Текст книги "Преодоление. Арзамас-16: как это было. Историко-аналитическое исследование"

Вроде бы оставалось за немногим – выполнить предписанное. Но министр авиационной промышленности М.В. Хруничев сразу направил в ПГУ письмо, в котором наотрез отказался брать на себя ответственность за выполнение задания. Мотивировка была такой: удлинение люка самолета Б-4 невозможно, так как потребуется полная его перекомплектации, т. е. создание фактически новой конструкции самолета. А это нереально было сделать в предложенные сроки.

В не менее сложной ситуации оказался и коллектив КБ № 47. До 1946 года систематических работ по определению аэродинамических характеристик авиабомб у нас в стране не проводилось. В процессе проектирования традиционно пользовались эмпирическими зависимостями, которые не могли обеспечить для данного случая точность расчетов. Не было методик получения ряда важнейших аэродинамических коэффициентов при больших скоростях. Определенные теоретические заделы имелись, но их результаты довольно сложно было реализовывать в практике проектирования без специальных экспериментально-исследовательских работ.

Правда, следует отметить, что сразу после 1945 года начались исследования модели корпусов бомб в аэродинамических трубах. Но эти эксперименты находились лишь в начальной стадии. Отсутствовали приборы для изучения устойчивости движения авиабомб на траектории. До появления атомной бомбы всех вполне устраивали визуальные наблюдения, а они, естественно, не позволяли добиться той степени достоверности данных, которая теперь требовалось. Положение усугублялось и тем, что туманной оставалась перспектива создания самолета, с которого можно было бы провести бомбометание в соответствии с условиями, заданными спецификой нового оружия. Степень научно-технического обеспечения решения поставленной перед КБ-47 задачи в целом можно охарактеризовать так: до начала работ по атомному оружию в СССР не было ни опыта по сбрасыванию авиабомб с больших высот, ни аэродинамических испытаний корпусов авиабомб при больших скоростях воздушного потока, а отдельные отрывочные данные не могли служить материалом для проектирования.

В этих трудных условиях руководители КБ-47 нашли выход. Они использовали те отечественные наработки, которые имелись в области конструирования фугасных авиабомб соответствующего калибра и веса. Это помогло справиться с заданием оперативно. Уже летом 1946 года из КБ-47 поступили чертежи четырех вариантов бомбы, отличавшихся лишь соответствующим размером отдельных частей. Чертежи корпусов были переданы, как и предусматривалось планом работ, заводу № 48, перешедшему к этому времени в ведение ПГУ. Здесь предстояло к сентябрю этого же года изготовить в соответствии с полученными чертежами десять корпусов для каждой из вариантов авиабомбы. Незадолго до запланированного срока, в августе, начальник КБ-47, ответственный за выполнение задания в целом, забил тревогу в связи с наметившимся срывом графика заводских работ. Заводчане спохватились, поднажали, и пусть с трехмесячным опозданием, но корпуса изготовили. Последовавшие за этим летные испытания затянулись на целый год. Бомбометание осуществлялась с самолета ПЕ-8. К октябрю 1947 года стало ясно, что все испытываемые варианты корпуса бомбы не соответствует установленным требованиям. И трудно сказать, сколько времени могло бы потребоваться на эту работу, если бы КБ-11 не активизировали начатую ранее, параллельно с КБ-47, разработку корпуса будущей бомбы своими силами. В итоге к апрелю 1947 года КБ-11 имело собственный вариант конструкции. Было изготовлено два опытных корпуса и отправлено на испытания в ЦАГИ. В общей сложности было проведено около 100 серий аэродинамических испытаний. Не все шло гладко. Конструкторы искали оптимальный обводы корпуса бомбы, немало помучились со стабилизатором. В конце концов за основу в исследованиях по отработке баллистики корпуса бомбы был принят вариант КБ-11. Оставшиеся от испытаний 1947 года 22 корпуса крупнокалиберных авиабомб конструкции КБ-47 в конце следующего года были уничтожены.

Ситуация с разработкой корпуса бомбы стала первым обстоятельством, подтолкнувшем к выводам, что существует настоятельная потребность в концентрации в КБ-11 не только основного объёма теоретических и экспериментальных работ в области ядерной физики, но и большего объёма всех других видов работ, связанных с конструкторским, технико-технологическим и производственным обеспечением реализации всей атомной программы. Первым, но не единственным.

