Текст книги "Аврора"

* * *

Позже, все позже выясняется…

Конечно, не во всех подробностях и деталях, да основную канву прошедших событий Цанаев позже выяснил и восстановил.

Однозначно то, что у самой Авроры не было и не могло быть связи с боевиками, или, как их еще более романтично называли, «лесными братьями», или еще как… но это неважно. Словом, это люди, которые были против системы. И Аврора по-европейски считала, что если ты в оппозиции, то борись с помощью парламентских методов, либо смирись, либо уезжай, как она. Но ни в коем случае не бери в руки оружие и не направляй его в сторону себе подобных – это безбожие, страшный грех и никакими молитвами это не искупить.

Так эта же война оказала и иное влияние – ведь не все, как Аврора, учились, имели знания и могли свободно, то есть цивилизованно и грамотно, анализировать, мыслить и делать выводы. Ведь у Авроры в Чечне осталась еще родная кровь – племянники, а более – никого. А у этих племянников мать, сноха Авроры, – чересчур набожная и совсем необразованная женщина. И как ее соседи рассуждали: если бы эта сноха, как и многие чеченские послевоенные матери-одиночки, добывала бы хлеб насущный своими руками, своим горбом, то беды, возможно б, не случилось. А тут Аврора своими руками многое наворотила: посылала снохе из Норвегии евро и доллары, вот и появились, а может, и не пропадали, у снохи связи с сотоварищами мужа и деверей – боевиками или сочувствующими им. Помимо этого, раз деньги и время есть, появились у снохи всякие не совсем праздные, но, в какой-то степени, религиозно-философские мысли. И понятно, как ни старалась Аврора, а ее старший племянник, уже юноша, поддался влиянию матери, да и собственная судьба диктовала, и под эту диктовку он, будучи как и все Таусовы революционным, неожиданно через Интернет написал письмо самому Президенту России:

«Уважаемый Президент!

Я, Таусов Моца, родился в 1991 году, ровесник новой России. Моя судьба, словно история молодой страны, вся изранена. Я инвалид с детства, но не с рождения. Смутно, да кое-что я помню, кое-что мать и тетя рассказывали, кое-что взрослые знакомые. А книги и газеты, в основном, врут. Однако я не об этом, а о другом, о себе, о своем будущем, если оно возможно.

Из родных у меня мать, тетя (она проживает в Норвегии и хочет там остаться) и младший брат, тоже инвалид: в один день пострадали.

У нас нет собственного жилья – разрушено. Снимаем квартиру. Получаем от государства пособие по инвалидности. Но мы не бедствуем, а нормально живем, потому что нам помогает тетя. Тетя хочет, чтобы я переехал жить в Норвегию (мать против). Я в раздумьях; тем не менее, по настоянию тети, уже более двух лет я пытаюсь получить загранпаспорт – все тщетно. А вот на днях меня буквально силком, прямо из школы, доставили в милицию, сфотографировали и почти тут же выдали паспорт – «гражданина Российской Федерации». Я спросил: «Зачем это?» А мне лишь в ответ: «По закону после четырнадцати ты обязан иметь паспорт. А тебе скоро пятнадцать… И нам теперь легче будет тебя контролировать. Совершеннолетний гражданин, отныне с тебя спрос по закону».

Господин Президент! У меня нет отца или старшего брата, поэтому я, будучи гражданином России, обращаюсь к Вам, как к гаранту Конституции (Закона) России.

Когда мне в принудительном порядке выдали паспорт, один из чеченских милиционеров бросил: «Ублюдок Таусовых. Небось, тоже в лес убежит». На что другой добавил: «Этот, слава Богу, далеко не убежит», намекая на мою ущербность.

Я сдержался. Не потому, что хил и юн, – этим мерзавцам-ментам горло бы перерезал – заточка всегда в рукаве. Просто я это не раз от плебеев слышал – всех не перебьешь, развелось прихлебателей-лизоблюдов. А сдерживает иное: большинство говорят, твои отцы – герои, за Родину свои головы положили. За какую Родину? За Чечню? За Россию? А воевала ли Чечня с Россией? Или просто «наводили конституционный порядок»? Это вопросы Вам. Ответьте, чтобы я смог здесь дальше жить. А я расскажу, как до этого дожил.

Я слабо помню. Был мал, но кое-что смутно перед глазами стоит. Мы, оказывается, жили в Грозном, в собственном большом доме. Почти квартал в центре города принадлежал Таусовым, отцы купили, когда был массовый отток жителей перед очередной и навязанной войной, после которой в Грозном, вроде бы, восстановился конституционный порядок.

