Текст книги "Эльфийский бык – 2"

Глава 20. В которой говорится о несчастной любви и прочих жизненных обстоятельствах

«Умный человек знает, что помидор – это ягода, но мудрый никогда не добавит эту ягоду в сладкий фруктовый салат»

Из размышлений одного повара.

Степан обнаружился на сосне, где сидел мрачный-премрачный.

– Привет. Пирожка хочешь? – Бер затащил сумку с ноутом и пирожками, и еще бутылкой с молоком, которую ему всучили, сказав, что выпить надо всенепременно до полудня.

Он как бы и не возражал.

Пить хотелось.

Есть тоже.

В голове еще слегка шумело.

– Привет. Давай. А Агроном где?

– Ванька? Пошел дом проверять. Говорит, что есть шанс сегодня переехать… вроде как надо сеновал освобождать.

Бер вытащил пакет с пирожками и бутыль.

– Ого. А чего это девчата такие добрые вдруг? – в Степановой лапище пирожок показался махоньким, а в рот его Степан целиком засунул.

– Просто… я трактор починил. И карету… кто работает – тот ест.

– Ну-ну… – Степан взял и другой. – Молочком поделишься?

– А что, не дают?

– Да не… слушай, Бер, разговор есть. Серьезный, – Степан скрестил ноги и нахмурился, верно, настраиваясь на серьезность разговора. – Ты этого Сашку хорошо знаешь?

– Да как сказать… раньше были знакомы, но как бы… издали…

Потому как встречать Его императорское Величество приходилось, но большей частью на церемониях официальных. Пару раз случалось словом перемолвиться, но тоже скорее вежливым, согласно установленному церемониалу.

– А теперь?

– Знакомимся.

– И как?

– Узнаю много нового.

В частности о воспитании и носках. Нет, Беру, конечно, тоже всякое случалось учить, те же греческий с латынью, главное, он до сих пор не понимает, зачем, но вот носки ему стабильно поставляли целые.

Он даже как-то не задумывался, что в них дырки могут образовываться.

А теперь задумался. Особенно сейчас, когда дырка образовалась на левом. Да и сам этот носок потерял былую свежесть. Из дырки выглядывал большой палец, пусть в кроссовке и не заметно, но Бер-то знает.

И про палец, который теперь кроссовок поскребывал, пробивая себе путь к свободе.

И про носок.

И вот что с ним делать? То ли проситься на мастер-класс по штопке, то ли попробовать так восстановить, собственными силами.

– Ну а как он вообще? – поинтересовался Степан, забирая очередной пирожок. Этак и самому Беру не останется. – Как человек?

– Как человек? Вроде ничего так… – Бер потер шею.

И подумал, что действительно ничего так… вот он бы точно на каторгу сослал за ту статейку… и теперь-то стыдно, и не отпускает мысль, что статейка эта в сетях теперь до скончания времен болтаться будет, потому что удалить что-то оттуда полностью нереально.

– Добрый… понимающий… и в целом так… а тебе зачем?

– Так… Аленку замуж выдать хочу.

Бер подавился пирожком. Подавился бы, но могучая лапища ударила в спину, выбивая и застрявший кусок, и дыхание.

– П-полегче…

– А чего? Она девка справная. Рукастая. Готовить умеет. Дом убирает…

Воображение нарисовало Аленку Сабурову в короне с мантией, но при этом с веником в одной руке и скалкой в другой.

– В травах знает… сила опять же. С нею силы прибудет, знаешь как?

– Не знаю…

– Много.

– Куда уж больше… но тут ты не меня спрашивай, а Сашку…

Нет, вроде Его императорское Величество с Аленкой гулять пошли и значит, как минимум отвращения она не вызывает, но… но что-то подсказывало Беру, что все не так просто.

– Видишь ли… – он замялся, потому как обижать Степана не хотелось. – Он ведь… не из простых… старый род… там свои… особенности.

– Не по чину мы? – усмехнулся Степан кривовато.

– Ну… тут я не скажу. Сам понимаешь, за кого-то говорить – это… неправильно. Но проблемы возникнуть могут. Не без того… хотя… вероятно, если он что-то решит сделать, то и сделает.

За пару дней вряд ли можно хорошо узнать другого человека, но вот что-то подсказывало, что характер у Его императорского Величества был на диво упрямым.

– Только… если он Аленку заберет, то… там другая жизнь. Совсем другая. И многие не будут ей рады.