Можно привести целый ряд эпизодов такого же рода. Вот какая обстановка сложилась, к примеру, с разработкой приборов системы автоматики бомбы в ОКБ-700 Кировского завода в городе Челябинске. Коллектив этого КБ, работавшего на оборону, в выполнении поставленной перед ним задачи разработки приемников давления (или, каких их коротко называли профессионалы, ПД) опирался на стандартные решения, традиционные для самолетостроения, где не существовало особых ограничений на габариты подобных приборов. Взаимодействие разработчика (ОКБ-700) и заказчика (КБ-11) шло непросто. В конце мая в начале июня 1948 года сотрудники ядерного центра Турбинер, Маслов и Хаймович направляют доклад Ю.Б. Харитону и П.М. Зерновому, в котором говорилось, что ими выявлено фактическая неспособность ОКБ-700 решить указанную задачу с выполнением всех технических, достаточно разнообразных требований.

В КБ-11 было созвано оперативное совещание. Обсуждался вопрос «О состоянии работ по темам, разрабатываемым ОКБ-700». Сторону ядерного центра представляли Зернов, Харитон, Щелкин, Турбинер, Кочарянц и Маслов. Сторону челябинцев – руководитель ОКБ-700 Каплан и несколько его сотрудников. Состоялся жесткой разговор, в ходе которого выяснилось, что коллектив ОКБ-700 проявляет чрезмерное благодушие в оценке возможностей коллектива и сроков выполнения поставленной перед ним задачи.

К этому времени в распоряжении разработчиков атомной бомбы имелось два варианта конструкции ПД. Одна была предложена уральцами, другая создавалась параллельно – в КБ-11. Причем в основу конструкций были заложены разные принципы. Вопрос состоял так: какая из двух лучше, какую ставить на первый образец атомной бомбы? Ответ Каплана был такой – мы рекомендовать никакой приемник для серийного производства не можем.

Отсутствие четкой технической позиции стоило Каплану должности. Он был уволен с довольно своеобразным обоснованием – недостаточная квалификация и неприглядная деятельность. Закончилась эта эпопея тем, что вся основная работа по конструированию приемников давления была сосредоточена в КБ-11. Но время было упущено, решение об изготовлении ПД и постановке их на два первых образца корпусов бомбы для летных испытаний пришлось принимать параллельно с организацией экспериментальной проверки последних в ЦАГИ. В конечном итоге, несмотря на чисто технические и иные трудности, задача была успешно решена. Но еще один урок для головной в атомном проекте организации КБ-11 не прошел бесследно.

Не меньше проблем было с созданием высотного взрывателя, который должен был разрабатываться в НИИ-504 МСХМ. Его главный конструктор Рассушин, получив ТЗ, подписанное Ю.Б. Харитоном, сразу поставил пред ПГУ вопрос о невозможности выполнения задания из-за отсутствия необходимых специалистов. По договоренности с Министерством электротехнической промышленности эта разработка была перепоручена главному конструктору ЦКБ-326 при оборонном заводе № 326 А.П. Скибарю. Приборы были сделаны, но их доводка потребовала немало усилий и со стороны конструкторов КБ-11. Проблема состояла в том, что при небольших высотах приборы работали хорошо, но при резком увеличении высоты их надежность падала.

Опыт многому научил КБ-11, а неудачи и ошибки не только помогали оптимально использовать потенциал других организаций, но и приучали брать основной удар на себя. Постепенно складывавшаяся практика подстраховок разработчиков со стороны приводила к стягиванию всей работы по этому проекту в одно место – в ядерный центр, где атомная бомба и должна была родиться.

Здесь, несколько забегая вперед, уместно охарактеризовать конечный результат этого процесса стягивания работ в КБ-11. Готовая первая атомная бомба включала в себя две группы комплектующих узлов и приборов. Первая представляла собой баллистический корпус с установленными в нем на заводе-изготовителе узлами. Вторая – узлы, хранившиеся и транспортировавшиеся отдельно от корпуса. Их установку производили на полигоне. Судя по наименованиям узлов, блоков, систем первой группы предприятием-разработчиком всех их являлось КБ-11, а среди предприятий-изготовителей были заводы преимущественно номерные, например, № 48, № 794, а также «Большевик». Во второй группе узлов только два блока из шести разрабатывались вне ядерного центра. Три узла изготавливались во внешних организациях (завод № 25 Министерства авиационной промышленности, ОКБ-700, завод № 326). Остальные же создавались в КБ-11. Уже это перечисление дает представление о той роли, которую сыграло КБ-11 в осуществлении атомного проекта.

