Текст книги "Мятущаяся Украина. История с древнейших времен"

Переписка гетмана с императором и Примасом и угрозы при этом сопровождались действительно новой для Малороссии опасностью. В начале 1657 года императорские войска собрались на границах Галичины, а войска Турции объявились в Бессарабии и Молдавии и весь Крым был в движении. Гетман, сообщив царю о переписке и о движении войск соседних государств, прикрыл свои границы деташементами и командами, а в помощь им устроил для главных войск два табора, один над рекою Ташлыком под командованием своего сына Юрия, поддерживаемым советами старых и опытных старшин, которые были при нем, а другой – недалеко от города Заславля под командою Наказного гетмана Дорошенко. Войска на границах были с обеих сторон в непрерывном движении, но стычек между ними не было, а только демонстрировали они, что непрерывно наблюдают и готовы к войне.

Тем временем к гетману прибыли снова иностранные посланцы с новыми требованиями. Турецкий султан Ибрагим и император Римский объединенной миссией объявили через своих посланцев, что, «поскольку королевство польское разрушено и приведено к крайнему истощению беспрерывными войнами и победами его, гетмана с казацкими войсками, которые уничтожали Польшу без пощады и помогали в том шведам и Московскому царю без уважительных на то причин, и что государство то, будучи на краю своего уничтожения, оказалось вынужденным идти в подчинение государству Московскому путем переговоров или силой оружия, а соседние страны и вся Европа спокойно наблюдали на свой стыд и получили колоссальную державу, из ничего вознесшуюся на такую высокую ступень, поднятую на вред многих народов, а со временем и на их покорение, то монархи, имея справедливые причины защищать права народов и удерживать в государствах политическое равновесие, напоминают ему, гетману, чтобы он отстал совсем от союза со Швецией и отказался от объединения с Московским царством, и советуют объединиться, как и раньше, с Польским королевством при нынешнем своем правлении, со всеми правами и привилегиями, которые выделяют свободную нацию, и для этого подготовить для их посредничества с поляками союзную конституцию, которую монархи берутся гарантировать и вечно охранять. В противном же случае они вынуждены всей силой своей объявить войну».

Гетман, возражая послам на их требования, доказывал, что «отпор, который дали казаки поляком, и их ослабление есть дело божье, которое исполнило его святые вечно справедливые слова: „Какою же мерою мерите, такою и вам отмерится“. Всем соседним народам, и не меньше вашим государствам, хорошо известно, сколько горя претерпел народ русский от своеволия и тиранства поляков, всякого рода насилия, варварства, более всего зверства над ним, лютости, которые превысили меру всякого терпения. Муки и стон народа растоптаны и залиты собственной его кровью. Они, отобравши у него все, что он имел в этой жизни, осмелились затмить и саму надежду на жизнь в будущем через внедрение Унии, которая грозит чистилищами и анафемой. Все миротворчество, трактаты и договоры русского народа с поляками, заключенные и торжественно закрепленные, были ничем иным, как только игра обмана, вероломством и подлым предательством, которые помогали им в их омерзительных намерениях, мщении и убийствах. И народ русский, когда поднимал против поляков оружие, то делал это только лишь для обороны и в крайних случаях, на что все народы во всем мире имеют самые естественные права, никем не отвергаемые. И какая же тут будет справедливость и политика у государств, которые ищут равновесия, претендуя на оборону, а тиранство и преступления не замечают или их оправдывают? Но при всем при том защищать поляков и укреплять их остается в воле тех государств, а приневоливать русский народ к подчинению полякам есть настоящее чудо, несовместимое ни с какими правилами политическими и моральными. Это то же самое, что объединить овец с волками на одном пастбище вопреки самой природе и здравому смыслу. Воевать же за это тем более безрассудно, и значит беззаконно уничтожать народ, что неизбежно заслуживает божьего наказания. Тем-то и думаю я про себя, что в любом случае лучше отдать себя в божьи руки, чем руки человеческие, и на этих убеждениях основывается мое отношение к Польше, которую не стремлюсь ни уничтожить, ни покорить».

