский. Они все вместе огласили волю своих Дворов и данные им полномочия и наказы уговорить гетмана вместе воевать с их державами против Московского царства и отобрать у него на пользу хана Астраханское царство. Хан лично писал при этом гетману, что установленные им против интересов хана тайные сношения с московским царем и все обиды он с охотой прощает и готов забыть навечно при первом согласии гетмана в ходе встречи. А что касается взятых им нынешним летом малороссийских пленных числом до 3000, то он их немедленно возвращает к своим очагам, он их рассматривает как заложников выполнения обещаний, взятых на себя гетманом. Хмельницкий, используя все свое искусство в политике и все красноречие, доказывал, что нет никакой возможности ему вступать в новую войну, понеся большие потери в предыдущих. Посланцы, ни на что не обращая внимания, требовали от гетмана лаконичного ответа: да или нет, вступает ли он с ними в союз или провозглашает себя их врагом, и что они имеют от Дворов своих повеление на случай несогласия гетмана положить ему на стол меч и лук, что означает войну. Гетман просил считать его нейтральным, и в этом состоянии он обязуется помогать им тайно деньгами, лошадьми, оборудованием и другим военным имуществом, что значит на войне немаловажным. Но и это предложение гетмана было отброшено, посланцы настаивали выставить свою армию против Москвы. Гетман, наконец, после долгих переговоров сказал, что он надеется на рассудительность самих послов, благодаря чему они поймут и признают невозможным ему сейчас вступать в новую наступательную войну, не укомплектовав свои войска, которые понесли большие потери и не приобрели необходимых военных знаний. А без этого легко принести только вред союзникам вместо ожидаемой помощи, и однажды испорченное обычно бывает тяжелее наладить, чем сделать заново. Послы, согласившись в конце концов на такие важные резоны гетмана, дали ему 10 месяцев на поправку армии и, одаренные щедро гетманом, разъехались. А хан вслед за этим вернул малороссийских пленных домой.

Гетман, покончив с послами, сразу же тайно направил в Москву Генерального судью Якова Гонзевского и через него письмо к царю Алексею Михайловичу следующего содержания: «Неоднократно и разнообразно давал я знать Вашему величеству о намерениях султана Турецкого и хана Крымского вместе с польским королем объявить вам войну за Астраханское царство и другие претензии, и что они меня к этому приглашают против моей воли и желания, и я отказывался от их предложений до сих пор под разными предлогами, особенно постоянными войнами, которые я вел с поляками. Но теперь, когда эти войны я закончил Зборовским трактатом, то присланные от всех тех держав специальные посланцы настоятельно требовали от меня воевать вместе с их державами с Вашим царством. В противном же случае они объявят мне войну и введут в Малороссию три свои армии. Я сколько ни отказывался крайней своей невозможностью, что требуется немало времени на улучшение разрушенного и оголодавшего, однако они ко всему этому остались глухими и всерьез не берут, подозревая меня в склонности и преданности Вашему величеству и народу Вашему, о чем их проинформировал предатель, который от меня направлялся в Москву, но потом за преступление был присужден к смертной казни. Это судья Гуляницкий, избежавший казни, прячется в Крыму и Польше. Насилу я смог уговорить посланцев с большим для меня пожертвованием, согласившись на 10 месяцев отсрочки для приведения армии моей к надлежащему порядку, а все другие мои просьбы, даже об обычном нейтралитете, остались напрасными. Итак, остается теперь судить о тех делах Вашему величеству и выбирать способы им противостоять самые подходящие и самые надежные, и призываю все клятвы на душу мою, что про войну с Вами и Вашим царством и думать мне несносно. Я отдаю вечной анафеме и божьему суду всякого, который мыслит, как неприятель, по отношению к единоверцам и однородцам, последних остатков в греческой церкви благочестия и древнего апостольского православия, угнетаемого и унижаемого во всем мире магометанством и папством. Но если, Ваше величество, и теперь Вы откажетесь опередить недругов, и допустить их войти в Малороссию со своими армиями, и приневолить меня идти с войсками моими войной на Ваше царство, то извините меня и не осудите, что стану поневоле неприятелем, и на такой случай клянусь перед Богом и целым миром, что буду не повинен в крови единоверных христиан, пролитой за интересы неверных народов. Для отвращения этого зла или, по крайней мере, ради его уменьшения есть надежный способ, то есть объявить полякам войну и ввести сейчас в их земли две армии или два добрых корпуса, один – в Белоруссию и Смоленск, а другой – в Литву. Поляки вынуждены будут оттянуть туда все свои силы, а турецкие и татарские войска я с божьей помощью надеюсь удержать в их границах, придерживаясь оборонной тактики. Если же войска Вашего величества будут счастливы в успехах, так и я в дальнейшем могу принять участие в наступлении. Но все эти положения необходимо утвердить соглашениями и присягами, чтобы не думалось о предательстве, а я всю свою душу открыл перед Вами и свидетель тому бог, что говорю сущую правду».