Трудности формирования социально-бытовой и производственной структуры города-объекта, о которых шла речь ранее, не идут ни в какое сравнение с теми, которые были преодолены в научно-исследовательской, опытно-конструкторской и экспериментально-производственной областях. Само строительство было лишь частью решения общей задачи. Частью нелегкой, потребовавшей много усилий и средств, огромного, нередко тяжелого труда. Но это часть все-таки не была главной. Строения сооружения, казематы, полигоны, самое совершенное оборудование научных лабораторий без людей, их живой и ищущей мысли, таланта, инициативы и мастерства – мертвы.

Можно считать, что настоящее рождение нового научно-производственного центра произошло тогда, когда сюда стали прибывать специалисты самого разного уровня и разных профессий. От ученного, уже имевшего имя в науке до молодого физика, еще только искавшего свою научную стезю. От опытного конструктора и инженера широкого профиля, которым надо было научиться решать нестандартные задачи, до специалиста в определенной узкой области, связанной с производством вооружений. От экспериментатора до теоретика. От рабочего-универсала и рабочего-виртуоза, умельцы на все руки, до вчерашнего выпускника профессионально-технической школы или демобилизованного воина, которым еще предстояло приобрести необходимый уровень мастерства.

Механизм кадрового обеспечения атомного проекта – это особая страница в истории атомного центра. Сегодня многое в ней выглядит непривычным и удивительным. Но что обращает на себя внимание прежде всего? Отношение людей достаточно разных по возрасту, жизненному опыту, профессии, степени причастности к ядерной физике, к тому Делу, которое всех их объединило под крышей ядерного центра. Люди вкладывали в общее дело всю свою душу, и почти у каждого она была изранена минувшей кровавой войной. Потенциальная угроза Отечеству, возникшая в условиях «холодной» войны, американского монополизма на атомное оружие придавала всей работе высший смысл.

Что же касается способов реализации отечественной атомной программы, то этим она мало отличалась от американской или английской. Фактически эти способы одинаковы: собрать со всей страны (для США – практически со всего мира) максимально богатый интеллектуальный и научный потенциал, проверить всех привлеченных на «благонадежность» с учетом государственной важности работ, создать приемлемые условия для соответствующей деятельности, обеспечить финансово-материальную сторону работ и обеспечивать решение возникающих проблем с помощью специально созданных звеньев государственного управления. В этом перечне важнейший для всех стран была задача подбора и использование кадров.

Работа по подбору кадров началась еще до принятия решений о создании ядерного центра. Но масштабность она приобрела летом 1946 года. 26 июня начальник ПГУ Б.Л. Ванников подписал приказ № 1286-525, в котором регламентировались и конкретизировались основные направления выполнения известного постановления Совета Министров СССР о создании ядерного центра. По этому приказу начальник отдела кадров ПГУ совместно с П.М. Зерновым обязывались в месячный срок подобрать для КБ-11 необходимые для его укомплектования кадры.

В декабре 1946 года руководством КБ-11 были подготовлены предложения по научным и инженерно-техническим работникам, которых, по мнению П.М. Зернова и Ю.Б. Харитона, необходимо было привлечь к работе в центре. В обширной пояснительной записке «О кадрах», необходимых для развертывания научно-исследовательских и опытно-конструкторских работ в КБ-11, были перечислены тринадцать основных тем, под которые предстояло подобрать конкретных специалистов.

Представители госбезопасности начали проверку годности ведущих специалистов исследовательских учреждений, вузов, оборонных предприятий и организаций к возможной работе в ядерном центре. Уровень организации оперативности и дотошности этой деятельности был, несомненно, высок. Некоторые специалисты все-таки не прошли «сито» проверки и остались за бортом. В их биографиях нашлись, очевидно, «темные пятна», и никакая квалификация и возможная польза для дела не возымели значения. В архиве ВНИИЭФ есть немало документов, содержащих списки работников, затребованных или рекомендованных Ю.Б. Харитоном, но в дальнейшем они на объект так и не попали.