Однако в августе 1996 года Грозный атаковали чеченские боевики. Тогда из пяти Таусовых двоих уже не было – погибли в самом начале войны. А мой отец, старший из братьев, был командир, первым зашел в город, и когда победа была уже в руках, он помчался к дому, к семье. Говорят, что когда он вбежал во двор, он от счастья стрелял в воздух и кричал:

– Свобода! Мы победили!

И тут, на месте дома увидел руины, воронка во дворе, а я с годовалым братишкой в крови. Вот тогда мой отец бросил оружие (больше в руки не взял) и помчался спасать нас. И знаете, что произошло? Русский госпиталь был осажден боевиками. Мой отец своим авторитетом эту блокаду снял. Русские врачи спасли нам с братом жизнь, а отец спас жизнь врачам, лично вывез их за город, в аэропорт.

С тех пор мой отец был только за мирные переговоры. Он участвовал в подписании Хасавюртовского договора. Между войнами занимался привычным для себя делом – животноводством. Но началась вторая война. Мой отец за оружие так и не взялся. А два брата не послушались, вновь пошли воевать, и оба погибли… А потом, когда казалось, что война уже закончилась, как-то на рассвете к дому подъехали БТРы, собаки залаяли, их пристрелили. Стали бить в дверь.

– Я открываю, открываю, – кричал мой отец, завозившись с ключами.

Его вывели во двор. Мы смотрели в окно. Он что-то говорил, а его избили прикладами, за ноги потащили к БТРу, на котором – российский флаг, и даже надпись «Спецназ России».

Моя тетя нашла отца. Кто-то сообщил, что на окраине города сожженный труп. Опознала брата по ключам в кармане…

Я уже закончил девять классов, сдал экзамен, теперь на каникулах, в раздумьях – что делать. Хотя бездельничать некогда. Потому что мать моя требует, чтобы я изучал арабский, читал Коран, соблюдал все каноны Ислама… Помнил и думал об отце и его братьях.

Моя тетя, я с ней постоянно на связи через Интернет, просит, чтобы я хорошо учился. Учусь я только на «отлично». Занимаю первые места на олимпиадах, мечтаю стать, как и тетя, ученым… Но мать? Словом, мне тяжело. И как борьба с моей ущербностью, – это и мать, и тетя очень поддерживают – я, несмотря на свою инвалидность, – некоторых органов нет, один глаз почти не видит и одна нога короче другой, – занимаюсь восточными единоборствами, со сверстниками почти на равных. А еще люблю альпинизм, охоту люблю, горы люблю. Там я забываюсь, чувствую себя человеком. Жаль, что мы не в горах живем. Мать глушь не любит. А в городе мне тяжело… С каждым днем все сильнее вскипает злость, месть, жажда справедливости. И у меня к Вам, господин Президент, один, всего один вопрос. Почему, почему люди в масках, да под флагом России, утащили моего отца и не просто «замочили», а сожгли? Почему, если наводили «конституционный порядок», то отца моего не судили? Дали бы лет двадцать, хотя бы пожизненно. А сейчас, то ли я сын ублюдка – ублюдок, или сын героя – герой? Кто был мой отец, кто я? Кто мне, гражданину России, что вразумительно объяснит, если не Президент России? Ведь Вы, как Президент России, – гарант прав и свобод граждан России. Помогите мне получить загранпаспорт, я уеду в Европу. А не то остается лишь один выход – в горы уйти.

Грозный, ноябрь 2005 года».

Вряд ли это письмо дошло до Президента России, зато до Москвы точно дошло, потому что его распечатали, множество штампов появилось на нем, и, как положено в полицейско-бюрократическом государстве, это письмо с указанием «рассмотреть» было отправлено обратно в Чечню, где тоже вряд ли в текст вникали. Да и зачем? Вся, как говорится соль, в последней строке. Например, «в связи с этим прошу вас выделить мне машину, или миллион, или квартиру в Москве, или, в крайнем случае, орден, лучше героя – отслужу, доплачу». А тут – бах! – прямо заявил: «В горы уйду, один выход».

Понятно, что все Таусовы в разработке. А тут такой вызов! За племянником Авроры стали следить. И вот поймали в горах. По словам Таусова, он намеревался посетить высокогорное родовое село. По записи следователя, юноша снабжал провизией боевиков в горах.

