Текст книги "Эльфийский бык – 2"

Глава 29. Про древние артефакты, тьму и тайны прошлого

«…грядущая Всероссийская ярмарка сельского хозяйства, народного творчества и ремёсел уже привлекла внимание многих. Жители столицы с нетерпением ожидают открытия её, чтобы сполна насладиться дарами…»

«Санкт-Петербургъ»

Хрустальная купель оказалась гробом.

Натурально хрустальным, что характерно.

Бер тайком палец послюнявил и потёр, правда, тут же устыдился. Но успел определить горный хрусталь, а главное, силой напоенный и так, что чудом не трещит. Или не чудом, но мастерством того, кто сотворил вообще это вот всё.

Но если сначала, то карета остановилась у особняка.

И Таська вышла, не дожидаясь, пока руку подадут. Косу за спину забросила и сказала:

– Идём, что ли, пока не передумала…

И пошла.

И Маруся за ней, которая так Ивановой руки и не выпустила, а он не особо и стремился на свободу вырваться. Наоборот, держался рядом.

– Кто тебе в морду дал-то? – шёпотом поинтересовался Бер у Императора, поскольку данный вопрос мучил его не меньше, чем остальные.

– Да так… произошло столкновение мировоззрений…

– И твоему досталось, как вижу.

– Почему только моему? Моё хотя бы столкновение выдержало… мировоззрение.

– И морда лица.

– И она… слушай, а тут такое вот ощущение… странное.

– Неприятное?

– Да не сказать бы. Просто странное… во дворце, если в старые подземелья спуститься, похожее… хотя там закрыто для посторонних… да. Ладно, иди, пока нас не забыли.

И пришлось идти, а потом спускаться.

Снова камень.

Каменные стены.

Каменные ступени, выглаженные временем. Каменные выступы, на которых дремлют магические светляки. Света они дают достаточно, и потому зловещности подземелью несколько не хватает.

Но спуск тянется.

И тянется.

И возникает ощущение, что он вовсе бесконечный. А главное, золото шитья на наряде вспыхивает. И еще сила… чем ниже, тем яснее ощущается она. Странная. Инаковая. Такая, которая не столько пугает, сколько настораживает. И вот уже Сашка замолкает. А потом кладет руку на камень, тоже к нему прислушиваясь. Он не Волотов, но здесь и родового дара не нужно.

Силой пронизан воздух.

И с ним она просачивается в кровь, заставляя дышать глубже. Чаще.

Голова кружится.

– Если плохо, – Таська оборачивается, и вновь в полумраке её лицо меняется. Оно теперь нездешнее, удивительно красивое и вновь же нечеловеческою красотой. – То можно вернуться… но уже недолго.

– Нет, – возвращаться Бер не собирается. И не потому, что подниматься тяжелее, чем спускаться, а просто… просто не привык он отступать.

Сила же…

Перетерпит. Тем паче, что откликаясь на неё внутри шевелиться собственная, пусть крохи, но… пока и их довольно.

Выдержит.

– Это… когда было построено-то? – голос Сашка звучит глухо. Здесь, внизу, звуки вязнут в камне.

– Давно. На заре времен ещё… это часть сделки… договора? – Маруся останавливается перед дверью.

Не каменная.

Похоже, но не камень. Темная гладкая поверхность покрыта узорами, только они не вырезаны, они словно живут там, внутри, прорываясь тенями и полутенями.

– Эльфийский мэллорн… – Иван решается коснуться этой вот поверхности. – Такая… в императорской сокровищнице… мэллорны редко делятся… только для очень важных… особых случаев… и в усыпальнице тоже … мэллорны не позволяют тьме выбраться…

Как и подгорный мрамор.

Бер никогда не видел его в таком количестве. У Ведагора в коллекции имелся кусок, добытый из старой шахты. И тогда уже, дома, Бер чувствовал странную силу, заключённую в этом камне. А Ведагор рассказывал, что рождается он в самых глубинах земных, от крови планеты и исконного жара, от капель божественной крови, пролитых в незапамятные времена…

Братец знал тысячу и одну историю.

И…

Надо будет спасибо сказать. Просто так и за всё сразу. Даже за тушёнку с нарядами.

– Это… – порог переступить страшно.

Комната невелика.

Или не комната это? Зала? Пещера? Соединение магии и самой живой природы.