В ответ на письмо Хмельницкого царь Алексей Михайлович прислал к нему боярина Василия Бутурлина, своего советника, и с ним двух думных бояр, и через них устно и в письме царь сообщал Хмельницкому: «Высокочтимому и славному малороссийскому и казацкому гетману Зиновию Михайловичу Хмельницкому наше царское уважительное слово. Известием Вашим о вражеских помыслах соседних держав и добрыми против них советами мы очень довольны и благодарны вам, предостойный гетман. А войска наши давно стоят на границах своих в хорошем состоянии и благонадежности, но выступить им за границу без доброго приятеля и надежного помощника сомнительно. А если бы ты, гетманушка, соизволил с нами объединиться, то все сомнения были бы отброшены, и мы поручили бы Вам всю свою армию, как человеку разумному и славному воину. А то, что ты пишешь о соглашениях и обязательствах, то мы готовы все исполнить верою и правдою, как закон христианский и совесть повелевают. Однако чтобы в дальнейшем не было разномыслия и колебаний с обеих сторон, то хорошо бы объединиться и укрепиться нам на вечные времена, как единоверным и единокровным, чтоб враги наши не насмехались над нами. А соглашение об этом и давние права малороссийские и казацкие, которые мы за ними укрепим и подпишем за себя и наших наследников, то не будут они нарушены вечно. А что ты предложишь нашим боярам и своими думными людьми для лучшего устройства общих интересов, мы на то будем согласны. И как только соглашение утвердим, то и войска направим на неприятеля немедленно, а между собой воевать нас, храни нас Господь, сам дьявол может на то уговорить, а нам православным и мыслить о таком злом деле, честное слово, грешно. А дума наша есть и будет, чтобы защитить и сберечь народ православный от врагов и мстителей, чего мы и от вас желаем. И видит бог, что в правде и истине и под святою порукой объединиться вечно с Вами и народом Вашим желаем, и Вам о том с уважением пишем».

После прибытия в Чигирин царских послов гетман Хмельницкий созвал чиновников и самых уважаемых казаков от войска и сообщил им о прибытии к нему царских послов, которые приглашают его с войском и народом к единению с Московским царством, и что бывшие ранее у него посланники турецкие, польские, вместе с татарскими, настоятельно требовали у него объединения с их державами и участия в военных действиях против Московского царства за их интересы. При этом он предлагал, чтобы чины и войско, приняв к зрелому рассуждению все эти иностранные требования, решили единогласно, какую из этих держав выбрать и с ней строить свое будущее. Потому что «по нынешним обстоятельствам нам безусловно надо быть на чьей-то стороне, поскольку нейтралитет не принимается, да и на будущее – зависть и интересы соседей не оставят нас в покое и без попыток покорить нас, как я раньше вам об этом говорил, а теперь вы все и сами видите».