Некоторые специалисты, получив доступ на ядерный объект, остались, тем не менее, как бы не полностью надежными. В таких случаях, обычно, рано или поздно, они не по своей воле покидали объект. Примерно так сложилась судьба М.М. Агреста. Когда в КБ-11 в 1948 году в теоретическом отделе Я.Б. Зельдовича была создана группа вычислителей, в нее руководителем по рекомендации Франк-Каменецкого стал Агрест. Как вспоминает один из первых на объекте специалистов-математиков Е.В. Малиновская: «Агресту не доверяли. Его ни разу в течение двух лет не выпускали в отпуск. Его семью на объект привезли экспедиторы. И вот в январе 1951 года вдруг вызывает Агреста В.И. Алферов и предлагает в трехдневный срок покинуть объект. Через три дня Агрест с семьей вылетел в город Сухуми».

Однако требования органов безопасности в большинстве случаев имели свои границы. Если тот или иной специалист был крайне нужен для дела, то по отношению к нему проявлялся либерализм. И, несмотря на недоверие со стороны работников ведомства Л.П. Берии, он продолжал благополучно работать. Ю.Б. Харитон не раз в этой связи вспоминал ситуацию с Л.В. Альтшулером. Последний не скрывал своих симпатий к генетике и антипатии к академику Лысенко. Такая самостоятельность суждений в вопросах, не касающихся атомной бомбы, в то время, мягко говоря, не поощрялось. Служба безопасности решила удалить строптивого специалиста с объекта. Альтшулер рассказывает, что как-то вечером Ю.Б. Харитон позвонил ему домой и посоветовал утром не выходить на работу под предлогом болезни. Это была не самая спокойная ночь для предупрежденного. Два дня вынужденного отдыха. Но разговор Ю.Б. Харитона с Л.П. Берия спас Альтшулера. Разговор был коротким. Куратор атомного проекта, Л.П. Берия, ограничился одним вопросом: «Он вам очень нужен?» Получив утвердительный ответ Ю.Б. Харитона, Л.П. Берия сказал: «Ну ладно!» – и повесил трубку. Инцидент был исчерпан. Так что определенная дифференциация в подходах существовала. Все понимали это прекрасно и в то время. Во всяком случае, чрезмерно активному Альтшулеру бросали «спасательный круг», как он сам выражался, не единожды. В другой раз, когда госбезопасность заинтересовали какие-то рассуждения Альтшулера о демократии, дело завершилось воспитательной беседой у Б.Л. Ванникова. В течение получаса не в меру ретивый защитник демократии выслушивал наставления о вреде последней.

Разумеется, чрезмерно упрощать подобные ситуации было бы неверно. Жизнь диктовало свои законы. Большинство им подчинялось. Тем не менее, в то время как одни люди стремились защитить и отстоять друг друга, другие считали своим долгом вовремя доложить куда следует о своих подозрениях в отношении сослуживцев. Эпоха формировала противоречивые жизненные позиции и идеалы. Но историческая справедливость требует признать, что подозрительность ни на одном из этапов существование ядерного центра не была определяющей чертой социально-психологической атмосферы его коллектива. Дело поглощало людей целиком, единство целей их сплачивало и способствовало укреплению товарищеских взаимоотношений. И как в рамках службы, так и в нерабочее время, честность и порядочность были нормами поведения.

Профессиональный «разброс» специалистов, набиравшихся на объект, был очень широк. В определении перечня необходимых специальностей исходили из конструкции самой бомбы и составляющих ее частей, а также теоретических аспектов всех тех процессов, которые протекают при ядерном взрыве. Порядок оформления и набор кадров был следующим.

Из КБ-11 выдавался заказ. Под него подбирались специалисты, которые затем проходили всестороннюю проверку в органах госбезопасности. Окончательные списки с краткими биографическими данными готовились отделами Министерства безопасности, но отправлялись они из министерств, которые получали запросы ПГУ. После бесед с тем или иным руководителем КБ-11 или представителем Первого Главного управления отобранные кандидаты утверждались.

При успешном прохождении проверки окончательная формулировка часто была такой: «Направляется на службу по решению ЦК ВКП(б)».

Было ли такое решение? Да, спецнабор в ядерный центр проходил согласно постановлению Секретариата ЦК ВКП(б) (протокол № 268 от 16 июля 1946 года). Это постановление обязывало, наряду с мобилизацией действующих специалистов из различных ведомств, предприятий, научно-исследовательских и конструкторских институтов и Министерства высшего образования, направлять по определенному списку молодых специалистов на объект. Набору молодых сотрудников в ядерный центр уделялось особое внимание центральных кадровых служб, прежде всего Первого Главного управления.

