Текст книги "Преодоление. Арзамас-16: как это было. Историко-аналитическое исследование"

К концу ноября 1946 года стало ясно, что установленные сроки жилищного строительства находятся под угрозой срыва. В письме Ю.Б. Харитона и П.М. Зернова на имя главного администратора атомного проекта Л.П. Берии от 26 ноября говорилось, что постановлением правительства был установлен срок окончания строительства объектов первой очереди КБ-11 к 1 октября 1946 года. Этот срок сорван. Руководители КБ-11 ставили Центр в известность о том, что ввиду неудовлетворительного состояния дел на строительстве у них нет уверенности и в том, что в ближайшее время объекты первой очереди будут закончены и сданы для развертывания работ в намеченных направлениях. Кадры для этого уже были подобраны. Существовал резервный список проверенных по установленному порядку специалистов. Но из-за неготовности лабораторных и производственных объектов, а также жилплощади, не было возможности в полную силу использовать имеющиеся кадры и набирать новых людей. На этом письме резолюция Л.П. Берии:» т. Круглову С.Н. Прошу доложить о принимаемых вами мерах». Резолюция вполне в духе того времени.

Неизвестно, как Круглов разбирался со сложившейся ситуацией, но через месяц, 27 декабря 1946 года, П.М. Зернов вновь направляет письмо Л.П. Берии по поводу буквально катастрофического положения дел с живьем на объекте. Он, в частности пишет, что план строительства жилья провален. Из 7700 квадратных метров жилплощади, которую СУ № 880 должно было сдать объекту к 1 января 1947 года, едва ли будет сдана 3000 квадратных метров.

Возмущение П.М. Зернова по поводу того, что, находясь в богатейшем лесном массиве, строители из СУ-880 не сдали за весь 1946 годобъекту ни одного метра жилплощади, понять можно. Обращает на себя внимание тот факт, что в этом письме П.М. Зернов, отмечая крайне слабую организацию труда и работ на строительстве (наверное, это понять тоже можно, ведь труд-то был подневольным), и не так-то просто было руководству СУ-880 управлять «спецконтингентом». Постоянное завышение реальной готовности объекта строительства, низкая производительность труда и несоответствие по факту и оплате (в денежном выражении программа строительства была не только выполнена, но и перевыполнена), указывает на непродуманность организационного порядка, когда начальник объекта отвечает за правительственные сроки развертывания работ на объекте, но не имеет реальных рычагов воздействия на самих строителей, кроме права жаловаться в высшие инстанции или просить руководителей СУ-880 ускорить сроки выполнения работ. Так в отношениях СУ-880 и КБ-11 возникла проблема заказчика и подрядчика. П.М. Зернов имел все основания написать Б.Л. Ванникову, что более глупого положения, чем у начальника объектов, трудно себе представить, и заключить, что с таким порядком, а вернее с беспорядком, согласиться нельзя и его надо изменить.

Но сложившийся порядок было непросто изменить. За СУ-880 стоял «монолит» МВД СССР. Руководство этого ведомства сумело обосновать нереальные сроки строительства первой очередь КБ-11 и предложило пересмотреть установленный график работ. В итоге, 24 марта 1947 года было принято постановление СМ СССР (№ 652-227), в котором срок окончания строительства первой очереди КБ-11 был перенесен на 15 апреля 1947 года, а второй – на 1 сентября 1947 года.

План ввода жилья по второй очереди должен был составить более 15,5 тысяч квадратных метров. Но также, как и по первой очереди, трудности с вводом жилья оставались и позже. Потребность жилплощади при наличии на объекте 2100 проживавших была определена ГСПИ-11 в размере 18820 квадратных метров, то есть была принята минимальная норма на человека в 6 квадратных метров. И даже она оставалась длительное время недостижимой для очень многих жителей закрытой зоны. Решение этой проблемы затянулось на десятилетия. Объект, по существу, все годы своего бытия хронически испытывал трудности в обеспечении жильем сотрудников до нормы 9 квадратных метров на человека. Так в письме А.С. Александрова (который заменил П.М. Зернова) и В.А. Алферова Н.И. Павлову от 31 октября 1951 года говорилось об остром «жилищном голоде» на объекте: около 400 рабочих совершенно не имели жилплощади, жили за зоной или внутри зоны в землянках, так называемых «засыпушках».

