Текст книги "История почти всего. Практическое пособие поедателей времени"

Стела выслушивала глотки, потягивала воду, принятую из рук дядюшки и наблюдала, как в кубке завязываются кристаллы снов. Созревающие образы забирались в рот, глаза и уши, словно осы, жаля мускусом и ядом.

За открывшейся между людьми дверью, обнаруживался почти не освещенный серый Дом. Надо было прокладывать путь между этажами, выгребать мусор, чинить ржавые механизмы лифтов, избегая взгляда на свои руки, чтобы не проснуться. Перебирать зёрнышки образов, словно, теперь уже вполне реальная подружка Золушка-Сандрильона. Отмывать окна зрения. Вылетать за пределы личности, оглядывать архитектуру Дома сверху, падать и возвращаться. Пробивать мусоропроводы души. Просыпаясь, представлять больному диадемы, машинальные звезды, что бы это ни значило, монетки желаний и памятные медальоны. Очищать от песка важные даты. Разворачивать поле мечты, превращая сузившееся, словно забитый жиром сосуд, сознание, в залитый светом Аэродром.

Обычно дяденька не всё понимал в куплетах ее Оракулов, но они определенно действовали на душу. Насыщали ауру тонкой энергией, добавляли небесного и оранжевого цветов.

Иногда строение души представлялось в виде громоздкого автомобиля, который мчал по скоростной магистрали, никем, будто бы, не управляемый. Стела останавливала его на обочине, вытаскивала из приборной панели, зачищала и вновь скручивала провода. Ремонт не всегда удавался совершенно правильно, это занятие ужасно густило кровь в голове. Несмотря на то, что некоторые проводки оказывались лишними, мотор заводился, и машина начинала слушаться руля. Клиент оставался доволен.

Заказчиками были также и женщины. Стела объясняла, как нужно отходить от разговоров о постной хозяйственной ерунде, вильнув телом, вспоминать настоящую себя. Пить воду из пронятого тонким светом бокала, смотреть опасные сны и страдать за других, – вот, работа весталки, танцовщицы Дико.

Все мечтают иметь детей, которые перенимают и перерабатывают твое родительское «Я». Не бук, имеющих примерно половину генотипа, подростков, выслушивающих откровения предков с отсутствующим взглядом. Им не нравится ни наигранно ласковые прикосновения, ни всё, что мешает самостоятельно жить. Воспитанники Специального Интерната именно те дети, в которых можно безбоязненно ввинчивать депрессию, воспоминания и страхи.

Так, наобум, они изрекали трогательное нечто про тебя, от чего наворачиваются слезы, и хочется постоянно улыбаться. То, что действеннее казенных приемов психоаналитиков, с их лысиной, брюшком и поблескивающими очками, которые не заслужили право вскрывать грехи: ни собственным выходом за границы пола, ни общением с потусторонним миром. То, что обычно ожидают своего от чада наивные родственники, то великолепие непосредственной любви, которое изображается в рекламе шоколадных батончиков, где тебя с благодарностью и любовью чмокают в дряблую щёку.

Стелу обучили движениям диких животных. Танцы Дико расправляют комок воспоминаний, напутанный во время путешествий по чужой душе. Обыкновенные, на самом деле, танцы, чуть выше степени обычного совершенства. Нечто подобное можно видеть перед выступлениями гладиаторов на арене Амфитеатра. Броски из стороны в сторону, изломы, восьмёрки и волны. Светящаяся лента, мечи, батуты, другие технические атрибуты воздушного, земного, огненного и каменного танца.

После сеанса очищения души платежеспособные люди ощущали жизнь заново, могли использовать капиталы для еды, круизов, пылкой любви, а не только как подношение требовательному золотому тельцу.

Вот так взрослому дереву прививают сочную веточку, и пара растений взаимно изменяется. И, как генетика не способна разъяснить это супружество растительных организмов, так и современная медицина, имеющая в арсенале томографию, рентген и электроэнцефалограмму, массу приборов, не могла объяснить оживление нервных клеток клиента. Однако так было. У Интерната Специального Сервиса не ощущалось недостачи в клиентах.