Ровный пол, гладкие стены и потолок куполом. Всё-то изнутри выстлано… выращено? Да, Бер опустился на пол и положил ладони, убеждаясь, что именно выращено, что камень этот белоснежный до ослепительной яркости, един.

Единен?

Целен?

Хрен его знает, как это правильно сказать.

Главное, он воспринимался именно огромной кристаллической друзой, которая вбирала в себя силу извне, насыщаясь ею…

И передавая.

Сами собой всплыли строки…

…там во тьме печальной гроб качается хрустальный.

Ну или как-то так.

Бывал классик здесь. Бер готов был остатки силы на кон поставить, что бывал. И видел, что белизну камня, что тонкие тяжи-колонны из того же дерева, которое нежно гладил Иван…

И гроб видел.

Хрустальный.

И…

– Охренеть, – выдавили Его императорское Величество, озираясь. – Это… это что…

– Хрустальная купель… – Таська переступила порог. И кажется, окружающая белизна ничуть её не смущала. А здесь камень, насытившись силой, обретал синеватый оттенок, и главное, не сплошной, а синева проступала под ним тонкими нитями, словно сосудами, складываясь в отдельный узор.

– Это больше на гроб похоже, – ляпнул Сашку и осёкся. – Извини.

– Ничего… оно и вправду гроб, – Маруся грустно улыбнулась. – Но Хрустальный гроб – как-то не звучит, особенно для древнего могучего артефакта. То ли дело – купель.

А в гробу, как и положено по канону, лежала девица.

– Это… кто? – Сашка осмелился задать вопрос, правда, шёпотом.

– Мама Вася… – Таська попыталась улыбнуться. – Она живая, вы не подумайте… просто здесь… это место такое…

Она запнулась и посмотрела на сестру. Жалобно так…

– Тьма… отравила земли… её собирали… – голос Маруси звучал отстранённо, а сама она смотрела на женщину, которая казалась… спящей? И главное, улыбалась во сне, причем видно, что сны-то ей снились хорошие. – Воды тянули из земли и несли сюда. И здесь, под холмом, она копилась… но стало ясно, что если просто копить, то случится дурное. Тьма попыталась восстать…

И вновь же тихий голос звучал так, что не услышать его было невозможно.

– Тогда-то и создали это… место… камень отбирает тьму из земли, а купель… очищает… тот, кто в ней, очищает… меняет силу. И она возвращается в мир иной, живою.

– Человек как артефакт?

– Сердце его. Или часть…

– И Вельяминовы, выходит… – Император замолчал. – Почему об этом нигде не сказано? Почему нет никаких договоров… охранных грамот… почему…

– Когда-то были, – пожала плечами Маруся. – Мама рассказывала… ей дед… что раньше Вельяминовы на особом счету были. Что их и соседи не смели трогать, и никто-то… даже когда войны случались, земли стороной обходили.

– Их считали проклятыми, – Таська подхватила слова сестры. – Тогда тьмы было много больше. И она не уходила так вот, просто. Она и вызывала… всякое. Людям тут было неуютно. Страшно. Они чуяли близость той силы. В лесах рождались чудовища. Мертвецы поднимались. Случались проклятья…

В общем, так себе вариант.

– От Вельяминовых тоже предпочитали держаться в стороне. Полагали проклятыми и нас. Но время шло… всё забывалось. Да и тьма лет через двести-триста ослабела…

А память подыстёрлась.

Те же эльфы полагают, что у людей память короткая, как у всех, кому богами отмеряно меньше пары сотен лет. Может, и правы.

И забылось.

Чёрный хан стал легендой. Битва… мало ли их было, в прошлом-то. Историки и те не уверены, какие и вправду случались, а какие – молвой рождены да народным воображением.

Вот и получалось…

Что получилось.

– И… как оно работает? Сила идёт, Вельяминовы её… чистят… и сами вот… – Сашка явно не знал, как задать вопрос.

И не он один.

Потому что спрашивать о подобном было до крайности неловко.

– Раньше, сколь знаю, было довольно просто. Тот же дед спускался в подвал раз в неделю, а зимой и того реже. Мир спит, силы меньше… в общем, он чувствовал, когда земля зовёт. Шёл и ложился вот. Засыпал… Вельяминовым дано эту силу без вреда для себя менять. Только внутри должны быть покойны, – Маруся приложила ладони к груди. – Чтоб душа целая, без надлома… она и пропускает. Мама рассказывала, что дед возвращался отдохнувшим. Купель сделал тот эльф, который тут жил. Не только он… даже делали – это не правильно. Они обратились к огненным духам, которые в горах обретают. И те вырастили огромный кристалл, чтоб человек смог поместиться. А дальше уже этот кристалл изменили…

И сколько стоит он теперь, даже подумать страшно.