Молодые чиновники и казаки высказали снова свое согласие на объединение с турками, убеждая, что «у них военный народ пользуется особым уважением и почетом, для крестьян у них нет еврейский аренды и больших налогов, которые есть в Польше. И, что наиболее важно, у них нет крепостных и людей на продажу, как это имеет место с крестьянством в Московском царстве, и все это видно на примере соседних княжеств – Молдавии и Валахии, которые могут служить за образец. И если, как говорит гетман, нам невозможно быть самими собой без посторонней протекции, то турецкая протекция есть более надежная из других, и, несмотря на их мусульманство, каждый турок, который присягнул своей бородой, никогда уже от этой присяги не отступит и слово свое не сломает. А христианские клятвы и даже присяги бывают только маской, под которой прячется лукавство, предательство и всякого рода неправда, и самые важные свои действия они называют политикой, содержанием которой есть один хитрый обман, и чем тот обман больше и вреднее, тем больше прославляются и возвеличиваются лица, его творящие, как самые первые в государстве и единственные разумные люди и политики».

Гетман и старые казаки возражали молодым разными и многими аргументами против объединения с турками, которых они не знают, доказывая, что «поддаться христианам добровольно под власть неверных или быть с ними в приятельских отношениях и общении – для христианства это смертельный грех и поступок перед всем христианством позорный и, по сути, есть то же самое, что самоубийство, ибо, имея с ними общение, невозможно уберечься, чтобы не сойти с пути христианского и не заразиться паскудством мусульманским. А что есть важнейшее в мире, как не сохранение и уважение веры своих отцов – божественной и единственной в мире? Уважайте, слушайте, что святой Павел, этот избранный апостол Христа, который преодолел и победил мудрецов всего мира своими доказательствами об истинности нашей веры христианской, что сказал он в конце жизни о своей вере в Христа. Он благодарил бога искренне, что „течение жизни скончах и веру соблюдох“. А когда такой великий муж и такой божий ревнитель и его угодник, укрепляемый всегда благодатью свыше, когда он благодарил бога за уважение веры в нем, то нам, грешникам сущим, разве тем более не необходимо всячески думать об уважении веры своей, которой живем и существуем? Но это мы говорим лишь о великой вере нашей, а когда иметь в виду ее в наших народах, то, когда соединимся с неверными и ударим по царству Московскому, этой единственной свободной христианской державе, с нами единоверной, и подчиним ее под власть магометанскую, в которой пребывают наши единоверны Иераршества – Константинопольское, Иерусалимское, Антиохийское и Александрийское, то что мы тогда будем перед лицом мира? Воистину, ни что другое, как только притча во языцех и посмеяния в людях, и будем еще окаяннее от народов содомского и гоморского, уничтоженных божьим правосудием. Да и сами тогда будем, как сломанный корабль в широком море, гонимый со всех сторон бурей и лишенный пристанища и надежды на спасение, и будем теми же, как были после нашествия Батыя под властью татарской, то есть невольниками службы христовой или отступниками и рабами, которые гибнут душой и телом».

Речь гетмана и старых казаков растрогала, наконец, молодых противоборцев до слез. Многие из них говорили и повторяли гетману: «Верно рассуждаете и правильные указания ваши. Да будет по глаголу вашему и мнению!»

Гетман, воспользовавшись смягчением сердец, поручил Самуилу Богдановичу и переяславскому полковнику Павлу Тетере составить договорные статьи с Московским царем и подать их на его рассмотрение и всей Малороссийской Раде.

Составленные статьи, после рассмотрения и одобрения их гетманом и Радой, были оглашены послам царя, которые, согласившись с их содержанием, подтвердили своей присягой от имени царя и Московского царства о вечном и нерушимом уважении согласованных договоренностей. Со своей стороны, послы потребовали взаимной присяги от чинов и народа Малороссии в соблюдении этих договоренностей. Договорные статьи, подписанные гетманом и чинами, 6 января 1654 года были ими подтверждены. Для остальных чинов и войска был назначен город Переяслав, где они также в присутствии послов царских принесли присягу и получили подарки от царя. Но послы требовали при этом, чтобы и Запорожское войско присягнуло соблюдать статьи договора. Однако на это гетман ответил, что «запорожцев у нас немного, и включать их в это соглашение ни к чему, потому что они из нас набираются и к нам возвращаются, и к соблюдению статей они ненадежные, потому что их вольница – для них самое главное, и является средством их существования».