Её запоминали. Со Стелой советовались важные люди. Она оставалась с ними навсегда. Именно, живая девочка, особая программа души, подсказывающая, утешающая, с приложением объемного видео.

Эта работа приносила неземное удовольствие. И дикое утомление, которое можно было вытянуть из головы и ног, плескаясь в бассейне со льдом. С тонкими подружками Ашанти, Дианой, Лаурой и Илоной.

Все рухнуло, когда обследование показало, что аура клиента не расцвела должным образом.

Она хотела проработать ещё год. Хотя бы только Наставницей, чтобы объяснять подопечным, как нельзя говорить, то, что всегда так невпопад произносят обычные дети. Очередной биофизический тест показал, что не все уже идет именно так, как нужно. Это не то Наставники по привычке отнесли к достижению совершеннолетия, когда девочка начинает дичиться и перестаёт дружить со всем миром.

Стела сбежала раньше, чем ей объявили, что она слишком стара для работы. Ей переслали решение Совета через информационный (небрежно защелкнутый Контролером на запястье) Ай-Ди браслет.

Тогда она захотела стать обычной женщиной. Нарастила складки на животе и бёдрах. Но жир не держался в ее теле. Ругательства вызывали смех и улыбку. Люди легко распознавали танцовщицу Дико по лунной коже, походке, трепетным ресницам и необычным глазам. По тому ещё, что она, не задумываясь, способна была броситься в ноги, взмахивая белой гривой, чтобы поднять и вернуть выроненную человеком вещь.

Иногда Стела подсаживалась к кому-то в пустом вагоне, отчего пассажиру становилось дико приятно.

Она стеснялась того, что была весталкой Сервиса, вышла на пенсию, и, вот, уже не является проводником высшей Силы. Чувствовала то же, что все люди, в детстве искупавшиеся в море любви; что пора делать шаг в направлении, противоположном былой святости. Начинать ругаться, злоупотреблять алкоголем и заплывать жиром. Уходить от строгой самодисциплины. Забывать правила ангела, как бы язык пальцев пианиста, который, если перестаёшь больно штудировать его, в течение трех суток, оставляет тебя.

Потому что всё, что могло быть солнечного и лунного, осталось позади.

Она не знала, что такое средняя жизнь, без подарков и трат, того, чтобы каждые сутки подкрадываться к пропасти. Ей всё еще двенадцать. И восемьдесят. Двести. Уже некоторое приближение к Вечности.

Она могла бы закрыться в реабилитационном центре Сервиса. Стать спутницей бывшего клиента, того, который теперь пожизненно искал бы в ней прежнюю девочку-весталку. Стать чем-то вроде дорогостоящего предмета искусства. Иногда показываться на светских раутах, выделывать реверансы и улыбаться всем тем, кто хотел бы приобрести её только для себя.

Всё это бы было не лучше, чем, к примеру, сниматься в ролике, привлекающем болезни, где она, вся такая красивая, улыбается и зовёт, обещая неосторожному пожирателю рекламы великое счастье. И вот, назло всем его чувствам, в кадр вплывает самодовольный, плохо выбритый самец, и бессовестно ласкает, холит уже как бы твою зазеркальную половинку.

Этим доказывается польза косметической продукции. И, до рекламщиков так просто не добраться.

Но этот выпад вызывает протест у нормальных мужчин. Будьте вы прокляты. Будьте прокляты.

Да, так, а они что думали?

Надо было измениться.

Время от времени такое ей представлялось. Всё начинается сначала, и, как бы, не с ней. Она шагает по нагретому Солнцем, ароматному асфальту, и вмешивается в подростковую игру; перебрасывание лимонно-желтого каучукового мяча. Запрокинув голову, оглушительно хохочет и выбрасывает из памяти все прежние, похожие на сон дни. Превращается в обычную девушку, только сегодня проклюнувшуюся из тинэйджера, шагает в свет, и улыбается от чего-то наипростейшего.