Такими, хотя неудовлетворенными, переговорами и избавился на первый случай от послов Хмельницкий, но угрозы монархов и сделанные при том предложения оставили в душе его большое впечатление. Он, будучи самым искренним патриотом своего народа, всегда искал для него благо, после долгой и изнурительной войны покоя, но вместо этого пришла новая напасть. Размышляя о возможных последствиях, когда такая ужасная гроза собралась над родиной, представлял, что если она ударит, то какой нанесет урон, разрушение и опустошение от таких могучих держав, почти ее окружающих. Принять же их предложение считал он за вероломство, подлую трусость и явное преступление, что считается в христианстве смертным грехом, вечно непрощенным.

Эти размышления грызли Хмельницкого такой горькой печалью и грустью, что разбередили его раны от чрезвычайных военных трудов, повседневных хлопот и бессонницы, и не меньше от угнетающей старости. Гетман тяжело заболел, и после долгого страдания понял он, что умирает.

Хмельницкий, почуяв близкую смерть, собрал в Чигирине урядников от войска и товарищество от уважаемых казаков и им, собранным в его доме, сообщил о состоянии нации и всех сопутствующих обстоятельствах. А после, напомнив о предыдущих напастях и тяжких войнах, и что с того получилось, и что они в них так славно и отчаянно сражались и перенесли все невзгоды собственным своим мужеством и согласием между собой, завершил тем, что он, чувствуя близкую смерть свою, с сердечной жалостью оставляет их на произвол судьбы и советует, в случае необходимости, не уповать на мужество и бывшие военные подвиги, а придерживаться всегда общего согласия и братской дружбы, без чего никакое царство не уцелеет и никакое общество устоять не может. «А я, – продолжал Хмельницкой, – благодарю вас и за послушание в войнах, и за свое гетманство! Благодарю за ту честь, какой вы меня почтили, и за то доверие, которое вы ко мне проявили. Возвращаю вам все знаки и клейноды, которые честь и власть гетмана обозначают, и прошу вас извинить меня, если чем я, как человек, перед кем-либо из вас провинился или кого обидел. Намерения мои о всеобщем добре были чистосердечными и правдивыми, и я всего себя посвятил отчизне, не жалея ни здоровья своего, ни самой жизни. Но каждому угодить, то не родился еще никто такой из людей. Поэтому, для всеобщего добра, позвольте еще раз просить вас сделать мне последнюю приятность: изберите себе гетмана при моей жизни, кому я мог бы открыть необходимые тайны и дать советы в управлении. Поскольку в нынешнюю критическую пору необходим гетман умелый и мужественный человек, то я рекомендую вам именно таких: полковников переяславского Тетерю и полтавского Пушкаренка и Генерального писаря Выговского. Из них выберите, кого по всеобщему совету договоритесь».

Урядники и казаки, горько заплакав на слова гетмана, которые так их тронули и поразили, особенно о близкой смерти его и своем сиротстве, громко закричали: «Кого изберем на твое место? И кто достоин оценить отеческие заслуги твои к нам и нашу в тебе потерю? Сын твой Юрий пусть наследует место и честь твою! Он один пусть над нами начальствует, и мы его избираем гетманом. Проклятыми, бессовестными и бессрамными были бы мы, если бы желали вместо него кого-нибудь другого, забыв твои к нам добрые дела и беспримерные для отчизны подвиги». Гетман благодарил урядников и казаков за их доброе к нему отношение, но возражал на избрание его сына, убеждая, что он очень молод, чтобы справиться с такой большой ответственностью и в такое критическое время. «А вы благодарность свою ко мне можете выразить другим способом: пусть сын служит отчизне на другом месте по мере способностей своих и возраста. На гетманство надо избирать человека зрелого и по всем данным способного для такой чести». Собрание, возразив гетману, что молодость его сына можно укрепить хорошими советами и надежными советниками, которых он сам выбрать себе может, решило единогласно, что «лишить его отцовской чести мы никогда не допустим».

Гетман вынужден был согласиться с упрямой настойчивостью собравшихся и, пригласив к себе сына своего Юрия, обратился к собранию: «Вручается он под божью охрану и под вашу опеку, и анафеме предаю того, кто совратит его с пути истинной и сотворит притчею во языцех и посмешищем среди людей! Предаю и его самого, чтобы он не пошел дорогой негодной и отдалился от правды, чести и христианских заповедей. И завещаю ему на всю его жизнь служить отчизне верно и искренне, беречь ее как зеницу ока и пролить за нее всю свою кровь, если будет ей полезна и спасительна! Кроме этой жертвы я больше ничего не требую, и это пусть будет для него постоянным девизом! А вас прошу и заклинаю укрепить его добрыми советами и постоянным мужеством, которое во всем нашем славянском племени издавна является наследственным». После этого гетман вручил сыну военные клейноды и национальную печать со всеми документами и письменными делами, и его, по обычаю, приветствовали и прикрыли флагами и шапками урядники и товарищество казаков. Они провозгласили его гетманом с пальбой из пушек и мушкетов и военной музыкой, которая играла в городе на всех перекрестках и площадях, а в полки и в города выслали гонцов с универсалами. Состоялось это 7 августа 1657 года.

