Текст книги "Мятущаяся Украина. История с древнейших времен"

Новый Король Ян Казимир в начале 1649 года объявил во всем королевстве всеобщее наступление на казаков и на их гетмана Хмельницкого, то есть повелел вооружиться всему своему народу, способному владеть оружием. Таких оказалось более 300 тысяч человек. Сборным местом польской армии назначили города Лоев, Слуцк и Збараж.

Хмельницкий, принимая меры против польского наступления, умножил свои войска до 70 тысяч, а в городах образовал и оставил милицию из старых казаков и товарищество из молодых, что должны были пойти на доукомплектование реестровых полков. Войска казацкие начали свое движение с 1 марта, и один их корпус под командованием полковников Мартына Небабы и Антона Гаркуши отправлен к городу Лоеву и реке Припять для удержания или затруднения похода литовских войск, а другой под командованием Генерального есаула Богуна и полковников Иосифа Глуха и Данила Нечая отправлен к городу Луцку. Обоим дано одинаковое от гетмана наставление: удерживать противника на его позициях насколько возможно, а далее затруднять его движение на переправах через реки и во всех маневрах, отступая всегда к главной своей армии, которая свой поход направила к Збаражу, куда планировал прийти сам король с главным польским войском.

Гетман Хмельницкий торопился с армией к Збаражу, прибыл туда 25 марта на рассвете, застав там стотысячную польскую армию под командованием старого Коронного гетмана Яремы Вишневецкого, самого лютого врага казаков, со многими молодыми генералами и другими чиновниками, собранными чуть ли не со всей Польши. Польская армия стояла уже в боевых порядках, когда к ней приблизился Хмельницкий. На счастье гетмана, из-за ошибки польских военачальников в первые ряды боевой линии были выставлены молодые солдаты, необученные, только что призванные в армию, которые только умели стоять и держать мушкеты, а старые и опытные были построены во второй линии, очевидно, с тем расчетом, чтобы удерживать первую линию на своем месте. Но именно это и стало причиной губительной развязки для поляков. Казацкая армия была построена в три фаланги, состоящих из пехоты и спешившейся конницы. Два конных отряда шли по флангам, а корпус пехоты и конницы шел сзади резервом. Один фланговый отряд занял сразу высоты, оставленные поляками напротив их фланга. Фаланги казаков шли тихо, несмотря на пушечную стрельбу противника и стрельбу из мушкетов. Приблизившись к передовым вражеским линиям, казаки открыли тоже стрельбу из пушек и мушкетов с большим успехом и поражением передовых линий, которые неожиданно смешались и подались назад. Поднятый казаками крик усилил их страх, и они, отступая спиной, а потом совсем повернувшись, начали бежать, смешали вторую линию и почти собой ее завалили. Казацкая пехота, ускорив шаг, напала сразу на вторую линию и, не дав ей построиться и освободиться из толпы убегающих, ударила по ним пиками. Убийство продолжалось несколько часов с невероятными потерями для польского войска. Они, не имея времени набивать мушкеты, спасались бегством, опрокидывая друг друга. Казацкая конница, пользуясь той же сумятицей, ударила убегающего врага с флангов, и ей только и оставалась, что рубить и колоть поляков, убегающих в панике. Наконец, они спрятались в городе, оставив на месте весь обоз с огромными грудами мертвых и всей артиллерией – 57 пушек со всем снаряжением. Тела мертвых несколько дней свозили далеко за город и там их хоронили для того, чтобы исключить вонь и вредные испарения. Всего было похоронено 19 373 поляка при минимальных потерях казаков. Среди убитых поляков было много чиновников и знатной шляхты, которых похоронили отдельно, самого Вишневецкого, тяжело раненного в бедро, отнесли в город на солдатском плаще.

Хмельницкий хотя и знал, что в городе артиллерии и запасов почти не было и поэтому штурмовать город очень удобно, но знал он при этом и то, что запаса продовольствия на такое количество людей, которых осталось в городе, хватит ненадолго, поэтому решил город держать в осаде и уморить поляков голодом, а своих воинов сберечь для дальнейших битв. Поэтому, сжегши форштадт вокруг города, замкнул его со всех сторон, а против ворот и всех проходов устроил редуты, укрепленные артиллерией и сильной охраной.