Нырнув в следующую жизнь, Эри не увидела Дота. Странно, я думал, прошлая Стела обязательно будет в нем, кем-то вроде помощницы директора секретной сети военных лабораторий.

Вторая половина девятнадцатого века и тридцатые двадцатого. Обломки, край других духовных подобий.

Царская Россия.

Мария.

Так эту девочку назвали приемные родители. Младенец, найденный на поле, где ничего, кроме темной травы не росло.

Тогда она была одновременно и чёрной, и белой. Веер перьев в смолистой гриве.

Та, которую дразнили за красоту, казавшуюся порой даже неким необычным уродством, рассказывала о железных шарах, скрывающих злой свет. О жалящих под кожу незримых скорпионах. О волнах всех воскрешающей любви. Было в ней нечто уютное, словно в меру нагретый медный самовар. То, для чего в дом приемных родителей приходили соседи, даже чужие люди, оставались на ночь и неделю, чтобы отогреваться, видеть прошлое, настоящее, и будущее.

Деревню обходили пожары и подати. Её будто не видели прожорливые государственные структуры. Здесь можно было найти надежный приют, смотреть в небо и ходить по окраине без одежды.

Несколько минут калейдоскопа, показывающего картины идиллии. Потом личность Марии отключилась, ее душа заговорила.

Вновь началось необъяснимое – осознанные перемещения Эри в прошедшем, уже, казалось, намертво замороженном мире. Иногда из Марии она перескакивала в душу соседской помещицы – и, ей там нравилось. Иногда – в дворовую девушку. Тоже не плохо. Минимум инициативы, жизнь в рамках установленных традиций.

Эри сказала, что последовавшая в ее прошлой старости Революция – не многоходовая борьба эсеров, кадетов, большевиков, или вмешательство пронырливых англичан, как пытались потом представить историки. Суть не в этом.

Народу требовалась форма силы, способная уничтожить преемников рабовладельцев, упырей, хотя бы не серебряной, но свинцовой пулей. Наказать тех, кто мог бы уцелеть, если бы не скрывал свои недостатки за вычурными манерами и словами. Если бы можно было понять, что они тоже люди.

Потомки любителей псовой охоты мыслили в настоящем веке, хотя могли бы спасти, наверно, даже кое-что из недвижимости, если бы раскаялись и замолили грехи предков.

Мария желала подсказать им, как пройти экзамен на вход в будущее. Металась среди чиновников, приказчиков, студентов, простых, налитых вином и злобой людей. Эри почти полностью охватила нервную систему духовной подруги Марии. Пыталась высказать пророчество хоть кому-то. Но, её слова казались тем, умным, солидным людям, бредом. Лепетом деревенской глупышки, попавшей под ломовую лошадь. Кстати, гораздо легче проникнуть в душу людей, испытавших шок, влекущий отстраненность от односложного «Я».

Еще в тысяча девятьсот тринадцатом можно было просто приятно жить. Вот лакомые, как сказать правильно? духовитые пейзажи; дома, улицы, экипажи. Через пять лет ничего не осталось.

В тридцатых годах двадцатого столетия, почти такая же, как в крепостном веке, сестра Эри-Стелы-Марии, Надежда, жила в красивом, лишь потом пронятом скарлатиной теле. Тогда, когда машина мести потомкам рабовладельцев начала ускоряться, уже вовсе не разбирая пути. Зубчатое колесо проворачивалось, приходило ночами, светило фарами в дрожащие окна.

Еще двадцать секунд и зрение угасает.

Мы на кухне коммунальной квартиры. Последнее подобие Стелы в рябом прямоугольнике зеркала. Слишком красивая девочка среди предметов общественного быта. Сальная и, как сказать, если опираться только на фонетику? циничная, зализанная многолетней протечкой, раковина. Надтреснутые тарелки и кружки. Веревки поперек кухни – простыни и нижнее белье. Кастрюли в лепестках копоти. Солоноватый, словно подсолнечное масло, запах коммунальной жизни. Вид из окна – бордовые корпуса необьятной кирпичной фабрики.