Наряду с жилищным строительством, для полноценного формирования объекта необходима была современная инфраструктура и, разумеется, весь тот комплекс культурно-бытовых учреждений, без которых немыслимо было относительно цивилизованное существование. Уже к концу 1946 года СУ-880 создало в своей структуре три специализированных подразделения: первое замыкалась на промышленное строительство, второе – на строительство жилья, третье – осуществляло дорожное и иное строительство.

Со сроками ввода в строй производственных зданий и сооружений дело обстояло еще хуже, чем в жилищном строительстве. К декабрю 1946 года были достигнуты некоторые успехи в строительстве основного корпуса опытного завода № 1. Однако, была сорвана реконструкция электростанции. По опытному заводу № 2, кроме административного здания, выполнение запланированного объёма работ не превышала 50-60 %. Такое положение дел заставило с самого начала второго года существования объекта все строительные мощности направить на введение производственных зданий и сооружений.

Началось строительство системы водоснабжения, канализационных сетей с очистными сооружениями, станциями перекачки. Восстановили плотину на реке Сатис.

Январь 1947 года ознаменовался сдачей ряда объектов первой очереди строительства КБ-11. СУ-880 предъявило к приемке первый корпус опытного производства завода № 1 с двумя цехами, электромастерской и измерительной лабораторией. В апреле был принят в эксплуатацию и второй корпус завода с крупными механическим, котельно-сварочным цехами и заводской лабораторией. Вслед за этим был сдан третий корпус с литейным цехом и кузнечным отделением. Вошли в строй здания для тематических лабораторий и казематы для проведения опытных работ.

По ходу развертывания производственного строительство выяснилось недостаточность запланированного объёма работ для решения поставленной задачи. Так у ученых-экспериментаторов возникла острая потребность еще в одной двухкамерной железобетонной башне для проведения взрывных работ. Понадобилось здание для размещения мощного пресса, а также дополнительные казематы.

Знакомясь с архивными материалами, отражающими всю сложность и напряженность работы по строительству ядерного центра, создания той материально-технической базы, без которой атомный проект остался бы прекраснодушный мечтой, невольно обращает на себя внимание факт заинтересованности руководителей КБ-11 в ту трудную пору во всестороннем обеспечении нормальной жизни людей, оказавшихся в непривычной для них закрытой зоне. С начала 1947 года активно ведется переписка с Центром по вопросам формирования достойной социально-культурной инфраструктуры объекта. Одной библиотеки было явно недостаточно для удовлетворения культурных запросов людей. Да и не только библиотека, нужны были стадион, театр.

Одним из наиболее доступных культурных развлечений было кино, но и с ним возникали проблемы. В апреле 1948-го объект вдруг был лишен права на получение кинокартин. Проблема состояла в следующем. Кинофильмы поступали в КБ-11 через министерство кинематографии. До поры до времени все шло нормально. Но однажды чиновники от культуры заинтересовались каким-то необычным адресатом, куда нужно было систематически направлять фильмы. Потребовали сообщить название населенного пункта. Руководители КБ-11 ничего по этому поводу не могли сообщить тогдашнему министру культуры И.Г. Большакову. И министр наложил вето на поставку кинофильмов «неизвестно куда». Вопрос решить мог только Л.П. Берия. Ю.Б. Харитон и П.М. Зернов пишут ему письмо с разъяснением необходимости вмешательства, просят дать соответствующее указание министру кинематографу выдавать беспрепятственно объекту картины, установив порядок и размеры их оплаты согласно общепринятым для государственных учреждений. Реакция Л.П. Берии не замедлила очевидно сказаться, потому что подобного рода прошений в архивах больше не найдено.

Аппетит говорится, приходит во время еды. «Аппетит» у объекта был скромным, но отстаивали свои интересы в расширении и производственного, и культурно-бытового строительства настойчиво. Вопрос о необходимости дополнительного строительства был поставлен перед А.П. Завенягиным, который в конце концов принял аргументацию КБ-11 и дал разрешение на включение всего затребованного в титул строительства на 1948 год.