Не только Беру.

Да ладно, кристалл… пары кусков этого белого камня хватит, чтобы заткнуть все финансовые дыры рода. И вместе с тем сама мысль о том казалась кощунством.

– К слову, и Волотовы тогда руки приложили… еще Сумароковы… они помогли силу смерти обуздать и перенаправить. Хасатовы… и пара других родов, из ныне исчезнувших.

– Мы… тоже забыли, – вынужден был признать Бер.

Стало стыдно.

Невыносимо.

А Ведагор… знает ли он о таком?

– Не только вы, но и мы сами, – Таська криво улыбнулась. – И потому понять не можем, почему всё пошло не так… дед… он прожил долго. Для человека… так-то Вельяминовы никогда особо сильными магами не были. В целом дар у нас такой… ну, своеобразный… я вот подковы гну. И силы хватает. Маруся…

– Честно говоря, так и не поняла, чего я могу. Дождь вот позвать… воду привести или отвести, но и то с водой скорее водянички управятся. Еще землю чувствую, когда сеять там, когда сажать… когда неладно. Могу как-то посадки защитить, от заморозков там и в целом подправить. Химию-то нам нельзя использовать. Коровы… молоко… вот! Сыры могу делать.

– А это магия? – удивился Бер.

– Смотря как делать… – Маруся пожала плечами. – Можно процессы чуть ускорить. Можно вкус подправить. Дозревание сократить… прилично так сократить. Еще вот свойства… правда, давно уже не делала, на продажу… есть сыры, которые вернут душевное спокойствие, если, скажем, человек на переживаниях или к волнениям склонный. Есть те, что придадут уверенности… или вот радости…

– Попроси, – толкнула в бок Таська. – И она тебе покажет, как лепить сыр, мешая с солнечным светом.

– Я бы тоже посмотрел…

– Давно уже и не делала, – Маруся смутилась.

– Почему?

– Такие… если продавать, то нужна лицензия, подтверждение магических свойств, определение концентрации, чтоб была она не ниже, чем по ГОСТу положено. Списочный состав ингредиентов… а какой солнечный свет? Или лунные блики? Таких нет. И невозможно это… Ну и так-то… раньше их по особым заказам делали, но никто давно и не просит.

– Это они зря…

– Кстати, рецепт от дури молодецкой тоже имеется! – Таська произнесла это словно бы в стороночку и безо всякого намека. – С добавлением пажитникового семени и сушеных лисичек. Но это так… к слову… а тут…

– Мама Василиса говорила, что сперва всё было… ну, как обычно, что ли. Они с мамой попеременно сюда ходили. Что это ничуть не больно, даже наоборот, просто ложишься и засыпаешь. И спишь хорошо-хорошо… что сны снятся волшебные, такие, которых просто так не увидеть, – Таська произнесла это с печалью.

– И что в этом опасность… вставать не хочется. Что постепенно оно… привыкает к тебе. И ты к нему. И оно показывает то, что хочешь видеть… счастливая жизнь, которая как настоящая. И легко забыть, что она не настоящая, – Таська провела ладонями по хрусталю.

Вот тогда-то Бер тоже решился потрогать.

– Но раньше оно отпускало… когда час, когда два… случалось, что целую ночь и даже сутки, когда тьмы много скопилось или там чего другого… вот. Но потом просто просыпаешься.

– А просыпаться не хочется…

– Да.

Они переглянулись.

И встали по обе стороны гроба.

– Она спит уже пятый день… – произнесла Маруся. – И это началось после очередного приезда Свириденко. Будто тьмы стало больше и много больше. Причём резко так, что невозможно… И я боюсь, что с ней случится то же, что с мамой Любимой… что… а может, Свириденко и не при чём. Может, просто хочется найти кого виноватого, а… просто вот внутри сломалось.

– Когда в душе излом, то в нём тьма застревает, – Таська положила на хрусталь ладони. – И ширит. Раскачивает… малые изломы зарастают сами собой, а вот больше…

Они обе замолчали.

Женщина в гробу лежала… лежала.

Что ещё сказать?