Сознание вливается в прошлое так полно, что становится тревожно; вдруг мы забудем себя и останемся здесь навсегда!?

Улица среди домов, наполненных жизнью. Серое холодное утро.

Этот юноша проходит рядом и опускает голову. Мне известно: он сделает всё, чтобы я была вечно.

В нем проглядывает будущее. Город в скале, окруженный ветром и ледяным морем. Бетон, сталь и стекло. Ламповые, уютно тлеющие приборы, запах гетинакса, разряды первых примитивных дефибрилляторов, люди за Общим столом, слепые, закоптевшие от атомного света чайки. Колоритный вид заключенных Новой Земли, нашедших приют в Доте, и кое-что ещё из той далекой безразмерной страны.

Под конец сеанса – холод и сияние.

1

1. Скан путешествий Стелы по лабиринтам души клиента.

…Когда мне было лет десять, хотя уже считал себя ужасно старым, любил детскую металлическую горку. Сейчас от нее ничего не осталось. Вдруг у меня из кармана выпали какие-то ключи. И, та девочка с белыми волосами, немая, дико красивая, похожая на нашу Стелу, вдруг стремительно бросилась за ними. Я, приняв её за воровку, тут же скатился вниз, оттолкнул её, так, что она упала, взвыла и заплакала, закрывая длинными льняными волосами лицо. Был такой случай в моей жизни. Но, хватит уже минора.

Сейчас я присматриваю за новичками, пробующими Синхронизацию в Купели, под Колоколом-5А. Некоторым это не подходит. Зависит ли эффект от состава коллектива, характера, частоты проб или свойств генератора колебаний? Во время уподобления, вымораживания степеней свободы соответствующими колебаниями, они бродят по кругу, одновременно совершают одинаковые движения и что-то бормочут. Иногда колотятся лбом о стенку бассейна. И никакого общего Сознания, блаженства, умиротворения и продвижения мечты. Такое, пишут, было в Заполярье – «мерячка», – когда людей, вплоть до атомов, синхронизировало Северное Сияние – скачки напряженности электрического поля ионосферы.

Хожу в Купель регулярно, веду наставнические разговоры, затем ускользаю в привычный круг общения.

По вечерам в Бане Эври, совмещенном с Кухней, декламируют старинные стихотворения. С выражением конечно и обязательно нараспев. Заодно транслируются мысленные образы. Таково новое веяние. Пока общее Сознание достаточно сильно, можно настроиться на отрывки сознаний людей прошлого даже с отдыхающим, разобщившимся Монолитом.

Дориан лучше всего выуживает литературные вещицы из Франции девятнадцатого века, приговаривая, что они замечательно подходят к описанию нашей работы:

 
В стране бесплодной и нагой
С утра трудиться до заката
И в землю упирать лопату
Босой, кровавою ногой
 

Так мы развлекаемся, а эрки, собирающиеся сдать экзамен на дина или даже лекса – набирают материал для диссертаций.

Недавно неутомимый Хетт, после какого-то очередного нашего спора на повышенных тонах, предложил представить, как выглядит моё альтер-эго. Он же специалист по окунанию вглубь себя. Я согласился и прошел к Купели. Обычные процедуры внутренней синхронизации; зеркало-катафот, возвращающее глазам лучи сетчатки, удары инфразвукового Колола и ослепительный Громовой Салют. Что явится мне на этот раз?

Над Купелью появилось облако. Придавило меня к вибрирующей воде. Я тут же забыл свое выдуманное, человеческое имя и очутился мистером Непомнящим в здании большой холодной Библиотеки. Часто встречи с собой происходят здесь. Хотя для некоторых место свидания Лифт и Подвал.

Явился Альт.

Такой, знаете ли, неуклюжий обезьяноподобный человек с выпирающей челюстью. Начал грубить. Провоцировал. Я долго все это терпел, затем не выдержал и принялся себя больно бить, заодно громко читая нотацию.

