Текст книги "Преодоление. Арзамас-16: как это было. Историко-аналитическое исследование"

Решительные меры на пути создания советской атомной бомбы

Причины недостаточно динамичного движения в данной области до 1945 года многообразны. До поры до времени грозная мощь нового оружия существовала как бы гипотетически. В августе 1945 года, после атомной бомбардировки Японии, наступила полная ясность – «демонстрация» его мощи была более чем убедительной. Политическое руководство СССР по-иному увидело проблему овладения ядерным оружием. Практически одновременно с этим появились и новые возможности ресурсного обеспечения решения проблемы в связи с окончанием войны. Вектор усилия страны, нацеленный ранее на военный разгром фашизма, переместился в направлении противодействия новой потенциальной угрозе, которая называлась американским империализмом.

Материальное обеспечение процесса создания супербомбы и после завершения войны было далеко не оптимальным: слишком много человеческой жизни и ресурсов страна потеряла за 5 лет кровопролитной войны с нацизмом. Выход был найден в экстраординарных мерах, в частности, в использовании возможностей ведомства, располагавшего колоссальным трудовым потенциалом, притом практически бесплатным (ГУЛАГ), и страшной силой мобилизующего воздействия на людей. Постоянным куратором этого ведомства был Л.П. Берия. Характер тогдашней системы объективно выводил этого человека на вершину руководящей иерархии атомного проекта.

П.Л. Капица, который часто любил демонстрировать независимость своих оценок, после назначения Берии написал письмо Сталину, в которым резко отрицательно отозвался о методах деятельности нового руководителя. Сталин не стал разбираться в затеваемых склоках и посоветовал Л.П. Берии освободиться от Капицы, выведя его из всех структур атомного проекта. Большинство ученых и специалистов, занятых осуществлением атомной программы, восприняли назначение Л.П. Берии как необходимость. Ничего удивительного в это не было. Л.П. Берия был первым заместителем Председателя Совета Министров СССР, известным государственным деятелем, познакомиться с чертами характера, методами деятельности которого многим еще предстояло. Произошло это, как известно, в последующие десятилетия. Но вот что интересно.

Некоторые участники начального этапа реализация этого проекта и ныне не склонны забывать тот факт, что с приходом Л.П. Берии работы по проекту приобрели необходимой размах и динамизм. Вот, например, мнение Ю.Б. Харитона об этом человеке, которого впоследствии представили как олицетворение зла в новейшей истории нашей страны: «Этот человек обладал одновременно огромной энергией и работоспособностью. Наши специалисты, входя в соприкосновение с ним, не могли не отметить его ум, волю и целеустремленность. Убедились, что он первоклассный организатор, умеющий доводить дело до конца. Может быть, покажется парадоксальным, но Берия, не стеснявшийся проявлять порой откровенное хамство, умел по обстоятельствам быть вежливым, тактичным, нормальным человеком. Проводившиеся им совещания были деловыми, всегда результативными и никогда не затягивались. Берия был быстр, не пренебрегал выездами на объекты и личным знакомством с результатами работ. По впечатлению многих ветеранов атомной отрасли, если бы атомный проект страны оставался под руководством Молотова, трудно было бы рассчитывать на быстрый успех в проведении столь грандиозных по масштабам работ».

20 августа 1945 года произошло важное событие в истории отечественного атомного проекта. Государственный Комитет Обороны принял решение о создании Специального комитета, которому предстояло возглавить государственное руководство решением ядерной проблемы.

Об этом вспоминает Б.Л. Ванников. За день-два до принятия решения ГКО он был вызван к И.В. Сталину. Состоялся разговор об организации работ по созданию атомной бомбы. Речь шла в основном об организационной стороне вопроса. И.В. Сталин изложил точку зрения Л.П. Берии на этот счет. Кстати говоря, многие ветераны атомной промышленности отмечают, что все, кроме И.В. Сталина, обращаясь к Л.П. Берии следующим образом – «Лаврентий Павлович, товарищ Берия», и никто не осмеливался нарушить эту форму обращения. Итак, Л.П. Берия считал, что руководство атомным проектом следует полностью замкнуть на его ведомство, создав в структуре последнего специальное управление. Аргументация была такой: в НКВД имеются крупные строительные и монтажные организации, огромная численность строительных рабочих и квалифицированных специалистов. Кроме того, всепроникающий характер ведомства мог обеспечить должный уровень централизации и жесткой исполнительской дисциплины в выполнении поставленной задачи.