Старый гетман перед своей смертью имел еще совет с урядниками и товариществом, и на нем советниками и опекунами молодого гетмана избрали писаря генерального Виговского и полтавского полковника Пушкаренко, который уже бывал в походах Наказанным гетманом. Старый гетман последний день своей жизни побыл с сыном своим и его советниками несколько часов наедине и умер 15 августа пополудни. Крики и плач челяди гетмана, выстрел из домашней пушки оповестили в городе о смерти гетмана. Войско и народ всякого ранга и положения моментально заполнили дом гетмана и его окружили. Плач и рыдания раздирали воздух, и печаль была повсеместной и непередаваемой, все оплакивали его, как родного отца своего. Все кричали: «Кто теперь прогонит врагов наших и защитит нас от них? Угасло солнце наше, и мы остались в темноте на съедение прожорливых волков!»

Заслуги гетмана Хмельницкого и на самом деле стоили всенародного оплакивания, и таких людей божье провидение только раз в сто лет рождает в человечестве для особых его намерений и назначений. Он, имея ум необычайный, был добродушным и справедливым, в национальных делах искусным политиком, а на войне бесстрашным вождем. Храбрость его равнялась безразличию. Победами своими никогда не чванился, а в неудачах не отчаивался. Терпение его в самых тяжелых трудах и подвигах никогда его не подводили. Голод и жажду, холод и жару сносил с исключительным спокойствием. Отчизну свою и народ так любил, что своим спокойствием, здоровьем и самой жизнью всегда ему жертвовал без наименьших нареканий. Словом сказать, был для своего народа лучшим верховным начальником, а для войска беспримерным вождем.

Похороны гетмана были устроены с большим, но грустным триумфом, со всеми военными и общественными почестями. Тело его в сопровождении многочисленного войска и народа перевезли из Чигирина в его родовое поместье Субботов и там схоронили в монастырской церкви с надписями и эпитафиями. Над гробом был выставлен под балдахином портрет гетмана с такой надписью:

 
«Сей образ начертан казацкого героя
подобно грекам, тем от коих пала Троя!
Помпей и Цезарь, что были в Риме,
У русских значил то Хмельницкий делами своими:
Польшу он низложил казацкими полками,
Татар и турок устрашил теми же войсками,
Наказав варварство, пресек вероломство,
Вечно не забудет того польское потомство.
Унию он опроверг, благочестие восставил,
Ревность в том свою в роде и роде прославил.
Непобедим в бранях, благой воспринял конец,
Из сына в отечестве достойнейший ему явился отец!»
 

Некоторые считают причиной смерти гетмана медленно действующую отраву, поднесенную ему одним знатным поляком, который сватался к его дочери, а потом куда-то исчез. Истиной же является то, что на седьмой год после его смерти, когда в Заднепровскую Малороссию вторглись турецкие войска с их султаном Нурадином, поляки, что с ним соединились, напали на местечко Субботов, разрушили его дотла, а кости Хмельницкого, выбросив из гроба, сожгли вместе с церковью и монастырем, совершив варварскую, подлую свою месть над мертвым гетманом.