В начале 1947 года начальник ПГУ Б.Л. Ванников издал специальный приказ «Об использовании и учете молодых специалистов, работающих в системе ПГУ при СМ СССР», согласно которому предполагалось осуществить целый комплекс мероприятий с целью усиления молодежного начала в работах по атомному проекту. Последовательное выполнение приказа обеспечило строгий карточный учет всех молодых специалистов, проведение для них ежегодно аттестации, налаживание системы повышения их квалификации и специализации.

И что интересно, отношение к молодежи в ядерном центре никак нельзя назвать формально бюрократическим. Казалось бы, парадокс – всесилие бюрократии, высочайшая степень централизации всех работ по этому проекту, а при этом – заинтересованное внимание практически к каждому конкретному специалисту. Если продолжить тему молодежной тематики, то можно привести огромное число архивных документов, показывающих, как решались вопросы не только производственного использования молодых кадров, но и проблемы улучшения материально-бытовых условий их жизни. Поэтому, наверное, молодежь, прибыв на объект в ту пору, в итоге успешно реализовывала свой потенциал. Многие молодые специалисты, работая здесь, обрели свое место в науке и в жизни. Помогал, конечно, характер самой работы, ее новизна и увлекательность. Немало молодых объектовцев призыва 1946 и 1947 годов стали видными учеными и производственниками атомной промышленности страны, создателями ее ядерного оружейного комплекса. Кадрами, выросшими здесь, в КБ-11, были укреплены многие научно-исследовательские центры оборонного назначения, возникшие позже.

Специфика работы над атомным проектом заставляла уделять неослабное внимание проблеме подготовки и переподготовки кадров. Это касалось как научных работников, так и производственников. Уже в 1947 году были разработаны дифференцированные для различных категорий рабочих и ИТР планы и программы повышения квалификации. Подготовка рабочих осуществлялась через постоянно действующие курсы техминимума, функционировавшие на заводах КБ-11. Для лаборантов и отдельно для ИТР различных категорий были организованы кустовые курсы. Научно-конструкторские кадры были охвачены системой ежемесячных научных и технических семинаров.

В соответствии с решением ПГУ на объекте был открыт вечерний техникум и осенью 1950 года в нем приступили к занятиям 267 человек.

В январе 1950 года вышло постановление Совета Министров СССР № 90-20 «О подготовке научных кадров и высшем образовании без отрыва от производства работников объектов ПГУ». Этим постановлением предусматривалось создание заочной аспирантуры на объекте и возможность организации здесь приемных экзаменов в вузы, готовившие специалистов по специальностям, необходимым ядерному центру. Надо сказать, что в период начального, наиболее интенсивного и напряженного этапа реализация атомного проекта и организационного оформления объекта, отвлечение людей на учебу не то, что не поощрялось, но в этом направлении фактически ничего не предпринималось со стороны научных и административных руководителей КБ-11. Поэтому до 1949 году не было защищено ни одной диссертации по разрабатываемой тематике, хотя новых научных и инженерных идей было высказано и разработано много. Но «подпирали» сроки и было не до оформления диссертаций и получение ученых званий и степеней.

К концу 40-х годов положение стабилизировалось, первые необходимые результаты коллективом КБ-11 были достигнуты и сотрудникам были предоставлены более широкие возможности для оформления результатов исследований. В декабре 1950 года в КБ-11 было уже 19 аспирантов. В их числе В.Б. Адамский, А.И. Веретенников, А.Д. Захаренков, С.Б. Кормер, К.К. Крупников, Б.Н. Леденев, И.Ш. Модель, Н.З. Тремасов, Г.А. Цирков… Имена многих из них сегодня широко известны и не нуждаются в комментариях.

Но вернемся к процессу формирования кадрового корпуса КБ-11. Одним из его источников были военные ведомства. Так, начальнику Управления кадров Сухопутных войск генералу Свиридову особым распоряжением Спецкомитета вменялось отобрать, согласно установленному перечню, инженеров-конструкторов разного профиля, инженеров-механиков, металлургов, энергетиков, технологов, техников и даже канцелярских работников, шифровальщиков и переводчиков с немецкого и английского языков. Всего 44 человека. Отобранные офицеры увольнялись из армии в запас и откомандировывались в распоряжении ПГУ.