Вышел из Синхронизации, очнулся в основательно остывшей Купели. Понял, что Тур Алекс – грубиян, но, однако, на пути к исправлению. Кое-что основательно откорректировано. Только так можно переделать себя – плотно, вежливо, но иногда буйно общаясь с потусторонним миром. Ну, а советы душек психологов, как усовершенствоваться силой воли, запойным чтением их пособий, и все такое – в реальной жизни не особенно-то применимо.

Удивительно жить в Лазарете. Вещать, словно инфантильный вундеркинд, и не получать за это по лбу. Чувствовать себя, ну да, ожившим интерферирующим светом. Раздваиваться, словно луч, пролетевший зеркало, прогуливаться в чужих и знакомых, живых и умерших людях, цепляя их жизнь, мечты, глаза, шрамы и болезни.

Ожидал ли я этого, подписывая два года назад договор с Лазаретом? Мечтал ли стать Конаном-варваром, ангелом-львенком, поднять двести тонн золота, приобрести статус нобиля и жительство в Белом Квартале?

Теперь уже и сам не знаю, чего хочу.

…Мы заслужили полноценный отдых. Хотя бы день без ноющей зубной боли в голове. Освобождение мозговых извилин от плохо переваренных масс труда.

Весь Новый Лазарет, за исключением самых ответственных лабораторий, пропитан гулом синхронизирующих Колоколов. Они размягчают реальность, помогают общим мечтам конструировать новую реальность.

– Летай, плачь, глодай кости, пей яды без вреда для здоровья, расправляй крылья, лови и отпускай синих птиц. Вот вам Еда Времени! Окунайся в Историю, изучай и поднимай со дня корабли.

Декорации Рая, с малой примесью ада, удались неплохо.

Стоит миновать бушующий, местами – вполне мокрый, полупрозрачный Океан – попадаешь в горние обители; храмы, крепости и прочие эфемерные сооружения. Вот, воздушные шары, на которых можно подниматься вверх, вверх, чтобы исследовать города, проявившиеся под потолками Ангара. Обычная бетонная лестница теперь тропа на травянистом, залитом светом склоне. Водопроводные трубы – кипарисы, тропические пальмы и хмурые доисторические хвощи. Еще немного общих мысленных усилий – лаборатории, стеллажи, вольеры, полностью сплошь обрастают деталями иного мира. Теперь это – древа Жизни, говорящие животные, поля, леса, Солнце, вполне реальный Океан, в котором можно дышать, и еще – отворившееся в потолке Небо.

Вот, вы, представьте, самые мрачные уголки мира, в которых вы когда либо долго жили, или даже, просто быстро, пугливо проходили. Подвалы, развороченные туалеты, коридоры завода с тоскливо гудящими белыми лампами, дом у самой автотрассы, тот, где, кажется, просто невозможно существовать. Но, теперь все это облагораживается, пронизывается тонкими веточками растений, света, веселья и настоящего смысла.

Снопы бабочек вылетают из бывших скромных решеток вентиляции. Этот Дом на обрыве лестницы, – сколько в нём запрятано чудес? Необычное сочетание чувств, когда мрамор и гранит можно нюхать, и даже пробовать на вкус.

В столовой на берегу Океана безгрешная еда и питье, не вызывающие пресыщения. Здесь всё очень правильно, но никогда не скучно.

Мы, работники Лазарета теперь короли, солдаты, сивиллы, паломники, просоленные моряки, загорелые кочевники, смертельные враги и сиамские близнецы. Добродушные палачи, и их воскресшие, смеющиеся жертвы.

Ни минуты без внимания всех ко всем.

В это Воскресенье я могу говорить от души, как тогда, когда пробудившись, произносишь в простыню некую тарабарщину, имеющую значение лишь в забывшемся сне. Божественный, несколько огрублённый плотью язык, владея которым можно пройти везде, везде, где захочешь.

Говорил я о завершении всех работ, спаренных микрочастицах, Общем Чае и вильнувших хвостиком, проснувшихся от наших ласковых касаний, золотых рыбках. О начале общего пути, когда в лабораториях и мозгах мы не видели ничего, кроме гулких коридоров, лестниц, чистых тетрадей и пустых комнат.