На Таську похожа? Или наоборот, Таська на матушку? Нет, какое-то сходство есть, но вот чем дальше Бер всматривался, тем яснее понимал, что не всё-то так… просто?

Обычно?

Слов не найти.

Женщина была худа, но даже не в худобе дело. Она словно бы становилась прозрачной? Плотность теряла? Менялась?

– Вот и вышло… – говорить об этом было тяжело, но Таська продолжила. – Когда… стало понятно, что мама Любима беременна, то… ходить начала моя.

– Наша.

– Василиса.

– Да… и при том сама она скрывала, что тоже…

– Это вредно?

– Никто не знает. Но видишь… какая я родилась?

– Красивая, – сказал Бер. – Очень.

– Ну да… только вот толку-то… кому нужна жена, которая ударом кулака стену сломать способна?

– А ты можешь?

– Могу.

– Покажешь?

– Потом… но вот… потом уже скрывать стало невозможно… и мама Вася призналась. Она… она потом говорила, что было страшно. Очень. Что… Любима и без того была в ужасе… узнать, что твой муж – вовсе не тот человек, за которого себя выдавал… что он обманщик и мошенник. Что оставил множество долгов. Что почти разорил всё… а тут ещё и это… – Таська обняла себя. – Что предал не только он.

Бер подумал и тоже обнял.

Потому что это было правильно. А ещё понял, что политика политикой, закон законами, но к этому дому он Свириденко не пустит.

Просто не пустит и всё. И плевать на все законы.

– Я родилась раньше срока… – рассказ продолжила Маруся. – И в больницу мама не поехала. Алёнкина матушка помогала… и помогла. Она же выпаивала… только… там не излом случился – разлом души. И ей нельзя было ходить вниз. Но и наверху оставаться тоже нельзя… а ещё, когда тьма копится, она… давить начинает. Всем тяжело… выплеснуться может. И мама решилась… стала уходить. Не на час или там ночь… на два дня. На три… потом на неделю… честно говоря, я её плохо помню. Можно сказать, что совсем не помню… точнее, помню, как нас с Таськой сюда приводили. Показывали… мы играли.

Бер осмотрелся.

Да уж… место для игр было мало подходящим.

– Мама Вася разговаривала… просила очнуться… просила вернуться. И прощения тоже. И иногда мама Любима просыпалась. С каждым разом всё реже, но я помню, что она брала меня на руки и мы уходили. Как-то даже вот чай на кухне пили.

– Они помирились, – добавила Таська. – Только… это случилось уже поздно. А может, мир – одно, а простить оказалось сложно… или просто принять вот это всё. Она сама хотела сюда вернуться… и тьма звала.

– И как всё… завершилось? извините, что лезу, – Сашка выглядел несколько смущенным, что не вязалось с битой физией. – То есть, она… умерла? Мертва к настоящему моменту?

– Не совсем, – девушки переглянулись. И Маруся указала куда-то на стену. – Там… дальше дверь. Сейчас… открою.

Глава 30. Снова повествующая об артефактах старинных и том, кто виноват и что делать

Сегодня мой новый психолог с уверенностью заявил, что уберет весь звиздец из моей жизни. Но как?! Это же ж несущая конструкция…

Из дневника одной леди.

Наверное, когда-нибудь Маруся к этому привыкнет.

К мягкой тьме, что отступает, прячется в камень. И сидит там, ждёт своего часа, зная, что дождётся. Она не страшная, нет.

К ступеням вниз. Бесконечным. И крадущим звуки.

К мягкому покалыванию в пальцах и шелковой глади дерева.

К свету, отраженному гранями хрусталя. Он наполняет весь зал и когда-то давно, в детстве, эти огонёчки манили. Они звали играть, и Маруся играла. Ловила. Накрывала их ладонями и смеялась, потому что огонёчки разбегались. А потом спешили, собирались вместе, наполняя мерцанием сложенные лодочкой руки. И казалось, что Маруся держит не свет, а драгоценные камушки.

Много-много драгоценных камушков.

Можно привыкнуть даже к тому, что мама спит. Это как раз и не вызывало удивления. Детская психика пластична, да и выглядело всё не так и страшно.

Поначалу.

Это уже взрослым осознаёшь, насколько всё было не нормально.

Камень отзывается на прикосновение. А вот и дверь, ещё одна, найти которую человеку несведущему, невозможно, не говоря уже о том, чтобы открыть. Но сейчас хватает прикосновения.