– Тю, – Степан даже выдохнул с облегчением. – Это ничего… это мы привыкшие. А обижать себя Аленка не даст… знаешь, как она коромыслом-то…

Воображение снова нарисовало Аленку на балу и с коромыслом для особо приветливых гостей.

– Боюсь, с коромыслом там нельзя…

– Найдутся и другие способы, – отмахнулся Степан. – Главное, чтоб человек хороший был… слушай, а что там за мордовороты приехали?

– Где? – Бер даже привстал, но сосна, пусть и была высока, но не настолько, чтоб разглядеть указанных мордоворотов.

– У Петровича… и он довольный, и тетка Анна довольная… а я глянул только, мать моя родная… там такие… во… – Степан нарисовал в воздухе квадрат. – А Петрович мне, что это доярки новые… дояры то есть. А какие из них дояры? От них же за версту силой разит. Прям в носу засвербело.

И нос потер.

А потом жалобно-прежалобно сказал:

– Дай пирожка…

– А тебя что, не кормят?

– Ну… так-то кормят, но Аленка вон с утра с этим вашим Сашкой… а Семен с Серегой вернулись и все, что было, сожрали… батя вовсе в лес ушел. Сказал, что неспокойно ему. Так что полный бардак и жизненная неустроенность.

– И ты от бардака сбежал?

– Не сбежал. Отступил стратегически… слушай, так что за они?

– Думаю, это чтоб комиссия не приставала и ферму не закрыла, – нашелся с ответом Бер. – Родственники Сашки. Дальние… он их позвал.

– Значит, нравится Аленка.

– С чего такой вывод? – Бер устроился у сосны, вытянув ноги и подумал, что хорошо-то… пусть комары звенят, и шея чешется, а палец, прорвавшийся на свободу, царапает кросовок изнутри, но все равно хорошо.

Иррационально.

И молочко сладкое.

И истома такая, с легкой ломотой в костях да расслабленностью.

– Так… если мужик работать впрягся и добровольно, стало быть, нравится ему женщина.

Вывод был неожиданным. Но Степана, кажется, обрадовал донельзя.

– Слушай… – Степан устроился рядом и пирожок взял уже без спроса. – А Иван обмолвился, что ты её знаешь…

Он сунул телефон под нос.

– Аньку?

На круглой аватарке Дивнову получилось узнать не сразу.

– Знаю… ну как… они соседи с бабкой моей. То есть её бабка и моя. Меня на лето отправляли. И Аньку тоже. В детстве вместе тусили… мы постарше, она из мелюзги. Потом и так случалось общаться. И в универе. А что?

– Так… – Степан чуть покраснел. – А позвонить ей можешь?

– Могу… телефон где-то был. А зачем?

– Ну… понимаешь… она какая-то грустная.

– Она?

– В последнем ролике. Так-то улыбается, бодро говорит, а все равно грустная. Я ж вижу…

Бер поглядел на Степана.

На телефон.

Опять на Степана. Тот был предельно серьезен.

– Еще написала, что, возможно, ролик последний и канал вообще закроет. Почему?

– Она тебе что, нравится?

Не то, чтобы этот факт был таким уж удивительным. Анька – девчонка симпатичная, пусть и пухловата по современным канонам, но зато характер легкий.

И сама на позитиве.

И никогда-то не пыталась манерничать… хотя вот Нютка её недолюбливала, причем совершенно не ясно по какой причине. Тогда-то, кажется, Бер и перестал общаться.

Дурак.

– И чего спросить?

– Ну… спроси… не случилось ли чего? В целом так… просто… вдруг ей помощь нужна.

– И что? Поможешь?

– Если надо – помогу. Если обижает кто…

Глаза Степана потемнели, а голос сделался низким, утробным. И черты лица дрогнули, впрочем, не поплыли, только поморщился.

– Когда ж эта погань-то окончательно выйдет… – выдохнул он. – Ты позвони, ладно?

– Слушай… – мысль была неожиданной, но показалась вдруг донельзя удачною. – А если её сюда пригласить?

– Сюда? – переспросил Степан тихо. – В Подкозельск?

– Ну… да. Она на подъем легкая вроде… сейчас лето, каникулы. Ролики пишет, значит, в городе торчит, а не на морях. Если планов нет, то приедет. Познакомитесь.

– Не… сюда нельзя, – Степан покраснел густо-густо и головой замотал.