Что касается последнего, с этим трудно не согласиться. Однако при этом полностью игнорировался особый, «зековский» статус людей, которым предстояло участвовать в довольно специфичном деле. Ведь атомная бомба и все, что с ней связано, – дело тонкое и творческое, это не лесоповал, не строительство канала или ГЭС.

Отвечая на просьбу И.В. Сталина высказать свое отношение к предложению Л.П. Берии, Б.Л. Ванников достаточно осторожно сформулировал опасения относительно столь прямолинейного подхода. Во-первых, несколько двусмысленным выглядело прямое и непосредственное руководство учеными и специалистами со стороны столь своеобразного учреждения. А, во-вторых, масштаб ядерной проблемы явно выходил за рамки одной, даже такой могущественной организации, какой был НКВД.

Рассуждения Б.Л. Ванникова поколебали уверенность И.В. Сталина в правильности предложения своего ближайшего соратника. В конце концов, он пришел к идее партийного контроля над деятельностью Спецкомитета. Сам термин «партийного контроля» относителен и условен по той причине, что отличительной чертой существовавшей тогда системы руководства всеми сферами жизни общества, включая экономику, науку, оборону, спецслужб и так далее было смешение и взаимопроникновение функций партийного и государственного управления.

Тем не менее, решение И.В. Сталина выводила Спецкомитет из-под прямого ведомственного подчинения НКВД и придавало ему характер общегосударственного. Но главным администратором всех работ по этому проекту И.В. Сталин все же счел необходимым назначить лично Л.П. Берию. Вторым лицом в Комитете стал Нарком боеприпасов Б.Л. Ванников, при этом он не был освобождён от руководства Народным комиссариатом боеприпасов.

Совмещение ключевых ответственных обязанностей одним человеком, очевидно, по сталинским соображениям, должно было обеспечить четкую согласованность и скоординированность действий различных ведомств по решению единой задачи. Эта линия в кадровой политике проводилась последовательно и позже.

По воспоминаниям Б.Л. Ванникова, И.В. Сталин предложил в состав Спецкомитета следующий кандидатуры: Г.М. Маленков (секретарь ЦК ВКП(б), пользовавшийся в тот момент особым расположением Сталина), Н.А. Вознесенский (Председатель Госплана СССР), А.П. Завенягин (заместитель Л.П. Берии), М.Г. Первухин (заместитель председателя СНК СССР, Нарком химической промышленности), академики А.Ф. Иоффе, П.Л. Капица, И.В. Курчатов (академиком Курчатов, как и Алиханов стал в 1943 году), а также В.А. Махнев (представитель ведомства Л.П. Берии) – в качестве секретаря комитета.

Однако окончательно утвержденный состав Спецкомитета выглядел иначе. Упор был сделан не на представителей руководства партии и МГБ, а на специалистов, знающих суть дела: два человека от науки (И.В. Курчатов и П.Л. Капица), два крупных руководителя промышленности, имевших большой опыт решения крупномасштабных хозяйственных задач (В.А. Малышев, Б.Л. Ванников), один человек из высшего эшелона государственного управления (М.Г. Первухин) и один, официально представлявший систему госбезопасности, но фактически занимавшийся в ней строительно-хозяйственными вопросами, – А.П. Завенягин. Таким образом, были задействованы все рычаги, функционировавшей в это время структуры управления.

Но с самого начала было ясно, что Спецкомитет, как чрезвычайный орган необходимо было вписать в общую структуру государственной системы. Только через конкретных людей это сделать было сложно. Для выхода работ по урановому проекту из научных лабораторий в проектные организации, а затем и в производство требовался орган оперативного и повседневного руководства типа министерства. Поэтому в развитие решения ГКО от 20 августа, ровно через 10 дней, СНК СССР принимает постановление об организации Первого Главного управления при Совете Народных Комиссаров СССР (ПГУ). Именно ему предстояло непосредственно возглавить решение сложнейшей задачи – создать новую промышленность, призванную дать стране атомное оружие.