Строительным управлением № 880 командовал теперь В.И. Анисков. Предыдущий начальник строительства А.С. Пономарев был отправлен на прежнюю работу в Монтажное управление Главпромстроя СССР. На рубеже 1946-1947 годов усилился централизованный контроль за ходом строительства ядерного центра. В апреле 1947 года уполномоченным Совета Министров СССР при Лаборатории № 2 и КБ-11 стал генерал-майор Николай Иванович Павлов. Он был представителем ведомства Л.П. Берии. Закончив технологический факультет института общественного питания, Павлов был оставлен в аспирантуре, но после годичного пребывания в статусе аспиранта призван в органы МГБ.

В то время это было обычным делом. Свои кадры это ведомство комплектовало из самых различных источников, нередко очень далеких от специфики работы госбезопасности. В МГБ брали людей самых разных специальностей и уровня образования. А.Д. Сахаров назвал Н.И. Павлова “одной из самых значительных фигур во втором этаже власти Первого управления”. Вот что он писал о нем: “Павлов стал атомщиком… В этой области он вновь проявил свои незаурядные способности как организационные и бюрократические, так и понимание научной и инженерной стороны дела. Я его застал уже в Первом Главном управлении. Это был крепкий, сангвинического телосложения человек с иссиня-черными гладкими волосами и черными глазами на светлом красивом энергичном лице, невысокого роста, с быстрыми движениями, громким голосом и смехом. Он обладал неиссякаемой активностью и работоспособностью, всегда помнил детали бесчисленных дел, знал множество людей… Павлову было присвоено звание генерала в 34 года… После убийства Л.П. Берии карьера Павлова получила сильный удар, но он оправился…” По воспоминаниям академика РАН Е.А. Негина, Павлов любил сравнивать себя с Наполеоном, поскольку оба они получили высшие воинские звания в достаточно молодом возрасте. Но было, наверное, еще что-то, что привлекало молодого, деятельного генерала Госбезопасности во французском императоре. И скорее всего это “что-то” было – честолюбие, стремление быть первым и на виду…

Вот такому человеку предстояло курировать ход дальнейшего строительства КБ-11 из Центра. В чем не откажешь МГБ и лично Л.П. Берии, так это в умении подбирать людей под определенное дело. Для “вытягивания” сроков окончания строительства второй очереди объекта нужны были напористость и умение “добивать” начатое во что бы то ни стало. Поэтому куратором стройки Павлов стал не случайно.

Первоначально завершение строительства намечалось на 1 сентября 1947 года. Но сложностей оказалось значительно больше, чем предполагалось. В августе, накануне истечения намеченной даты окончания работ по КБ-11, директор Лаборатории № 2 и руководитель отечественного (советского) атомного проекта И.В. Курчатов проводил совещание по вопросу “Выполнили намеченное или нет?” В нем участвовали: заместитель начальника ПГУ А.С. Александров (будущий начальник КБ-11, после Зернова), руководители объекта П.М. Зернов и К.И. Щелкин, партийные руководители КБ-11 и СУ-880 Н.И. Разоренов и А.Г. Пронин, главный инженер проекта Речкин. Столь представительное совещание давно не созывалось и было, наверное, полезным, поскольку выявило истинную картину состояния строительства. А она была довольно пестрой: что-то сделали, к чему-то даже не приступали, а третья часть работ явно нуждалась в переносе сроков сдачи на значительно более поздние сроки, вплоть до 1949 года. По итогам совещания была подготовлена информационная справка, которую направили в Спецкомитет. Реакция последнего была остронедовольной. От Главгорстроя потребовали объяснений. Они пришли в виде информации о выполнении плана за первые два квартала 1947 года, в котором, как прикрытие, указывалось, что план выполнен на 106,7 %. Формально на этом разбирательство и закончилось, но оно не прошло бесследно.

Во второй половине 1947 года развернулась настоящая “битва” за пуск завода № 2 объекта. Одновременно было завершено решение организационно-кадровых вопросов: определен директорат заводов. 12 июня 1947 года приказом № 186/к по ПГУ, подписанным Завенягиным, директором опытного завода № 1 объекта № 550 назначался Алексей Константинович Бессарабенко, а 18 июня приказом № 199/к начальником завода № 2 стал инженер-полковник Анатолий Яковлевич Мальский.