Договорные статьи состояли из многих пунктов, но важными для казаков и народа было только три: первый – чтобы быть им на условиях всех прежних договоров, заключенных с Польшей и Литвой и утвержденных решениями королей Польского и Великого княжества Литовского, и пользоваться всеми преимуществами и свободами вечно без никакой отмены; второй – чтобы собственность всех родов, их усадьбы и приобретения, оставались неизменно при них и их наследниках вечно и под охраною прав давних русских и литовских, и по ним пользоваться всем этим было бы свободно и без ограничений; третий – чтобы в их дела и суды никто другой не вмешивался, а чтобы они сами осуществляли суд, и решать все вопросы между собой должны по своим правилам и своими избранными из самих себя судьями и начальниками. Был и такой пункт: «Если мы, гетман со старшиной и войском, кого за службу выделим или наградим хутором, мельницей или селом, а он будет просить государя подтверждения об этом, то Государь пусть подтвердит».

Добавлена статья о православном польском шляхетстве, которое осталось в Малороссии, чтобы ему быть здесь при своих правах и привилегиях, равных с малороссийской шляхтой и под защитой войска. Но статья эта стала со временем громовым ударом для правительства и самой горькой пилюлей для тех, кто допустили в свою защиту таких злонамеренных людей. Они поблагодарили и отплатили им точно так же, как древние племена хананейские и аморейские отплатили племенам израильским за милость, что те их не погубили, а оставили возле себя. Польское шляхетство всегда было среди первых чинов и должностей в Малороссии и среди ее войск, и тем самым подводило под власть и правительство немало мин своим коварством, откровенным предательством на пользу Польши. А народу Малороссии дало выпить самую горькую чашу продажности и введения его в подозрение о неверности и в тиранские муки, над ним учиненные, ибо весь разброд и побоища, что случились после Хмельницкого, были они причиной.

Отпуская царских послов с договорными статьями, гетман их щедро одарил очень дорогими азиатскими и польскими подарками и с ними отправил своих посланцев – судью Гонзевского и полковника Тетерю с благодарным адресом к царю. В нем он объяснил все, о чем договорились с царскими послами на пользу объединения народов, и просил при этом царя ратифицировать и подтвердить договорные статьи соответствующими своими грамотами, которые от царя незамедлительно через его посланцев и были присланы гетману. Царь, утверждая все то, о чем договорились, проявил откровенную благодарность свою российским чинам и народу, уравняв их личные привилегии с привилегиями бояр и дворян и всеми степенями московскими, чего в договорах не было пояснено, а содержалось в соглашениях с Польшей, где несколько раз узаконено и подтверждено, что объединяемся как равный с равным и вольный с вольным.

Ратифицированные статьи и царские грамоты, после того как их получили, были опубликованы по всей Малороссии с надлежащими почестями, копии из них оставлены в архивах всех местных правительств, а оригиналы отправлены в архив малороссийского трибунала под охрану национального присяжного архивариуса.

Итак, свершилось самое выдающееся событие в истории русского народа: он снова стал единым. Огромная заслуга в этом, в первую очередь, принадлежит Богдану Хмельницкому, чья инициатива и настойчивость сыграли решающую роль. Обладая умом и прозорливостью государственного деятеля и подлинного национального лидера, он прекрасно понимал, что народ Малороссии, как часть русского народа, может сохранить себя только в единстве с народами Московского царства – единоверными и единокровными.