– Почему?

– У меня не убрано!

– Вот, пока ехать будешь, и уберешься…

– И в кузнице, и вообще… и она откажется… зачем ей сюда ехать-то? Ты… ты просто спроси… про помощь… и не надо ехать! У меня и костюм-то только один! У нас вообще один!

– На один больше, чем у меня… – проворчал Бер. – Слушай… а ты носки зашивать умеешь?

Пальцу надоело царапать подошву.

– Носки?

– Ага… а то у меня порвался.

Не к Императору ж за штопкой обращаться. Как-то оно совсем не по чину. Остальные носки так и лежали комом, слипшимся от зеленого сока. Еще стирать надо.

А как?

И чем вообще стирают? И где, если стиральных машин нет?

К такому Бера жизнь не готовила.

– Умею. Тебя научить, что ли?

– Научи… в общем, давай так… я с Анькой говорю, спрашиваю, что там да как… и потом по ситуации. А ты меня учишь носки штопать.

Руку Степан пожимал осторожно, с опаскою даже.

Анна Дивнова вытерла слезы.

Всхлипнула и решительно повторила себе:

– Я не буду плакать.

Помогло слабо, потому что слезы снова покатились из глаз, крупные, что горох… и нос распух. И глаза заплывут, тут и думать нечего. А главное… главное, даже пожаловаться некому.

Родители еще когда на воды отбыли.

Матушка и Анну звала.

Анна же не поехала. Она ведь взрослая. И жизнь у нее взрослая. И планы… и в планах этих были пусть не целебная минералка Кисловодска, но маленькая спортбаза.

Хорошо ведь звучало.

Домик на двоих.

Леса и природа. Не совсем дикая, конечно, откуда совсем дикой в Подмосковье взяться, но она даже набросала примерный сценарий роликов, которые отснимет. И про природу.

И про птиц.

И про влияние свежего воздуха на цвет лица.

Новый комплекс упражнений по растяжке. Медитации и…

Анна взвыла трубным голосом, благо, никто не слышал. Вот… вот что снимать? Хотя какая разница… что ни снимай, каналу конец… а столько сил, столько…

От этого стало еще обидней.

Она заставил себя подняться и пойти в ванну, умылась ледяной водой, в десятый, наверное, раз. Вздохнула… вот что делать? А ведь были же сомнения… но убедили. Дескать, как можно учить женщин женственности, если ты сама одинокая?

Или если парней меняешь одного за другим?

Это уже не семейные ценности получаются, а не пойми что… а вот постоянный парень рейтинги поднимет. И популярность. И Виктор как нельзя лучше подходил. Высокий. Спортивный. Красивый… и рода хорошего, пусть не из числа древних, но крепкого.

Сам серьезный.

Его даже отец одобрил. А вот маме Виктор не понравился. Анна тогда еще решила, что это несправедливо и неправильно. Почему Людкин Димка нравится, и мама его привечает, хотя ни красоты, ни титула у Димки нет, а вот к Виктору она с подозрением.

Права была…

Когда говорила, что красивый он слишком. Анна тогда возражала, что Виктор же не виноват, что красивый… еще говорила, что Анну он не любит.

И…

Позвонить?

Анна всхлипнула и снова умылась.

Нет уж, звонить она не станет. Хотя, конечно, мама бы точно пожалела. И сказала бы, что Анне надо приехать. В Кисловодск. Что там погода и чудодейственный нарзан… может, и вправду? Позвонить? Пожаловаться? Поехать…

Ходить по старинным улочкам.

Пить нарзан.

И ловить на себе встревоженный мамин взгляд, и хмурый – отца… отец так точно не простит. Он, может, давно уж по фамилии не Волотов, но характер, в отличие от фамилии, не сменишь. Даже если Анна попросит не мстить, он все одно ведь не удержится. И мама не промолчит… значит, съедутся-слетятся сестры… начнут жалеть.

Она представила их и слезы опять полились, сами собой.

Сволочь!

Какая же… и ладно бы так с кем изменил, так ведь с Катькой… Анна же её подругой считала. И вовсе хотела на свадьбу пригласить. На ту свадьбу, которая состоялась бы в следующем году, сразу после её выпуска. Она же знала, что Виктор собирается предложение сделать.

И кольцо они вместе выбирали.

