Текст книги "Аврора"

* * *

Изначально Цанаев знал, что Чечня – это не просто война, это хаос, бардак, беззаконие и некий полигон или плацдарм сверхмощных интересов. И как ученый, воспринимая все это диалектически, он считал, что это революционно-эволюционный путь развития, в котором он хотел и вправе был участвовать, и участвовал. Однако жизнь и события стали развиваться так, что он не то что не вписался в эту реальность, он просто был вышвырнут из этой системы как инородное, чуждое тело. И он, конечно же, самокритичен, но не настолько, чтобы не знать цену самому себе: ведь что ни говори, а он доктор физмат наук, профессор, один из ведущих специалистов в своей области. И если в нем не нуждается Чечня, то он считает, что республика не нуждается в высококвалифицированных специалистах, и тогда происходящее – это явно революция, но не с эволюционной, а наоборот, с доминантной деградацией. И если бы это качество превалировало только на местах, в Чечне, то это было бы полбеды, но, как он считает, та же ситуация стала господствовать и в центре, в Москве, где его просто не взяли на прежнее место работы – штатов нет.

Как считает Цанаев, с его уровнем квалификации работу в Москве он в любое время найдет. Но разве это работа? Зарплата – гроши, а оказывается, он по уши в долгах, даже проценты капают.

– Как ты могла такой кредит взять? – орет Цанаев.

– А на какие деньги я этот евроремонт в квартире делаю? – в тон ему повышает голос жена.

– Как ты посмела заложить эту квартиру?!

– Думала, квартиру в Грозном продать, еще мебель купили бы. А ты такую квартиру профукал.

– Замолчи! – кричит Цанаев, самому стыдно; он был в состоянии похмелья, когда через день после выборов пришли какие-то люди и попросили показать документы на жилье, намекая, что это служебная квартира. При этом один, как показалось Цанаеву, – старший, предложил по-быстрому в течение двух-трех дней оформить документы, даже свою помощь предлагал, но Цанаеву все осточертело и он, плюнув на тягомотину, бросив ключи в приемной, даже не рассчитавшись в институте, улетел в Москву. А жена, оказывается, рассчитывая на эту грозненскую квартиру, взяла кредит: в нынешней ситуации огромная сумма – миллион рублей, не говоря уже о процентах. И если он, как профессор, будет получать в месяц тридцать тысяч – тысячу долларов, то только для погашения кредита надо пахать более трех лет, но и этого нет, а жена язвит:

– Ведь мог миллионером стать… Ну, живи как все, казалось… Нет, он честный, принципиальный, ученый… Видите ли, и Аврора ему так велела. Харам! Нельзя! Всем можно и нужно, и все это ждут, за это борются и воюют, а ему нельзя.

– Нельзя! Нельзя! Я ученый.

– Да болван ты. Пока за этой дурой Авророй бегал, институт и денежки другие прибрали, вышвырнули тебя.

– Замолчи, иначе тебя выкину из квартиры.

– Я сама от тебя уйду! Развод! Разменяем квартиру! Я не хочу с тобой жить. Не можешь содержать семью, что ты за мужчина!

От таких слов Цанаев чуть ли не с кулаками набрасывается, и все от того, что он почти каждый день к бутылочке прикладывается. А как иначе, началась черная полоса в его жизни, и в доме вечно скандал. Причем лишь от того, что он ныне зарабатывать не может. А самый страшный удар – на работу нигде не берут: везде, говорят, сокращение штатов, в стране не до науки. Только в подмосковном Королеве знакомый и коллега по аспирантуре взял его на полставки профессора: двенадцать тысяч. Так эти деньги уходят на дорогу и обед. А сколько времени в пути – почти три часа. Выгоднее дома сидеть. Цанаев так и делал бы, наукой занимался. Но жена вечно ворчит, скандалы устраивает, и ему совсем не хочется домой… Еще больше стал пить. Уже у того, у другого стал брать в долг. Одному Ломаеву задолжал большую сумму, и знакомые его сторонятся, на звонки не отвечают, а он потихоньку спивается. А жена достает, и он тогда устраивает дебош, так что и милицию даже вызывали. И вот жена его пьяным в дом не пускает.