Объединение Малороссии с Московским царством обеспокоило почти все Дворы Европы. Система равновесия государств уже тогда начала зарождаться. Московское царство, хотя само по себе и не имело еще у соседей большого веса, как разрушенное и ослабленное недавними ужасами самозванцев и междоусобиц, однако зависть соседей, которые были хорошо осведомлены о его огромных просторах в сумме с Малороссией и ее многочисленным народом, с ее храбрым воинством, не оставалась без своей реакции. И хотя Польша уже всем соседям надоела со своими тревогами и неустойчивым правлением, однако все желали иметь дело с этим государством, обреченным на постоянные перемены, чем видеть Россию могучим государством, неожиданно вознесенным до царств могучих и страшных, притом без всяких потерь и ущерба, и как будто бы с небес таким бесценным даром усиленным. И поэтому гетман Хмельницкий был со всех сторон атакован жалобами и угрозами за свою протекцию, и от многих дворов были требования, чтобы он вернулся к нейтральному состоянию, а со стороны Турции, Польши и крымского хана ему была объявлена война вместе с Московским царством, и Хмельницкий вынужден был несколько раз произнести с грустью слова царя Давида: «Тесно мне везде!» Однако великодушие его, здравый рассудок и ум с широкими и глубокими знаниями политики преодолели и ничуть не поколебали его приверженность царю и Московскому царству, и он, начав готовиться к новой войне, сообщил царю о своих распоряжениях относительно ее, которые царь одобрил и сразу же приступил со своей стороны к действиям.

Армия объединенной России была поделена на четыре больших корпуса, и их действия начались 15 апреля 1655 года. Гетман с тридцатью тысячами своих войск, выступив к польским и турецким границам, разместился возле города Заслава для отражения польских и турецких войск, которые собирались как раз там нападать. Боярин князь Бутурлин с тридцатитысячным великоросским войском и пятью тысячами малороссийских казаков разместился в дельте реки Ворсклы, рядом с Кодаком, чтобы отражать татарские набеги. Князь Хованский с тридцатитысячным корпусом великоросских войск был отправлен в Белоруссию, к реке Сож, чтоб отражать польские войска на случай их прихода к Смоленску. К этому городу отправлен и Наказной гетман малороссийский Иван Золотаренко, назначенный гетманом из нежинских полковников. Под его командованием были полки Нежинский, Черниговский и Стародубский и семь других полков численностью 20 тысяч реестровых казаков и 5 тысяч охочекомонных. В корпусе Золотаренка служил урядником и младший сын гетмана Юрий Хмельницкий, посланный отцом для освоения военного искусства и опыта. Наказному гетману было поручено гетманом и царем взять город Смоленск. Он организовал осаду города со всех сторон 27 мая. Осада была встречена поляками частыми и жестокими вылазками и перестрелками, но Золотаренко всегда их отбивал с большим успехом и потерями для поляков. Наконец, укрепив осаду шанцами и редутами, начал обстрел города из пушек и мортир. Ведя его несколько недель, одновременно увеличивал высоту насыпей для поднятия батарей, чтобы стрелять непосредственно в сам город. Такой стрельбой он разбил и сжег много магазинов, казарм и других строений, было убито много польских солдат и жителей города.

Царь Алексей Михайлович из-за чумы, которая разразилась в том году, переехал из Москвы в Вязьму и часто наведывался к Смоленску в табор, который осаждал город. Гарнизон смоленский, соорудив на возвышенности рядом с соборной церковью наблюдательный пункт, наблюдал с него, что делается в шанцах и казацком таборе. И, однажды, приметив въезд в табор царя, дождались ночи 27 июля и неожиданно совершили из города мощную вылазку двумя отрядами, из которых один напал на шанцы, а другой нацелился на табор. Золотаренко, имея каждой ночью для подкрепления шанцевых войск отдельные резервы за пределами шанцев, которые осажденные ночью видеть не могли, окружил оба отряда резервами и шанцевыми войсками и после первых выстрелов по ним из пушек и мушкетов, ударил пиками. Поляки, отстрелявшись из своих мушкетов и пистолей, не успевали заряжать их снова и оборонялись саблями, но против пик они не устояли, а, сбившись в кучи, начали отступать в город с огромными потерями. Но, оказавшись окруженными со всех сторон, пробиться в город не могли и, бросая мушкеты, просили пощады, что им и было предоставлено. Их разоружили и отогнали до рассвета за табор, а утром они были представлены царю в количестве 2389 человек с 33 начальниками. Убитых похоронено 4 623 тела.