С оформлением ПГУ Б.Л. Ванников получил еще одну должность. Он стал его начальником. В качестве его заместителей в составе руководства ПГУ вошли Авраамий Павлович Завенягин, заместитель наркома внутренних дел СССР; Игорь Васильевич Курчатов, директор лаборатории № 2 АН СССР, научный руководитель атомного проекта; Александр Николаевич Комаровский, начальник Главпромстрой МВД СССР; Василий Семенович Емельянов, специалист в области металлургии; Андраник Мелконович Петросьянц, заместитель наркома станкостроения; Ефим Павлович Славский, заместитель наркома цветной металлургии. Как видим, половина состава руководства ПГУ были совместителями. Очевидно, на первых порах это себя вполне оправдывало. Ну, а в дальнейшем, по ходу развертывания ядерной программы, должности его руководящих участников в параллельных структурах власти сами себя изживали и приобретали номинальный характер, ибо работа по программе становилась приоритетной. Однако свою роль «дублирующее» назначенство сыграло – оно позволило безболезненно «вживить» новые управленческие организации в государственный механизм.

Н.А. Борисов, например, оставаясь заместителем председателя Госплана СССР, был одновременно не только членом руководства ПГУ, но и начальником специального управления Госплана, ведавшего материально-техническим обеспечением объектов ПГУ. Все в Госплане, что касалось этого, проходило лично через Борисова. Единственным человеком в Госплане, кто, кроме него самого, знавшем о специфике спецуправления, был ВН.А. Вознесенский.

А.П. Завенягин, будучи заместителем наркома МВД, выполнял не только обязанности первого заместителя начальника ПГУ, но и отвечал за отдельное направление работ – строительство, а также за добычу и переработку урановых руд.

Особая фигура в коллективе ПГУ – П.Я. Мешик, выполнявший функции «глаза государева», то есть прямые обязанности работника госбезопасности. Официально считался заместителем Б.Л. Ванникова по режиму и кадром, но одновременно являлся сотрудником МГБ. По документам не удалось выяснить, насколько долго такое положение сохранялось, и перешел ли в конце концов Мешик на работу в ПГУ полностью. В 1953 году «по делу Берии» он был расстрелян.

При Первом Главном управлении действовал Технический совет, в который, наряду с Ванниковым и Завенягиным, входили ученые-атомщики Курчатов, Алиханов, Иоффе, Капица, Харитон. В последствии образовывались и другие советы по конкретным проблемам научно-исследовательской и организационно-производственной деятельности.

Работа по атомному проекту начала быстро набирать необходимые темпы. Возможно, не столько по причине оптимальности созданных управленческой структур, сколько благодаря тем людям, которые их наполняли. Они проявляли исключительную целеустремленность в решении поставленных задач. Не хотелось бы представлять их читателю, как неких «железных» наркомов, рыцарей нашего ядерного щита без страха и упрека. Но нельзя не отметить, что самоотдача людей, входивших в верхние эшелоны руководства отечественной атомной промышленности, в период ее становления, была ничуть не меньше, чем на местах, где решались конкретные задачей ее создания. И, разумеется, ничто человеческое, как говорится, этим руководителям не было чуждо. О Борисе Львовиче Ванникове, например, ходят легенды не только как о человеке волевом, достаточно жестком, но и как о знатоке и любителе анекдотов, нередко грубоватых в духе народного фольклора. Умел он их рассказывать мастерски и использовал в наиболее сложных моментах для разрядки ситуации.

В обоих руководителях ПГУ, Б.Л. Ванникове и А.П. Завенягине, большинство вспоминающих отмечает редкую доброжелательность к людям, способность ясно, просто и доходчиво, не обижая собеседника, изложить суть задачи. Это сочеталось у них с исключительный ответственностью и требовательностью, граничащими порой с жесткостью, при контроле за выполнением того, что было решено сделать. Ю.Б. Харитон вспоминает удивляющую его пунктуальность и собранность Б.Л. Ванникова, его, на первый взгляд, чрезмерно серьезное отношение ко всякого рода отчетности. Но потом оказывалось, что это действительно существенно помогало в организации дела.