Приятно, как однажды выразилась Эри, «щекотно солнечно», когда люди дозволяют чувствовать их телами без особенных возражений; рассматривать отражения Общего Мира, преломленные хрусталиком личного опыта. Так находишь бесценное понимание. Сегодня все работники Нового Лазарета, начиная с продвинутых эрков и динов, прочно связаны нитями биологического вай-фая.

Вот, старина Хетт рассматривает карандаш, держа его у носа; переданная от него картина представляется мне как взгляд на заводскую трубу, испещренную шумерской клинописью. Равные по цвету, вкусу и запаху, объекты Вселенной, в индивидуальных душах становятся изумительно различными.

Недавно мы обменялись весьма полезными умениями. Я отправил духовному брату умение прыгать «ласточкой» с высокого трамплина. В ответ Хетт транслировал язык Древнего Вавилона, скрипящий выговор ассирийцев и, почему-то, жаргон моряков средневековой Португалии. Вместе с набором мысленных блоков в нас вплыло кое-что из интимных моментов жизни друг друга. Стыдно, но даже при этом получаешь удовольствие. И хочется говорить, говорить, не останавливаясь, наиважнейшие вещи.

– Нужно объединить души в безграничный коммунальный Дворец. Охватить этим движением все, без исключения человечество. Так, чтобы индивид был равен всему обществу и вселенной, пульсировал между состоянием «единица» и «бесконечность».

Я знал, что Хетт не упустит случая вопиюще поспорить.

Дже Хетт, бывший панк Террановы, ранее обычно отстранённый и плутоватый, теперь, оказывается, весь такой славный и понятный. Создал довольно удобный пробный интерфейс души. Когда окно открыто, можно быстро добраться до любой его точки – от детских воспоминаний, где все расставлено по датам и сопутствующим событиям, до полочек с полезными навыками.

В ответ он развернул такую перспективу:

– Если все начнут пробираться в твою душу, скоро все ее извилины заполнятся гниющими отбросами. Да, это же то, что уживаться в одной комнате со всеми твоими ближними и дальними родственниками, которые рассказывают о своих болезнях, висят на нервах, неосознанно оскорбляют, постоянно требуют от тебя решения самостоятельно непрожеванных вопросов. И непременно стремятся узнать, о чём ты же думаешь, стоит лишь на минуту принять немного отсутствующий вид.

Таким образом, мы провалимся в запутанную тюрьму общего сновидения (Хетт представил вид кирпичной камеры с расколотым общим унитазом посередине). Надо искать своих людей, не торопиться с распространением священных знаний.

Там, по ту сторону лба – приемник чудовищного массива информации. Когда-то я увлекался наркотиками известной марки, на самой грани самоконтроля. Хлебнешь чаю, обязательно с лимоном – и уходишь, отшатываешься от этих миров, постепенно выныривая к осознанности. Попадал я обычно в холодные, нейтральные залы, безразмерные заводы, производящие неизвестно что и зачем. Они не злые, но абсолютно безразличные. Это еще хуже зла, которое, по меньшей мере, подразумевает другой полюс – добро. Некого любить, если в двух словах. И сам ты там – никто и ничто. Нет возможности осознать, откуда пришел, для чего существуешь, свои место и цель. Можешь понять зато, насколько велика Вселенная, увидеть стереоскопично вихри рождающихся галактик, это захватывающе и действительно неприятно.

В действиях не просматривается никакого сюжета а, следовательно, меток времени. Отсутствует центральная личность. В коллективном разуме, инициируемом нами, может зародиться вот такое сознание без сборной точки, самой души. И, бодрящим лимонным соком тут дело не поправишь. Представь, границы «Я» окончательно сотрутся, и люди превратятся в странную вечную амебу. Можем ли мы такое допустить?

