Текст книги "Аврора"

– Кстати, а кто вас на меня навел? Не Бидаев, случайно?

– Хм, – усмехнулся профессор. – Даже коллегам-сослуживцам не доверяете? Всех чеченцев подозреваете?

– Есть что-то в вас.

– Есть, еще немного свободолюбия и немного чисто кавказского достоинства, которое вы хотите окончательно истребить.

– Мы боремся с терроризмом.

– Да, – Цанаев прерывисто и тяжело дышал. – А у вас, товарищ подполковник, есть старший или младший брат?

– Есть, старший. А что?

– А то, что, вероятнее всего, в детстве, из-за природной ревности, старший порою незаслуженно обижал вас. А вы отчаянно с ним боролись, дрались, отстаивали свое право на жизнь. И когда родители все выясняли, старший всегда говорил, что вы не слушаетесь, балуетесь, то есть где-то есть задатки терроризма.

– Ха-ха-ха! Ну и пример! Тут не до морали, – Федоров профессора слегка подтолкнул, – это фитнес-клуб, здесь облагораживают тело, а не душу.

– А для души в Москве заведение есть?

– Ха-ха, конечно есть – ночной клуб. Поедем, оторвемся, – он протянул руку.

Цанаев, будучи здесь впервые, порядка фитнес-клуба не знал, где-то оставил выданный брелок. Пока его искал, еще какое-то время прошло. А когда он оказался на улице, было уже за полночь – сыро, промозгло, ветрено. И он думал, как бы до закрытия метро успеть. Место тупиковое, парк, ни души, ни машин, как вдруг из подземной парковки его ослепил яркий луч фар. Набирая скорость, мотор взревел. Вдруг скрежет тормозов, машина пошла юзом, ударилась о бордюры, тут же рванулась назад, стала прямо около профессора – видно ударили вновь по тормозам:

– Садитесь, до метро подброшу, – в раскрытом окне Федоров.

Цанаев с готовностью сел, и не потому, что до метро далеко, а он чисто практически: все же ожидает, что Федоров что-либо скажет. А Федоров, несмотря на то, что дорога скользкая, обороты добавил, да так, что профессор в кресло влип, и невольно сравнивая, понял, что езда Патрона и его машина – несравнимы с этой ездой.

И при такой езде не до разговора, но Федоров все же до метро успел сказать:

– А насчет брата пример образный… Я-то старшего уже много лет не видел. На днях точно полечу.

– А вы откуда?

– Сибиряк, – сказал Федоров с некоторой гордостью. – И у нас тоже немного достоинство есть.

– Конечно, есть, – поддержал Цанаев.

Они вновь попрощались, чуть теплее, чем прежде, и профессор уже был у входа в метро, как услышал:

– Гал Аладович, постойте, – Федоров на ходу прикурил. – Вопреки службе, да и отдавая дань достоинству Авроры, а оно у нее действительно есть – благородная дама, я вам отвечу на ваш вопрос, то, что знаю, вкратце, – он глубоко затянулся, как бы собираясь с мыслями. – Словом, в тот день я на допросе был до девяти. С Авророй остался Бидаев. Наутро я узнал об этом «ЧП» – выкидыше, попытались замять, и я даже помог Таусовой кое в чем, – тут Федоров сделал паузу, сунул сигарету в рот, а Цанаев тут же вставил о своем, о наболевшем:

– А у вас телефон Авроры есть?

– Нет.

– А скажите честно, прошу вас, этот Бидаев ее, – тут он запнулся, – мучил?

– Насчет насилия – у нас это не практикуется, в принципе – исключено. Правда, какой-то нездоровый слушок был – тоже замяли. Но Бидаев, хе-хе, как чеченцы говорят, даже фамилия у него говняная, – на все горазд, ничем не гнушается, и, по-моему, ваше чечено-кавказское достоинство даже мимо него и вдалеке не проходило. К тому же к Таусовым у него личный счет – вроде мстит за отца. Так что мой совет, лучше с этим дерьмом не связываться, не судитесь – ничего из этого не выйдет. Вам же хуже будет. Он просто купит всех. Так что заявление заберите.