Между тем, после 1 июня, стали возвращаться в армию отдельные корпуса казаков, и первый из них, полковник Небаба, доложил гетману, что князь Радзивилл с войсками литовскими числом 80 000 человек, переправившись через реку Припять возле города Лоева, предварительно разрушенного им, Небабой, нападал на его корпус своими авангардами 4 раза. Но он всегда их отбивал и наносил армии Радзивилла на переправах рек и при других маневрах значительные потери, особенно много перетопил их обозов с запасами в Припяти. Однако, не имея сил противостоять такому множеству войск, отклонился от него возле Киева, а Радзивилл начал осаду Киева и сжег его нижний форштадт, называемый Подолом. Генеральный есаул Богун, прибыв с корпусом от Слуцка, докладывал, что он, пройдя с корпусом до Бреста, разрушил этот город и местечки Вишницу, Бобр и другие. После многих стычек с поляками вернулся в город Слуцк и обнаружил возле него в таборах и по селам много отрядов польских войск, перебил их несколько тысяч, а остальных загнал в город, забравши, как добычу, все их обозы, запасы и много верховых и вьючных лошадей. Осаждать город не стал из-за многочисленности войск польских в этом городе, насчитывающих до 100 тысяч и в связи с приближением войск короля, который спешит к Збаражу с регулярным войском и гвардией.

Гетман Хмельницкий после донесения Богуна сразу выступил с главным войском навстречу королю и его армии, а при Збараже оставил писаря Кривоноса с сильным корпусом. Через два дня дороги от Збаража Хмельницкий узнал, что армия короля с самим королем уже недалеко от него. Он, выбрав удобное место при местечке Зборове, подготовил свои войска для битвы, умножив пехоту свою спешенными казаками, поставив ее тремя фалангами в широкую линию, а в интервалах между фалангами и их флангами установил мощные батареи, обведенные глубокими и широкими рвами.

Фланги линии примыкали один к болоту и к нему проведенному рву, а другой – к лесу, также окопанному на значительное расстояние. Линия пехоты была растянута и укреплена, чтобы враг многочисленностью своею не мог ее окружить. Сзади линий, в самой середине, оставлен резерв из пехоты и конницы, который мог вмешаться в бой в слабых местах. Значительная часть лучшей конницы была поставлена спереди линии на ее левой стороне за лесом, и ее командирам был отдан приказ: как только польская армия пройдет мимо них и приблизится к пехоте казацкой линии, то сразу сделать рассыпную атаку конницей во фланги и тыл вражеской армии, тем самым рассеяв ее внимание и осторожность, чтобы она, считая себя атакованной со всех сторон, не могла прорваться за линию. Кроме этого, всем воинам Хмельницкий сделал краткое, но очень важное напутствие, доказывая, что от нынешней битвы зависит счастье и несчастье наше и нашей всей родины, в которой отцы, братья и дети наши протягивают к нам руки, моля об освобождении от позорной и тиранской польской власти, а мертвые наши, убитые и замученные поляками, призывают нас самим богом и верой в него, поляками униженной, требуют праведной мести за кровь их, поляками пролитую и всегда униженную. Но при этом гетман строго наказал всему воинству своему, чтобы никто во время боя не отважился занести руку убийцы на короля и коснуться его, как особы священной, то есть помазанника божьего, а при всяком случае оказать ему уважение.

Среда 17 июня 1649 года является тем славным днем, который стал знаменательным в истории Малороссии. В этот день решился вопрос об освобождении народа Малороссии от польского ига, и он заложил камень новой эпохи этого народа.