Аналогичные указания были адресованы начальнику Мобилизационного управления Главного штаба Сухопутных войск и начальнику штаба Московского военного округа. В декабре 1946 года отсюда затребовали 108 человек, в том числе специалистов по кузнечным и гальваническим работам, стеклодувов, токарей не ниже 5 разряда, кузнецов, модельщиков, гальваников, расточников, формовщиков, столяров, слесарей. В военных билетах демобилизуемых делалась отметка следующего содержания: «Уволен из армии на основании постановления Секретариата ЦК ВКП(б) № 262 от 10.07.46 года и направлен для работы в системе ПГУ при Совете Министров СССР».

Одновременно с ведомственными списками готовились кадровые реестры, проходившие по той же схеме, но через партийные органы на местах. Территориально это был преимущественно центр России и Горьковская, Пензенская, Саратовская области. В круг районов набора специалистов входили также Ленинградская область и Урал, где было особенно много оборонных предприятий, обосновавшихся здесь в годы войны. Встречались и более отдаленные места вербовки – Новосибирская область, Алтайский и Красноярский край.

Пути, которыми специалисты приходили в КБ-11, были разными. Кроме широкомасштабных мобилизаций действовала система персонального прикомандирования на объект ведущих научных сотрудников из исследовательских центров. Так, 26 октября 1946 года И.В. Курчатов, Н.Н. Семенов и Ю.Б. Харитон подготовили письмо М.Г. Первухину. Оно было посвящено обоснованию необходимости максимального привлечения коллектива научных работников Института химической физики для решения специальных физических задач в рамках атомного проекта. Предлагалось, что одна часть сотрудников ИХФ будет непосредственно направлено в КБ-11 через так называемое прикомандирование, а другая – продолжит работать в ИХФ, но тематика их исследовательской деятельности будет соответствующим образом скорректирована.

По этому письму были приняты необходимые решения. В итоге в ядерный центр на длительные сроки командировок из ИХФ прибыло 7 человек, в том числе А.Я. Апин, В.К. Боболев, А.Ф. Беляев. В самом же Институте химической физики по спецтематике работало 43 специалиста.

24 декабря 1946 года директор КБ-11 П.М. Зернов направил директору НИИ-6 МСХМ Закощикову письмо, в котором просил откомандировать на ядерный объект его сотрудников «на срок до особого указания». Подобные командировки были мало похожи на таковые в общепринятом смысле из-за своей длительности. Прикомандированные к КБ-11 таким образом специалисты становились фактически его сотрудниками, получая здесь полное материальные и денежные обеспечение. Подобным путем на объект попали Е.М. Адаскин, М.Я. Васильев, Н.А. Терлецкий, А.Д. Захаренков и многие другие.

Нередко, бывало, так, что, прибыв в командировку, сотрудник в конце концов вообще забывал о временности своего пребывания в КБ-11. По этому поводу А.А. Бриш, Главный конструктор ВНИИ автоматики, вспоминает: «Я был прикомандирован на объект из Института машиностроения Академии наук СССР всего на год, и длится этот годуже почти 45 лет, в течение которых я стал профессионалом в области разработки ядерного оружия».

Ведущих специалистов помогали найти и личные контакты. Первый этап работы над атомным проектом выявил многих новаторов в нужных для КБ-11 перспективных отраслях естествознания. Руководители КБ-11, будучи лично знакомыми с ними (физики-атомщики хорошо знали друг друга), часто не ждали, когда те или другие из них попадут в ведомственные списки кандидатур на «вербовку» в ядерный центр. Ю.Б. Харитон и П.М. Зернов активно участвовали в формирование ядра кадрового потенциала КБ-11. По их инициативе в начале 1947 года Б.Л. Ванников и И.В. Курчатов пришли к необходимости направления в КБ-11 из Института химической физики Кирилла Ивановича Щелкина. В марте Щелкин был назначен первым заместителем главного конструктора ядерного объекта. Непосредственное научное руководство атомной программой по линии КБ-11 с этого времени приняли на себя два человека – Ю.Б. Харитон и К.И. Щелкин. Вот какую характеристику дает Юлий Борисович своему ближайшему соратнику: «Он был человеком исключительным в ряде отношений, превосходным ученым, чрезвычайно много сделавшим в области горения и детонации, превосходным организатором, изумительно разбирался в людях».