– Никогда! Ни за что в жизни! – закричал Цанаев как сумасшедший, в одиночестве спускаясь по эскалатору в метро. – Я его засажу в тюрьму! Я сгною эту суку! Я его придушу!

На следующий день в кабинет Цанаева, как бы невзначай, зашел Самойлов. Сел и, словно старый приятель, спросил:

– Ну что, встретили вы Федорова?

Профессор рассказал почти все, как было.

– Да, – подытожил генерал, – ничего существенного или нового он вам не сообщил. А вот коллегу защитил, мол, заявление заберите.

– Ни за что!

– Правильно. Хоть как-то бороться с этой мерзостью надо.

– В общем-то, этот Федоров неплохой парень.

– Может, и был неплохой, как-никак сибиряк.

– А вы и это знаете?!

– Раз задание поступило – установить личность и контакт, то, по возможности, исполняем, – генерал нервно постучал пальцами по столу. – А как живут эти «правоохранители»? Страна загибается, вот-вот развалится, народ бедствует, не рожает, а они шикуют. Видели б вы их хоромы, машины.

– Видел, – согласился Цанаев, – машина у него гоночная, небось, дорогая… Однако, я думаю, так ведь не все в спецслужбах живут.

– Конечно, не все… Но прихвостней хватает, и они у руля. Взять, к примеру, того же Федорова. Здоровый, красивый парень попал из Сибири в погранвойска. Там на заставе познакомился и женился на дочери замполита. Эти комсомольцы-стукачи сами с Горбачевым перестройку организовали, СССР свалили. А потом с Ельциным Россию грабить стали. Теперь тесть Федорова смотрящий – председатель совета директоров нефтегазовой компании. А зятек академию закончил, в Чечне побывал, вроде воевал, день за три – лычки, ордена, должность – департамент по борьбе с национально-религиозным экстремизмом! Да какой он боец, если до утра по казино шляется.

– А куда руководство смотрит? – возмутился Цанаев.

– А руководство – его тесть. Во порядки в стране… А что, в науке и образовании у вас как-то иначе? Тот же кавардак. Суки, распродали, распилили Россию, – озлобленный Самойлов встал, а Цанаеву не до этих масштабных проблем, он о своем:

– Товарищ генерал, личная просьба: телефон близкого человека помогите найти… Аврора, она же Урина Таусова. Сейчас, вроде, должна быть в Норвегии. Она и для науки нам нужна.

– У-у, – задумался генерал. – Для науки? У руководства спрошу. Посмотрим.

Видимо, это задание для Самойлова оказалось сложным. Через три дня лишь явился и вид совсем не генеральский. Однако какую-то бумагу он перед Цанаевым положил – биографические данные.

– Так это в Интернете есть, – усмехнулся профессор.

– А вы почитайте последний абзац.

И это для Цанаева не новость: «Таусова некоторое время была гражданской женой профессора Цанаева Г. А. Ее погибшие братья были лидерами (командирами) экстремистских и террористических формирований. Как и ее племянник Таусова У. подвержена влиянию экстремистских и террористических организаций».

– Как вам это? – спросил Самойлов.

– Все это чушь! – с гневом ответил Цанаев. – Ее братья не были экстремистами и террористами.

– Были боевиками.

– И боевиками они не были. Эти названия придуманы и навязаны спецслужбами и их СМИ. Таусовы были просто мужчинами, патриотами, ополченцами и защитниками Родины.

– У-у, – выдохнул генерал. – «Мужчины, патриоты, ополченцы и защитники Родины» – это позапрошлый век и осталось только в легендах. А ныне, в век глобализации, есть международный терроризм, а есть международная группировка войск и спецслужб.

– Какая ж это у вас терминология?!

– Другой ныне нет. Герои теперь не нужны, Родины тоже нет, есть корпорации и компании, как наша, которым мы служим. И терминология проста: террор – антитеррор, а патриот, защитник Отечества – слова ругательные.

– Какой ужас!