Позже, чуть позже, когда адвокаты пытались помочь Таусову Моце, обвиненному в пособничестве боевикам, в их руки попала копия протокола изъятых вещей:

1) нож (перочинный),

2) спички,

3) хлеб (откусанный),

4) мясо (вяленое, вареное – 150 гр.),

5) шоколад «Сникерс» (2 шт.).

Тем не менее Таусова задержали. Двое суток о нем не было никаких известий. Понятно, что сноха Авроры запаниковала, позвонила в Норвегию, где, вроде бы, богатая и влиятельная тетя. Аврора вылетела, и почему-то предпочла путь через Баку – Дербент – Грозный.

На пограничном посту Дербента Аврору задержали. То ли старая запись сохранилась, то ли новую занесли, да Таусова оказалась в списке «неблагонадежных» граждан. Ее более суток продержали на границе – все делали запрос в Москву: как быть? Так и не получив вразумительный ответ (все решается на местах), Авроре предложили оплатить въезд, то есть поделиться наличными.

Когда Аврора все же добралась до Грозного, ситуация уже прояснилась. По крайней мере, племянник жив – уже хорошо, и даже известно, где содержится. Правда, ситуация в самом Грозном и вокруг него с тех пор, как Аврора отсюда уехала, почти не прояснилась; только центральная улица кое-как отремонтирована, а остальное – в руинах. И хотя говорят, что война позади, так это только говорят: всюду вооруженные люди, много военной техники и всюду стреляют, да люди как-то живут, верят в мир и считают, что ситуация с каждым днем улучшается. И Аврора сама в этом убедилась, потому что в Грозном уже есть адвокатская контора, и Аврора решила идти цивилизованным путем. А иного нет, потому что прокуратура, суд, милиция и остальные правовые службы отгорожены от народа блокпостами и стенами так, что Китайскую стену легче обойти.

А адвокат, мужчина пожилой, опытный, Таусовых знает, называет заблудшими дурачками, да уважает, и он прямо говорит, что нужно заплатить выкуп.

Вот тогда Аврора позвонила Цанаеву, чтобы выслал деньги. Не хватало, еще просила. Вроде всех ублажила. А ее, как в России принято говорить и порою делать, кинули.

Правда, адвокат был честным, а вот местный прокурор и его подельник – милицейский чин какой-то непонятной службы ОРБ или ОБР, в общем, подчиняется только Москве, туда эти молодые сотрудники вроде и укатили с деньгами, пропали, на связь не выходят, их никак не найти.

Вот тогда Аврора, как потом в Москве объяснили, вступила в связь с боевиками. Это сноха кому-то звонила, о чем-то договаривалась, как выяснилось, искала друга братьев Таусовых – вместе воевали.

Поздно ночью в их квартиру пришел обросший, здоровенный, обвешанный оружием мужчина – охрана в подъезде и во дворе, а на нем форма подполковника, где в двух местах – «МВД России». Он спокойно выслушал Аврору и ее сноху. Коротко сказал, что тех, кто деньги взял, он не знает и пока, по крайней мере, связаться не может. А вот племянника вытащить постарается.

– Я его хорошо знаю, слово сдержит, – постановила сноха, и к удивлению Авроры, ровно через сутки, тоже в полночь, этот подполковник лично племянника доставил и, уходя, сказал:

– Больше меня не беспокойте. Сам хожу по лезвию ножа, ненароком вас подставить могу.

На это Аврора и не обратила внимания, обнимала любимого племянника. Еще день она внушала юноше, чтобы больше в горы не ходил, а учился. Дала деньги на загранпаспорт, за большие деньги обещали сделать, и спешно вылетела в Москву.

Об этом у чеченцев говорить не принято, но у Авроры из-за этих перелетов и переездов, а более, из-за нервного перенапряжения, возникли проблемы с беременностью. Посредством старых знакомств, а может, даже при помощи жены, первой цанаевской жены – это Цанаев точно не знает – Аврора легла в больницу для сохранения плода. Врачи рекомендовали ей полежать хотя бы пару недель, но она, лишь только ей стало лучше, через неделю засобиралась в путь – боялась не только за дитя, но очень волновалась и скучала по Цанаеву. И вот на границе, в аэропорту Шереметьево-2, ее вновь задержали.

Она думала, что снова откупится, но на сей раз дело оказалось серьезным, ее из аэропорта отвезли куда-то в центр Москвы, в светлое, но поражающее грандиозными подвалами помещение, где долго ничего не объясняли, пока не появились ее личные кураторы – уже старые знакомые Бидаев-младший и майор Федоров: устроили так называемый перекрестный допрос. А начали с того, что спросили:

– Все же ты приехала в Москву, Россию, хотя и божилась, что более не сунешь сюда нос? – а потом:

– Твоя сноха – религиозная экстремистка, твой племянник – на сто пудов потенциальный террорист-боевик.