Царь, будучи очень довольным рассудительностью и мужеством Золотаренко, храбростью его войск, очень тепло поблагодарил его и уговаривал начать генеральный приступ на город и взять его штурмом. Но Золотаренко доказывал царю, что по правилам опытного воина только тогда необходимо прибегать к напряжению всех сил и допускать чрезмерные потери войска, когда этого нельзя достичь искусством и сама необходимость вынудит идти на такую крайность, а он надеется достичь желаемого результата без дальнейших потерь. Царь, выразив на рассудительность Золотаренко свое удовлетворение, велел действовать в соответствии с его расчетами. И Золотаренко заметил, что городской вал от реки Днепр построен без земляных насыпей, так как монастырские валы строились в надежде, что разбить их ядрами пушек с низкого места невозможно. Ночью он велел рыть под этот вал подкоп и установить мину. Когда все было подготовлено и мина начинена порохом, то в середине августа Золотаренко отдал приказ войску быть готовому к генеральному штурму. Подкоп взорвался на рассвете во вторник, и мощный взрыв подорванную землю разбросал по городу с большим грохотом, нанеся гарнизону и гражданам много потерь, вселив большой ужас. В ту же минуту подготовленные войска ворвались через пролом в город и устроили пальбу из мушкетов и полевых пушек, которые тоже были втянуты в город.

Польские войска, которые были размещены по разным бастионам и на городских валах и которые уже наполовину уменьшились во время вылазок и перестрелок, начали было собираться и строиться против казаков, но казаки, не давая им на это время, поражали их своими выстрелами, и особенно пиками, и устроили страшное смертоубийство и кровопролитие, отчего те начали убегать, кто в город, кто в городские дома и церкви. Золотаренко пожалел город, его дома, и не велел их штурмовать и уничтожать, но приказал войсковым музыкантам играть на трубах и сурмах, а войску кричать о мире и согласии. Услышав это, поляки и горожане, выходя на улицу, бросали от себя оружие и вставали на колени, целуя каждый крест, сложенный из своих пальцев.

Итак, город Смоленск был взят силой оружия. После очистки его от трупов и разрушений и создания полиции и охраны, в город въехал царь Алексей Михайлович с полным триумфом и праздновал здесь победу свою в соборной церкви благодарственным молебном, который состоялся тогда же и по всем церквям. После этого был дан банкет урядникам и войску, которых царь лично поблагодарил за их к нему верность и воинское мужество, одарил их разными подарками и деньгами в зависимости от заслуг и отличия каждого. Самым видным урядникам подарил золотые и серебряные коряки на лентах, которые носились через плечо. Другим были подарены дорогие сабли, пистоли и разные уборы. Наказному гетману и Хмельницкому оказаны особые почести и преподнесены подарки, а для всего воинства малороссийского царь подарил грамоту 16 сентября 1655 года, в которой, кроме всего прочего, было написано: «В соответствии с природным нашим человеколюбием и великодушием к нашим верноподданным, а особенно видя искреннее к нам отношение малороссийского войска, которое при взятии города Смоленска не щадило жизни, чему мы сами свидетели, поэтому мы, со вниманием к такому его подвигу относясь и обнадежив себя и далее в его службе нам с той же верностью и тщательностью с его Наказным гетманом Золотаренком, обдариваем отныне и на грядущие времена это малороссийское войско от высшей до низшей старшины с их наследниками, которые были в этом с нами походе, честью и достоинством наших российских дворян. И по этой жалованной нашей грамоте никто не должен из наших российских дворян во всех случаях принижать их относительно себя, как заслуживших это своей жизнью и здоровьем, и непорочной верностью против нашего неспокойного и обманного неприятеля. И такой нашей наимилостивейшей грамотой разрешаем им везде тешиться и веселиться и, как гарантию своей заслуги, каждому при себе иметь».