– Ужас в другом, в том, что эти жернова террора и антитеррора находятся, в принципе, в одних руках, это одно руководство или правительство.

– А разве такое гуманно? – удивлен Цанаев.

– По их мнению – да. Один Бог над землей, правительство на земле. Соответственно, один закон, одна валюта, один язык, одна армия – словом, никаких барьеров, никаких границ, никаких традиций, наций, истории. А мораль одна – она прописана в Библии, стоит как Вавилонская башня. Но кто сегодня святые писания читает, а читая, понимает? В общем, идем к тому, что каждый индивидуум, а не человек, будет под колпаком и про всех все будет известно.

– А телефон Таусовой неизвестен? – Цанаев гнет свою линию.

– М-да, – генерал задумался, – кажется мне, что Ваша Таусова уже попала в эти жернова.

– Аврора не террористка, – заявил Цанаев.

– А я это и не сказал, – спокоен Самойлов. – Просто сами, как ученый, подумайте. Просто чеченец – уже ненормально. А с фамилией Таусов? Зачем изобретать велосипед? Уже раскрученный бренд – Таусовы-чеченцы-террористы или потенциальные террористы. Это уже диагноз: чеченец – не совсем хорошо! То есть совсем нехорошо.

– Аврора не террористка! – чуть ли не закричал профессор, а Самойлов также спокойно говорит:

– Я тоже в этом уверен. Но ведь террористы и террористки нужны.

– Я это уже слышал – «в мире есть спрос на терроризм».

– Верно. И Таусова, наверняка, уже давно в разработке. И никто не удивится, когда ее братьев покажут в СМИ и прокомментируют их деятельность в нужном властям ракурсе.

– Не может быть, – потрясен Цанаев.

– Может, – уверенно «утешил» генерал. – Одно то, что в Европе, где все про всех известно и телефон каждого общедоступен, а телефон Таусовой – великий секрет, уже о многом говорит.

– Нет, – возражает Цанаев. – Просто после известных событий она боится общения, боится Бидаева…

– Бидаев – пешка, мелюзга, – перебил генерал, – рядовой исполнитель, у которого одна цель – деньги! А вот Таусова в жерновах, как в сетях. У нее много болевых точек – братья, племянник, собственное непоколебимое мировоззрение. На эти точки давят, и она действует бессознательно, неосознанно. Однако ею уже манипулируют. И то, что она скрывается от всех, на руку борцам антитеррора. Они уж знают ее телефон и, как говорится, ведут.

– Куда «ведут»? – вскрикнул Цанаев. – Что делать?

– Что делать? Не знаю… знаю, что раз спецслужбы постановили свой вердикт – связь с терроризмом, значит, она под колпаком всех спецслужб, и телефон они ее знают. В благополучной Европе это не просто диагноз, это почти приговор. Они свой мир берегут. А ей вид на жительство не дадут. В России Бидаев и его команда от нее более не отстанут. Вариант только один: купить в Норвегии дом, да любое жилье, машину и прочее – тогда обеспечена. А обеспеченный человек вряд ли станет террористом. Ведь террорист – это от безысходности и нищеты.

– Впервые жалею, что не богат, – высказал Цанаев, – помог бы ей.

– Таусовой помочь может только Таусова, – категоричен генерал. – Как говорится: спасение утопающих – дело рук самих утопающих. И она правильно делает, что не тащит в этот омут еще и вас.

– Она пытливый ученый, и эту работу она мне дала.

– Я знаю. Но это в прошлом. А сейчас не забывайте о семье, детях и помните, где вы работаете и сколько получаете.

– Я люблю ее, – прошептал Цанаев.

– У-у, – прогудел по привычке генерал. – Этот диагноз пройдет. Хотя, где-то завидую вам, – он встал. – А как специалист в этой области, дам вам совет. Она, видимо, тоже очень любит вас и чисто интуитивно отстранилась, оберегая вас. Так что сторонитесь ее, любой контакт может пагубно сказаться для вас и для нее.