Безусловно, некоторые особенности стиля работы были не просто проявлением личных качеств этих руководителей, но и своеобразным порождением того времени, когда любая ошибка руководителя могла стоить ему жизни.

В судьбе Б.Л. Ванникова, кроме «звездных» часов, осыпавших его новыми руководящими должностями, были и тяжелые моменты, которые не обошли многих наших, как выдающихся, таки и рядовых сограждан. Сам он об этом писал так: «В первых числах июня 1941 года, за два с половиной недели до начала Великой Отечественной войны, я был отстранен с поста наркома вооружений СССР и арестован. А спустя менее месяца после нападения гитлеровской Германии на нашу страну мне в тюремную одиночку было передано указание Сталина письменно изложить свои соображения относительно мер по развитию производства вооружений в условиях начавшихся военных действий». Ванников не счел нужным описывать свое эмоциональное состояние, когда в тюрьме писал свою записку, он только подчеркнул, что, возможно, он составил бы ее лучше, если бы обладал хотя бы частично информацией о положении на фронте. Но, находясь в полном неведении об этом, он так изложил суд задач, стоявших перед оборонной промышленностью страны, что И.В. Сталин сменил гнев на милость. В начале февраля 1942 года Ванников вновь нарком боеприпасов, а летом того же года ему было «компенсировано» пребывание в тюрьме званием Героя Социалистического Труда. Как он к этому отнесся? Как к «высокой оценке довоенной работы замечательного, самоотверженного и высококвалифицированного коллектива промышленности вооружений». По воспоминаниям Г.А. Соснина, старейшего сотрудника Ядерного центра, лично слышавшего рассказ Ванникова об этой истории, много лет спустя, тот говорил: «… ни зла, ни обиды за это на Сталина не имею. Я действительно тогда зарвался, и меня следовало одернуть».

Да, удивительных людей рождала та, теперь далекая, эпоха! Они во многом для нас, сегодняшних, – загадка. А.Д. Сахаров в своей книге воспоминаний высказывает интересные суждения об А.П. Завенягине: «Он был еще из «орджоникидзевской» команды, кажется, одно время был начальником Магнитострая. В 30-е годы попал под удар, но не был арестован, а послан в Норильск начальником строящегося комбината. Известно, что это была за стройка. После смерти Завенягина в 1956 году Норильскому комбинату присвоено его имя. Завенягин был жесткий, решительный, чрезвычайно инициативный начальник; он очень прислушивался к мнению ученых, понимая их роль в предприятии, старался и сам в чем-то разобраться, даже предлагал иногда технические решения, обычно вполне разумные. Несомненно, он был человеком большого ума и вполне сталинских убеждений. У него были большие, черные, грустные азиатские глаза (в его крови было что-то татарское). После Норильска он всегда мерз и даже в теплом помещении сидел, накинул на плечи шубу. В его отношении к некоторым людям (потом – ко мне) проявлялась неожиданная в человеке с такой биографией мягкость. Завенягин им имел чин генерал-лейтенанта ГБ, за глаза его звали «Генлен» или «Авраамий».

А вот слова об этом незаурядном человеке В.И. Жучихина, одного из старейшин атомной промышленности страны: «Частые встречи с Завенягиным в рабочей обстановке во время отработки и испытаний первой атомной бомбы и в последующие годы оставили самые теплые чувства благодарности к этому всегда спокойному, очень доброжелательному, интересующемуся всеми мелочами, связанными с нашей техникой, человеку за его деловые советы, справедливую требовательность, обязательность во всех вопросах. Интерес его не ограничивался состоянием дел по технике, его постоянно интересовало настроение, самочувствие, нужды каждого сотрудника, с которым он имел контакт. У меня не укладывалось тогда в сознании, как такой добрейший человек мог быть начальником лагеря?» Под последним Жучихин, очевидно, имеет в виду, что при строительстве комбината, которым в свое время руководил Завенягин, широко применялся труд заключенных ГУЛАГа.

Что ими двигало, такими как Завенягин? – задается вопросом Сахаров. И не находит ответа… Вряд ли найду ответ и я. Сложная эпоха нашей отечественной истории преломилась по-своему в судьбе каждого из нас, и уже ушедших, и ныне живущих. Жизнь многомерна, многогранен и человек, в какое бы время он не жил. Тем более если он – яркая индивидуальность. А в осуществлении нашего атомного проекта ставка была сделана именно на таких людей.