Перед восходом солнца многочисленная польская армия стала в пределах видимости казацкой армии. Она своей многочисленностью напоминала грозную тучу, что закрывает горизонт и делает невидимым солнце. Ее всадники, блистая оружием и богатым убранством, представляли собой яркую молнию, разрывающую ночную темень, а от многочисленной конницы поднималась пыль вихрями до самих туч и закрывала видимость, опускаясь на землю. Гетман, разъезжая непрерывно по своим фалангам, приказывал не торопиться стрелять, а подпустить врага как можно ближе, несмотря на его стрельбу и нетерпение. Но, как только он приблизился к линиям войска, началась неожиданно стрельба из пушек и мушкетов казацких, а спрятанная конница начала рассыпную атаку на фланг и тыл вражеский. Гром стрельбы с обеих сторон и дымовая завеса, создавшаяся от непрерывной стрельбы, на долгое время скрыла момент решения битвы. Наконец крик, который возник внутри польской армии, дал знать, что новобранцам приказывают не отступать из линии, которая во многих местах разорвала свой фронт и образовала в нем большие интервалы, перемешав и приведя в беспорядок старых вояк. Заметив это, гетман выслал в слабые места врага одну фалангу своей пехоты с частью конницы, взятых из резерва. Пехота, ударив на состоявшего в беспорядке врага пиками, сразу обратила его в бегство. Враг, что намеревался окружить высланную пехоту, был встречен казацким резервом и вынужден был также бежать, а потом и армия польская, сначала подаваясь постепенно назад, наконец совсем побежала в замешательстве. Гетман, оставив на месте боя из осторожности одну только фалангу, велел всему остальному войску гнать врага. Гибель поляков была страшная и повсеместная. Вся конница, которая только что совершила рассыпную атаку, нападала на убегающего врага целой лавой или фронтом, и он, будучи в расстройстве, не мог стоять и обороняться против пик, спасался бегством. Сам король несколько раз был окружен казаками, но к нему никто не прикасался и оружия на него не наставляли, пропускали с уважением. Король бросил от себя в одну ватагу казаков кошелек с деньгами, в другую – золотые часы ее командиру, который, принимая их, снял с себя шапку, заверив короля, чтобы он ехал спокойно и ничем не тревожился, ибо никто его не тронет, все казаки уважают его, как особу священную. Король, вздохнувши и поднявши руки, проговорил казацкому старшине: «Как меня обманули мои подхалимы и льстецы, которые называли вас, казаков, грубыми варварами. Наоборот, я вижу благородных воинов и великодушных христиан».

Погоня и уничтожение поляков продолжались до захода солнца. Дороги и поле были покрыты мертвыми и умирающими поляками на пятнадцать верст вокруг. На поле боя посчитано и похоронено до 20 тысяч польских трупов, том числе и генерал Осолинский со многими другими вельможами и знатными чинами польскими, которых схоронили в католической каплице.

Как добыча, казакам достался огромный табор польской армии со всеми обозами, запасами и артиллерией, весь табор королевский и магнатов с богатыми палатками, сервизами и экипажами. Словом сказать, обогатили той добычей всю казацкую армию.

Гетман, вернувшись с армией к Збаражу, послал в город несколько польских чиновников, взятых в плен и близких гетману князю Вишневецкому, среди которых был один из его родственников. Через них Хмельницкий просил Вишневецкого сдать город и помиловать невинный народ, который погибал в нем. Чиновники, побывав в городе, вскоре вернулись к Хмельницкому с тремя чиновниками из города, посланными Вишневецким. Они, предлагая сдачу города, рассказывали об ужасном положении войска и народа в осажденном городе. Лишившись продуктов питания, уже более месяца там питались только конским, собачьим и мясом котов и мышей. А теперь питаются всякими шкурами и ремнями и даже едят кожаную обувь. Самого князя Вишневецкого они нашли с гноящимися ранами, они видели, как он ел юшку, заправленную мясом мышей. Очень много людей уже умерло, остальные готовы съесть один другого. Хмельницкий немедленно велел одному из отрядов своих войск занять город, а войска, запертые в нем, выпустить, разоружив. Вишневецкого со всеми чиновниками и шляхтой переместить в замок и держать под арестом до дальнейшего распоряжения.

Войска, которые вышли из города, были похожи на что-то страшное, они скитались, похожие на скелеты, вымаливая у казаков пищу, падая на колени. Хмельницкий, немедленно обеспечив их продуктами, просил не торопиться принимать много пищи, ибо могут от этого умереть, и потом отпустил их по домам. Вишневецкому Хмельницкий предложил написать от себя королю и послать к нему своих чиновников, кого изберет, чтобы они вернулись с точным и определенным, чего ему ждать – мира или войны? Князь, всегда преследовавший и угнетавший русский народ, рвавший с ним заключенные мирные договора, писал королю очень убедительно, прося заключить с казаками вечный мир, чего бы он ни стоил, «ибо, – писал он, – ненависть наша к народу русскому превысила всякую меру свою, и суд божий, наверное, за него мстя».