И только тьма ластится к рукам, словно наново знакомясь.

Обещая, что рано или поздно…

Рано…

Или поздно?

Или…

Здесь сумрачно. Свет есть. И Маруся сама заставляет разгораться огненных мотыльков, что спрятались под колбами ламп. Два слева. Три справа. Отсветы падают на стены.

Здесь камень иной.

Он темен, сплетён из всех оттенков зелени. Он создаёт узоры, и в узорах этих каждый видит своё. Когда-то они с Таськой играли, высматривая каждая свою картину. Её не только надо было увидеть, но и суметь показать. А где играли… какая разница.

Не пугало.

Как могут испугать статуи?

Даже такие вот… живые…

– Это… что? – голос Сашки садится.

– Это… наверное, это можно назвать семейной усыпальницей. Или частью её… уцелевшей, – Маруся осматривается. – Когда-то… когда… они уходили, то… тела…

Неправильно называть статуи телами, но и нужного слова Маруся не могла.

– Здесь оставляли… долго. А потом построили новое поместье. И решили, что нужно обустроить нормальную усыпальницу, чтоб не хуже других.

Наверное, тогда и появилось желание, стать, как все… занять подобающее место и всё такое. Или нет?

– Ну а потом случилась война.

И усыпальница исчезла.

Вместе с особняком и памятью рода. Кто и как решил уйти отсюда? Хотя… Маруся в чём-то понимает. Сложно жить, зная, что тебя ждёт в конечном-то итоге.

– Поэтому и уцелели лишь те, кто… в последние… столетия. Вот там мой прапрадед… Миробор Вельяминов. Он был героем той самой войны с Наполеоном. И земли восстанавливал. Ушёл вниз в тысяча восемьсот пятьдесят третьем… а окончательно – спустя десять лет. Его сын… а это мой прадед…

У каменных мертвецов живые лица.

И не страшные. Нисколько.

Главное, сколько ни всматривайся, ни обречённости, ни страха. Покой. Уверенность… и даже радость.

– И мама… видишь? – Маруся остановилась рядом с женщиной, на которую совсем не была похожа. Она честно сравнивала себя с фотографиями. И с этим вот лицом, родным каждой чертой и всё-таки чужим… – Свет жизни ещё не погас.

Она коснулась огонька, который дрожал, бился под полупрозрачной каменной оболочкой.

– Значит, она ещё может… вернуться… в теории. Если захочет, – последнее слово далось с трудом. – Я прихожу сюда… разговаривать.

– И я, – сказала Таська.

– Мы рассказываем, что случилось. Как день прошёл и… и в целом.

Огонёк полыхнул, разрастаясь. И было время, когда в каждой вспышке Марусе чудилась надежда. Шанс, что всё образуется.

Мама сумеет.

Выберется оттуда, где бы она ни находилась…

– Мама Вася никогда не оставалась так надолго… – произнесла Таська. – И лицо у неё… тоже стало меняться… быстро. Слишком быстро.

А значит, времени осталось не так и много.

– Когда… она станет более… каменной чем живой… – каждое слово приходится вымучивать. – Купель позовёт меня… камень не может менять силу. А значит… значит, скоро и моя очередь.

Маруся обернулась.

И улыбнулась.

– Это не страшно, – сказала она с убеждённостью, потому что самой хотелось в это верить. – Просто… просто всё стало происходить куда быстрее, чем раньше. А из рода остались лишь я и Таська… и я понятия не имею, что будет потом.

– А если ты уедешь? – Иван разглядывал статуи и по лицу его сложно было понять, о чём он думает.

– Мамин отец уехал… он не хотел оставаться. И брат Миробора тоже… он ещё до войны отрёкся от рода. Вышел… – Маруся замолчала. – Но всё равно умер… хотя и не здесь, и не так…

– Значит, если ты отречёшься от рода… – начал было Иван. А потом сам себе ответил. – Только ты не отречёшься ведь.

Правильно.

У неё права нет.

Она ведь всё-таки Вельяминова…

– Вы… идите, – сказала Таська, потянув Бера к выходу. – Подождите нас там… на верху… может, чай сделайте. А мы тут ненадолго… поговорим… может, получится разбудить…

Вот только надежды в голосе почти не было.

Надежды…

Впрочем, почему-то когда они ушли, Маруся испытала огромное желание побежать следом. И потребовать, чтобы вернулись.