Завершение оформления верхнего, руководящего этажа организационной структуры новой, атомной отрасли отечественной промышленности заняло около года. Вслед за Первым было создано Второе Главное управление при Совете Министров СССР. Оба управление были в ранге министерств. Второе Управление возглавил Петр Яковлевич Антропов. Деятельность этого ведомства охватывала руководство организациями, занимавшимися геологоразведкой, поиском урановых руд, их добычей, обогащением и производством металлического урана. П.Я. Антропов был высококвалифицированным геологам, прекрасным специалистом в области технологии и организации поисковых работ, разработки рудных месторождений.

С возникновением двухэтажной управленческой структуры, связанной с решением единой задачи – реализации атомной программы, потребовалось некое координирующее образование. Им стало Представительство Совета Министров СССР, которым руководил лично И.В. Сталин. В состав входили генералы А.П. Завенягин, Н.И. Павлов, А.С. Александров, полковники В.Е. Рукавицын и В.И. Детнев. Задуманный как «шеф-координатор», этот орган выполнял главным образом контрольно-надзирательные функции, хотя не чурался огромной черновой организаторской работа. Нельзя не отметить, что именно через Представительство в общей системе руководства атомной программой СССР явно усилило свои позиции ведомство Л.П. Берии. Случайностью это не было. В наших атомных делах неизбежно отражалось как общемировая, так и внутренняя политическая реальность. «Холодная война» в условиях американской атомной монополии способствовала ужесточению управленческого режима.

Одна из первых страниц истории отечественного атомного проекта содержит интересный эпизод, связанный с командировкой наших ученых в поверженную Германию. Она явилась аналогом американской миссии «Алсос». Перед участниками поездки в Германию было поставлено две задачи: во-первых, выяснить состояние немецких разработок по использованию ядерной энергии и, во-вторых, выполнить более конкретное задание – «найти уран и торий, их соединения, потому что с этим делом у нас было трудно».

Данные, полученные в результате этой экспедиции, в целом совпадали с итогами обследования, проведенного американцами по линии «Алсос». Что же касается урана и тория, то их поиск был трудным, и вначале казался безнадежным. По воспоминаниям Ю.Б. Харитона, который был одним из главных действующих лиц в нашей миссии, в конце концов, было установлено, что немцы располагали значительным количеством руды, вывезенной из Бельгии. Но оставалось неизвестным, где она находилась. «Много ездили по Германии, – рассказывает Ю.Б. Харитон. – Говорили с людьми, многие из которых были антинацистски настроенные, охотно сообщили отдельные детали. Один из таких немцев сообщил, что он слышал об одном кожевенном заводе, где заложено какое-то количество окиси урана. Отправились туда. Сомневались относительно того, в нашей ли зоне оккупации находится завод. Он оказался как раз на границе, но на нашей стороне. Располагался завод в маленьком городке Нойштадте (4000 жителей). На заводе нашли бочки, в которых находилось около 100 тонн окиси урана».

Ю.Б. Харитон и И.К. Кикоин вывезли находку на советскую базу под Берлином. Этот уран помог нам на годраньше пустить реактор для получения плутония, так как в тот период отечественная добыча урановой руды еще значительно отставала от нараставших потребностей.

Небезынтересно сравнить работу нашей и американской инспекции в Германии. Деятельность «Алсос» обеспечила США 1100 тоннами урановой руды. Она была найдена тоже в небольшом городке – Страсфурте близ Магдебурга, на одном из заводов. Американцы, как и члены нашей миссии, в начале не были полностью уверены, что этот город находится в их зоне оккупации, ведь соединение советских и союзнических войск произошло именно на севере Германии. Опасения по поводу возможности более быстрого продвижения советских войск заставили американцев торопиться. Они преуспели, и к моменту встречи союзных армий часть руды уже была отправлена в Тулузу (Франция), а оттуда через океан в ОК-Ридж. И вскоре она пригодилась для «Малыша». Заметим, что руда, найденная американцами, была разных видов – частью концентраты, частью оксид урана.