Она бы, конечно, предпочла сюрпризом, но Виктор сказал, что лучше вместе, чтоб и с размером, и со стилем… и контракт заодно можно подписать с ювелирным магазином, он договорился… сценарий тоже сам набросал, даже почти править не пришлось. А он… с Катькой… в квартире Анны… на их кровати… еще и виноватой сделал… наговорил…

Вспомнив обидные слова, Анна не удержалась и разревелась.

Она не толстая!

Просто тип фигуры такой!

И грудь у нее красивая… а если Виктору нравится маленькая, то надо было не обзываться, а сразу с Катькой отношения и строить. Тогда бы все по-честному… тогда бы… а он… слезы закончились, сменившись икотой, мелкой и частой.

Вот за что…

Звякнул телефон.

Виктор?

«Не будь дурой. Не ломай все».

Она дура?

Она…

Обида сменилась яростью.

«У всех случаются ошибки. Просто разумные люди к этому относятся спокойно».

Интересно, кто тут ошибка? Анна или Катька? И если Катька, то она знает, что ошибка?

«Предварительные договоренности достигнуты. Так что подбери сопли…»

Дальше Анна читать не стала. Кинула номер в черный список, даже удивилась, почему раньше этого не сделала. И снова на себя в зеркало посмотрела. Да уж… красавица. Лицо круглое. Волосы дыбом… глаза заплыли, в две щелки… и нос красный, картошкой.

Глаз не отвесть.

Она снова плеснула холодной воды. Как ни странно, злость успокоила. Точнее плакать больше не хотелось совершенно. А вот сделать гадость – очень даже… стало быть, Виктор думает, что Анна никуда не денется? Пожалеет канал? Договоренности опять же, рекламные контракты… плевать. Это Виктору брак нужен, он о нем давно заговаривал, а мама просила Анну не торопиться.

Не зря, выходит, просила…

– Вот где были мои мозги-то? – спросила Анна у отражения, но ответить не успела – зазвонил телефон.

Она бросила взгляд, потому что сердце предательски заколотилось, но тут же выдохнула.

– Бер? – спросила она осторожно и не удержалась, всхиплнула.

– Привет, Ань!

Береслав звонил не то, чтобы часто… раньше случалось. Потом как-то вот развела жизнь.

– Привет, – Анна поспешно вытерла глаза и обрадовалась, что звонок такой, обычный, и её не видно.

– Что делаешь?

Наверное, кому другому она бы не сказала правды, но…

– Реву, – вырвалось вдруг.

– Что-то случилось?

– Да… так… ерунда… или нет… не знаю… вот скажи, почему мужики – такие сволочи?

Бер был… своим.

Наверное, когда-то давно, когда она еще ничего в жизни не понимала, Анна даже влюбилась в него. Дня на три или на четыре. А потом передумала, потому что влюбляться в того, кто тебе почти как брат, глупо.

– Твой Витюша – не все мужики. И рад, что вы, наконец, разбежались, – ответил Бер и как-то на диво весело.

– Ты не понимаешь…

– Не понимаю, как ты его самодовольную рожу столько терпела.

– Мне канал закрыть придется… там же все… на личной жизни построено… советы… какие я могу советы давать, если меня парень бросил?!

– Жизненные. Очень даже жизненные… можно сказать, на себе опробованные. Дивная, не тупи.

– Я не туплю… у меня договора на рекламу. Неустойки… и вообще… план… у нас любовь, а он… он с… – Анька не смогла выговорить это вслух. – И представляешь, заявил, что деваться мне некуда… и что я толстая.

– А он придурок. У всех свои недостатки.

– Я не толстая!

– Ты не толстая, Ань. Ты… фигуристая. И поверь, многим это очень нравится… слушай, у меня к тебе предложение.

– Надеюсь, не руки и сердца?

Анна даже сплюнула. Трижды.

И по дереву постучала на всякий случай.

Бера мама бы одобрила. Сама говорила, что Анне нужно присмотреться, что он, конечно, шалопай, но это исключительно от недостатка ответственности в жизни. А папа добавлял, что жена в жизнь приносит и ответственность, и трудности, которые закаляют.

Но…

– Не… ты в деревню приехать не хочешь?

– Зачем?

– Так… обстановку там сменить… залечить разбитое сердце.

– У меня не убрано! – раздалось на заднем фоне.

– Это кто?

– Поклонник, – отозвался Бер как ни в чем не бывало.

– Твой?

– Бог миловал… твой, Ань.

У неё поклонник? Это… странно.