А вот мнение, с другой стороны, от подчиненного К.И. Щелкина В.И. Жучихина: «Кирилл Иванович был не только прекрасным знатоком и умельцем газодинамических экспериментов. Он не только сам совершенствовал свои знания в области теории газовой динамики и ядерной физики, но как-то непринужденно заставлял всех нас заниматься тем же. Он постоянно повторял, что жизнь коротка, а дел так много, что тратить время на пустяки (а пустяками называл все, что не связано с нашей работой) просто непозволительно. Он постоянно говорил, что теория – ничто, если она не подтверждена экспериментом. Поэтому эксперимент – гвоздь науки. А раз так, то – совершенствуй методы эксперимента, совершенствуй аппаратуру. Кирилл Иванович был противником командного метода решения любых вопросов, особенно научно-технических. Он был привержен коллегиальному обсуждению, не терпел волокиты и утверждал, что бюрократизм порождается трусостью, неграмотностью и бессовестностью людей, которых перевоспитать невозможно, от них надо освобождаться. Будучи скуп на похвалу, он очень внимательно относился к каждому сотруднику, хотя это и не афишировал. На лице у него всегда была видна радость, когда та или иная проблема, будь то производственная или домашняя, у его подчиненного решилась благополучно, получен хороший экспериментальный результат, когда сотрудник проявил смекалку, настойчивость и добился успеха».

В.И. Жучихин замечает, еще одно существенное качество Щелкина как руководителя – его ориентированность на молодых. Всякое новое дело, каким являлась разработка атомной бомбы, считал К.И. Щелкин, может быть успешно выполнено молодыми, «не испорченными» положением и заслугами инженерами, учеными, техниками, ибо им больше всего присущи молодой задор, стремление к новому, стремление к неординарным решениям и готовность к риску.

Поиск молодых перспективных кадров руководители КБ-11 вели буквально во всех организациях, учреждениях, включая военные ведомства. Не всегда это сделать было легко. Так с большим трудом удалось «извлечь» из Военно-воздушной академии капитана Е.И. Забабахина. Он уже имел имя среди специалистов, занимавшихся физикой взрыва. Первая попытка «увести» молодого ученого в военной форме из Москвы на ядерный объект не увенчалась успехом. Руководство Академии начало долгие переговоры, предлагая вместо Евгения Ивановича других специалистов с более высокими воинскими званиями и учеными степенями. Но Ю.Б. Харитон твердо стоял на своем. Чины и звания не имели для него существенного значения. Главным было: новизна взгляда претендента на известные аспекты стоящей задачи, инициативность, настойчивость в отстаивании собственной точки зрения и научной позиции.

Когда в КБ-11 все-таки появился Е.И. Забабахин, очень быстро пришедшийся к здешнему «двору» благодаря своей смелости в подходах ко многим техническим вопросам, у него начали выведывать, нет ли в Академии еще таких же, как он, подходящих людей. Е.И. Забабахин назвал Е.А. Негина, которого тоже с некоторыми усилиями объект в конце концов заполучил. Так в ядерный центр прибыл один из его будущих руководителей, академик РАН, генерал-лейтенант Евгений Аркадьевич Негин. Два молодых ученых, оба в звании капитана, работали в одной комнате, о которой до сих пор во ВНИИЭФ вспоминают, как о комнате «двух Жень-капитанов» – Забабахина и Негина.

Целая эпопея разыгралась с привлечением С.Б. Кормера. Он был военпредом, активно участвовал в работе научного семинара Института химической физики, на котором обсуждались вопросы горения и детонации взрывчатых веществ. Молодой лейтенант запомнился многим специалистам в этой области своим докладом, посвященным кумулятивным боеприпасам. Ю.Б. Харитон уже тогда включил его в список сотрудников будущего ядерного объекта. Но военное ведомство намертво вцепилась в Кормера. 2 декабря 1946 года начальник его Управления кадров в специальном письме разъяснял И.В. Курчатову, что Кормер работает в вооруженных силах по своей специальности и, согласно действующим законам, не подлежит увольнению в запас. Только под нажимом самых высоких должностных лиц атомного проекта вопрос о С.Б. Кормере был решен в пользу объекта.