Я указал Хетту, что все сущее и возможное во Вселенной – это многоэтажный дом. Ты можешь путешествовать между этажами, заглядывать в квартиры – миры или чьи-то души, вот как то так. Из квартир в другие обители также есть двери, так, что все напоминает лабиринт или, отзывающийся на каждый твой шаг, калейдоскоп. Если что-то не нравится, важно уметь найти Путь к стене Дома, чтобы вновь иметь возможность осматривать всю систему в целом. Порой пугает разнообразие – анфилады коридоров, помещений, слишком сложных видеосюжетов. Когда ты упорно проговариваешь: «К Единому» – все сразу становится четче, осознанней. И, ты поднимаешься вверх, вверх, к прояснившимся сюжетам и смыслу. Внизу – там ад. Как тебе правильнее сказать? То, что в принципе, могло бы воплотиться, но не материализуется полностью, потому что это было бы слишком плохо. Но, наблюдать возможность есть. И даже частично его воплощать. Тут все так сложно…

Хетт сочувственно покивал головой.

Поговорили еще о том, какими извращениями займутся непросвещенные люди, если способы перекачки душ дать им сейчас. На эту тему разговор постепенно заморозился.

Хетт дежурит в Броневых Залах, еще строгих, не праздничных лабораториях, в мире суровой дисциплины, доглядывает за животными и трупами людей, участвующими в экспериментах, часто с печальным исходом. Ему сложно безоблачно веселиться. Вообще, тема вывода знаний за пределы лабораторий сотрудникам Лазарета не особенно приятна.

Слияние душ еще более интимно, чем секс. Какие плоды оно принесет в каждом случае, – возможность совершать преступления, править, возвращаться в детство, лечить и воскрешать – зависит от характеристик людей, вступающих в Союз, их духовной родословной, и предсказуемо так мало, как облик только что зачатого ребёнка.

…Замечательно! Добавляю в избранное!

Лекс Груденер, взошедший на гору стульев – теперь, как мы видим, вершину пирамиды Хеопса, проповедовал, раскрашивая некоторые свои скучные канцеляризмы красочным душевным видео;

– В Купели мы понимаем друг друга на все сто двадцать процентов. Когда разъединяемся, становимся неодинаковыми, чтобы без помех набирать свое ходкое золото, средства для мены – личный опыт.

Что дальше?

И самое демократичное общество все насквозь иерархично. Сосуществуют мастера и подмастерья, любимые и лишь уважаемые. Младенцы, рассчитывающие на ваше наследство и пенсионеры, желающие пожить неограниченно долго. Из-за социального неравенства, звенья стаи и государства, смертны.

Но, по мере того, как человек овладевает новыми способами приобретения знаний и физических состояний, он становится все более жизнеспособным. Выдавливает яд, побуждающий индивида умирать во имя общества. Теперь Он сам – Монолит. Нахождение частей в связи друг с другом – это и есть практический Путь к бессмертию.

Если сложить советы людей, пробовавших жить вечно, нужно вообразить, что ты превратился в мумиё.

«Что это?» – так вот, ищуще, спросите вы.

Вообразим полупрозрачное янтарное тело – собственные кости, мышцы, сердце, мозг и лёгкие. Организм насытился мёдом насквозь, им только вас и питали перед угасанием. Так, по древнейшему рецепту готовится Панацея. Ты вышел из иерархической системы, но всем теперь нужен. Ты – они, и они – это ты. Так, запросто, становишься целительным небожителем.

Понимаете притчу?

Ты – сладкий, кроткий и спокойный. Так чувствовали себя птицы после испытаний атомных бомб, – три дня лежали, затем, почерпнув энергию из далеких сородичей, передав им свои впечатления, взлетали и шли дальше.

Ты невидим для зла. На постоянной связи со всеми. Понимай, как знаешь, добрый человек! Все ежедневные беды на этом фоне становятся смешными. Можно найти выход из самого спутанного лабиринта.

Ещё мне понравилась притча о Блуждающих Кладах, которую транслировали Хетт с Деншном. Старожилы Лазарета заглядывали в лица новичков, стремились вымыть нам ноги и предлагали украшения, извлеченные Молами из прошлого.