– А с каналом…

– С каналом… ну дерьма, конечно, хлебанешь. Но тут надо все по уму… напиши ролик. Объясни, что ты хотела строить любовь там и семью, и все такое… но к сожалению, хотела только ты. Ошиблась. И все ошибаются. А этот козел не оценил твою прекрасную душу.

– Погоди, я запишу, – слезы окончательно высохли.

Может, получится.

Действительно… хейтеров хватит. И популярность канала точно упадет. И волна поднимется… но если так-то… все лучше, чем до конца дней играть в счастливую семью, когда…

– Спасибо, – Анна окончательно успокоилась.

– Не за что… а ты и вправду к нам приезжай.

– Куда?

– В Подкозельск… у нас тут хорошо. Красиво… молоко, коровы… конопля опять же.

– Конопля?

– Синяя. Эльфийская. И дом тоже… эльфийский, но про цвет точно не скажу. Ванька пошел смотреть.

– Серьезно? – Анна встала и нос потерла. Вовсе он даже не карошкой у нее. Обычный нос. И щеки обычные, а не подушки… и вообще.

– Серьезней некуда.

– Бер… я про коноплю. Не буду спрашивать, откуда ты её взял. Ваньке передали?

– Вроде того…

– А у тебя её много?

Анна мысленно прикинула, сколько у нее на карте осталось. Если что, мама добросит, но…

– Ну… как сказать…

– Грамм двадцать сушеной я сразу забираю. И нормальную цену дам, не сомневайся. Если сырец, то и больше возьму. Больше – только если подождешь с оплатой…

– Ань?

– Только не предлагай пока…

– Ань…

– Я у мамы займу, и еще папа… если с полкило найдется, то… вы наш род знаете, выкупим…

– Ань! У нас поле её.

– Что? – Анне показалось, что она ослышалось. – Какое поле?

– Ну… Сашка говорит, что гектар семь уже. Она расползается слегка… в общем, от пяти до десяти по прикидкам. Точнее – это уже мерить надо… и то – какой смысл? Она ж растет.

Анна сделала вдох.

Выдохнула.

Это невозможно… невозможно, потому что невозможно! Но если возможно…

– Ань, ты там чего?

…целое поле эльфийской голубой конопли…

– Я… ничего, – Анна решительно отвернулась от зеркала. – Вещи собираю. Встречайте… к утру буду.

– …совсем не убрано!

– И Бер, – Анна выдохнула. – Если это твоя очередная шутка… я тебя на том поле закопаю. Ты мое слово знаешь…

…а если не ошибка, то…

И подумать страшно.

Глава 21. Почти посторонняя и к делам Подкозельским относящаяся весьма опосредованно

«Всегда слегка нервничаю, когда узнаю, что к общему наркозу прилагается местный хирург».

Откровения бывалого пациента, высказанные за стаканом вечернего кефира в маленькой понимающей компании

Мила знала, что за ней следят.

Присматривают, как выразился Кешка, впрочем, объяснить, кому и для чего понадобилось за Милой присматривать, не удосужился. Сказал, что ей лучше не знать.

И маме то же повторил.

Правда, наплел что-то про фирму, на которую работает, службу безопасности, заботу о сотрудниках… ага, три раза. Мама, может, и поверила, но Мила точно знала, что Кешка вляпался.

Даже знала, когда.

И из-за кого.

Вот только что ей с этим знанием делать-то? В полицию пойти? Как бы хуже не было… и Кешке в том числе. Что дела его незаконные, это Мила понимала прекрасно. Мама могла верить про зарплаты с премиями, которых хватает, чтобы справить новую квартиру в столице и оплатить учебу.

И в целом жить безбедно.

А что Кешка появляется редко и с каждым разом выглядит хуже, так это от усталости. Работы много, а жены нет. Мужчине же без жены никак неможно, он себя не прокормит и вообще одичает.

В общем… сложно все.

Очень сложно.

– Эй, ты идешь? – окликнула Машка.

– Куда?

– Так собирались же посидеть…

Да, кажется… Миле предложили. Так-то обычно её словно и не замечали, может, не специально, может, потому что Мила боялась сближаться с людьми. А они и чувствовали неладное и тоже сторонились.

– Не знаю.

– Идём, – Машка схватила за руку. – Хватит… нормальная девчонка, а людей сторонишься. Там Лёвка быть должен. Он про тебя спрашивал.

Щеки вспыхнули.