Именно потребовать.

А лучше за руку взять.

Кажется, она так и не выросла, если ей нужна чья-то рука.

– Здравствуй, мама… – сказала как-то тихо. – Знаешь… столько всего случилось, что даже и не знаю, с чего начать… хотя… знаю. Он вернулся. Наш отец. Представляешь?

И огонь там, внутри камня, полыхнул, рванул навстречу, меняя тело.

Показалось даже, что вот-вот веки дрогнут.

Раскроются…

И губы шевельнутся, выпуская воздух, а потом втягивая, заставляя больше не окаменевшие лёгкие сделать вдох…

Показалось.

– Скотина, – донеслось из соседнего зала. – Эта скотина и вправду…

– Мама Вася, – Маруся поспешно заморгала, стирая слёзы. – Мама Вася… ты вернулась…

– Чтобы прибить эту падлу!

Чайник Его императорское Величество закипятили без участия плиты, одним силовым импульсом, причём таким, что чайник подпрыгнул, выплюнув седой клубок пара, а потом раскалился докрасна.

– Имущество не порти, – сказал Иван, расставив на столе кружки.

– Я… случайно. Нервы. И нос болит. Он долго болеть будет?

– Не особо, – Бер вытащил чай и сахарницу поставил. Огляделся. – Сперва, конечно, непривычно, но со временем на такую ерунду перестаёшь обращать внимание… слушайте, мне тут к старшему надо сходить будет. А то волноваться станет…

– Сопроводить? – Император потрогал переносицу.

– Не, сам доберусь. Должен… но это попозже… что делать станем? Вань, ты с таким сталкивался?

– Угу, каждый день. После обеда…

– Серьёзно. Это ж эльфы делали…

– Не совсем, – Иван насыпал в круглый чайничек заварки. А вот кипятком её заливал уже Император, потому как только он сумел раскалённый чайник поднять, причём без плотенчика. – Эльфы участвовали, да, но… то, что касается камня, это не эльфы. С камнем они работают плохо…

– А не с камнем? Там же в этом гробу живой человек…

Иван вздохнул и признался:

– Не знаю…

– Вань? Ты ж эльф…

– Наполовину. Бер, ты ж Волотов, если я тебя попрошу объяснить, как создали эту вон… комнату… и гроб… сумеешь?

– Купель, – счёл нужным поправить Император.

– Купель, – Иван решил не спорить.

– Ну…

– Гну… вот и я такое же «гну»… я жил там, но… понимаете, пока жил, меня больше интересовало, как найти пожрать и как не сдохнуть. И в целом… в общем, не до высоких материй было. Учить… ну да, учили. Пытались. Чему-то. Только проблема в них вот… – Иван дернул себя за ухо. – Как научить глухого играть на скрипке? Можно что-то там извернуться… только зачем?

– Вань, а ты злишься, – Бер сунул нос в шкафчики. – Если мы батона возьмём немного, они не сильно обидятся?

– Думаю, им не до батона.

– Всё равно как-то нехорошо объедать, но я опять голодный. Это нервы… значит, даже в теории не понимаешь, что там за оно?

– В теории как раз понимаю, – Иван отхлебнул чая. Поискал сахарницу и бросил пару кусков. – Есть природа живая и неживая… камень – ближе к неживой… с точки зрения эльфов.

Иван уточнил, поскольку Бер явно желал возразить.

– Но и в нём есть отклик. Живая природа более изменчива. И изменять её можно под собственные нужды. Как те же поля. Или вот эльфийский шёлк… его создают изменённые гусеницы, которые не погибают, но просто плетут, плетут нити… то есть живая материя отзывается на силу и изменяется ею. В то же время верно и обратное, она сама может изменять силу. Её направленность… думаю, что сугубо теоретически… в общем, теоретически Вельяминовых изменили так, что они сами преобразуют одну силу в другую… нет, не сходится. Зачем тогда эта бандура?

Сладкий чай слегка унимал чувство голода. И Иван взял кусок батона. Подумалось о тушёнке, которой еще оставался целый ящик. Пусть и суслятина, но он и на суслятину согласный.

– Погоди, – Бер сел за стол и поставил пустую кружку. – Смотри, допустим, они могут изменять, но… это как мощность. У любого артефакта есть свой предел потребления силы. Дашь слишком большой поток и всё… поэтому и ставят отводящие линии, рассеивание, чтоб убрать излишки… и в этом случае сходится.