– Блуждающие Клады – образ того, что не способно исчезнуть, потому, что когда-нибудь будет возрождено в той же форме, с воссозданием мельчайших деталей. Другого варианта совершенства нет. Золотые чаши, колье, браслеты, доспехи – словно оттиски идеальных тел. Да, их носят на себе сами ангелы, стоит лишь отвернуться. Хотя, подождите, слово «ангел», затерто не всегда правильным применением к деткам, любовникам, в минуту экзальтации и, непременно, службам экстренного сервиса.

– Для того чтобы люди могли видеть Клады хотя бы краешком ненасытного глаза, Кодекс Вечности требует, чтобы они были рабами, после многократных попыток побега, научившимися летать. Пусть не выше двух с половиной метров, но без воздушных винтов и магнитов, силой одного соединённого желания.

– Взамен беглец должен творить то, что хотят все, но стыдятся. Сеять в цемент влажные виноградные косточки. Останавливать прохожих в тёмных углах и, встав на колени, одаривать исповедью.

– Вести собеседования, которые обычно рвутся, как только люди понимают, что зашли слишком далеко. Они боятся, что в душах появятся отверстия, к которым подключатся опасные люди. Во всяком случае, жизнь станет другой, а прежняя, связанная с одиночеством и смертью, останется за стеклом.

– Такое состояние позволяет творить приятные вещи. Раздавать одежду, летать над всем миром, забираться в чужие дома, словно под собственное нагретое одеяло. Можно жить там сутки, нагадывая будущее хозяевам, отдирая слои штукатурки и подвергая анализу коммунальный жир. Чего там больше, похоти или благовоний? Что полезного в иссохшей слюне поцелуев?

– Потом, представив, что жилище это киностудия, снимать о нем фильмы, подбирать освещенность, доказывая, что жильцы могут быть божественно красивы. В этом состоит наша задача.

Дже синхронно отёрли губы и убежали на Кухню, пить Общий Чай.

Мою подопечную, Эри озадачивало действие, происходящее в Лазарете. Кошка в квартире с переставленной мебелью – вот, кто она. Эри воспринимает происходящее не с тем лучезарным энтузиазмом, стоит в стороне, рассматривая свою обувь. Похоже, с трудом переваривает подселение Стелы. Может, она, как утверждает Детка, всемерно не годится для дела Воскрешения? И, нам нужно найти человека более бесстрашного? Собственно, кого?

Я воткнул в ладонь подарок.

– Египетский кубок, вытянутый из Дальнего Времени Пристанью-52А. Пользуйся, пока он не превратился в слизь. Связи молекул не долговременны.

Эри повертела кубок в руках, даже украдкой лизнула бок.

– Старинные вещи с течением времени напитываются особым смыслом. И сами люди после смерти набирают интереса к ним, словно перебродившее вино. Пообщаться с ними – словно вернуться туда, где было все хорошо.

– Благодарю, Тур. Возможно, я когда-нибудь действительно разрешу меня воскресить.

Я прочел стихи, из тех, что выудил Дориан из прошлого. Надеюсь, они подходят к нашему моменту?

 
Дорогое дитя!
Унесемся, шутя,
К жизни новой, далекой, блаженной
Чтоб любить и гореть
И, любя, умереть
В той стране – как и ты, совершенной
Там Прекрасного строгая власть.
Безмятежность, и роскошь, и страсть
 

Эри, кажется, пришла в себя, глазки заблестели. Надо еще провести с ней еще тесты, растормошить, чтобы стала прежней Осой. Каково это – выносить в себе родственную душу, воскресить, не предоставив убежища, подавить? Не подхватила ли визи болезнь Свалки, конгломерат чужих сырых душ, как и сама Стела? Верю ли я Эри как аксиоме о параллельных линиях? Кто она? Что бы сейчас прочитал себе я? Может это?

 
Бог создал звёзды, голубую даль
Но, превзошел себя, создав печаль
Растопчет смерть волос душистый бархат
Набьет землею рот… И ей не жаль.
Нет, на самом деле, всё еще очень сложно