В Збараж прибыл к Хмельницкому его сын Тимофей, вернувшийся из Молдавии вместе с крымским мурзой Тугай-беем. Они оба доложили Хмельницкому, что враги Господаря молдавского Липулы, будучи разбитыми их войсками, казацкими и татарскими, во многих битвах и в двух главных – под Яссами и Бухарестом, рассеяны и полностью уничтожены, а венгры с их князем Ракоци ушли в пределы своих границ и Господарь остался спокойным в своем правлении и в своей чести. Наедине Тимофей открылся отцу своему, что дочь Господаря Липулы княжна Ирина хочет стать его женой, на это и мать ее согласна, но отец противится этому браку, подговариваемый польским вельможей, одним из Потоцких, который предлагает в зятья своего сына, которого Ирина не терпит.

Хмельницкий поблагодарил Тугай-бея за услуги и дружбу, одарил его очень богато, умноживши большую добычу в Молдавии и Валахии, отпустил его с татарским войском в Крым, пославши с ним благодарственный адрес хану также с богатыми подарками. Паше Силистрийскому Хмельницкий писал, что, по воле султана и по его, паши, просьбе относительно молдавского Господаря, все сделано так, как он хотел, и он в своей чести успокоен и утвержден, но что касается законного и добровольного брака сына Тимофея и дочери Господаря Ирины, то отказ в этом Господаря сильно его обижает и он просит пашу в том помочь ему. Паша ответил Хмельницкому, что не только берется уговорить Господаря на такой пристойный выгодный брак, но и доложить об этом самому султану, своему хозяину, и надеется на несомненный успех.

Тем временем вернулись в город Збараж отосланные к королю чиновники князя Вишневецкого, которые привезли рескрипт королевский с повелением князю просить Хмельницкого заключить мирный трактат и прислать для этого своих уполномоченных комиссаров в местечко Зборов, куда направлены от короля его уполномоченные воевода киевский Кисель и воевода смоленский Грабовский. После такого известия Хмельницкий направил на Конгресс в Зборов Генерального писаря Кривоноса, Генерального есаула Демьяна Многогрешного и секретаря гетмана Ивана Выговского. Зборовский трактат был заключен по наставлениям и наказам Хмельницкого и подписан уполномоченными с обеих сторон 7 сентября 1649 года. Он состоял из следующих статей:

1. Русский народ со всеми своими областями, городами, селами и всякой к ним народною и национальною принадлежностью увольняется, освобождается и исключается от всех польских и литовских притязаний и унижений на вечные времена, как от веков свободный, самостоятельный и никем не завоеванный, а принадлежащий к польскому и литовскому единству согласно добровольным соглашениям и пактам.

2. Обоюдная вражда, месть и все неприязненное, что было между этими народами, прекращается, уничтожается и предается вечному небытию, всему тому дается и подтверждается полная и окончательная амнистия, которая распространяется взаимно на все три народа, а также убытки или потери, вызванные войной и невзгодами, понесенными каждой нацией и каждой особой, пусть остаются без возврата и напоминаний на вечные времена.

3. Русский народ с этого момента есть и должен быть ни от кого, кроме самого себя и своего правительства, независимым. Правительство его выбирается и устанавливается всеобщим советом и судом старшины и товарищества добровольно в соответствии с стародавними русскими правами и обычаями от всех слоев, и пусть никто им в этом не мешает, не вмешивается никаким образом, ни явным, а тем более насилием.

4. Русская религия, или греческая, является равной польской католической, или римской, и в делах церковных, в любых заседаниях русский митрополит Киевский является первым после Примаса польского, русские епископы с епископами польскими заседают наравне и так сотрудничают, как это было при короле Батории и других до введения на земле русской Унии, которую до фундамента ликвидируем и уничтожаем, поскольку она взбаламутила народы, породила между ними вражду и вскипела безмерной христианской кровью. Русская религия среди других народов, или в землях польских и литовских, зависит от доброй воли мирян и уважения, а без этого никто ее не может навязывать.

5. Границы русской земли устанавливаются и утверждаются от Черного моря по Днестру до реки Горынь, а от Горыни до Припяти, а оттуда Днепром до города Быхова, а оттуда до реки Сож и от Сожи до Смоленского уезда, а граница между речками по земле указывается и по границам сел, и какое село кому принадлежит, там и граница устанавливается, и те границы будут рассмотрены и установлены обычными судами подкоморскими и комиссарскими.

6. Верховным начальником и Господарем русской земли является Гетман, избираемый из себя чинами и войском свободными голосами, и никогда, ни в каком случае посторонний не может быть гетманом. Достоинство русского гетмана равно с Коронным гетманом и литовским, реестрового войска в полках, пополняемых от товарищества, он может иметь до 40 тысяч, охочекомонных и запорожских сколько наберется. Реестровые казаки подчиняются судам, полкам и их командирам, пока казакуют и состоят в реестрах военных. А после выслуги возвращаются под свое шляхетское право и пусть начинают подчиняться, как все общество, по своим стародавними правам и артикулам, и пусть никто их ни в чем не принуждает и не присваивает, кроме обязанностей, установленных правилами.

7. Мир и тишину народа польского с русским народом устанавливаем вечными и неизменными под клятвой анафемы и арафемы для нарушителя и предателя человеческого. Защита отечества для каждого народа есть свободная, и инициатор каждый сам за себя стоит, не приневоливая других, т. е. иначе каждый может воевать или занимать нейтралитет, не упрекая других и не мстя, соблюдая приведенные выше клятвы. Союз русского народа с польским и другими зависит только от народа, которому в Речи Посполитой считаться третьей республикой.

Гетман Хмельницкий, получив через своих комиссаров мирные статьи, сразу же очистил все польские города и села, занятые казацкими войсками, в соответствии с установленными трактатом границами, и все войска распустил по квартирам и очагам, а сам направился со своим штатом и гвардией в Киев, чтоб принести богу благодарственные молитвы за принесенные победы и восстановление мира и народного покоя. В город он вступил 1 октября с триумфом, при пушечной стрельбе с валов и церковных звонах. Народ встречал гетмана с проявлением к нему искренней благодарности и полной удовлетворенности. После совершения молебна во всех киевских церквах и монастырях гетман распорядился сделать то же самое и по всей Малороссии. Поживши в Киеве две недели, Хмельницкий отправился в Чигирин. Зборовский трактат после его ратификации королем Яном Казимиром 8 марта 1650 года был опубликован по всей Малороссии и записан повсеместно в судебные и правительственные книги с подписями Генерального есаула Многогрешного, Брацлавского полковника Нечая и секретаря Виговского.

В мае 1650 года прибыли к гетману Хмельницкому в Чигирин иностранные посланники от своих господарей с приветствием его в гетманском достоинстве, закрепленном значительными воинскими достижениями и Зборовским трактатом, признавшим русский народ свободным и ни от кого, кроме самого себя, не зависимым. Теми послами были: от султана турецкого Осман Ага с Силистрийским пашою Узук Амием и многими важными турками; от царя Московского – советник его, князь Василий Бутурлин, со многими боярами и, наконец, от короля польского и Речи Посполитой канцлер, князь Любомирский с воеводой Киселем и многими другими. Послы турецкие поднесли гетману от их императора булаву в драгоценных камнях и жемчуге, дорогую булатную саблю и дулейман, похожий на мантию с горностаевыми вставками и сорок мешков серебряных турецких левов в подарок войску, и все те подарки были в бумажных мешках и чехлах, покрытых шелком с золотыми и серебряными цветами. Послами московскими поднесены подарки из дорогих соболиных и других мехов, парчи и другой материи. Имущество, присланное для войска, было упаковано в бочки, завернутые в рогожу. От стороны польской поднесены дорогие сукна и несколько десятков дорогих ретязей (вышивок) и ковров, а имущество для войска завернуто в дорогие ковры.

Послы те были на аудиенции у гетмана. После обычных поздравлений и приветствий каждый из них предлагал от своих господарей и народов дружбу свою и союз с ним, гетманом, и русским народом, а для вечного их сохранения уговаривали гетмана с народом к себе в протекцию на условиях, которые общими соглашениями будут установлены. Причем первым их пунктом будет утверждение наследственного гетманства в потомстве и фамилии его, Хмельницкого. На это гетман решительно сказал посланцам: «Союз и дружбу я готов поддерживать со всеми народами и никогда ими пренебрегать не буду, как божественным дарам, пристойным всему человечеству. Выбирать же народом протекцию, если она ему понадобится, зависит исключительно от его доброй воли, общего совета и решения. А вот наследственное владение народом своим моей фамилией в качестве гетманов я решительно отвергаю и того вечно буду избегать, как противного правам и обычаям народным, в соответствии с которым гетманы должны избираться между всеми урядниками и самым гетманом. И я, восстановивший эти права с большими жертвами воинов от них же избранный и кровью своей права скрепивших, стыжусь даже подумать, чтобы их нарушать».

Гетман вскоре по прибытии иностранных посланцев приказал всем правительствам и городам Малороссии, чтобы от чинов и народа прибыли к нему в Чигирин на Генеральный сейм все депутаты, избранные по примеру ранее посланных в Варшаву на вольный сейм, кроме этого, повелел от каждого полка прислать по три депутата чиновных и по четыре из казаков. Этим собранным депутатам и всем чинам Малороссии гетман огласил грамоты иностранных дворов, их подарки и имущество, а также приглашение под свою протекцию. Чины и народ Малороссии, побывав 268 лет в единстве с Польшей, испробовали и слишком насытились тамошними вольностями и своеволием, то есть и доброго, и плохого опыта, испытали на себе властолюбие тамошних чиновников. Поэтому первым было их несогласие на всякую иностранную протекцию и зависимость, а тем более видеть у себя наследственное гетманство, обещанное Хмельницкому иностранными посланцами от их господарей. Гетман с клятвой вынужден был переубеждать их, что «предложенное ему наследственное правление отброшено им и на него он никогда не согласится, как на самый опасный камень, на который все, падая, разобьются и встать не смогут, и что он больше их знает, как состарившийся в политических делах, какое должно быть правление народа российского. А что касается протекций, то она нам не только полезна, но почти неизбежна, и всякий разумный человек или опытный политик с первого взгляда заметит, что само положение нашей земли открыто со всех сторон и неудобно для укрепления, что делает ее полем неведомой игры и слепых случаев. Если же вас соблазнили и добавили гордости многочисленные и великие наши победы над врагами и завоеванная тем самым почти всемирная слава, то знайте, друзья и братья, что это сработал больше народный энтузиазм, вызванный чрезвычайной польской жестокостью и крайним народным надрывом. И сколько при этом добыли мы славы, столько же добавили и завистников, которые при всяком удобном случае, а иногда и специально, ради собственной безопасности и осторожности, не упустят случая засеять в нас плевелы или возьмут нас на испытание и будут нас испытывать, как врачи испытывают своих больных, щупая пульс. И, наверное, не всегда будем такими, какие мы были и есть, то есть непобедимыми, чего ни один народ себе присвоить не осмелится, не отбросив провидения божьего… того укрепляет и подносит, а другого расслабляет и бросает вниз, в зависимости от чести и заслуг народных, а самым приметным в поражениях есть гордыня и самоуверенность народов».

Чины и депутаты, успокоенные и взволнованные речью Хмельницкого, начали рассуждать о протекции и выбирать ее между государствами, которые прислали своих посланцев. Польскую с первого же раза единодушно отбросили, об остальных мысли разошлись, но ни по оной не находили согласия. Старшие казаки вместе с гетманом соглашались на московское предложение, как от народа единоверного и единоплеменного, но молодые им противились, доказывая через своего сторонника и оратора Генерального есаула Богуна, что «в московском народе господствует лютое рабство и невольничество, что в нем, кроме божьего и царского, ничего собственного нет и быть не может, люди созданы как будто бы для того, чтобы они ничего не имели, а только рабствовали. Даже вельможи и московские бояре свой титул обычно обозначают, как царские рабы и в своих просьбах всегда пишут, что бьют ему челом. Что же касается простого народа, то все они считаются крепостными, как будто не от одного народа рожденные, а купленные из числа пленных или невольников, и те крепостные крестьяне обоих полов, муж и жена с детьми, по неведомым в мире правилам продаются на торжищах собственниками и хозяевами наравне со скотом, а нередко меняют и на собак. При этом они должны изображать еще и веселость, умелость в ремесле, чтобы скорее их купили и дороже заплатили. Словом сказать, объединяться с таким не уважающим себя народом есть то же самое, что броситься из огня да в полымя».

Духовенство Малороссии в своем большинстве было возвращено из Униатства, и поэтому тайно очень жалело о потерянной своей власти над народом, близким к рабству, которой их наградили поляки, и поэтому сплели бессмысленную басню относительно московского посольства и всех других. Протопоп черкасский Федор Гурский, присутствовавший на казацком собрании и пользовавшийся авторитетом в народе, как известный богослов и проповедник, взявши текст святого Евангелия, злоупотребляя сравнением прошлого и настоящего, говорил на собрании, что «если, дескать, от трех царей и волхвов были поднесены ребенку Христу дары – золото, ладан и мирра, обозначавшие бытие, страдания его на земле и возвращение на небеса, то есть золото означало Царя, ладан – мертвеца, а мирра показывала Бога, то так и эти подарки, поднесенные от царей народу, знаменуют, чем они одеты или накрыты, в том и будет жить или укрываться народ ими обманутый. Например, дары польские состоят из сукон, покрытых коврами, то будет и народ, живущий с поляками, ходить в сукнах и иметь ковры; турецкие подарки покрыты бумагой и шелком, значит, и народ, живущий с ними, будет способен одевать на себя шелковые и бумажные материи; а московские дары все в рогожках, и неизбежно народ, который будет жить с ними, будет доведен до такого убожества, что оденется он в рогожки и под рогожки. И эти выводы вернее предсказаний всех оракулов мира».

Эта басня больше всего подействовала на простых депутатов, на большинство казаков. Они начали откровенно высказывать недовольство против Хмельницкого, «называя его предателем отчизны, будто бы подкупленным послами, и что они, освободив себя из-под польского гнета, пролив большую кровь, пожертвовав многими тысячами братии, положивших головы свои за свободу отчизны, снова добровольно продаются в неволю и отдаются такому народу, который не подал им никакой помощи в самую лихую годину, не подал даже воды промыть кровавых наших уст, и лучше нам быть в непрерывных войнах за свободу, чем накладывать на себя новые цепи рабства и неволи. Да и кому из соседних народов можно отдаться без страха и трепета? Одни из них непрерывно гнобят мусульманством, не терпят открытого богослужения христианского даже на собственной земле, другие торгуют своей братией, несмотря на единоверие и на единокровие, продают один другого бесстыдно и без упреков совести. А вер у них столько, сколько слобод, а в их домах, нередко и в одном доме их несколько помещается, и одно семейство из-за разных вер не может вместе жить и есть из одной посуды, а вся вера у них состоит в разборе икон и крестов, и какой из них красивее, тот и достоин почитания в оказании помощи людям. Для бога ж, творца всех и господа, неведомо, что у них для него остается. Поэтому, если нам с таким народом объединиться, то или они нас распродадут по одному, или переморят на своих улицах и перекрестках, потому что никто из них не пустит в свой дом никакого нашего перехожего, а тем более с табаком, употребление которого считается у них страшным грехом, смертным грехом и единым людским грехом во всем мире».

Гетман, успокоив возмущение собрания повторением своих клятв, «что он никогда и в мыслях не имел и не будет иметь намерения неволить их к ущемлению их прав и вольностей, и советовал только, из своей искренности отношений к ним и общей родины, поставить себя на крепкие ноги надежным союзом и объединением с другим народом, чего все нормальные державы всегда ищут, а нам особенно это необходимо с точки зрения, как я уже говорил, положения нашей земли и новизны нашего положения», и после этого распустил собрание по домам. На этом Сейм свою работу закончил.

Иностранных посланцев Хмельницкий одарил за их подарки и, написав в своих грамотах со всей вежливостью и благодарностью за приветствие и приглашение монархов, дал им прощальную аудиенцию и на ней заверил каждого отдельно о неизменной верности своей их монархам и постоянном уважении к их народам. При том он всемерно будет стараться к единению своего народа с ними, когда в нем пройдет то яростное сопротивление к такому объединению, рожденное омерзительным тиранством над ним польского правления, которое и во сне их пугает и действует на него, как некоторое отвратительное чудище.