И погасли.

Лёвка… Лев Суварин был, во-первых, одаренным, во-вторых, происхождения благородного, а в-третьих… хорошим парнем. Симпатичным. Добрым. А значит, Миле от него надо держаться подальше и жизнь не портить. Потому что… просто потому.

Она оглянулась, зацепившись взглядом за мордатого мужика с шаурмой в одной руке и банкой колы в другой. Тот поспешно отвел взгляд, делая вид, что возле универа оказался по какой-то своей надобности, а не для того, чтоб за Милой следить. Но этот хотя бы старается в глаза не лезть. Другие похуже… один так и вовсе близко подходит и разглядывает так, что прям до костей дрожь пробирает.

– Идем… – Машка тянула прочь.

– Будешь? – Пихта протянул шаурму напарнику. – Слушай, я тут отожрусь…

– От и радуйся, – тот шаурму взял и понюхал. – Работенка – не бей лежачего… за девкой приглядывать. Куда она намостылилась?

– Да с подругой в роде. По магазинам попрутся или еще куда.

Пихте было все равно.

Ему надоела и столица, и суета, и девица эта, которая с виду – мышь мышью… и нормального бы дела, а не это вот всё.

– Лады, не дергайся, – сказал напарник, заглатывая огромный кусище. Как не подавился только. – Шеф сказал, чтоб готовились.

– К чему?

– А я откуда знаю. Передо мной не отчитывается. То ли напортачил наш Умник, то ли…

– Чего? – Пихта нахмурился.

– Да неладно чего-то… слышал, Волк сбежал? А он скотина старая, чует, когда тикать надобно… и шеф, небось, почуял… вот и режет хвосты. У них же ж, как у змеюки той, шкуру скинул и поминай, как звали…

Напарник провел пальцем по горлу.

– А девка…

– Девка, может, и не при чем, а вот Умник наш многое знает. И мало ли, где он это знание хранит. Умник же… так что всех зачистят. Только сперва поговорят с чувством, толком и расстановкой. Что? Не мы такие, жизнь такая… ладно, глянь, куда она там поперлась.

Маячки на девке стояли хорошие.

И Пихта вырулил со стоянки.

Ехать пришлось не так и далеко. Кафешка какая-то из тех, что поприличней, но не пафосные. Ага, вон и девка, и подружка её развеселая, и еще другие. Однокурснички, стало быть, тусят…

– Пусть повеселится, – милостиво разрешил напарник. – Хоть напоследок…

– Слушай, – Пихта задал вопрос, который мучил его. – А вот ты не боишься, что и нас с тобой… того… зачистят?

И судя по оскалу напарника, правильный вопрос.

– Думаешь много, – обрезал тот.

И…

И Пихта отвернулся. А потом, втихаря, робко так подумал, что валить надо бы… вот прям сегодня и валить.

Мила сама не поняла, как оказалась в туалете кафешки вместе с Машкой. Веселье… было веселье. И было даже весело. Наверное… кому-то точно было весело.

Ей же стало и без того тошно.

И Кешка на звонок не ответил. А потом стал совсем не доступен…

– Милка, улыбнись, – Машка двинула под ребра. – Смотри, какую штуку я по случаю прикупила…

И вытащила из сумочки пудреницу. Самую обыкновенную, облезлую даже. И облезлость эта совсем не вязалась с Машкиным обличьем, потому как раз она предпочитала вещи новые. А тут…

Машка крышку пудреницы откинула…

– Вот так лучше, – сказала она изменившимся голосом. И лицо вдруг тоже изменилось. – Что смотришь? Раздевайся.

– Вы…

Перед лицом Милы появилась характерного вида красная книжечка с имперским орлом.

– Служба безопасности. Особый отдел.

Дыхание перехватило.

– Эй, эй… в обморок не падать, – Милу подхватили и, наклонив к крану, сунули голову под воду. – Давай, ты в здравом уме нужна… или относительно здравом. Не трясись.

– Вы… вы… из-за Кеши?

– Ну не из-за тебя же, – проворчала женщина неопределенных лет. – В общем так. Сейчас ты отдаешь мне свою одежду, а сама берешь форму официантки, выходишь на кухню… ведут тебя с улицы?

– Д-да… эти не приближаются.

– Хорошо. Значит, выходишь через черный ход. С мусором. Несешь к бачкам. За ними тебя встретят.