Цанаев об этом с болью думал, ничего не понимал… А у них в семье опять «ЧП»: вновь к их сыну, который только выписался из больницы, хотели было какие-то отморозки пристать, он чудом спасся – в корпус вуза забежать успел.

Жена плачет, боится. Цанаев нервный, за единственного сына переживает и сам ждет подвоха со всех сторон. А тут как-то с работы вышел, его по фамилии из какого-то черного джипа окрикнули: Федоров водительское окно приспустил, ему карточку протягивает, улыбается.

– Что это такое? – встревожился Цанаев.

– Вам в благодарность подарок – телефон Авроры, вы ведь просили.

И пока профессор что-либо успел сообразить, машина умчалась, а он в сгустившихся сумерках долго разглядывал номер – точно, код Норвегии.

Можно было вернуться в кабинет или дойти до дома, да он не хотел, чтобы кто-то услышал его, хотя, наверняка, подслушивают. Ему на все плевать, он хочет, очень хочет ее голос услышать. Торопливо углубился в ближайший сквер, где потише, дрожащей рукой набрал номер:

– Аврора! Аврора! – в тревожной радости закричал он. – Не бросай трубку! Умоляю тебя!

А она очень строго:

– Гал Аладович, кто вам дал мой номер?

– Неважно.

– Этот дерьмо Бидаев?

– Нет. Федоров.

– А за что?

– В знак какой-то благодарности.

– Хм, за то, что вы заявление из суда отозвали. Что вы так этого Бидаева боитесь?!

– Ни за что, Аврора. Ни за что мы заявление не отзовем. Хотя, хотя, ты знаешь, Аврора, дважды на сына покушались.

– Ну и что? Дайте сыну нож, купите пистолет, и кто подойдет – в лоб. Самооборона.

– Ты что, Аврора?! Мы ведь интеллигентная семья.

– Простите, Гал Аладович, – ее голос смягчился. – Зачем вам эти проблемы? Правильно, что заявление забрали.

– Да не забрали мы заявление, – она молчит. – Как ты?.. Только не отключайся. Я прошу тебя. Я люблю тебя, Аврора! Очень, очень люблю! Я не могу без тебя. Скажи хоть слово, – он слышит, он чувствует, что она плачет. – Аврора, Аврора! – закричал уже в отключенный мобильник.

Еще с десяток раз он этот номер набирал – там один ответ: «вне зоны». Хмурым он пришел домой, а жена у дверей:

– Что-то сын задерживается.

– Что ты о нем печешься? – заорал муж. – Взрослый дылда, двадцать лет. Дадим нож, пистолет – пусть стреляет всех, кто приблизится.

– Ты что несешь?! – возмутилась жена. – Какой пистолет?! Все. Я заявление забрала.

– Что? – застыл на месте потрясенный профессор.

– Что слышал, – отвечает жена. – Ты одного уже в материнской утробе потерял. А этот сын мой единственный, и больше у меня не будет. И я не хочу, чтобы Цанаевы, как Таусовы, были истреблены. Мне героев и патриотов не надо, мне живые дети нужны!

* * *

Как-то незаметно наступила весна. И жизнь Цанаева, как он сам любил говорить, устаканилась. По крайней мере, в семье, вокруг семьи и у него вроде все спокойно. Однако это внешнее спокойствие – внутри профессора все кипит и бурлит. Уж кто-кто, а он сам знает, что повел себя неправильно, не по-мужски и, как Аврора определила бы, недостойно. Не смог ударить по столу кулаком, стать хозяином в семье. А когда жена заявление из суда забрала, то получилось, так оно, наверное, и есть, что он тоже Бидаева испугался.