Наверное, Цанаев мог бы спиться окончательно, но друзья и коллеги не дали: пристыдили, поругали, помогли устроиться на работу в академический институт в центре Москвы. А Ломаев, как настоящий друг, выбил для Цанаева отдельную комнату в общежитии университета, так что если Гала Аладовича начинает сильно донимать жена, то у него, как говорится, есть запасной аэродром, где он может спокойно отдохнуть, поработать, а порою, правда скрытно, и сто грамм выпить.

Конечно, знакомые облегчили и как могли улучшили быт Цанаева. Однако жизнь от этого легче не стала – наступило время погасить банковский кредит, но денег даже на жизнь не хватает. А ситуация вокруг заложенной квартиры обостряется. Уже с описью имущества были банковские работники и аудиторы, уже приходил судебный пристав, уже оценивают их квартиру. И ужас Цанаева не только в том, что он потеряет жилье и получит гораздо меньшее где-то в Подмосковье, а в том, что он не сумел сохранить квартиру отца. А куда он денет библиотеку отца?

Пожалуй, последнее заставило Цанаева отрезветь, он заметался, поднял все свои связи, все свои возможности и единственное, что смог – сам получил еще один, правда, небольшой, кредит, которым сумел погасить задолженность по процентам основного кредита жены.

И как-то ночью, когда беда не миновала, а лишь отодвинулась на какое-то время, он сидел на кухне, тайком выпивал, курил и делал в очередной раз неутешительные финансовые расчеты, в дверях появилась помятая спросонья жена:

– Дочке пальто надо, сыну – куртку. Я в порванных сапогах хожу, а этот пьет. Хе-хе, копейки считаешь? Меня не послушался, от миллионов отказался. Видите ли, какая-то сучка Аврора эти деньги грешными назвала. А пить не грех? Что ж ты не молишься, как Аврора велела?

– Иди, спи, – процедил Цанаев.

– Не могу я спать, не могу… Почему ты не послушался меня, а пошел на поводу этой шлюхи? Ты о семье не подумал? На блюдечке ему миллионы принесли, а он не смог поступить, как другие мужчины. Потому что Аврора сказала!

– Замолчи! – ударил Цанаев кулаком по столу.

– Это ты мне, законной жене?! Матери твоих детей! Лучше бы ты кулаком эту ведьму Аврору ударил. Она на тебя порчу навела, тряпкой сделала, споила.

– Замолчи!

– Не замолчу! Ты побоялся, как другие мужчины, дело сделать, вот тебя и вышвырнули с работы и квартиры. Правильно сделали. Трус!

– Замолчи! – вновь ударил Цанаев по столу, не добившись результата, пару раз ударил жену и среди ночи ушел ночевать в общежитии. По пути, где-то в привокзальном ларьке, купил дешевую водку и такую же закуску к ней.

На следующий день с утра его тошнило: думал, отравился, а на работе случился едва ли не инфаркт. Цанаев пришел в себя в машине скорой помощи. Сутки был в реанимации – откачали, перевели в общую палату, и диагноз: прединфарктное состояние, гипертонический криз, сердечная недостаточность и еще масса чего. В итоге: нервное истощение – надо лечиться, отдыхать, бросить вредные привычки и кардинально поменять образ жизни.

В палате, где восемь больных, есть и особо тяжелые, наличествует даже бомж. Кардинально образ жизни поменять нелегко – по вечерам водку все-таки распивали. Так что Цанаев через трое суток выписался, и его сильно удивило то, что никто его не навестил, никто о нем не вспомнил, даже жена.

Ему прописали лечение, массу лекарств, но гораздо дешевле стоила водка. Он вновь стал пить, не запоем, еще не считает себя алкашом, да почти каждый день после обеда он уже под хмельком, неухожен, частенько небрит, и, как результат, на теле выступила сыпь, постоянно чешется, болит. А он не может и даже не хочет образ жизни менять, и порою, как облегчение, он мечтает внезапно, главное, моментально, умереть… и никаких проблем, долгов, кредитов!