Глава 6. Смута и предательство

После смерти Зиновия Хмельницкого польское правительство совместно с государствами, которые поддерживали Польшу, не переставали добиваться у молодого гетмана согласия на объединение с Польшей, предложенное его отцу. Но когда гетман всячески от этого уклонялся, имея в виду причины, отцом приведенные, тогда они подложили под него мину в лице Генерального писаря Виговского. Этот Виговской, будучи натуральным поляком, вмещал в себе в полном объеме все черты характера своей нации, в том числе безмерное честолюбие, всегда жаждал власти гетмана любой ценой. Поляки задобрили его дорогими подарками, а более всего заманчивыми обещаниями, чтобы склонил к измене своего воспитанника, молодого Хмельницкого, всячески намекая, что отец его согласен был на союз с Польшей, но, дескать, мешали тому предрассудки стариков, которым милее Московия, чем поляки и турки, только из-за единоверия, хотя в той Московии столько вер, сколько у нас поветов, и одна другую преследует и ненавидит. Потом убедил его окончательно, что такой союз является полезным и неизбежным для удовлетворения требований первых в мире Дворов – турецкого и цесарского, которые при дальнейшем сопротивлении могут разорить всю нацию и лишить его гетманства. А удовлетворив их волю, можно укрепить навеки свои права и народа, в чем они берут на себя ответственность, и сохранить за ним наследованное гетманство с титулом и честью суверенного князя Сарматского.

Юрий Хмельницкий, будучи прельщенным и запуганным уговорами Виговского, склонился к его предложениям и тайно в апреле 1658 года, взяв из казны Малороссии миллион талеров, поехал к городу Заславль в сопровождении своей гвардии, а реестровым Заднепровским полкам велел отправиться туда же, как будто бы в секретную экспедицию. В Заславле застал он Конгресс с многими польскими вельможами, присланными от короля и Речи Посполитой, а также турецких и цесарских министров. На нем предложены гетману договорные с Польшей статьи, будто бы отцом его переданные через уполномоченных Генеральных старшин Верещагу и Сулиму, и названные Гадяцкими статьями. Они состояли из следующих пунктов:

1. Народ русский и земля его, состоящая из княжеств или воеводств Киевского, Черниговского, Сиверского и Владимирского со всеми городами, поветами и селами по границам, обозначенных Зборовским трактатом, пусть будут свободными, от себя и своего правительства зависимыми, в полном единстве и равенстве с польскими народами, что происходят от единого Сарматского племени, а беды, вражда и войны между ними пусть канут в вечность, придерживаясь утвержденной взаимной амнистии.

2. Правительства русские пусть организуются и пребывают на своих древних правах и привилегиях в полном равенстве и одинаковых привилегиях с правительствами польским и литовским под покровом единой королевской короны, для всех трех народов державной и охранной.

3. Высшим начальником русского народа и местных властей является гетман, избранный из себя рыцарством, не допуская никого со стороны, власть и привилегии которого надо уважать наравне с Коронным и Литовским великими гетманами, а реестрового войска ему иметь сорок тысяч, охочекомонных и запорожского, сколько соберется и сможет содержать.

4. Внутренняя охрана и внешняя оборона в русской земле зависит от власти гетмана и от его военных сил, и в таких случаях назначается он единовластным русским князем, или Сарматским, а в общей обороне и войне всего королевства та земля принимает участие по общему согласию, если такого согласия нет, то обе стороны держат нейтралитет.

5. Провинциальное управление русской земли осуществляется воеводами, избираемыми из себя местным рыцарством, не допуская никого со стороны, и они подчиняются во всем гетману, и непосредственно во всем находятся под его указаниями, и когда будут назначены от воеводств и поветов земские послы и депутаты на Генеральный сейм, то это происходит с ведома гетмана и по его инструкциям и наказам.

6. При всех службах и отношениях рыцарства и русского народа с рыцарством и народами Польши и Литвы пусть будет полное единство и равенство с обеих сторон, с уважением чести и силы каждого отдельно и всех вместе.

7. Религия русская православная, или греческая, с религией католической Римской, или польской, пусть будет в полном равенстве и согласии без наименьшего нарушения прав и вольностей каждой. Духовенства обеих религий на правительственных собраниях и на всех заседаниях и отношениях пусть имеют места, соответствующие своему сану, и голос, согласно с правами своими и привилегиями.

Эти статьи гетман должен был обязательно огласить урядникам и войску, которые у него собрались, чтобы получить общее мнение и согласие. Но когда он их огласил, то все урядники и казаки, узнав о переменах такой важности и в такой мере для всех позорных, тут же, обругав гетмана, проклиная его подлое поведение и преступные замыслы, оставили его и вернулись в Чигирин. Узнав здесь, что национальная казна ограблена и генеральные старшины оставили город, пошли искать опекуна и советника гетмана Пушкаренко, чтобы, посоветовавшись, принять свои меры, не надеясь на писаря Виговского, готового по своей породе на всякое лукавство и обман. Хмельницкий же, униженный Заславским конгрессом, став притчею в людях, с небольшим числом сторонников из охочекомонных казаков вынужден был бежать из Малороссии на Запорожскую Сечь и там прятаться. Казаки запорожские, принявшие его под свою опеку, обещали ему всяческую помощь при удобном случае, поскольку они были очень недовольны объединением Малороссии с Россией.