В ноябре 1947 года Ю.Б. Харитон подписал акт о приемке завода № 2 от СУ-880 под дальнейший монтаж оборудования и подготовку к производственной эксплуатации. Межведомственная приемка завода № 2 и его базисных складов состоялась в июне 1948 года. Комиссию возглавлял А.С. Александров.

Огромный объем работы предстояло осуществить на площадке завода № 1. Его основой стал механосборочный цех завода № 550. Оборудование в основном было токарное. Из подъемных механизмов – только один мостовой кран грузоподъемностью 2 тонны. Те цехи, которые были приняты еще в конце 1946 года, не соответствовали поставленным задачам. Вот как было, например, во втором цехе этого завода – литейном: грязно, полутемно, практически все делалось вручную. Единственным средством механизации была тихоходная кран-балка. Накапливание чугуна для отливок весом 2-3 тонны производилось в ковшах, а заливка деталей велась с козел. В 1948 году установили печь для производства алюминиевых сплавов. Способ их производства был самый примитивный, а качество, как это ни удивительно, – наивысшее. Все решали смекалка и умение людей.

Многое в развитии завода в первые годы существования упиралось в энергетику. Электроэнергии хронически не хватало, постоянные аварии изматывали людей. Реконструкция ТЭС шла тяжело. Проблема была в оборудовании. Наконец, удалось “достать” съемное оборудование, предназначавшееся для энергопоездов. Его мобильность (все составляющие были на колесах) вполне устраивала – поставить можно было куда угодно. Одна турбина была на 1000 кВт, вторая – на 500 кВт (обе американские). И еще две – английского производства. После модернизации ТЭС ее общая мощность составила 2,5 тысяч кВт против прежних 600 кВт. В мае 1948 года завод принял от строителей ТЭС, которая обеспечивала нужды производства в течение последующих трех лет до пуска ТЭЦ в декабре 1952 года.

В январе 1947 года в цехе № 1 первого опытного завода был организован участок сборки. Здесь предстояло решать сложнейшие и уникальные в своем роде задачи, а оборудование на первых порах было ничуть не лучше, чем в других цехах. Один-единственный кран, давно подлежавший списанию, имел дурную “привычку” слетать с рельсов. Все держалось на профессионализме и самоотверженной отдаче тех, кто здесь трудился.

1948 год, так же, как и в строительстве, в производственной деятельности завода № 1 стал переломным. Более жесткий и централизованный контроль за ходом строительства дал свои результаты. Для сравнения можно привести данные о стоимости производственных объектов, введенных в 1946 году и в следующем, 1947 году. В первый годсуществования объекта эта цифра составила 18 млн. рублей, аналогичный итог 1947 года – 62 млн. рублей.

Планы работ на 1948 годбыли и более обширны, и более разносторонними. Во-первых, надо было ликвидировать “незавершенку” предшествующих двух лет. Кроме того, выполнить тот объем работ, который намечался согласно предварительному, поэтапному плану реализации общей конечной задачи создания ядерного центра. И, наконец, предстояло осуществить те дополнительные объемы строительных работ, которые включены были в титул КБ-11 по настоянию его руководства, предусматривалось и продолжение работ по укреплению и совершенствованию всей системы охранных сооружений зоны.

В течение 1948 года был выполнен, пожалуй, наибольший годовой объем работ по строительству ядерного объекта. В течение этого года многое было реконструировано и построено, но, главное, была создана добротная основа как для дальнейшего развертывания производственного строительства, так и для ввода зданий жилищного, социально-культурного, коммунально-бытового, торгового, медицинского назначений.

Преобразовывались территории заводов и центра в целом: теплосеть, водопровод, телефон и другие элементарные признаки цивилизованности входили в жизнь прежде маленького и неухоженного поселка. Расширялась и налаживалась вся инфраструктура сложного хозяйства, завершалось оборудование лабораторных корпусов, обустраивались испытательные полигоны.

Небезынтересным историческим фактом является то, что в 1947 году вполне серьезно был поставлен вопрос об организации полигона для летных испытаний на охраняемой территории КБ-11 в районе так называемого Филипповского поля. Соответствующее обоснование, подписанное В.А. Турбинером, было направлено в Первое ГУ. Основной аргумент заключался в том, что для ускорения процесса отработки конструкции бомбы в летных условиях близость подобного полигона к самим разработчикам была бы очень удобной – от начального цикла до завершающего все было бы “под рукой”. По мысли сторонников этой идеи, сократились бы сроки выполнения намеченных работ, с одной стороны, а с другой – обеспечивался максимум секретности… Оценку реальности столь, на первый взгляд, заманчивой перспективы проводили в КБ-11 летом 1947 года генерал-лейтенант М.В. Гуревич и генерал-майор Г.О. Комаров (впоследствии – начальник полигона № 71, созданного по приказу министра ВС СССР летом этого же года).