Конечно, можно было бы вновь заявление подать, делопроизводство восстановить, да как пояснил адвокат – в одну реку дважды не входят… Стыдно, стыдно ему перед Авророй. И если мог бы он с нею хоть раз, хотя бы по телефону поговорить, то он ей многое объяснил бы, и она, может быть, его поняла бы, простила бы и, может быть, по-прежнему стала бы уважать, если не любить. А любит ли он по-прежнему Аврору? Конечно, любит, но не по-прежнему, когда была непонятная для его возраста страсть, чувственность, сила. А теперь как-то иначе – нежнее, теплее, с тревогой и заботой, с давящим пониманием, что все позади, и с искрой надежды, что все впереди, – но это лишь после смерти… И тогда накатывает такая тоска, как черная-черная, тяжелая, грозовая туча, и внутри него разыгрывается такая буря, а порою и ураган, что кровь приливает к поверхности кожи, у него даже внешне, даже цвет лица, рук и ногтей темнеет, становится пунцово-фиолетовыми. И тогда коллеги по работе и дома спрашивают: «Что, что? Нормально?» А он отвечает: «Нормально, все хорошо». Хотя понимает, что это шторм, душа кипит, ему воздуха, кислорода не хватает. И он знает, что врачи называют все это «сердечная недостаточность», но он-то знает, что это душевная недостаточность. Ему недостает ее, ему она очень и очень нужна. И порою становится так тоскливо, так одиноко и уныло, что жить невмоготу. И в этот момент он вспоминает Аврору: а как одиноко ей?! У нее-то никого нет, и при том, за ней пристально следят. Террористкой обозвали, навек припечатали.

От этих мыслей Цанаеву становится тошно, невыносимо. А главное, он Авроре ничем не может помочь. А когда мог – не сделал, Бидаева не засудил, и ведь хотя бы начал процесс. А он оказался трус, не боец. После таких мыслей ему хочется умереть или забыться. И он не раз уже посещал винно-водочный магазин. И даже как-то купил и водку, и сигареты, и закуску. Однако, курить не смог – легкие не те, а пить и вовсе не посмел: вдруг Аврора позвонит, а он пьяный. Ведь она все видит, все чувствует, всегда рядом. А потому он выбрасывает пакет и идет в мечеть, молится, долго и прилежно молится. И не замаливает свои грехи, о себе он не думает. Он молится за свою семью, и Аврора – его семья. Он молится за детей, и тот ребеночек-мальчик, что в утробе умер, тоже его дитя, и за него молится. Только это помогает ему, хоть как-то успокаивает и спасает его. После этого он чуть собирает воедино свой разбитый мир, и тогда в жизни у него остается лишь одно удовольствие – наука. Он любит свою работу, ценит, потому что лично Аврора рекомендовала его сюда. И на работе уважают его и его труд. Уже не на год, а на три года продлили с ним контракт. Были премиальные. И Цанаев понимает, что это дань его труду – с девяти до девяти он порою на работе. И ныне специалистов почти нет. Старые состарились, а молодые, талантливые – за бугор: там и зарплата, и оборудование, и перспектива, и внимание, и поддержка общества и государства.

Тем не менее великая русская научная школа имеет глубокие традиции, и эти корни, нет-нет, а дают некие всходы, как яркие вспышки молний. Но это, в основном, на периферии.

А в центре, где, казалась бы, есть, в том числе и нешуточные, гранты, попросту идет, как это принято говорить, «распил» этих грантов, и всюду не наука, а экономический смысл, то есть эффективность внедрения, мол, данный инновационный проект даст колоссальную прибыль в миллионах рублей. В общем, плагиат, повторы, мелкотемье, а порою – вовсе белиберда и даже лженаука. А цель – не поиск и исследование, а защита кандидатской, и мечта – защита докторской диссертации.

В такой чехарде Цанаеву нелегко разобрать пустопорожние напластования. Словно золотоискатель в потоке гравия и песка он хочет найти крупицу истинной породы, и вдруг, бах! – просто по названию вызывающая вещь. Он даже не обратил внимание на автора – подумал, может, дагестанец, татарин или башкир. А когда стал собственно статью читать, оторопел: это ведь исследование Авроры!

Неужто кто-то параллельно работал? А если своровали?