– Он калека, инвалид войны, – возмутилась Аврора.

– Есть инвалиды Отечественной и Афганской войны. А в Чечне мы наводим конституционный порядок. А твой племянник инвалид, но занимается восточными единоборствами.

– Он отличник учебы, ученым хочет стать.

– Да, Бог с ним. Речь не о нем, а о тебе… Ты-то все-таки пошла на связь с боевиками.

– Я не знаю никаких боевиков.

– А этого знаешь? – ей показали фотографию того чеченца-подполковника, что спас племянника.

– Знаю, – удивилась Аврора.

– А знаешь, что он, как террорист-боевик, во всероссийском розыске?

Для вескости своих слов они тут же раскрыли сайт «Особо опасные преступники», и там действительно фото и краткая биография, так сказать, послужной список преступника и в конце подчеркнуто – «в данный момент замначальника РОВД, подполковник милиции».

– Ха-ха, – невольно прыснула Аврора, – так оно и есть, он был в милицейской форме – «МВД России». Он же в розыске – опасный преступник?

– Эти менты – все суки, – почти в один голос заключили допрашивающие.

На что Аврора выдала то, что она всегда, как аксиому, твердила:

– Спецслужбам террористы нужны. И где процветает терроризм, процветают спецслужбы.

– Как ты к такому выводу пришла?! – ерничает Бидаев.

– Вы подсказали, – парировала Аврора.

Как бы там ни было, а накал допроса после этого спал. Федоров посмотрел на часы, мол, поздно, встал, беззаботно потянулся и как-то демонстративно-игриво покинул помещение. А Бидаев придвинул кресло поближе к Авроре и перейдя на чеченский:

– Хм, гулять в ночной клуб пошел… Эти гады всю Россию на откуп жидам отдали, нас подставили, – он пристально глянул на Аврору и не увидев ее реакции. – Мы должны Россию спасать. А то больше всех мы пострадаем.

– Ну и Россия, раз такие, как ты, ее спасать должны, – усмехнулась Аврора. – Ты лучше спасай свою душу, и меня выпусти – ни за что задержали. Мне нужен адвокат.

– Адвокат? – в такт ей тоже попытался ухмыльнуться Бидаев. – А больше ты ничего не хочешь?.. Короче, уже поздно, и я устал. Нам от тебя многого не нужно. Ты работаешь на нас, то есть в интересах России, подпишешь документ и будешь жить припеваючи, ну, конечно, исполняя наши поручения. Нас интересуют твои опыты, чем занимается норвежская наука и прочее.

– Ничего я подписывать не буду, – твердо заявила Аврора. – Мои опыты все опубликованы. И страну свою защищаю, на конференциях выступаю как представитель России, и докторскую буду защищать в Москве.

– Ты должна сотрудничать с нами, – перебил ее Бидаев, – и это облегчит тебе жизнь. Подпиши документ и я…

– И ты завербуешь меня? – в свою очередь перебила Аврора. – Никогда! Мы, Таусовы, чистых кровей. Таусовы никогда не были стукачами, и поэтому вы нас преследуете.

Это могли понять только чеченцы. Бидаев от злости вскочил, сверху, уничтожающим взглядом посмотрел на нее и сквозь зубы, уже на русском:

– Либо ты подпишешь, либо… – он сделал паузу, а она с вызовом, тоже на русском:

– Нет. И не мечтай.

– Тогда и ты не мечтай о Норвегии, о науке, – он снова сел перед ней и с ехидцей молвил, глядя в ее лицо:

– Знаешь, что я сейчас сделаю? Пущу новостную строку – «в аэропорту задержали террористку. Фамилию в интересах следствия не разглашать». А фото представлю. Просто кнопку нажму, – подошел к компьютеру. – Считаю до трех – раз, два, три, – он нажал, с напускной торжественностью. – Теперь посмотрим, как ты в Норвегии работать будешь, террористка!

– Не мужчина ты, – на чеченском выдала Аврора.

– Чего?! Ах ты, сучка, – он подскочил к ней, и звонко прозвучала оплеуха.

Аврора звука не проронила, только позабытая было гримаса – улыбка-усмешка – появилась на ее лице, и она через паузу, тоже на чеченском, выдала:

– Мы все получим по заслугам.