Но это была лишь одна часть деятельности «Алсос» в Германии. В то время как наши специалисты уделяли основное внимание поиску и вывозу урановой руды, американцы, не пренебрегая аналогичными действиями, главные усилия сосредоточили на том, чтобы вывести ученых-ядерщиков. Им повезло больше, чем нам, с той точки зрения, что все наиболее видные немецкие физики стремились к началу оккупации Германии оказаться в западной ее части. Борис Паш, возглавлявший «Алсос», гонялся за ними по всей той части территории Германии, которая оказалась в сфере влияния западных стран. В окрестностях Хехингена он обнаружил всех немецких физиков-ядерщиков, кроме Отто Гана, которого разыскал два дня спустя в Тайльфингене, и Вернера Гейзенберга, найденного немного позже в Баварии вместе с семьей в загородном доме. Впоследствии именно эту акцию интернирования немецких физиков-атомщиков Б. Паш рассматривал как главную заслугу своей деятельности в «Алсос». Наверное, так оно и было, ибо живой ум человека всегда дороже любого, самого ценного, вещественного продукта. Не случайно американцы всегда большое значение придавали организации «притока мозгов» в США, чем простому получению информации.

В 1945-1946 годах работа по конкретизации различных направлений отечественного атомного проекта дала свои первые результаты. Была разработана программа создания атомной бомбы. Вышла она из недр Лаборатории № 2 и включала общую характеристику объемов и содержание научно-исследовательских работ и разработок в области ядерной физики, геологии, металлургия урана, технологии разделения изотопов, получения плутония. Предусматривала она также строительство предприятий, которые должны были составить производственную базу ядерного оружейного комплекса.

За предельно короткий срок, объяснявшийся в значительной мере введением после создания Спецкомитета и ПГУ не объявленного чрезвычайного положения в промышленности (все заказы и требования атомной промышленности удовлетворялись в первоочередном порядке), был запущен циклотрон для получения плутония. Его электромагнит обладал массой 50 тонн, сердечник был изготовлен из железа высочайшей частоты. На этом циклотроне был получен первый не только в нашей стране, но и в Европе плутоний. Произошло это событие 18 декабря 1947 года. Над промышленной технологией получение плутония работала научно-исследовательская группа в Радиевом институте под руководством академика В.Г. Хлопина.

Первый успех был достигнут и в разработке технологии выделения плутония из облученного урана. Его первые миллиграммы были получены в Лаборатории № 2 группой ученых, которую возглавлял брат И.В. Курчатова, Борис Васильевич Курчатов. За годдо этого, 25 декабря 1946 годах. В 18:00 была осуществлена управляемая цепная реакция деления урана. В 14:00 была закончена кладка последних слоев графита. В одном из помещений Лаборатории № 2 остались только И.В. Курчатов и его ближайшие помощники – И.С. Панасюк, Е.Н. Бабулевич, А.К. Кондратьев. Участвовали в этом событии и уполномоченный Совета министров СССР Н.И. Павлов и Л.П. Берия. И.В. Курчатов сел за пульт управления. Регулирующие стержни стали медленно подниматься. Послышался первый щелчок прибора, регистрирующего радиоактивность, потом второй, третий… десятый… Частота щелчков нарастала. Началась цепная управляемая реакция деления урана, первая в Европе.

Проблема получения ядерных материалов – одна из центральных в деле создания атомного оружия. Работа над опытным уран-графитовым реактором шла параллельно с подготовкой строительства промышленного производства делящихся материалов. Уже 26 сентября 1946 года Ю.Б. Харитон направил А.П. Завенягину техническое задание на проектирование цехов по производству плутония и урана-235, в которым были изложены требования к размерам суточной выработки, качеству, составу и чистоте металлов. Этот документ был подготовлен специалистами трех исследовательских центров – Ленинградского радиевого института, Лаборатории № 2, и в ту пору его филиала под названием КБ-11, о котором рассказ впереди.

2 октября 1946 года в Спецкомитет были направлены предложения по проектированию цехов для получения металлических плутония-239 и урана-235. С конца 1946 годна Урале началось возведение завода № 813 по производству урана-235 и завода № 817 по производству плутония-239. Отливки из металлических ядерных материалов было решено делать в цехах, удаленных на 30-50 км от основных зданий завода № 817.