Только теперь он внимательнее пригляделся к автору, залез в Интернет. Боже! Так это ж старый знакомый, чеченец, Забаев. Бывший министр Чечни, ныне на повышении в Москве – крупный общественный деятель, помощник сенатора, член политбюро партии «Будущая Россия», автор нескольких научных, научно-публицистических и даже высокохудожественных книг. Лауреат и номинант многих премий. Не единожды награжден, поощрен, окавалерен, ограмотенен. Закончил физмат-факультет Чечено-Ингушского пединститута, а кандидатскую диссертацию защитил совсем недавно, будучи министром, и скромно – «педагогических наук». И вновь в лоно основной специальности – дабы отдать дань уважения родной физике, да еще как!

Цанаев понимает, что такой человек – прожженный чиновник Забаев может и мечтает своровать бюджетные деньги. Но воровать научный труд – никогда. Значит, купил. У Авроры или еще кого?

В то же время одна статья еще ничего не значит. Цанаев притаился в ожидании. Ждать пришлось недолго, появился целый каскад научных статей Забаева и все публикуются не абы как и где, а в самых дорогих, так называемых Ваковских журналах. Понятно, что это деньги, щедро проплаченные деньги, но не только это: кто-то из высоких научных боссов за этим стоит – лоббирует, проталкивает, рекомендует. Пример тому: научные доклады Забаева фигурируют в списках крупнейших международных и всероссийских научных симпозиумов и конференций.

Не ленясь, Цанаев лично посещает почти все эти мероприятия, докладчик Забаев по причинам занятости отсутствует, и никто из научных кругов его не знает, но тезисы докладов публикуются в итоговом сборнике трудов, а большего и не надо.

И если поначалу Цанаев думал, что Забаев не будет особо наглеть, попытается вначале защитить кандидатскую, то по объему и масштабу публикаций понял – уже грядет докторская! Почти весь материал взят у Авроры, за исключением секретных экспериментов.

Последнее наводит на мысль, что, вероятней всего, Аврора сама участвует в передаче материалов, то есть продает.

Аврора! Как она мечтала защитить докторскую, стать профессором! Ведь все для этого сделала, даже с лихвой. Материал, как минимум, для трех докторских был. А так как ныне защищают… К тому же, и Ломаеву исследования свои дала.

Думал Цанаев, что поток таких масштабных публикаций вызовет какую-то реакцию в прессе, хотя бы критику в Интернете. Ничего подобного. До науки дела нет никому. Тем более охота ли с чеченцем связываться?

А вот Цанаев очень захотел бы связаться, хотя бы через посредника он хочет быть связан с Авророй.

Выйти на Забаева – дело пяти минут. Конечно же, бывший министр Цанаева еще по Грозному помнит, уважает и приглашает.

Сразу видно, Забаев, как говорится, в обойме, государственный муж: особняк в центре Москвы, охрана, а в роскошном кабинете – герб и флаг России.

Сразу принесли чай, а Цанаев бухнул без особой дипломатии:

– Я слежу за вашими публикациями.

– Да, выборы на носу.

– Я о научных, по физике, – наступила тяжелая пауза, а Цанаев продолжил:

– Вы эти исследования здесь проводили?

– Что ты этим хочешь сказать? – приветливость сошла с лица хозяина.

– Хочу сказать, что это материалы Авроры Таусовой. И многим это известно.

– Ты с этим сюда пришел?.. И что хочешь?

– Хочу спросить. Вы мечтаете докторскую защитить?

– Сам уйдешь, или?.. – тучный Забаев встал, от злобы сопит.

– Раз выпроваживаете, уйду. Но вы должны знать, что Аврора мне не чужой человек, и я тоже принимал некое участие в этих трудах.

– Я в курсе. Кое-что еще выясню. А тебе мой совет: твой язык – твой враг. Запомни.

– Запоминаю, – Цанаев тоже стоит и сам удивлен, как он спокойно говорит. – Только одно напоследок скажу: кандидату педнаук рановато давать советы профессору.

Реакцию следовало ожидать, и она оказалась неожиданной: позвонил Ломаев. По старой памяти они встретились в университетском кафе.

– Звонила Аврора. Просила тебя не мешать ходу дела, а, по возможности, всячески поддерживать.

– Она оставила телефон? – загорелся Цанаев.

– Нет. Правда, голос был не совсем унылый. Спросила, как ты, про твою семью, детей, все спросила. Тебе привет.

– Бедная Аврора, – тяжело вздохнул Цанаев. – Видно, тяжко ей, раз докторскую продала… Интересно, сколько ей Забаев заплатил?

– Не знаю. Труд-то капитальный.

– А на кафедре, факультете что говорят?

– Вроде ропот был. Да Забаев, видимо, всех щедро ублажил. Теперь, говорят, мол, Забаев в Грозном этим исследованием руководил. А про Аврору ни слова.

– Аврора! – с болью выдал Цанаев. – Почему она со мной на связь не выходит?

– Не знаю, – также печален Ломаев. – Но знаю иное: там, где Аврора, там революционный залп, всегда неспокойно.

– Это было по молодости. А сейчас, видать, пыл угас.

– Да, у нее свои, не очень простые принципы. С такой позицией в наше время жить нелегко. К тому же, учти, принимаются к сведению отягчающие обстоятельства с братьями, якобы террористами в прошлом, а теперь такие же племянники в настоящем.

– И я ни мужем, ни товарищем ей не стал.

– При чем тут ты? – успокаивал Ломаев. – Кстати, я думаю, ты ей, точнее, этому Забаеву скоро понадобишься. И никуда не денешься, Аврора просила. Придется помогать. Такова жизнь!

Так и случилось, правда, совсем в неожиданном ракурсе: Цанаева пригласил председатель диссертационного совета.

– Гал Аладович, в жизни всякое бывает. А мы вас, как известного ученого, всегда ценили и уважали. И вы знаете, в каком плачевном состоянии находится наша наука, денег почти не выделяют, молодежь в науку не идет, а физика вообще в упадке… В общем, у меня для вас весьма серьезные предложения – не откажите, пожалуйста.

– Я вас слушаю, – насторожился Цанаев, да, этого он не ожидал.

– Я хочу и прошу вас вернуться в наш диссовет, это нас несколько укрепит.

– А что во-вторых?

– Во-вторых, – тут председатель сделал долгую паузу. – Мы желали бы, чтобы вы, Гал Аладович, стали первым официальным оппонентом на защите докторской диссертации Забаева.

– Чего?! – Цанаев поперхнулся, словно чай был очень горяч, а председатель продолжал как ни в чем не бывало:

– Как-никак, а труд вам знаком. Очень достойный труд. Забаев – ваш земляк, и вряд ли вы откажете.

Обильный, холодный пот выступил на спине и лбу Цанаева. Он действительно не мог отказать – Аврора просила. Да ради нее, точнее, ее трудов, у него возникли свои мысли:

– Тогда и у меня к вам две просьбы, – твердо сказал Цанаев. – Во-первых, тогда пусть пройдет и защита Ломаева… Мы-то с вами знаем, что и одно, и другое – все труд Таусовой. Логически, так называемые «исследования» Забаева следуют после «исследований» Ломаева. Оба чеченца, оба, вроде бы, работали над темой в Грозном и в Москве. И пусть Таусова пока – на этом слове он сделал ударение – не может по разным причинам защититься: у ученых нет денег… Так пусть хотя бы ее труды увидят свет. Для любого Совета такие диссертации – честь!

– Ради науки на что не пойдешь, – осторожно согласился председатель.

– Ломаев защищается первым, по логике исследований.

– Да, наука порядок любит… А второе у вас что?

– Мелочь… В списке литературы обеих диссертаций указать все труды Таусовой.

– Оу! Это не мелочь! – на полушепот перешел председатель. – Какой риск! А если кто заметит?

– Никто не заметит, потому что никто физику не читает. А хоть такую дань уважения Таусовой надо дать… Ради науки.

– Ради науки – конечно надо! – согласился председатель.

Ломаев был просто в восторге, ликовал. Ну, и Цанаев получил свою порцию радости – на его телефон пришло сообщение: «Очень достойно. Огромное спасибо. Аврора».