Почти что так и случилось – сердце не выдержало, инфаркт, но он не умер; вновь в реанимации, вновь в той же больнице, в той же палате, где вылечиться нелегко. И, наверное, все пошло бы по новому кругу до очередного, может быть, последнего разрыва сердца, да разве дадут эти кредиторы спокойно умереть? Даже в больнице его нашли судебные приставы. И ладно эти денежные дела, уже понятно, что он погряз в долгах, и выхода нет: придется уступить заложенную квартиру. Благо, что хоть у семьи еще будет возможность купить жилье на окраине Москвы. А тут вновь прямо в палату доставили повестку в суд – супруга подала на развод… Это был удар, тяжелый удар, после которого Цанаев окончательно поверил в свою ничтожность. Он никто, никому не нужен… И помереть нелегко. Сколько на нем долгов?! Какое он оставит наследство детям? А кто сохранит библиотеку отца?

От этих мыслей ему все хуже и хуже… Жена подала на развод. А ведь она где-то права. Почему он не смог и не захотел жить как другие? Чем он лучше или хуже? А все Аврора… Но он не мог и не хотел сваливать на нее вину. Хотя, как ему теперь казалось, если бы не слова Авроры – «это харам», то он, наверное, пошел бы на эту сделку, и тогда – никаких проблем бы с деньгами. Наоборот, был бы миллионером! А совесть? А совесть и сейчас неспокойна. Словом, как ныне модно говорить, лучше быть богатым и здоровым, чем, как он, нищим, больным и в долгах. И даже жена от него отвернулась, отвергла. Может, из-за Авроры? А при чем тут Аврора?

Впрочем, об Авроре он часто вспоминал. Сколько пил, столько и вспоминал. Утром с похмелья голова болит – вспоминает, ведь она просила не пить. Начинает похмеляться – снова ее слова вспоминает: «Вы бы лучше молились». А он злится и пьет. Эта Аврора всю жизнь молится: ну и что у нее хорошего? Тьфу ты, что за кощунство?! Что за мысли дурацкие, хмельные?

«Остопирла, остопирла, – шепчет он и думает:

– Вот выпишусь из больницы, пить более не буду. Начну новую жизнь… Боже, а как ее заново начать, если столько долгов, и выхода нет? Надо, надо молиться. Вот выздоровею, выпишусь… А там долги».

И чтобы от этой реальности забыться, отрешиться, он снова хочет пить. А это – путь в могилу, и он уже мечтает об этом, лишь бы внезапно и побыстрее. И, наверное, поэтому лечащий врач ему говорит:

– Вы, Цанаев, сами не боретесь с болезнью. В такой ситуации мы вряд ли вам сможем помочь.

Этот утренний обход врачей Цанаев терпеть не может, все напряжены. А тут в палате появился молодой, симпатичный, хорошо одетый мужчина без бахил и халата. Он уверенно, даже как-то небрежно раскрыл дверь, и почему-то Цанаев вспомнил Бидаева – «передо мной раскрыты все двери». Так и этот посетитель сходу, словно бывал уже здесь, подошел к Цанаеву:

– Доброе утро, Гал Аладович. Майор Федоров, – он даже не показал документ. – Могли бы мы пройти в коридор? У меня к вам несколько вопросов.

В провонявшем лекарствами обшарпанном холле отделения майор первым делом выключил старенький, допотопный телевизор, который более шумел, чем показывал; не скрывая брезгливости, первым сел на краешек дивана с потрескавшимся дерматином.

– Гал Аладович, простите, пожалуйста, за беспокойство – служба, – майор, видимо, для порядку, раскрыл папку. – Вы ведь знаете Таусову Урину, она же Аврора. Когда в последний раз вы ее видели или созванивались?

Для Цанаева этот вопрос был крайне неожиданным.

– Э-э, с тех пор, как уехал из Грозного, не видел и не слышал… У меня-то и телефона нет – потерял, – тут он соврал, потому что аппарат, будучи под хмельком, он у метро продал, точнее, пропил.

– А полковника Бидаева вы знали?

– Знал. А что? Вы о нем? – Цанаев не договорил, а майор сухо сказал:

– Да, машину Бидаева подорвали.

– Погиб?

– Заряд не пожалели.

– А при чем тут я?

– Машину взорвали у дома Авроры.

– Вы подозреваете Аврору?

– В то время Аврора была в Норвегии. Сейчас в Москве. Кстати, ищет вас.

– Хм, – усмехнулся Цанаев, – раз вы все знаете, могли бы ей подсказать.

Майор тоже деликатно усмехнулся:

– Гал Аладович, а вы не могли бы сказать, чем конкретно занимается Аврора в Норвегии? В плане науки.

– Не могу знать, – жестко ответил Цанаев. – Я и не знал, что она в Норвегии.

– А в Грозном чем она занималась? Какие эксперименты?

– Молодой человек, – задрожали губы Цанаева, – она и мы все занимались наукой. Если вас интересует конкретно чем, то все есть в отчете РАН, – Цанаев встал. – Простите, у нас обед.

– Да-да, – майор тоже встал. – Одно пожелание: если позвонит Аврора, сообщите мне, – он протянул визитку.

– Я ведь вам сказал, телефона у меня нет, – Цанаев бросил хмурый взгляд. – Прощайте.

Буквально десять минут спустя Цанаева в палате осматривали:

– А сердце-то у вас заработало, пульс выровнялся, – констатировал врач, – даже румянец пробудился, жизнь в глазах.

Так оно и было. Этот майор тронул какие-то потаенные струны его души, и теперь Цанаев не просто хотел, он жаждал встречи с Авророй; он хотел ее видеть, слышать ее. Оказывается, Аврора, в отличие от него, действовала, жила, была в Норвегии, а теперь в Москве, вроде ищет его.

«Это я должен ее искать», – думает Цанаев, появляется смысл жить.

И как назло, в этот день у одного из пациентов по палате день рождения. Цанаев во время тихого часа выпил с удовольствием сто грамм коньяка и спал, когда его тронули за плечо:

– К вам посетительница.

Цанаев вскочил: если жена, то это вновь о долгах, о разводе, пьянстве. А это Аврора – какая-то светлая, стройная, помолодевшая, настоящая европейка, от чеченки – лишь красивая косынка на голове, и смотрит на него так жалобно:

– Как вы похудели, Гал Аладович. Даже здесь пьете, – она не ругает, сожалеет, а он очень рад:

– Как ты меня нашла?

– А что вас искать? Вы ведь известный ученый, физик… Все будет хорошо.

– Аврора! – сколько хотелось Цанаеву ей сказать, но он о майоре, о Бидаеве: – Ищут тебя.

– Меня искать не надо, – улыбается Аврора. – А Бидаев?.. Бог ему судья.

– Ты другое хотела сказать, – вдруг прошептал Цанаев.

– Что? – Аврора не может скрыть своей радости от встречи.

– Ты хотела сказать: собаке – собачья смерть.

– Вы уже мысли читаете?! Но я ведь этого не сказала… Давайте о них не говорить. У нас столько дел, я должна как можно быстрее вернуться в Норвегию… Вот вам витамины, – полный пакет фруктов и каких-то деликатесов.

– Как ты меня нашла? – Цанаев очень возбужден.

– Ваша жена подсказала, я ей позвонила, – от этих слов настроение Цанаева несколько ухудшилось, а Аврора продолжает:

– Гал Аладович, у вас, оказывается, и телефона нет.

– Не нужен мне телефон, и я никому не нужен.

– Вы всем нужны, – улыбается Аврора. – Семье нужны, науке нужны и мне нужны. Я тороплюсь, дела. А завтра будет телефон.

Не завтра, а буквально через час, медсестра принесла коробку: новенький, дорогой аппарат, даже сим-карта уже вложена, но еще не работает. Цанаев поставил телефон на зарядку и уже засыпал, как поступил первый сигнал. Конечно же, это SMS от Авроры: «Желаю, чтобы на этот телефон поступали только добрые звонки».

Тут же звонок. Надеясь, что это Аврора, Цанаев поторопился в коридор, дабы не мешать больным:

– Гал Аладович, добрый вечер, – оказывается, это майор Федоров. – Вы видели Аврору?

– Откуда вы узнали этот номер? – рассердился Цанаев.

– Мы все должны знать, и знаем.

– Тогда почему у меня спрашиваете?

– Надеемся на сотрудничество.

– Я не стукач, и на службе у вас не состою и состоять не буду, – он резко отключил телефон, а тут вновь звонок – это Аврора, и Цанаев сразу сообщил ей о предыдущем разговоре.

– Гал Аладович, эти майоры – коллеги Бидаева – так расплодились, что сами себе работу должны искать, создавать: им нужны взрывы, теракты, террористы. А иначе – пагонов, звездочек и заморских дач не будет. Ведь Вам министр докладывал – пять процентов от оборота спецслужбам положено. А иначе – хана… Да Бог с ними, забудьте. Слава Богу, в Европе этих рэкетиров в погонах нет. Как здоровье?

– Теперь лучше. Гораздо лучше… Почему ты не спросишь от чего?

– Все в руках Бога.

– Аврора! – чуть ли не закричал Цанаев. – Я тебя увидел! – и вдруг, даже неожиданно для самого себя. – Я люблю тебя!

Была пауза, долгая пауза, после чего Аврора ответила:

– Больше так не говорите. Вы женатый человек.

– Жена подала на развод.

– Гал Аладович, вы женатый человек. Простите меня, и я вас прощаю. Рада была вас видеть, выздоравливайте, я на днях улетаю.

– Нет! – крикнул Цанаев. – Нам надо увидеться, поговорить… Пожалуйста! Прошу!

Так совпало, что наступил Женский день – 8 марта. К празднику больных выписывали. И Цанаев попросил, чтобы его тоже выписали.

– Не бросите вредных привычек – будет хуже, – предупредил врач.

– Брошу, брошу, – уверил Цанаев.

А как только выписался, проблема одна: денег нет, не говоря уж о долгах.

К счастью, «по больничному» выдали небольшую сумму, еще выпросил аванс, а сердце, сердце так даже в юности не стучало, бьется: у него свидание. Как он волнуется: у него одно эффективное лекарство – водка… но, не злоупотребляя, чуть-чуть, для тонуса, чтобы Аврора не заметила. И он постригся, выбрился, брюки погладил.

– Какие цветы! – Аврора прильнула к букету, и тут же опечалилась: – Вы снова выпили.

– Нет-нет, это лекарства на спирту.

Аврора сделала вид, что поверила. От кафе она сначала отказалась, хотела погулять. Но Цанаев выдумал – нагрузки ему противопоказаны, да и погода пасмурная. Зашли в небольшое, уютное кафе в центре Москвы. Они были рады, счастливы от встречи, и не могли, и не хотели это скрывать. И, вспоминая работу в Грозном, обсуждали только радостные моменты. Но их было немного, только научные гранты, и сейчас Аврора работает по гранту в Норвегии:

– Мне просто повезло, – рассказывает она, – никто не мог и не хотел работать над этим экспериментом.

– Почти как в армии, – перебил Цанаев. – Бедный солдат хвастал: никто не копал окопы лучше, чем я, и никому кроме меня не поручали копать окопы…

– Ха-ха, где-то так. Но я все равно очень счастлива… Понимаете, написала по памяти письмо, а они тут же пригласили. Жалко только, что это у них последний грант. Тему из-за вредности могут закрыть. Но я потом за докторскую возьмусь. А там, как Бог даст.

– А как племянники? – Цанаев вернул ее память в Грозный, и она явно опечалилась.

– Вроде, нормально. Я им новую квартиру сняла. Деньги послала… Нормально, – тяжело вздохнула. – А как у вас дела?

Цанаев рассказал все, как есть: картина весьма печальная. Настроение у обоих испортилось. В таком состоянии они и расстались у метро, как будто нет меж ними близости, тем более, любви.

Какую-то личную убогость, никчемность и страшное одиночество ощутил Цанаев в тот день. Он понимал, что не надо было рассказывать Авроре о проблемах своих. У нее и так забот хватает. А он мужчина – и на тебе! – стал плакаться.

Единственным спасением была семья, дети. Он поехал домой. Жена не ворчит, но и не разговаривает, даже не справилась о здоровье, даже чай не налила. И дети с ним пообщались как бы по протоколу.

Это была безысходность, от которой у него лишь одно спасение: купить водку – и в общагу.

Он спал, когда зазвонил телефон: Аврора – единственная искорка в жизни.

– Гал Аладович, вы… – она не сказала «пьяны», лишь сделала паузу, и чуть погодя: – Я перенесла вылет. Я завтра увижу вас?

На следующий день в том же кафе они вновь встретились. Радость встречи, конечно же, есть, но более чувствуется некая напряженность.

– Гал Аладович, вы можете мне помочь?

– Я? – даже самому себе он жалок, а этот вопрос – словно пытка. – Чем я могу помочь? – рука у него дрожит, глаза увлажнились. – Я никому ничем помочь не могу. Вот до чего дожил.

– Гал Аладович, – улыбается Аврора, – Вы всемирно известный ученый, помогите мне, – он молчит, а она мягким вкрадчивым голосом. – Дело в том, что мы и над прежними грантами вместе работали. Мне и сейчас для веса и солидности нужен коллега-руководитель, известный профессор. Вот я и прошу вас о помощи и сотрудничестве.

– А что я могу?.. Импотент – во всех отношениях.

– Пожалуйста, не говорите таких слов, – она смутилась, отпила глоток кофе и как-то загадочно улыбнулась. – Мне неудобно напоминать вам, но кто на днях в любви признавался?

Какая-то мгновенная, ощутимая волна теплоты окутала и соединила их. Они просидели очень долго. Ни слова о чувствах, только о делах.

– Аврора, а ты ведь просто хочешь помочь мне, просто так уступаешь львиную долю своего заработка.

– Гал Аладович, – убеждает она, – во-первых, не уступаю, а мы совместно работаем. Во-вторых, и вам работа достается, и мне вы, как корифей науки, в проекте нужны. А в-третьих, сколько раз вы мне помогали? Никогда не забуду, как вы нам газ и воду в дом провели.

Он тянул, не давал согласия, чувствовал себя неловко, будто еще один инвалид на плечах Авроры. Но и она его согласия особо не спрашивала, уже все решила, расписала. И только выдвинула одно условие:

– Я умоляю вас, бросьте вредные привычки. Пить мусульманину, да и никому, нельзя… Вы лучше молитесь. Бог поможет вам.

– Да-да, – обещал Цанаев. – Пить более не буду, – он и сам очень хотел бросить, страдал.

– Если так, то заключаем контракт.

– Брачный контракт? – доля шутки в этом вопросе.

В тон ему отвечает:

– Только научно-деловой контракт.

По оформлению этого контракта в последующие дни они не раз посещали нотариальные конторы, бюро переводов, какие-то зарубежные представительства и даже посольство Норвегии.

Как обычно бывает в таких случаях, планировали все оформить за день, а ушло два-три дня. Да они не переживали, наоборот, боясь минуты расставания, особо не торопили события. С утра до позднего вечера они были вместе, мотались по Москве. Говорили только о делах и все больше и больше молчали, боясь высказать то, что на душе. И даже в аэропорту, когда Цанаев провожал Аврору, последние ее слова были:

– Я постараюсь в течение месяца выслать на ваш счет аванс.

Думал ли Цанаев о деньгах? Конечно, думал, еще как думал. Но гораздо больше думал об Авроре, хотя жесткий пресс житейских проблем, как удавка, не давал жить.

Цанаев не смог погасить очередной процент по кредиту, и начался судебный процесс, результат которого очевиден: их квартира, заложенная как гарантия выплаты, должна быть выставлена на продажу.

Параллельно у Цанаева развивается еще один процесс – бракоразводный. Этот процесс отложен из-за судебного дела по кредиту, потому что при расторжении брака произойдет раздел оставшегося имущества.

Под гнетом этих проблем Цанаев вновь запил, и сам удивляется – позвонить в Норвегию денег нет, а на бутылку находит. Однако теперь он не пьет до беспамятства – боится, и даже не того, что Авроре слово дал, а того, что она позвонит, когда он будет неадекватен. Поэтому по вечерам он телефон отключал. А тут вроде мало выпил – на работе банкет, и время прошло, а телефон он не отключил, она же позвонила и учуяла:

– Вы выпили?

– Нет-нет, ты что, Аврора!

– Вы выпивши, – жестко констатирует она.

– Чуть-чуть, день рождения у коллеги… Не мог же я отказать.

Долгая пауза – и она грустным голосом:

– Вы ведь слово дали… Ладно. Завтра я на ваш счет перечислю оговоренный в контракте аванс. Еще через неделю – оставшуюся сумму, и наш договор исчерпан. Прощайте.

– Ты что, Аврора! – крикнул он, но телефон уже отключен.

Он много раз ей звонил – бесполезно. На второй день он пошел в банк – денег нет, и на следующий – нет. И вдруг сорок тысяч евро! На его личном счете! Он в тот же день побежал в банк, где были взяты кредиты. У них была большая задолженность по квартплате, за коммунальные услуги, телефон и прочее. Он оплатил общежитие, а потом дня два-три обходил всех знакомых и друзей, все выяснял, кому он сколько должен, и даже пытался больше положенного вернуть.

Когда он со всеми и за все расплатился, у него еще оставались деньги, как поступили еще – двадцать тысяч евро и письменное уведомление от Авроры:

«Контракт завершен. Просьба. На эти деньги не пейте».

Он пил. Конечно, не запоем, как раньше, и не каждый день, и не так много, но пил. Пил потому, что слабо. Оставшуюся сумму, а это в рублях почти миллион, отдал жене, и теперь у них в семье вроде мир да любовь, и бракоразводный процесс закрыт, жена отозвала заявление. Пил от того, что слабо: науку совсем забросил, числится каким-то старшим научным сотрудником, получая гроши. А главное, пил от того, что слабо: слово, данное Авроре, не сдержал, а теперь без нее жить не может, всякими путями старается ее разыскать, восстановить контакт, так что даже несколько раз в посольстве Норвегии был. И дошло до того, что жена ему как-то хладнокровно заявила:

– Слушай, ты, хватит тебе этой Авророй грезить. Достал всех. Оставь ее в покое, не ищи ее.

– А откуда ты знаешь?

– Она звонила.

– Оставила телефон?

– Да кому ты, пьяница, нужен?

– Замолчи… Она мне для науки нужна.

– Знаем мы твою науку.

– А как я миллионы сделал?! Твои долги погасил.

– Хм, – усмехнулась жена, – я тоже об этом думала… То ли Аврора от тебя откупилась, то ли хотела купить, да товар оказался гнилой…

– Замолчи!

– Не замолчу. От этой ведьмы что угодно можно ждать: то она в парандже, то одета как европейская леди.

– Как тебе не стыдно? Она столько близких похоронила, но не вечно ж ей траур носить.

– Ой-ой-ой, какой заботливый! Как он о ней печется! А она, небось, в Норвегии развлекается.

– Замолчи!

– Ты на меня не кричи! И рот не затыкай. Сохнешь по ней, езжай к ней, в свою Чечню или Норвегию.

«Боже», – осенило Цанаева.

Впервые он свою жену за ум зауважал: ведь она ему все подсказала.

Он так и сделал: полетел в Чечню. Казалось, что в Грозном найти родных Авроры будет нетрудно. Не нашел. Аврора так замела следы, что Цанаев несколько дней потратил зря, и лишь случайно встретил в городе свою бывшую сотрудницу – подругу Авроры, она выболтала и показала письмо.

Время, пока Цанаев оформлял загранпаспорт и визу в Норвегию, длилось целую вечность. Правда, он времени зря не терял. Можно было, как проводника, найти в Норвегии земляка-чеченца, и он бы все организовал. Да Цанаев даже такой огласки и посторонних глаз не желал, все хотел сделать сам, неожиданно предстать перед Авророй. А чтобы ее найти – он норвежский не знает, зато есть английский, который хоть и подзабыл, но он купил словари, книги, разговорник.

Однако все это второстепенное. Главное, он разом бросил вредные привычки, и если через три дня не выдержал, вновь закурил, то о спиртном ни разу не вспомнил. Плюс к этому, каждый день все увеличивающиеся прогулки, физзарядка, словом, стал следить за собой, а сердца, больного сердца, вообще не слышно, не болит, лишь от радости скорой встречи иногда екнет.

Недаром Цанаев – ученый, провел целое исследование перед поездкой: Драммер – город-спутник столицы Осло, а там у моря кампус – отдельный научный городок. Цанаев не без труда, да нашел лабораторию, где работала Аврора: объяснили, Таусова отпросилась, может, заболела. Он узнал, где она живет, а она за день до его визита съехала, куда – неизвестно. Еще три дня Цанаев без толку слонялся по научному городку, лишь поздно ночью возвращался в отель. Аврора исчезла, он не мог ее найти, и тогда на третий день он не выдержал, нашел какой-то паб и там от жажды начал с пива, а потом перешел на крепкие напитки, стал ко всем приставать, спрашивая Аврору, и вдруг он, вроде, отрезвел: она сидит перед ним – строгая, даже суровая:

– Вы для этого сюда приехали? Опозорить меня, всех нас? Пить могли бы и в Москве.