– Что? – вскрикнул Бидаев. – Ты намекаешь на моего отца? Я не забыл, что его у твоего дома убили.

– Благослови его Бог, если захочет, – спокойной хочет быть Аврора, – только мы-то все знаем, эту школу войны и террора прожили… Убили-то твоего отца ваши коллеги, – она сделала ударение на последнем слове, – либо по их указке.

– Замолкни!

– А что молчать?! У вас командующий один, а все, кто воюет, его солдатики-игрушки: туда-сюда водит он вами. Но он ведь тоже не главный, не главный кукловод… А ты кукла, хоть и возомнил из себя…

– Замолкни! – еще одна хлесткая пощечина.

Да она вновь сдержалась, вновь эта гримаса-усмешка на ее лице, и она шепотом говорит:

– Впрочем, есть Бог, хвала Ему!.. Могу я помолиться?

– Тебе не поможет, поздно.

– Это никогда не поздно… Ты бы начал молиться: на мир, на людей, на себя по-другому бы посмотрел.

– Это как?

– Просто, по-человечески.

– Ах ты дрянь! – возмутился Бидаев. – Ты хочешь сказать, что ты человек, а я не человек?

– А разве, что ты творишь, гуманно?

– Замолкни! Ты будешь учить меня, старая шлюха!

– Что? – вот тут Аврора дернулась, стала вскипать. – Я все стерплю, и терпела. Но «шлюха»?.. Не забудь. Я замужем, у меня есть муж.

– Ты о Цанаеве? – усмехнулся Бидаев.

– Есть и Таусовы.

– Ты о своем ублюдке калеке-племяннике? – и это она вынесла. А он продолжал:

– Так если он еще раз в горы пойдет, кокнем, и ваши боевики, то есть бандиты-менты, его не спасут.

– Все в руках Бога. Всех не истребишь.

– Ха-ха-ха, ты, наверное, об этом, – он грубо ткнул пальцем по ее слегка выпирающему животу – Оплодотворилась?! Хочешь, чтобы еще один ублюдок поперек моего горла встал?

Вот тут она не совладала собой, с воплем:

– Сам ты ублюдок и породивший тебя отец был ублюдок и тварь! – она, как защищающая свое потомство волчица, бросилась на него, словно в жажде крови желая вырвать его злобный язык, бессовестные глаза.

И неизвестно, как бы этот поединок закончился, все-таки Аврора и духом, и телом была сильна, подмяла следователя. Да все, как положено, было под контролем. В кабинет забежали сослуживцы, оторвали Аврору, и она в пылу гнева и борьбы услышала слова Бидаева:

– Шприц, укол ей всади.

– Нельзя, ведь она беременна.

– Я сказал, быстрей!

А Аврора еще более взбунтовалась, рассвирепела… Увы! Когда она пришла в себя – вокруг тишина, покой, белым-бело, лишь от постели сыростью и подвалом веет, а она первым делом провела по животу, ведь она уже привыкла его ласкать, с ним разговаривать, и он ее частенько, когда недоволен был, – ножками или головой…

Все. Конец. Пустота. У нее все болело, все ныло. Она, наверное, впервые в жизни почувствовала какой-то надлом – впереди только пропасть, бездна, как ад, и она с трудом, на ватных ногах пошла туда, постучала в это чертово логово, а кричать, кого-то звать, сил нет. Да и кого здесь возможно позвать? Да тяжелая дверь в преисподнюю отворилась, и перед ней – крупная, взрослая женщина в выцветшем халате.

– Где мой ребенок? – взмолилась Аврора.

Слезы ручьями текли по ее изможденному, бескровному лицу.

– Какой ребенок? – женщина с бесстрастием и с презрением с ног до головы осмотрела Аврору. – Что надо?

– Где мой ребенок? – как в страшном сне, загробным голосом произнесла Аврора.

– A-а, ты о выкидыше? В канализацию его, куда ж еще?

– О-о! – вознесла дрожащие руки Аврора, будто хотела эту женщину задушить, но та ее грубо отпихнула, захлопнула дверь.

Аврора стала стучать в дверь, как могла, кричала, точнее, слабо стонала. Тишина, и вдруг она догадалась:

– Откройте! Я подпишу любую бумагу! Передайте Бидаеву, что я под всем подпишусь.

Не мгновенно, но среагировали – появился Бидаев, тоже не совсем свежий, злой, с исцарапанным лицом (за это он получит медаль и повышение по службе, как борец с терроризмом).