Темпы выполнения намеченных планов были достаточно высокими, и понадобилось всего около двух лет, чтобы возвести все основные сооружения заводов к концу 1948 года. Промышленное производство делящихся материалов было налажено.

Вот как вспоминает об этих событиях один из главных кураторов атомного проекта М.Г. Первухин: «Наконец, наступил долгожданный день, когда монтаж реактора был закончен, началась загрузка урановых блочков. Игорь Васильевич лично руководил этим ответственным делом и следил по приборам за фоном потока нейтронов, чтобы не пропустить момент, когда начнется цепная реакция. Все шло нормально, наступил ожидаемый момент, реакторы ожил. Началась незатухающее цепная реакция. К нашему большому удовлетворению пуск и работа химического завода прошли вполне нормально. Здесь следует отметить большую заслугу академика В.Г. Хлопина и его ближайших сотрудников из Радиевого института, которые разработали вполне устойчивый и надежный химический процесс отделения плутоне от урана и радиоактивных осколков. Таким образом, весь комбинат с уран-графитовым реактором в 1948 году вступил в строй и началась наработка плутония. Руководя непосредственно всеми стадиями работы по уран-графитовому реактору, Игорь Васильевич не упускал из своего поля зрения другие направления работ по атомной проблеме. Он был постоянно в курсе хода работ по диффузионному и электромагнитному разделению изотопов урана. В том же 1948 году было завершено строительство завода по диффузионному методу разделения, технологический процесс которого был разработан под научным руководством И.К. Кикоина, приглашенного для этой цели Курчатовым. Разработка электромагнитного способа разделения изотопов урана велась под руководством А.И. Арцимовича, привлеченного для этой работы тоже Игорем Васильевичем. И.В. Курчатов также был в курсе работ А.И. Алиханова по проектированию реактора уран-«тяжелая вода».

Первые серьезные успехи реализации атомного проекта и темпы их достижения позволили в ноябре 1947 года сделать официальное правительственное заявление о том, что секрета атомной бомбы для СССР больше не существует. В отношение секрета такое заявление было абсолютно обоснованными. Но, для подтверждения заявленного, вполне реальным продуктом – атомной бомбой, предстояло сделать еще очень много. Позже, оценивая начальный этап истории отечественной атомной программы, И.В. Курчатов писал: «Советские ученые начали работы по практическому использованию атомной энергии в тяжелые дни Великой Отечественной войны, когда родная земля была залита кровью, когда еще разрушались и горели наши города и села, когда не было никого, кто не испытал бы чувства глубокой скорби из-за гибели близких и дорогих людей. Мы были одни. Наши союзники в борьбе с фашизмом – американцы и англичане, которые были впереди нас в научно-технических вопросах использования атомной энергии, вели свои работы в строго секретных условиях и ничем нам не помогали…» Да, изоляция СССР от мирового потока научно технической мысли, отстранение его от международного сотрудничества в области промышленности, осуществленные его союзниками по антигитлеровской коалиции, предопределили особенности методов и способов реализации отечественного атомного проекта. Его главной чертой стал мобилизационный характер. Все было поставлено на карту с целью максимально эффективного использования внутреннего интеллектуального и производственного потенциала, концентрации усилий на решающих направлениях, обеспечение надежной проверки разведывательных данных. К разработке и реализации проекта было привлечено огромное количество различных организаций, научно-исследовательских и опытно-конструкторских, а также предприятий бурно развивавшегося в военные годы оборонного комплекса.

Но… По мере продвижения вперед в деле создания отечественного ядерного оружия становилось все более очевидным, что для успешного завершения программы необходима особая научно-исследовательская организация, которую предстояло создать заново. Обрисовался и круг проблем, которые эта организация должна была решить в кратчайшие сроки. Вот только некоторые из них: разработка количественной теории газодинамических и ядерно-физических процессов, изготовление необходимых прецизионных деталей из взрывчатых веществ, создание методов определения свойств различных веществ при сверхвысоких давлениях и многое-многое другое. Постепенно подошли к мысли о насущной потребности иметь крупный комплексный институт с полигонами, лабораториями самого разнообразного типа, со специальной измерительной техникой, соответствующими опытными заводами, целиком и полностью ориентированными на создание атомной бомбы.