Здравый смысл высоких военных чинов возобладал, и инспекционная поездка закончилась отклонением идеи создания полигона для летных испытаний на территории объекта по соображениям безопасности населения и самого производства КБ-11.

Но рождение этой идеи не было случайным замыслом. У руководства объекта и самих исследователей существовала серьезная неудовлетворенность созданным в зоне полигонным хозяйством. С наращиванием темпов и объемов опытно-экспериментальных работ обнаруживались его существенные недостатки. Инициативу по совершенствованию всей организации работ этого плана на объекте взял на себя начальник полигонов КБ-11 Г.П. Ломинский. Он предложил хорошо продуманный план модернизации системы испытательных площадок с учетом возраставших потребностей экспериментаторов. После детального обсуждения этот план лег в основу широкого круга мероприятий по реорганизации и техническому переоснащению полигонной службы. И надо сказать, что все было сделано толково, со знанием дела и перспективным видением проблемы, ибо до сих пор полигоны объекта, перестроенные “по Ломинскому”, без каких-либо кардинальных изменений действуют, удовлетворяя современным требованиям. За производственными заботами не забывали о жилье. Эта проблема оставалась болевой точкой объекта. Но в 1949-1950 годах многие его жители справили новоселье. За эти два года было заселено в общей сложности 119 жилых домов. Были они разными: и двухквартирные коттеджи, и финские сборно-щитовые и многоквартирные, каменные и брусчатые. Жилищный “голод” оставался, но его острота была смягчена.

Люди обживали “зону” основательно, на годы. К 1950 году здесь были построены две школы, детский сад и ясли, родильный дом, столовая, очистные сооружения и т. д. На древней саровской земле возводился большинству людей неведомый, но вполне реальный, компактный и современный город.

Постепенно налаживалась и более удобная почтовая связь с “большой землей”. До всего доходили руки руководителей КБ-11…

В архиве ВНИИЭФ есть письмо начальника КБ-11 заместителю Б.Л. Ванникова А.П. Завенягину, в котором предлагается по-новому организовать доставку корреспонденции жителям объекта. В это время почтовый адрес для населения был таким: “Москва, п/я 49”. И все! Все получали письма, газеты на одинаковый адрес, и каждый ежедневно ходил на почту… Пока количество жителей было невелико, это не вызывало неудобств. Но население росло, почта оказалась недостаточно обустроенной для нарастающего потока посетителей, и получение корреспонденции становилось настоящей проблемой. Вот почему руководитель КБ-11 в своем письме просил разрешения на возможность дополнения адреса жителей обычным, общепринятым на “большой земле” указанием наименования улицы, номера дома и квартиры. В этом случае можно было организовать и доставку корреспонденции на дом.

Судя по архивным материалам, Центр дал “добро” на послабление режима в данном вопросе довольно быстро. И вскоре жители ядерного объекта приобрели обычную форму доставки корреспонденции с одним лишь отличием, диктуемым режимными соображениями: их город обозначался как “Москва” с почтовым номером, а все остальное в адресе принадлежало “зоне”. Причем улицы были обозначены номерами.

Аналогичная ситуация сложилась и с транспортом. Один железнодорожный вагон, выделенный для сообщения между объектом и Москвой, в конце концов оказался “мал” для увеличивающегося потока пассажиров. Это обнаружилось сразу, как только жителям объекта разрешили ездить в отпуска, в санатории, к родным на “большую землю”. Да и по производственным вопросам сотрудники КБ-11 стали выезжать за “зону” значительно чаще, чем раньше. Понятие “невыездной” стало скорее исключением, чем правилом. Если совсем недавно поток выезжающих и въезжающих в “зону” лимитировался возможностями режимных служб, то теперь, по мере отлаживания их деятельности, все вопросы движения людей через объект решались значительно оперативней. И, естественно, мобильность жителей объекта резко возросла.