– А…

– А я… – женщина оскалилась и лицо её поплыло. – Побуду тобой.

– Но…

– Сегодня в этом кафе случится утечка опасных химикатов. К несчастью, будут пострадавшие. В том числе серьезно. Некоторые даже в реанимацию угодят.

– Мама…

– Тоже там окажется. Сердце не выдержит. Она ж уже в возрасте…

– Но…

– Ей объяснят.

– А мы…

– А вы пока поживете в тихом спокойном месте. Сколько – не знаю. Это уже там спрашивай. Моё дело вас из-под удара вывести. И да, маячок я тоже сниму… халтурщики несчастные. Вот туда же, заговоры плести все горазды, а на нормальное оборудование денег жмут… давай, давай… все же вопросы могут возникнуть, что мы в туалете так долго делаем. Шевелись…

К мусорным бакам Мила выходила на негнущихся ногах. Видеть себя со стороны было странно. Особенно потому, что себе Мила не понравилась.

Неужели она такая…

Серая?

Невзрачная?

Волосы тусклые какие-то. Кожа, что пеплом припорошенная. И главное, выражение лица, такое… такое, словно она себя уже похоронила.

– Помочь? – рядом возник паренек и хлопнул Милу по плечу. – Идем. Держись рядом. И молчи…

Огромная туша мусоровоза загораживала проезд. И лезть в кабину было высоко, но Мила справилась. И просьбу пригнуться исполнила молча. И сидела так, боясь дышать, боясь спугнуть…

– Вот, – мусоровоз остановился где-то у торгового центра. – Доставили принцессу в лучшем виде! Принимайте… там уже Янка сигнал подала, значит, скорые полетели.

– Прошу вас, – Миле подал руку мужчина в сером костюме. – Не надо нас бояться. Вы у нас свидетель.

– Я ничего не знаю…

– Зато ваш брат знает. И раз изъявил желание сотрудничать, то и мы готовы пойти на встречу.

– Я… – Мила сглотнула, было очень страшно, но за Кешку – еще страшнее. – Я могу описать тех, кто за мной следил… и за мамой тоже. Если надо.

– Конечно, надо! – обрадовался мужчина. – Очень надо… вы поможете следствию.

Врал.

Впрочем, Мила сделала вид, что верит.

– А… Кеша? Что с ним будет? – спросила она уже в машине, в обычной такой машине, которых в Москве тысячи.

– Пока сложно сказать… постараемся вытащить и его. А дальше… все очень серьезно. Но как понял, ваш брат твердо намерен оказывать следствию помощь. И значит…

Значит, срок дадут не очень большой.

Наверное.

– Чего там? – напарник Пихты первым услышал сирены. И Пихта очнулся ото сна, как раз затем, чтобы увидеть, как пара скорых подрулили к кафешке. Из кафешки валили люди. Кто-то кричал. Что-то даже бахнуло и из окон повалил дым. – Что за…

– Сиди, – Пихта вытер руки о джинсы.

Смешаться с толпой зевак было несложно. А потом вовсе повезло наткнуться на болтливую официанточку… ничего такого.

– В общем, там у них утечка какая-то… отравы… от мышей или тараканов. Должны были завтра закрываться на обработку, а оно все потекло и начало испаряться. Вот народ и потравился, – сказал Пихта, возвратившись в машину.

Скорых и вправду собралось с полдюжины. И здание оцепили. И МЧС-ники возникли, вон, заслоны поставили.

– Поехали, – сказал напарник, указав на машину скорой помощи, которая выползла на улицу, а потом, врубив на полную мощность мигалки, покатила вперед. – От же… хотя… может, и к лучшему. Если сама подохнет, то и руки марать не придётся.

Машина летела стрелой. И остановилась не где-нибудь, а у Первого императорского, на территорию которого вход был закрыт. Точнее пешком – пожалуйста, а проезд – лишь для сотрудников и машин скорой.

Ну ладно.

Маячок работал. И привел к двухэтажной пристройки с надписью «Реанимация». От… не повезло девке. Или наоборот? Тут тихо помрет, без мучений.

А так-то шеф не отказался бы поиграть.

И не он один.

– Чего надо? – внутрь Пихту не пустили. И охранник был не тощим дедулей, с которым Пихта сумел бы договориться, но явно из военных, бывших.

И глядел недобро.

Военные наемников недолюбливали.