Писарь Виговской, как только отправил Юрия Хмельницкого на тайный Заславский конгресс, немедленно отправил от себя гонца в Москву с сообщением царю о преступных замыслах гетмана и что национальные клейноды и все документы и архивы он сохранил, а реестровые войска на его стороне и ему преданы. Царь на это сообщение отправил в Малороссию боярина Богдана Хитрова, повелев ему разведать происходящее на месте и по совету Виговского сделать с ним, что посчитают необходимым. Боярин Хитров, прибыв в Чигирин, имел переговоры только с Виговским и, будучи им одарованным, обласканным и очарованным, поручил ему от имени царя исполнять обязанности гетмана и призвал всех наличествующих урядников и казаков признавать его за гетмана, поставленного по воле и ласке царя. Урядники и казаки, не имея общего совета всей нации, никак этому не воспротивились, а, ужаснувшись от введения на их землю такого страшного, по их мнению, насилия, удивились и разошлись в унынии. Таким образом, боярин Хитров, вместо исправления ситуации, сделал ошибочный шаг в направлении вредных перемен, приведших к междоусобицам.

Полковник полтавский Пушкаренко, который был советником гетмана, назначенным по общему согласию всей нации, узнав о злоумышленных поступках Юрия Хмельницкого и зная, что причиной того есть писарь Виговской, донес от себя царю на них обоих. Ожидая ответа, он, когда собрались к нему полки со своими урядниками, которые вернулись из Заславля, с двадцатитысячным войском направился к Чигирину с намерением обложить в нем Виговского и отобрать у него все дела и документы национальные, которые хранились у него, как канцлера нации, а самого его арестовать, чтобы судить по закону. Но боярин Хитров, встретивший Пушкаренко под городом Лубны, огласил ему волю царскую, согласно которой Виговской назначен гетманом Малороссии и он, Пушкаренко, должен его за такого признавать и ему подчиняться со всеми урядниками и народом. Пушкаренко, пораженный такой вестью, как громовым ударом, всячески убеждал Хитрова не верить вранью Виговского, наполненному лукавством и дурными замыслами, которые вскоре и раскроются. Однако Хитров, ни на что не обращая внимания, велел ему царским именем вернуться на свое место в Полтаву.

Новый гетман Виговской, чтобы еще больше склонить царя на свою сторону и усыпить его бдительность в отношении польских дел, докладывал царю, что поляки после смерти Богдана Хмельницкого, им ненавистного, согласились признать его, царя, Электором короны польской, а после смерти нынешнего их короля посадить его на польский престол и объединить Польские королевство с Московским царством. Царь, польщенный вымыслом Виговского, выслал в Польшу пышное посольство со многими дорогими подарками, которое поляки, что играли с Виговским одну роль, встретили и проводили к столице с пышным триумфом. После первых приемов и банкетов, когда посланцы царские стали напоминать польскому правительству об обещании относительно электорства и признании царя наследником польской короны, то министры с обычной своей ложной вежливостью убеждали посланцев о неизменном их желании и всей Речи Посполитой иметь у себя за короля московского царя и объединить его царство с польским королевством. Но надо набраться терпения, пока не будут завершены спорные дела со Швецией и другими государствами и Польша станет свободной для решения своих собственных проблем. Тем временем полезно было бы, говорили далее польские министры, утвердить казацкое гетманство в одной особе Виговского, как человека миролюбивого и эрудированного, а хмельничину надо с корнем выдрать из народа, который ненавидит мир и тишину, живет только войнами, грабежами и убийствами, и является бичом для всех народов, которые имеют у себя мир и порядок. Поэтому польское правительство хочет выслать к Виговскому своих посланцев с привилегией, которая утверждает его на гетманстве, и тем заранее убедить народы польский и русский о единстве и дружбе, которые снова возрождаются в обоих тех народах.

Полковник Пушкаренко, удерживая под своим руководством значительное число реестровых полков, поддерживающих его еще со времен, когда он был над ними Наказным гетманом, не переставал доносить царю о злонамеренном поведении Виговского, о его контактах с поляками во вред казакам и всей России. А когда прибыли к Виговскому польские посланцы с признанием и утверждением его на гетманство и с дипломом королевским на ту должность, то Пушкаренко выслал к царю полкового есаула Бурлия с сообщением о тех посланцах и их миссии, и что они сообща с Виговским настраивают войска и народ Малороссии соединиться с Польшей неизвестно с какой целью. Виговской перехватил того посланца на дороге возле города Сумы, отобрал у него пакет, а самого повесил. На Пушкаренка Виговской послал два полка Нежинских и два Стародубских, то есть по одному из них конному и по одному пешему, приказав им схватить Пушкаренка или его уничтожить. Но Пушкаренко узнал заранее о том замысле, засел с войсками своими в лесу и кустарниках между Опошнею и Будищами, и когда полки Виговского разместились на ночлег, то на рассвете напал на них и полностью их рассеял. А командиров их забрал в плен и отправил к царю в Москву со своим конвоем и оповещением обо всех поступках и замыслах Виговского, о начавшихся через это междоусобицах. А главное, что предложение Виговского о наследовании польской короны есть не что иное, как самый подлый обман, придуманный с тем что обмануть царя и выиграть время на формирование войск для выступления Виговского против царя вместе с трансильванским князем Ракоцием, которого поляки также на свою сторону перетянули.

Царь, еще не веря Пушкаренко, но сомневаясь уже и в Виговском, выслал специального гонца в Польшу к своим послам, которые дожидались согласия и решения на царское наследие польской короны, повелев им тайно разузнать о состоянии польских войск и в каких приготовлениях они пребывают. Посланцы те, хотя и были усыплены поляками постоянными банкетами, забавами и танцами, однако, разбуженные царским послом и наказом, сообщали царю, что «в Варшаве поляки часто перешептываются между собой на ухо, насмехаются над нами, подмигивая, а воинство их по городам в корчмах каждый раз при нас побрякивают саблями, что аж страх пронимает, а по селам у них войск, говорят, тьма-тьмущая. И частенько поговаривают чванливые полячки, что „дескать, наши уже казаки, и Смоленск скоро наш будет, а о замыслах наших польских и не догадываются“. Поэтому о наследии твоем, государь, на польскую корону никто и пальцем не шевелит, а на наши напоминания об этом отвечают поляки усмешками и вежливыми поклонами, и мы, по правде говоря, государь, пребываем здесь, как посмешище для ляхов».

Оповещенный посланцами, царь отозвал их из Польши и, убедившись в обманах и предательстве поляков и гетмана Виговского, но притворяясь перед последним, что ничего не подозревает, писал ему о прежнем своем доверии и вредном упрямстве Пушкаренка, против которого пообещал в помощь Виговскому прислать корпус своих войск и этими силами уничтожить движение Пушкаренка, привести войска его силой под власть гетмана, а самого Пушкаренка заковать в кандалы и прислать в Москву на царский суд. Царские войска в количестве 30 тысяч человек под командованием князя Трубецкого действительно вступили на территорию Малороссии в апреле 1659 года. Трубецкому был дан секретный приказ, сойдясь с Виговским, арестовать его со всеми преданными ему урядниками, а войскам, которые есть при нем, приказать присоединиться к Наказному гетману Пушкаренко и пребывать под его командованием до выборов всем войском и народом малороссийским настоящего гетмана согласно своим правилам.

Виговской, тоже демонстрируя, что ничего о подозрении на него не замечает, пригласил тайно к себе корпус польских войск, которые пришли к нему лесами под командованием хорунжего Гуляницкого, и разместил его в городе Конотоп, а сам с охочекомонными полками и частью запорожцев разместился возле местечка Смела и посылал от себя гонцов к князю Трубецкому, запрашивая у него, где им соединиться. Князь, переходя от города Путивля к городу Конотоп, встречен был конотопскими горожанами, которые ему сообщили, что к ним Виговской привел польские войска неизвестно с каким намерением. Князь, задумав мимоходом забрать поляков в плен, причислив это к своей миссии, взял Конотоп в осаду. Но Виговской, заранее согласовав с Гуляницким, напал на него своими войсками с двух сторон и армию Трубецкого разбил наголову, а обозы со всеми запасами забрал себе как свою добычу. Князь же с небольшими остатками своих войск пробрался лесами вверх реки Сейм и спрятался в Путивле.

По завершении Виговским с поляками такого подлого против России поступка, он объявил в Малороссии о своем объединении с Польшей, приложив при этом и уже известные договорные статьи вместе с Заславским трактатом, как будто бы тремя государствами – цесарским, турецким и польским – ратифицированными. Но войска и народ Малороссии, не соглашаясь с намерением Виговского и ненавидя поляков, обратились к Пушкаренко и увеличили его силы. Виговской, не предвидя от своего движения и от поляков надежды на успех в покорении Малороссии, нанял на помощь себе 10 тысяч крымских татар, которые, придя к речке Ворскла, разместились по согласованию с Виговским в закрытом месте, а тем временем сам со своим войском направился к Полтаве, чтобы в нем атаковать и захватить Пушкаренка. Но тот с реестровыми казаками и волонтерами, что собрались возле него, встретил Виговского за речкой Полтавкой и разбил его наголову, рассеяв его войска во все стороны, причем поляков почти всех уничтожили, в том числе и их командира Гуляницкого. Виговской, убегая без памяти и в панике, потерял гетманскую булаву. Охочекомонных казаков, как своих людей, соблазненных Виговским, помиловали, но побили тупыми ратищами и фухтилями. Естественным для всех победителей следствием есть разлад и буйство войск, и с войском Пушкаренка это случилось. Войска его, преследуя побежденных, грабили их табор и были в полном беспорядке в тот самый момент, когда с тыла напали на них татары, что неожиданно вышли из засады, нанеся казакам поражение, а самого Пушкаренко убили. Город Полтаву, оставленный без обороны, татары ограбили и разрушили.

Уничтожив Пушкаренка и разогнав его войска, Виговской, будучи не в состоянии склонить в свою пользу и к послушанию малороссиян, начал разрушать их села как враг и, захватив города и местечка, оказавшиеся без обороны и защиты, Зинькив, Лютеньку, Сорочинцы, Богачку, Устимовицу, Яреськи, Веприк и многие другие, отдал их татарам на разграбление и уничтожение.

Тем временем реестровые полки, что ушли от Виговского, собравшись в Переяславе, избрали Наказным гетманом полковника Ивана Беспалого и с ним выступили против Виговского с его поляками и татарами, которые бродили по Малороссии, грабя жителей. В двух битвах казаки разбили их войска и продолжали преследовать остатки, которые прятались по городам и селам. В ходе этой кампании были сожжены города Лубны, Пирятин, Чернуха, Горошин и другие. Виговской, видя, что собрать новые силы, а тем более удержаться в чине гетманском ему не под силу, сбежал с недобитым польским войском в Польшу и в Малороссии больше не появлялся, бросив жену с семьей в Чигирине на произвол судьбы. Таким образом он завершил свою трагедию в полной мере неблагодарности, подлости и звериной злости.

Царь, узнав, что Виговской разгромил его войска и пригласил в Малороссию поляков и татар и что верный царю и России Наказной гетман Пушкаренко убит ими, а войска его разогнаны, выслал корпус войск числом 30 тысяч человек под командованием боярина Григория Ромодановского. При этом повелел ему, после уничтожения Виговского, потребовать от урядников и войск малороссийских выбрать себе гетмана согласно их правам и давних уставов и чтобы новоизбранный гетман для подтверждения договоров гетмана Зиновия Хмельницкого, заключенных с царем, совершил перед ним присягу и дал от себя на то обязательства. Боярин Ромодановский, вступив с корпусом своим в Малороссию, горько потешил народ своей помощью, и первое его действие было направлено на город Конотоп. Он, после того как его встретили от города торжественной процессией, помолившись и покрестившись перед горожанами по-христиански, а потом ограбил город и граждан его по-татарски. Это была как бы месть за князя Трубецкого и его войско, разбитое возле города Конотопа, его горожанам, которые вовсе в том участия не принимали и не были виновными, а, наоборот, заранее дали князю знать, что в городе засели польские войска, приглашенные Виговским. Однако на это никто внимания не обратил, а на обращения и мольбы граждан боярин ответил, что «виноватого бог найдет, а войска его надо потешить и наградить за их труды, совершенные в походе».