Самолет не мог выручить. Нередко камнем преткновения становилась погода. Зимой и особенно осенью в ожидании ясного неба люди и грузы задерживались на 3-4 дня.

Руководство КБ-11 обрилось в ПГУ к А.П. Завенягину с просьбой о выделении для бесперебойного железнодорожного сообщения между Москвой и объектом трех пассажирских купированных жестких вагонов. Но дело было, в конечном счете, не только, разумеется, в вагонах. Речь шла о первых шагах в направлении создания условий естественного существования ядерного центра, его большей включенности в жизнь несекретную, обычную жизнь “большой земли”. Заявка была принята Центром. Теперь прицепные вагоны с объекта ежедневно через Арзамас, где эти вагоны включались в состав Йошкар-Ола-Москва, отправлялись в Москву и поездки перестали быть неразрешимой проблемой.

К началу 1949 года поселок Сарова обрел вид и характерные особенности небольшого городка. 1 февраля этого года П.М. Зернов посылает А.С. Александрову подготовленное на имя председателя Верховного Совета РСФСР М.И. Родионова письмо, в котором ставится вопрос о переименовании поселка в город республиканского подчинения и об образовании в нем местного органа власти – городского Совета. В письме говорилось, что при создании строгой режимной зоны на предприятии поселок был включен в эту зону и связи населения с советскими, общественными и финансовыми организациями смежных районов были прерваны. Органа местной власти в поселке не было, поэтому выполнением ряда законных требований населения некому было заниматься. В то же время налоги и сборы, предусмотренные законом, не взимались. Между тем за истекшие годы с момента организации ядерного предприятия поселок по количеству населения, жилищному фонду, бытовым и культурно-просветительским учреждениям значительно вырос. Проложены водопровод, канализация, шоссейные дороги. Поселок был полностью телефонизирован. Он стал, по существу, как заключает П.М. Зернов, городом.

Из последней констатации были сделаны следующие предложения: переименовать поселок Сарова в город республиканского подчинения, присвоив ему название Ясногорск; подчинить Ясногорск непосредственно Совету Министров РСФСР, образовать городской Совет, проведя в него выборы в течение февраля-марта 1949 года. И далее на девяти с небольшим страницах шел проект Положения “О гражданском управлении на территории объекта”. Он содержал три основных раздела: общие положения, права и обязанности гражданского управления. Предусматривалось создать пять отделов в структуре органа местного органа власти: общий, благоустройства и бытового обслуживания, социального обеспечения, финансовый отдел и отдел лесного хозяйства и землеустройства.

Права и обязанности гражданского управления как органа государственной власти на территории объекта предполагалось определить, исходя из “Положения для городских Советов депутатов трудящихся РСФСР”. Но само это управление должно было состоять из начальника, двух его заместителей, секретаря и начальников отделов. Причем начальник утверждался Президиумом Верховного Совета РСФСР, а его кандидатура предлагалась начальником КБ-11, заместителем которого глава гражданского управления должен был являться.

Это был военизированный вариант системы устройства местной власти, правда с сохранением некоторой формальной стороны советской власти – существованием городского Совета и участием всех жителей объекта в его выборах.

Что касается функционирования в городе таких систем, как народное образование и здравоохранение, то их курирование, по задумке руководства объекта, должно было осуществляться специальными уполномоченными от соответствующих министерств.

Сам факт постановки вопроса о введении на территории ядерного объекта гражданского управления, пусть и в урезанном виде был знаменателен. Он означал определенную веху в превращении объекта-предприятия в объект-город. Этот процесс при системе власти того исторического периода и реальных специфических особенностях ядерного центра шел непросто, занял несколько лет и окончательно завершился только в 1954 году. Но не откажешь в здравомыслии руководителям объекта-предприятия. Они сумели понять, что город, даже столь неординарный, должен когда-то жить по общепринятым в стране законам. Считались они, очевидно, и с тем обстоятельством, что 19 с небольшим тысяч жителей объекта только около пяти тысяч было занято непосредственно на предприятии, осуществлявшем ядерную программу. Остальные же, в том числе 6,5 тысяч детей, имели лишь косвенное отношение к ядерному предприятию. Жизнь порождала каждый день массу текущих, бытовых, но важных для людей проблем, которые требовали своего решения. И естественно желание его руководства переложить хотя бы часть этих проблем на гражданское управление. Пока же его не было, приходилось руководству ядерного центра заниматься всем и вся.

В ноябре 1946 года было организовано управление бытового обслуживания объекта во главе с В.Ф. Кудриным. На него были возложены задачи обеспечения объекта промышленными и продовольственными товарами, создания системы общественного питания, а также формирования системы совхозного хозяйства, призванного поставлять на объект овощи, мясомолочные продукты. За месяц до этого постановлением Совета Министров СССР (№ 2266-942), которое обязывало Министерство животноводства СССР передать СУ-880 МВД СССР совхоз “Сатис” Горьковской области со всеми земельными угодьями, посевными площадями, половиной поголовья скота, постройками, оборудованием и штатом работников. Передача была не безвозмездной – Главпромстрой должен был за это построить в Горьковской области ряд животноводческих помещений и осуществить другие строительные работы. А совхоз “Сатис” после завершения этих работ должен был перейти в полное ведение КБ-11.

Но выполнение постановления прошло не совсем гладко. Управляющий трестом совхозов Горьковской области К.П. Радийкин вместо того, чтобы организовать процесс передачи совхоза, снял с его счета 80 тысяч рублей, оставив совхоз без денег и кормов. Все то, что предназначалось совхозу по централизованному обеспечению из области (корма, запчасти) “ушло” в другие хозяйства. Совхоз “Сатис” оказался у “разбитого корыта”. В этой ситуации 8 июля 1947 года начальник объекта П.М. Зернов принимает в одностороннем порядке решение перевести совхоз со всеми работниками на баланс предприятия. Тем же приказом директором совхоза был назначен В.К. Каленский, до этого работавший на предприятии в управлении бытового обслуживания. К этому времени материальная база совхоза была таковой: земли – 1823 га, в том числе 716 га пахотной, 50 голов коров, 35 лошадей, 4 трактора, 1 комбайн и 1 автомашина. Из этого перечисленного видно, что “приобретение” для объекта было не бог весть какое. Тем более, если учесть эффективность хозяйственной деятельности в совхозе. Урожайность зерновых составляла 5,8 центнеров с гектара, картофеля собирали по 69 центров. Так что отдача на первых порах не могла быть высокой. Предстояло еще очень много вложить в это хозяйство, прежде чем оно начало бы оказывать существенную помощь объекту в продовольственном снабжении жителей. Несмотря на весомость поддержки из Центра, работники ядерного предприятия и жители объекта в целом вынуждены были в сложные 1947-1948 годы переходить на сельскохозяйственное “самообслуживание”. В одном из приказов П.М. Зернова, относящимся к июню 1947 года, определялись задачи по привлечению жителей к сбору грибов, ягод, активной засолке овощей и т. п. поневоле развивалось индивидуальное огородничество. Весной 1947 года работникам под огороды было выделено 70 га земли. Так еще с той трудной, послевоенной поры, традицией стал воскресный сельскохозяйственный труд жителей объекта. Эта традиция не умерла и сегодня. За прошедшее время огороды “цивилизовались”, вышли за периметр закрытой “зоны”, заняли ранее пустовавшие и малоухоженные земли ближайшей округи.

Усложнение системы организации продовольственного и промтоварного обеспечения объекта после двух лет его существования вызвало необходимость совершенствования управленческой структуры. ПГУ в соответствии с постановлением Совета Министров СССР (№ 340-150) в начале 1948 года упразднило управление бытового обслуживания КБ-11 и учредило управленческую хозрасчетную организацию – отдел рабочего снабжения (ОРС).

В конце 1949 года на объекте функционировало 3 продовольственных, 3 хлебных и 2 промтоварных магазина, 12 продовольственных ларьков, 2 столовые, ресторан, магазин в совхозе и на перевалочной базе объекта. Рост товарооборота в конце 40-х годов – начала 50-х составил 30-40 % по разным видам товаров. То далекое время продолжает жить и в наши дни. Так, например, директором одного из продовольственных магазинов был П.М. Сосков. Прошло более 70 лет с тех пор, а магазин, уже несколько раз поменявший свое номерное обозначение, для жителей по-прежнему остается “магазином Соскова”.