Цанаев тяжело дышал, изо всех сил хотел прийти в себя, но у него уже и язык еле поворачивался:

– Аврора! Аврора! – только это он смог громко сказать.

– Не шумите, – Аврора вскочила, от неловкости оглядывалась. – Вставайте, я вас отвезу. Где вы остановились?

Дальнейшее Цанаев помнит фрагментарно. В пабе он задел, то ли опрокинул соседний столик, кого-то грубо толкнул, и Аврора извинялась. На улице его стало тошнить, он не помнит, с последствиями или нет. А в такси, куда его с трудом усадили, вконец развезло, мир перевернулся, все рвалось наружу, и он более ничего не помнит. Пришел в себя от ужасной головной боли и жажды. Полумрак, откуда-то свет и какой-то шорох. От его стонов, как ангел, неожиданно появилась Аврора, и словно угадывая желание:

– Выпейте это, вам полегчает.

Он залпом осушил довольно емкий бокал. После этого долго сидел, тупым, отрешенным взглядом упершись в пол, и когда в его сознании мир чуточку просветлел, чувствуя ее близость, он неожиданно прошептал:

– Аврора, я люблю тебя! – не услышав ответа, он поднял голову, повторил громче:

– Аврора, я люблю тебя! – видя, как она, кинув сожалеющий взгляд, уходит, вдруг бросился к ней, пытаясь обнять, поцеловать, уложить на диван.

Он помнит борьбу, и что проиграл, больше ничего не помнит… А когда очнулся, уже светло, откуда-то манящий аромат кофе и чего-то еще вкусного, жареного.

Цанаев тяжело встал, с ужасом обхватил голову. Он спал в костюме, только туфли сняты. Весь измят, брюки грязные, воняют… От стыда готов был сквозь землю провалиться.

– Гал Аладович, вы проснулись? – он вздрогнул от голоса Авроры.

Её не видно, тон отнюдь не жестко-повелительный, скорее, участливый.

– На стуле – вешалка для одежды, белье положите в пакет. Там же халат. Вешалку и пакет повесьте на ручку двери, – у него выбора не было, он исполнил ее просьбы. – Я в прачечную, – он увидел лишь ее руку, – через пару часов вернусь. Завтрак на столе, ванная рядом, разберетесь, – хлопнула входная дверь.

Жилплощадь очень маленькая, как раз для неприхотливой Авроры.

Цанаев долго принимал душ, после с аппетитом ел – желудок горел, когда позвонила Аврора:

– Гал Аладович, у вас все нормально? В холодильнике есть еда.

Через час она вновь позвонила:

– Я уже рядом. Вы пройдите, пожалуйста, в комнату.

Цанаев вновь увидел лишь ее руку. Одежда свежая, хорошо пахнет. Он оделся. К сожалению, совесть так не выстирать: он мучается.

– Вы будете пить чай?

Маленькая кухня, маленький, уже накрытый стол, но она не садится, стоит в дверях.

– Садись, сядь, пожалуйста, – умоляет Цанаев.

– Я и так нарушила все каноны чеченской девушки.

– Какие «каноны»? – раздражен Цанаев. – Ничего не случилось.

– Случилось, – вдруг повысила голос Аврора. – Что вы еще хотите? К себе в дом сама привела! От алкоголя разве добро будет?

– Ты хочешь сказать, от алкоголика?

– Я хочу сказать, что это для меня позор. И этот изъян не отмоешь.

– Да о чем ты говоришь? – развел руками Цанаев. – Кто видел? Чеченцев тут все равно нет, а этим – сама знаешь.

– При чем тут «чеченцы» и «эти»? Бог все видит. А совесть моя? Вы хоть помните, что чудили?

И тут у Цанаева вырвалось, ляпнул, что думал:

– А ты хоть девственница?

– Ах! – воскликнула Аврора, дернулась, как от удара, аж зубы заскрежетали, дернулась, будто молнией пронзило, и такое напряжение, даже Цанаева ток прошиб. Виновато он уставился на нее. А ее лицо скривилось, а потом явилась позабытая маска-улыбка, как защитная реакция, но и она не помогла – слезы ручьями покатились, она закрыла лицо, убежала.