– Что скулишь? Давно бы так. А то выпендриваешься, словно у тебя иной вариант есть.

– Отдай, верни! Будь человеком, – она на кафеле, полусидя, полуваляясь перед ним, умоляла:

– Если ты чеченец, помоги. Отдай. Не дай бросить в канализацию. Помоги! Отдай!

– Ты о чем? Да успокойся и внятно скажи.

– Ребенок, ребенок, – скулила она.

– А! – додумался Бидаев. – Ну и что?

– Отдай, не дай в канализацию… Это ведь существо, моя кровь…

– Это невозможно, – он пихнул ее. – Вставай.

– Я заплачу.

Наступила пауза. Он сел на корточки перед ней, с брезгливостью на лице, но все же прильнул к ее уху и на чеченском прошептал:

– Сколько?

– Все. Все, что у меня есть, – так же на чеченском шептала она.

– Это сколько?

– Все. Все, что есть.

– Сколько? Цифру скажи.

– Двадцать.

– Что?

– Двадцать тысяч.

– Чего? Деревянных, русских? Или?

– Евро.

Лицо Бидаева оживилось, приняло вразумительное выражение:

– Это почти невозможно. Но я постараюсь, – он встал, вновь ее пихнул. – Но ты не шуми.

Вернулся он скоро. Видимо, старался, аж запыхался. А она застыла в той же позе, лишь слезы текут и вся дрожит.

– Договорился, – тихо сказал он. – Только вашему брату веры нет. Как говорил классик: «Утром деньги – вечером стулья». Кому будешь звонить? – и пока она думала, он уже и это знал. – Цанаеву?

Как только произнесли эту фамилию, она встрепенулась, словно очнулась. Встала, даже спину выпрямить постаралась.

– Воды, дайте мне, пожалуйста, воды.

Ее зубы стучали о стакан, и любимый номер она еле набрала и, поразив даже Бидаева, говорила с мужем твердо, как можно спокойнее.

– Хе-хе, молодец, – доволен Бидаев, – из тебя получится хороший агент, – а она ничего не говорит, вновь плачет. Тут он с вопросом. – А Цанаев перечислит? И ты исполнительной будь. Не забывай, я тебе жизнь спас, а то могла бы, как и ребеночек, в канализации сгнить… А теперь слушай меня. Пойми и запомни.

Поняла она, что ее высадили из машины у метро на окраине города. Вроде свободна, да очень несчастна. А запомнила лишь одно: в восемнадцать тридцать, в центре зала метро «Киевская-кольцевая».

Час-пик, хаос, море людей, а она в этой толчее ощущает лишь одно – одиночество, боль, тоску. И одна лишь надежда, мечта – он живой. Ее ребеночек живой, живой. Лишь бы принесли. Неужели?! И она стояла в центре зала, пытаясь вглядеться в каждое лицо, вдруг ее не узнают, не найдут. Нашли. Ровно в восемнадцать тридцать, когда столпотворение стало невероятным, какая-то женщина ткнула ей что-то в живот, тут же исчезла. А Аврора теперь, поддаваясь течению толпы, с силой обеими руками обхватив небольшой сверток, на ходу пыталась его запихнуть под пальто, туда, где положено было ему быть… Но она не чувствовала знакомую радость жизни, не ощутила тепла. А ноги, ее ослабевшие ноги, куда-то ее машинально вели. Было совсем темно, когда она вышла из метро на станции «Проспект Мира». Совсем рядом – Центральная мечеть. В женской комнате на подоконнике дрожащими, посиневшими от холода руками она разорвала пакет, с трудом развернула окровавленную грязную тряпку – темно-красное, в слизи, несбывшееся существо, ее жизнь и мечта – мальчик:

– Сан гакиш1616
  Сан гакиш (чеченск.) – мой ребенок.


[Закрыть], – у нее подкосились ноги.

…Позже. Позже Цанаев найдет на татарском кладбище маленький холмик и такой же памятник. На нем краской красивый почерк Авроры: «Цанаев-Таусов. Сан Малх, сан Дуьне»1717
  Сан малх, сан Дуьне (чеченск.) – мое Солнце, моя Жизнь (Мир, Вселенная).


[Закрыть].

– Аврора – Урина – Утренняя Заря?! Так и не взошло твое Солнце на этом свете. А как твоя жизнь там? Тут ты жизни не видела, – на коленях плакал он. – Ты и могилки не заслужила?.. Какой я муж?! Какой я мужчина?!