– Это… – Пихта изобразил волнение. – Тут того… из кафешки привезли… «Ромашка»… девчонку. Милой звать. Людмилой… невеста моя… с подругами должна была тусить.

– Надо же, еще один жених, – усмехнулся мужик.

– Еще один?!

– А вон, – он кивнул куда-то. – Тоже жених… вы б разобрались, кто из вас ей женихатей…

Тощий длинношеий парень, с виду ровесник той мыши, с кем-то говорил по телефону. И когда Пихта подошел, то услышал:

– Отец, ты не понимаешь, мне нужно… да, а дядя Сеня? Он же там работает? Я просто хочу узнать, как она… разве я о многом прошу? Да какая разница, какого она рода?! Она моя… да, уверен! Абсолютно! Молчал… ну молчал, она просто… вы бы налетели, напугали бы… а она и без того… ладно, потом объясню.

Парень осекся и повернулся к Пихте.

– Вам что-то надо? – спросил он тем тоном, который выдавал и происхождение, и силу. А силенок в щенке хватило бы, чтоб размазать Пихту по местной дорожке. Вон, глаза красные, едва сдерживается.

И Пихта поспешно отступил.

– Это… извини… я друг Кеши… брата Милки. Ехал к ней, а тут вот… хотел узнать, как она… не пускают. Я по дури женихом представился.

И руку протянул.

– Сейчас. Да, слушаю… дядя Сеня? Да… ага… ясно, – выражение лица парня почти не изменилось, а вот взгляд помрачнел. – Точно? Да… хорошо. Если что-то поменяется… спасибо, дядя Сеня.

И трубку положил.

– Плохо, – сказал парень. – Очень… возможно… она не переживет эту ночь.

– Это… сочувствую…

– Вы свяжетесь с её братом?

– Непременно, – пообещал Пихта. – Вот прям сейчас поеду.

– Позвонить…

– Не, там со связью проблемы. Так что поеду…

– Дядя Сеня… он тут работает… говорит, что и её матушку доставили. Плохо с сердцем.

– А…

– Там же, в реанимации… он обещал провести, если подождете.

Пихта поспешно закивал. Ради такого дела он, конечно, подождет. Впрочем, ждать пришлось недолго. Дядя Сеня – пухлый человечек в белом халате провел за пост охраны. И даже в палату сопроводил, где Пихта и увидел объект.

Ишь ты… бледная какая. И неживою глядится. Какие-то провода, трубки… одну прям в горло запихали. Жуть жуткая…

– Мила, – парень присел у кровати. – Мила, ты меня слышишь…

Пихта тихонько выполз из палаты и, воспользовавшись моментом, заглянул в соседнюю. И так по коридорчику прошел, причем не зря, потому как в четвертой по счету обнаружил и старушку, бледную, с запавшими щеками, но хоть без маске на роже, а потому вполне опознавабельную. Он и снимочек-то сделал, пожалевши, что девку щелкнуть случая не выпало.

Ну и хрен ли.

Можно выбираться.

Напарника Пихта нашел в машине. Тот словно бы дремал.

– Ну?

– Оба там. Девке совсем хреново, у ней во рту трубка торчит.

– На интубации, стало быть.

– И бабка тут, прикинь? Сердце прихватило, тоже лежит. Во, – он показал снимок. – И чего делать будем?

– Чего, чего… докладываться. А там как скажут. Ты это, давай на хату, – велел напарник, подавив зевок.

– А тут… ну, остаться, приглядеть… хоть за домиком. Может, кого из санитарок…

– Это первый императорский, придурок, – отозвался напарник. – Тут на каждом шагу камеры. Не хватало, чтоб срисовали или еще чего. Нет уж…

Лев проводил взглядом весьма подозрительного типа и повернулся к дядюшке, а потом к женщине, что изображала умирающую.

– Ну? – сухо поинтересовался он. – Я жду объяснений. И не притворяйтесь, я вижу, что смерть вам не грозит. Где Мила?

Раздражение бурлило, и сила, получившая такой нужный толчок для развития, теперь желала вырваться. Поздновато, конечно… он уже и не надеялся.

– Уважаемая, – тихо произнес дядюшка, положивши руку на плечо Льву. – Вы бы ответили. Мальчик волнуется… сила прибывает. И если вырвется, поверьте, плохо будет многим.

Раздался стон.

И Лев молча вытащил трубку. Как он и думал, никакой настоящей интубации. Наклонившись, он тихо произнес на ухо: