Текст книги "Аврора"

* * *

Конечно, все это метафизично, но порою, если люди друг друга ценят, понимают, уважают, то как бы они далеко не находились, они всегда вместе, словно слиты воедино, как сиамские близнецы, и когда одному плохо или хорошо, то и другому плохо или хорошо. Это, может быть, любовь, может, еще как-то иначе называется, да это единение – духовное, и даже телесное, вопреки диалектике. Ибо Цанаев, будучи совсем далеко, в Норвегии, всем своим существом ощущает, как тяжело в настоящий момент Авроре и, не имея никакой информации, он понимает: что-то случилось. Материнство Авроры под вопросом.

Лишь бы она сама осталась жива. Он должен быть рядом, должен помочь.

В аэропорту Осло он уже чувствовал крайнюю слабость; как ему показалось, был сердечный приступ, но он все время думал об Авроре и знал, какая она сильная, стойкая. Он гордился ею, он хотел быть достойным ее и держался, хотя пил пригоршнями лекарства. И его до посадки спросили: «Вам не плохо?» «Нет-нет, нормально, о кей», – отвечал он, и пытался, как и Аврора, изобразить на лице гримасу-улыбку.

А когда самолет взлетел, ему стало совсем невмоготу. Стюардессы окружили его. Ему неудобно, что из-за него беспокоятся люди, что он кому-то причиняет дискомфорт – значит, его состояние не совсем гиблое, силенки еще есть.

Правда, в Шереметьево все было на пределе. Он не смог бы стоять в огромной очереди на погранконтроль, но, поглядев на его состояние, все его пропустили. И тут Цанаева встречали жена и старшая дочь: они обхватили его, заплакали, и не столько от того, что вернулся, долго отца и мужа не видели, а от его больного, несчастного вида.

В больнице, куда Цанаева в тот же день увезла скорая, определили, что он на ногах перенес грипп, плюс нервное истощение – осложнение на слабое сердце. Словом, Цанаев в первые дни пребывания в Москве никому бы помочь не мог, сам в помощи очень нуждался. А когда чуточку пришел в себя, сразу же стал думать и беспокоиться об Авроре, а ее телефон вновь недоступен. И вот как-то вечером его навестили жена и старшая дочь.

Дочь – раскрасавица, наряжена роскошно, прямо невеста. Но отец, по чеченским канонам, об этом и намекнуть при ней не может, а мать говорит:

– Посмотри, какая на дочери шуба – норковая. А драгоценности – чистые бриллианты, комплект, – она еще что-то в этом роде говорила, а Цанаев задумался, заволновался:

– Ты опять кредит или в долг взяла? Вновь квартиру заложила?

– Нет, успокойся.

– А откуда эти шубы, серьги, кольца? С неба свалились? Или ты на работу вышла?

– Сказать честно?

– Конечно, говори. Говори, как есть!

– Аврора ей подарила.

– Что?! – Цанаев чуть ли не подскочил, так и застыл с раскрытым ртом, а жена продолжает:

– Вы только поженились, а у дочери день рождения. Они вначале через Интернет переписывались, потом созвонились. И я с ней общалась. В общем, она нам здорово помогла.

– Боже! – Цанаев схватился за голову. – А я-то думал, что это ты такая добрая и ласковая со мной? – он еще долго горестно качал головой, а потом выдал:

– Так, значит, ты вроде меня в аренду сдала?

– А может, это Аврора тебя в аренду взяла? – в тон ему возразила жена.

После такого что-то скрывать было бессмысленно, и Цанаев сделал то, что его беспредельно волновало: он вновь попытался позвонить Авроре – «абонент не обслуживается». И тогда вдруг супруга ему помогла:

– Хочешь, я постараюсь вас соединить?

– Это разве возможно? – изумленно воззрился Цанаев. – Где она?

– В Норвегии, – уже набрала номер, показала мужу – не шуми.

А Цанаев потрясен – случилось невероятное: жена с женою говорит, и, как ни странно, очень вежливо, даже с уважением.

– Аврора, как ты там? Я прошу, поговори, пожалуйста, с Галом, – она передала ему мобильник, вместе с дочкой торопливо вышла из палаты.

– Аврора! Аврора! Ты где? Как ты? – он от волнения еле говорил. – Почему со мной не общаешься? – и тут он не выдержал, о главном:

– Как наш ребенок?.. Ребенок как?.. Ты плачешь?.. Алло! Алло! Аврора! Аврора! – связи уже не было.

И более номер не отвечал.

Пока присутствовала родня, Цанаев крепился, а когда они ушли, наступила такая тоска, он чувствовал, Аврора его насильно, через «не могу», через боль, да все же от себя отлучает, а ему так горько, настолько не по себе, что даже жить более не хочется, просто не хочется – и все. И даже вспомнил водку и табак. И точно бы выпил и закурил – так бесцельна стала жизнь, как вдруг на его телефон с Интернета (без номера) – SMS на чеченском. Первое понятно – «Берегите себя». А второе на русский и перевести сложно – столь выражение многозначно. Словом – «Не теряйте достоинство. Держитесь!»

Свою Аврору Цанаев уже достаточно изучил, и он понимает, что в этом кратком послании она его вроде бы отстраняет от себя, расстается; однако ей очень плохо, и «берегите себя» – это от нее самой; а вот вторая часть – «Не теряйте достоинство. Держитесь!» – это не только и не столько для него (хотя этого как раз и не хватает ему по жизни), но более девиз для самой себя – ей одиноко, тяжко. Он должен, он обязан лететь в Норвегию к ней.

А тут проблема банальная: у него просто нет денег куда-либо лететь, тем более за границу. Тем не менее Цанаев настоял, чтобы его побыстрее выписали из больницы. Он уже привык жить в долг, успокаивал себя тем, что твердил: «Даже Америка вся в долгах», а посему с неким рвением взялся просить у знакомых в долг и тут понял, что жизнь в России кардинально изменилась, люди изменились – никто ему в долг давать не намерен, может, столь бедны стали, кризис, война; зато даже среди друзей появились кредиторы, дают в долг, только под процент, и договор надо заключить, и залог обеспечить. Словом, ныне слову в России не верят, даже свой брат чеченец не верит.

Рыночная экономика, империализм, глобализация – мир на глазах меняется, люди меняются. Однако Цанаев, к счастью, не ученый гуманитарий-общественник, где законы люди, как хотят, себе в угоду меняют. Цанаев – естественник, вот где законы вечны, незыблемы, как Бог дал, как в Коране и Библии прописано. Так и живы догмы прошлых веков, как в этом вновь убедился Цанаев. У него нет и не может быть достоинства, потому что сам за свою жизнь ничего не нажил, даже любимым помочь не может, и в этом отчаянии – единственный выход: то, что нажито отцом, – библиотеку продать. Пусти лишь слух о продаже – тут же с руками оторвут. А оказалось совсем наоборот.

Конечно, интерес к библиотеке есть, в основном престарелые ученые-академики, а также народ из научных центров. Однако, ни у ученых, ни у научных учреждений денег нет. И Цанаев понял, что фундаментальная наука в России в таком же плачевном состоянии, как и он сам: проблема одна – деньги, а на науку их нет. И как ему не вспоминать норвежский научный центр – вот где науку поддерживают. Так это в Норвегии, а что творится в более развитых в научном плане странах – Америке, Германии, Японии? Да Бог с ними. Он науку не спасет, а вот Аврору спасать надо, он чувствует, что ей очень плохо, он обязан ей помочь, быть рядом. И в этой ситуации он иного и выдумать не мог, как сделать то, что прежде сделала жена, – квартиру под залог. И тут, совсем неожиданно, на помощь пришла жена.

– Гал, – говорит она, – драгоценности дочери купила Аврора. Раз ты любой ценой хочешь к ней полететь, то мы их заложим в ломбард, вдруг за это время что-то изменится. Либо просто продадим их – раз ты к ней рвешься, сгораешь… Однако я хочу тебя предупредить, у Авроры дела совсем неважные. Она по каким-то причинам уволилась, то ли ее уволили из научного центра. В общем, она без работы.

– Она звонила тебе? А почему мне не позвонит? Почему она со мной не общается?

– Не знаю. Видимо, не может или не хочет.

– Почему не хочет? Я должен ее увидеть и поговорить. Я должен туда полететь.

– Лети, – поддерживает жена. – У нас драгоценности есть. По сути, они ее, и ей сейчас действительно плохо. Но я должна передать тебе ее слова: Аврора ныне безработная, запаса денег нет, и она в какой-то студенческой общаге просто койку снимает, а тут явишься ты. И тебя содержать? Сам подумай.

– Я должен ее увидеть, – упрямо повторяет Цанаев, – я должен туда полететь.

И тут жена заявила:

– Наша дочь замуж выходит.

– Замуж? – встрепенулся Цанаев. – Как замуж?

– Вот так, взрослая уже, двадцать лет.

– Да, – задумался отец, за голову схватился.

Дочь! Старшая, любимая! А он, старый пень. Ему ли до любовных утех? А там ведь одинокая Аврора. И там, и здесь он должен быть. И там, и здесь нужны деньги. У чеченцев дочь выдать замуж – ой, сколько надо! А надо, как положено. Это ведь его дочь, дочь профессора Цанаева замуж выходит. А там Аврора… Что делать, как быть?

И опять SMS: «Дети – святое. Дочку надо достойно выдать замуж. Берегите себя. Аврора».

Это – словно опять ее приказ. Но как «достойно» выдать дочь замуж, раз денег нет? Да это ведь Аврора! Поистине, в его судьбе великая женщина! Потому что в тот же вечер позвонил Ломаев:

– Гал, дело стоящее есть, встретиться надо.

Это чудо! Понятно, что его сотворила Аврора. Сама нуждается, а Цанаеву, и не как могла, посильно, а очень здорово помогла. Видимо, она свои экспериментальные данные продала. Вот так стала развиваться наука, если это наука? Однако Цанаеву ныне не до этих морально-этических норм – деньги, как и всем, нужны. И Аврора, видимо, так поставила условия, что сто процентов предоплата.

Принес Цанаев деньги домой, и даже жена признала:

– Аврора – удивительная женщина.

– Она звонила? – встрепенулся Цанаев.

– Звонила.

– А номер есть?

– Нет. Вновь из автомата… Правда, мне показалось, что голос у нее стал поживее.

Оживилась и жизнь Цанаева. По традиции, лично он должен выдать дочь замуж. Скоро свадьба. Многое надо успеть. Необходимо довести до логического конца докторскую Ломаева и также по экспериментам Авроры написать кандидатскую какой-то бестолочи – далекой от науки, зато при деньгах.

Конечно, это вопреки принципам Цанаева. Однако нынче не ему выбирать, а все же приятно наукой заниматься, тем более что это труд Авроры, и он постоянно ощущает некое ее присутствие и потому работает в охотку – так и время быстрей летит.

В день свадьбы дочери было много гостей, был мулла, был Ломаев. Как отец Цанаев перед муллой произвел положенный ритуал, благословил дочь. Невесту увезли. А Цанаев думает, побыстрее бы гости убрались, он объяснится с женой, предстоит тяжелый разговор, и помчится в аэропорт на вечерний рейс в Осло – Аврору он найдет. А тут, как назло, Ломаев и мулла все не уходят, хоть выгоняй. И он так хотел поступить, а они ему:

– Гал, давай уединимся, разговор есть.

Насторожился Цанаев: неужто с дочкой что? А они без особых церемоний, прямо в лоб:

– Гал, сейчас Аврора позвонит, она просит, чтобы ты с ней развелся. Это у чеченцев просто делается – два свидетеля и два слова.

Цанаев вскочил, вскипел:

– Что вы несете?! Никогда! Вон! – как запиликал телефон Ломаева.

– Аврора, я передаю Галу трубку.

Цанаев не мог мобильный не взять; сколько он ее не слышал, как он соскучился по ее голосу, а она – вроде спокойно:

– Гал Аладович, я прошу вас, исполните мою просьбу.

– Аврора! Аврора! Ты в своем уме?

– Я прошу вас.

– Ни за что! Я лечу к тебе! – он буквально швырнул трубку Ломаеву, и еще как-то пытаясь соблюсти этикет:

– Оставьте меня. Я устал. Уходите!

И как только за выдворенными закрылась дверь, рассерженный Цанаев в гневе крикнул жене:

– Я улетаю в Осло.

– Да-да, лети, – сразила она Цанаева. – Я уже приготовила твои вещи… Можно, я провожу в аэропорт?

Разве такой кроткой жене откажешь? А вот в аэропорту ему отказали:

– У меня еще месяц срок визы, – тряс Цанаев загранпаспорт.

– Да, на год и на одну поездку, – ответили ему. – Виза аннулирована. Можете, впрочем, возобновить.

С тяжкой этой заботой Цанаев и жена поздно ночью вернулись домой, а тут как тут, словно их ждали, вновь Ломаев и мулла, и последний спокойно говорит:

– Гал, раз женщина просит, настаивает… Веди себя достойно, – он узнал слова Авроры.

Вынужден был взять трубку:

– Гал Аладович, – он чувствует, что она плачет. – Я прошу вас. Так надо. Вам надо… Прошу.

– А тебе надо?

– И мне надо.

Он что-то промямлил вслед за муллой. Удрученно повалился на диван, бросил телефон. Весь мир померк, а ему вновь в руки суют мобильник:

– Гал Аладович! Спасибо. Благослови вас Бог! Прошу вас, простите. Прощайте. Берегите себя, – частые гудки, и в такт им потекли его слезы.

* * *

Чуть позже, вспоминая это время, Цанаев не мог понять, было ли это во сне или наяву. Было ли это счастье или горе. Иногда он на это время сердился, а потом благодарил судьбу. И ему казалось, что жизнь с ним поступила странно: как ребенку, дала лизнуть сладкое мороженое, но только лизнуть, так что вкус еще есть, остался на губах и кончике языка, а более – ничего.

И неужели это был он, это было с ним? Всего пару месяцев назад. И он не верит, никто не поверил бы, и даже лечащий врач не верил, да ведь это был он – мужчина-гигант, в котором круглые сутки необузданно бурлила страсть, расцветала любовь, хотелось жить, и Цанаев думал лишь о жизни, упивался счастьем, был в гармонии с самим собой, со всем миром и чувствовал, что он человек, да не простой человек – а достойный ученый, мужчина, который в жизни многого достиг, всех уважать себя заставил… Так это было рядом с ней, с Авророй. Она поставила его на пьедестал, просто вознесла, и он воспарил, бремени лет не чувствуя, и считал, что это счастье он заслужил, заработал. Видимо, так она ему внушила.

Ныне Авроры рядом нет – словно крылья ему обрубили, пал он наземь. Еще не ползает, но уже еле ходит. А как иначе, уже седьмой десяток разменял, пенсионер, инвалид, операцию на сердце перенес и после этого серьезный жизненный удар, да не один. В общем, как-то сразу сдал, сник, погас. И вновь, и вновь он сам себе задает один и тот же вопрос: неужели все это было с ним всего несколько месяцев назад? Неужели это он был таким рьяным мужчиной? А теперь? Какой он мужчина? Даже мысли такой нет: он иссяк, выдал, истребил весь оставшийся потенциал, и осталась лишь плоть, старое мясо – больное, дряблое тело, которое к вечеру так устает, все болит, сил нет, еле до кровати доползает, валится и даже мыслить, вспомнить ее не может, до того он слаб и все ноет и болит, – жить не хочется и не можется. Да порою, когда становится совсем невмоготу и тоска на душе, как говорят, предвестник старческого одиночества, вдруг, посреди ночи, он видит ее во сне, начинает ощущать ее дух, осязать ее запах, неповторимый аромат ее тела, ее волос, ее плоти, и в нем вдруг закипает вулкан чувств, страсть жизни и твердости… И он просыпается, вскакивает – тишина, темно, ее нет, но ведь Аврора была, была только что здесь. Даже запах остался… Он идет на кухню, хочет курить, сигарет нет. Может, пойти купить? К счастью, приходит жена, успокаивает. Вместе пьют среди ночи чай, она дает ему нужные лекарства, после уложит, укроет, доброе слово скажет. А как же иначе, ведь он муж, отец, кормилец. Впрочем, какой он кормилец? Его пенсия – шесть тысяч; на полставки, как и прежде, взяли в НИИ – физиков почти нет, по крайней мере, среди молодежи. Еще на четверть ставки, как научный авторитет, как член диссертационного совета, он работает, точнее, числится в двух местах. Итого где-то под двадцать пять тысяч рублей – семьсот-восемьсот долларов. Не густо, а для Москвы вообще мало, тем более что младшие дети подросли. В общем, нелегко, очень непросто при таком доходе жить, выживать. Но они живут, и многие так живут, даже еще скуднее. Ну, как говорится, благо – это как Бог пошлет, главное, в семье мир, да покой в душе, вроде что-то умиротворяется и вокруг никаких потрясений… Да в жизни так не бывает, где-то, когда-то рванет. А иначе развития не бывает, и Цанаев сам это, как ученый, понимает.

…Предстояли две защиты на диссертационном совете. Наверное, все знали, по крайней мере, представляли, что такие эксперименты здесь в последние годы не велись. Тем не менее все довольны: как-никак, а эволюция какая-никакая есть. И Цанаева попросили, может быть, не просто случайно, стать на обеих защитах первым официальным оппонентом. От этого предложения Цанаев категорически отказался. Он не хочет прилюдно врать, официально присваивая труд Авроры другим, даже своему другу Ломаеву.

Тем не менее первая защита назначена, и это при том, что не было, как он знает, никакой предварительной экспертизы, так сказать, предзащиты, хотя протокол заседания кафедры представлен. А председатель совета вызвал Цанаева в свой кабинет и, дружески улыбаясь, сунул в руки конверт:

– Что это такое? – Цанаев заглянул – несколько знакомых купюр, евро. – За что?

– Твоя доля за защиту.

Цанаев вспомнил Аврору, что-то сжалось в груди.

– А вы знаете, чей это в действительности труд, чей эксперимент?

– Гал Аладович, при чем тут это? Нынче все продается и покупается – рынок, дикий рынок.

– Знаете, что? – Цанаев положил конверт на стол. – Я был студентом, аспирантом, докторантом, профессором стал, и никто с меня копейки не попросил, и я не предлагал, и не было.

– Ну-у, конечно, – согласился председатель. – Тогда время было другое, а сейчас – деньги, деньги, деньги! Всюду деньги.

– А науки нет, – перебил Цанаев.

– Гал, время иное, а ты весь в долгах. Бери.

– До свидания, – ему деньги нужны, ой, как нужны. И Авроре нужны, раз все продает. Однако есть принципы, которые он не преступит – в науке взятки невозможны, а иначе – это лженаука! А дилетанты за деньги остепеняются и такое творят: даже природа такого невежества не выносит… Да это лирика. А жизнь прозаична, и Цанаеву намекнули, раз он не вписывается в реформируемую научную стезю – время такое, то, может, и на защиту не придет, мол, приболел. А кворум есть – остальные мзду взяли.

– Я буду на защите, – уперся Цанаев, он хочет, хотя бы так соприкоснуться с Авророй, ее трудами.

– Но ты ведь не будешь валить? Проголосуешь «за»? – спрашивает взволнованный председатель.

– Я всегда голосую «за», – отвечает Цанаев. – Слова не скажу.

Всю защиту он молчал. Зато его коллеги работу хвалить не переставали. И было за что – какая мелодия формул и цифр! Какой у Авроры талант! А сколько труда?! А пожинает ее плоды иной – молодой, холеный, импозантный и, видно, богатый некто.

И весь зал думал об одном: «Не дай Бог, кто-нибудь элементарное спросит у него, хотя бы закон Ома или Ньютона, – тут-то и будет позорище, хана». Но никто не спросил, наоборот, все наперебой твердили, что эта работа уровня докторской, гениальна, ах, какая новизна!

А Цанаев сидит и думает: «Ну, понятно, что эти современные нувориши-дельцы-топменеджеры и политики валом «остепеняются», так сказать, хотят доказать всем, что и ум, и знания есть. Так это в политологии, экономике, юриспруденции, в крайнем случае – истории. Но зачем в физику лезть? Оказывается, очень актуально: на науку, в том числе и фундаментальную, государство стало выделять бешеные деньги – гранты, распределяющий чиновник специалистом должен быть, корочку иметь, и не какого-то там экономиста-юриста, а физика-естественника – звучит всегда весомо!

Так почему же на такую работу не взять настоящего специалиста? Ну может быть, он уже стар, пенсионер, на госслужбу не возьмут. Но ведь есть Аврора или другие ученые. Нет, это не государственный подход, не по-реформаторски, не современные реалии страны, где во главе уже какие-то новые экономические категории – «откат», «распил», «кидняк», которые так и ведут Россию к откату, распилу, в пропасть кинуть хотят.

Что за глупости? Зачем Цанаеву-физику об этой политике думать? Ведь он в этом не специалист и должен заниматься своим делом, тем более что работа Авроры под фамилией Ломаева к предзащите подошла.

Казалось бы, никаких проблем нет, да за день до этого к Цанаеву явился встревоженный Ломаев:

– Гал, ты знаешь, с меня за защиту попросили денег. Мол, общеизвестно, что работа не моя, а деньги решают все.

– Сколько, кто? – изумился Цанаев.

– Ученый секретарь. Говорят, требуется тридцать, но, как своему, – скидка. Двадцать… Евро… Иначе ВАК1818
  ВАК (по инт.) – высшая аттестационная комиссия.


[Закрыть] не пропустит.

– Что? – взбесился Цанаев.

Тут же направился не к ученому секретарю, а прямо к председателю.

– Вы что здесь творите?! Вы наш НИИ превратили в коммерческий киоск. Вы еще ценники повесьте… Как вам не стыдно! Вы ведь ученый!

– Время такое. Не заплатишь – не поедешь. И все знают, что Ломаев эти опыты не проводил.

– Ломаев не проводил, – согласился Цанаев, – но самое активное участие принимал, можно честно заявить, что он соавтор. И, в конце концов, он настоящий физик, ученый, наш сотрудник, в конце концов. И как можно о чем-то говорить на фоне предыдущей защиты.

– Работа была прекрасной.

– Работа Таусовой прекрасна, – усмехнулся Цанаев. – А вот соискатель – ноль!

– Но вы проголосовали «за».

– И вы проголосуете за Ломаева, – безапелляционно заявил Цанаев.

Однако, Цанаев – не авторитет. Ломаева не допустили к защите. А Цанаев устроил в Совете скандал. Этим он только усугубил свое положение и лишь одно успокоение – сообщение от Авроры: «Вы нажили недоброжелателей. Берегите себя».

То, что врагов он нажил, было понятно. Но он даже не представлял, что с ним обойдутся так грубо и очень уж скоро.

Просто в стране все реформируется, реорганизовывается, так сказать, модернизируется. Вот и посчитало руководство, точнее, Ученый совет, а это – коллективное решение, что отдел, в котором работает Цанаев, не отвечает инновационным требованиям дня, которые стоят перед современной наукой. Отдел ликвидирован. И уволен не один Цанаев, а коллектив – целый отдел. Далее объявили конкурс, Цанаев в нем участвовать не может, не подходит по возрасту.

Он не мог побороться, отстоять свое место и имя в науке. Да и не стоит, опротивело все – не наука, а борьба за деньги, за гранты, за выгодную тему и госзаказ. А как в науке по заказу работать? Ведь это творчество, и кто знает, куда тебя выведет эксперимент, какой получится результат. А впрочем, что и кому он сможет ныне доказать, – не та прыть, пенсионер, старик.

Вот только дома, что скажет дома? – сократили, уволили, не нужен стал науке. А зарплата? Какое-никакое, а было подспорье. А как на одну пенсию семью кормить? А жена скажет, что из-за Авроры и Ломаева работы лишился. И главное, почти выгнали как собаку, на старости лет.

Он был крайне удручен. От домашних скрыл, что безработный. Как и прежде, он каждое утро из дома выходил и не просто так время транжирил – работу искал: бесполезно, и возраст, и уже такая репутация тайно поползла – не вписался в реалии дня. Он мог еще добавить – мол, чеченец, что тоже играет существенную роль. Это как диагноз, многих пугает. Он мог бы еще заняться репетиторством. Да кто в Москве к чеченцу учиться пойдет? Кто домой чеченца просто так пустит? Да и чему чеченец может научить? Во всех картинках СМИ – чеченцы потенциальные бандиты и экстремисты.

В общем, все хождения Цанаева были напрасны, всю обувь, как говорится, износил, веру потерял, а жена ему говорит:

– Успокойся. Как-нибудь проживем. Ты ведь на пенсии. Побереги себя. Дома посиди, отдохни.

– Не могу я дома сидеть, бездельничать… Меня выгнали.

– Тебя не выгнали. Ты не прогнулся. Другу-земляку хотел помочь. Свое имя, имя отца не замарал, не продался… А мы, как Бог даст, проживем, лишь бы ты здоров был.

А Цанаев о своем:

– Не могу я дома сидеть, я не стар еще, – продолжает работу искать.

Конечно, работа в Москве для пенсионера была – вахтер, сторож и прочее. Да он ведь профессор, ученый, педагог. А в столице вузов много, в том числе и коммерческих, частных. Но там зачастую нужны лишь юристы, экономисты, политологи. А вот физика не в почете. Не хотят молодые физику изучать.

«А зря», – думает Цанаев, и зря он ходит, обивает пороги. Ныне все через Интернет. В этом деле он не силен. Но он хочет полноценно жить, он хочет быть востребованным и современным. Сел с детьми за компьютер и с их помощью стал свое резюме отсылать. Так кое-кто на контакт выходит – и сразу вопрос: сколько лет? Кто по национальности? Затем пишут, что вскоре перезвонят. Но никто более с ним не общается, категорически становится не интересен. И он тоже потерял интерес к компьютеру, к Интернету. И почти смирился – он старик, пенсионер-инвалид, и действительно пора дома сидеть, как вдруг получил сообщение от той, о ком постоянно думает и скучает: «Откройте свою электронную почту».

Вот это он умеет. Скрытно от всех за компьютер сел, думал, наконец-то Аврора ему написала. А там какая-то иностранная компания, с длинным названием на английском, просит его заполнить анкету на русском языке.

Анкета объемная, на нескольких листках, напоминает советский «личный листок по учету кадров». Только здесь, помимо чисто биографических данных, упор сделан на тематику научных изысканий.

Пока Цанаев заполнял анкету, а на это ушло почти что полдня, от Авроры пришло еще одно сообщение: «В графе „владеете ли вы иностранными языками“ пишите – „английским свободно“. Не волнуйтесь – все будет на русском». А вслед за этим она пишет: «Прежде чем анкету отослать, повесьте ее на своем сайте. Я хочу посмотреть».

Цанаев так и поступил. Оказывается, очень скромно описал область своих исследований. А Аврора уже имела опыт заполнения таких документов, и она вписала все свои гранты, разработки московского и грозненского НИИ и прочее, чего Цанаев даже не представлял. Однако, по велению Авроры, он обновленную анкету подписал, и пусть в эффективность этого документа не верил, зато хоть одна польза уже есть – он был в одностороннем, да в контакте с ней: разве не счастье?

А ответ поступил скоро – буквально через день его просят прийти на собеседование: адрес, контактный телефон, имя – иностранные. И тут позвонила старшая, замужняя, дочь, видимо, и с ней Аврора вступила в контакт:

– Папа, я сейчас заеду к вам. Поедем в салон.

Теперь Цанаев познал, что такое салон красоты и в Москве. Все чисто, красиво, приятные запахи, симпатичная девушка. Его уложили в кресло, и ему неудобно – в бровях, в носу, в ушах ковыряются. Потом за руки взялись. А голову мыли трижды, и волосы чуть ли не завивали. Так что глянул он в зеркало – обрадовался, явно помолодел. А когда увидел счет – двухмесячная пенсия! Дочь стала взрослой – уже оплатила.

А на утро родные его нарядили. Он-то все в обносках ходил. А куда и для чего ему наряжаться? У него один выходной костюм, тот, что Аврора к их свадьбе купила. В Москве он его не надевал, а теперь нарядился, словно к ней на свидание идет, очень волнуется.

Современное, новое офисное здание в центре Москвы, охрана. Его ждали, провели в просторный кабинет, предложили чай, кофе. Через пять минут появился высокий, стройный мужчина средних лет: улыбаясь, руку подал. На русском говорит чисто, хотя есть приятный европейский акцент.

Как понял Цанаев, к этой встрече и здесь готовились: иностранец раскрыл папку, где много бумаг с его фамилией на русском и английском языках.

– Господин Цанаев, вас рекомендовали нам европейские и российские научные центры как известного, компетентного ученого… Нам импонирует то, что вы не поддались коррупционным схемам, которые стали господствовать в некоторых научных сообществах России.

– Наука в России была и есть, – попытался отстоять позиции Цанаев.

– Мы знаем, прекрасно знаем, что есть достойные центры, умы. Поэтому и пригласили вас на работу. Если вы согласны, мы заключим с вами контракт. Пока на три месяца, как испытательный срок, а там посмотрим.

Когда Цанаев ознакомился с контрактом на русском и английском, чуть язык не прикусил – оклад четыре тысячи евро в месяц. Он безропотно подписал. Тут же его сфотографировали, очень быстро выдали пропуск, показали рабочее место – отдельный, небольшой кабинет, компьютер и все остальное, современное, ему малознакомое. На следующий день приступать. А сейчас, лишь покинув это здание, он понял, как от пота взмок. Что он сделал? Как он сможет работать? Ведь он в компьютерах слабак. Даже с мобильным еле разбирается. Вот и сейчас на «беззвучный» режим, как его просили, мобильник поставил, а включить забыл – столько звонков из дома:

– Ну как? – волнуется жена, а он деревянным голосом:

– Даже не знаю. Контракт подписал… Четыре тысячи евро в месяц. А я ведь не смыслю в этих компьютерах.

– Ты не волнуйся. Ты разберешься, умный… Такие деньжищи!

Вот именно – столько денег просто так не платят. Он не справится, опозорится. И тут, как ангел-хранитель, на помощь явилась Аврора: «Поздравляю! Ваше обаяние и интеллект не могли не оказать впечатления. На первых порах я вам помогу. Берегите себя».

Это сообщение тоже без обратного адресата, но она всегда рядом, всегда думает о нем. А как он по ней скучает! Хоть бы краем глаза ее увидеть, пару слов сказать. А вот крепко обнять, в аромат ее сути нырнуть – мечта, тоска! Почему так устроена жизнь? За что такая разлука, страдания?