– Что? – поинтересовался Император, потрогав уже глаз.

– Всё. Смотри… они сделали так, что тёмная энергия со всей округи стекалась в одно место… ну, там, внутренние каналы, что-то ещё… типа магические сточные канавы. Но тогда она в этом месте собиралась. И просто ждать, пока переработается естественным путём – так себе идея. Тем более, что любое хранилище может быть переполнено… – Бер дотянулся и шлёпнул Императора по руке. – Не трогай. Я один раз так щупал, щупал и сломал снова, потому что чувствительности никакой толком… точно станешь Александром Кривоносым…

– Ну тебя… значит, по сути устроили магический нужник…

– Как-то это грубо звучит, – сказал Иван.

– Зато верно… ёмкость, полагаю, высокая. И экранировали, судя по тому, что там видел, прилично… но вот любая ёмкость не бесконечна.

– А еще нельзя просто взять и вытянуть силу из земли, вообще из мира, – Иван подвинул ещё одну кружку. – Есть пара аномальных зон, полностью лишённых силы… в общем, там мало что выживает.

– Вот… и тогда они придумывали, как эту силу возвращать обратно.

– Гроб?

– Скорее трансформатор.

– Чего? – на Бера удивился не только Иван, но и Его императорское Величество, которые батон жевали сосредоточенно, заедая душевные и физические раны.

– Такая штука, – пояснил Бер с удовольствием, – которая понижает напряжение. Скажем, вот шпарит со станции поток электричества, пусти его в дом, он и спалит всю технику к чертям собачьим. А проходит через трансформатор, и получаются те самые двести двадцать, которые в розетке. Ну или как-то так… в общем, эта хрустальная штуковина – тот самый трансформатор, выдающий на итог нужное напряжение, которое проходит через живого человека. Ну а тот превращает черное в белое, красное в зелёное или как там… и думаю, пути оттока силы тоже имеются… та же облицовка… в ней энергетические потоки были…

Иван вспомнил и согласился, что потоки были.

Синенькие.

На белом.

– Тогда снизу идёт тёмная сила, которой оставили выход через эту купель, а из купели – нейтральная… полагаю, что нейтральная, все же от минуса к нулю перевести проще, чем к плюсу, – Бер нарисовал пальцем на столе и минус, и плюс. – А вот эта нейтральная по отходящим каналам убирается вовне… водянички, коровы… это дополнительные стабилизирующие элементы… ну или тоже в цепи, но тут уж можно гадать до бесконечности.

– А почему спит? – поинтересовался Император, дожёвывая третий кусок. Не то, чтобы Иван считал, но вот… он и первый не съел, а этот сейчас весь батон и сожрёт.

– Ну… может, надо так, для процесса… – Бер га Императора тоже поглядел с неодобрением.

– Или просто человеку легче. Эльфы… они своеобразны… но не садисты, – Иван взял ещё кусок, пока что-то осталось. – Представь, тебе надо сутки лежать в гробу. Там и жёстко, и скучно. А так уснул – проснулся… тем паче, подозреваю, что время изначально уходило больше… что многое зависит от того, сколько силы скопилось, сколько её надо переработать…

– А каменеют почему? – Его императорское Величество не унимались.

– Понятия не имею. Возможно… побочный эффект… или действительно… когда какая-то деталь с дефектом… ну, образно говоря, – Бер нахмурился. – Куда в тебя столько лезет-то?

– Не знаю, – Император стащил-таки корочку. – Это… нервное… может, переживаю я…

– За кого?

– За империю…

– Ну да, – в голосе Бера послышалось откровенное сомнение.

– Душа и тело связаны… точнее много сложнее, но да… если душа не держится за тело, то тело умирает… в данном случае преображается, – Иван говорил медленно, явно ощущая, что его теориям не хватает знаний. И за это было стыдно.

– А обратно повернуть как-то можно?

– Не знаю… я… бабушке позвоню… всё равно за фотки объяснятся…

– Почему? – поинтересовался Император, озираясь в поисках съестного. – Вот не могли подзадержаться на часок-другой… я бы ужина дождался. Поел бы по-человечески…

– Потому что мне следовало сначала спросить разрешения у старшего в роду… это формальность, но…

– Эльфы ещё те формалисты, – Император допил чай и посмотрел в кружку. – Это да…

– Ладно, мне другое интересно… на хрена Свириденко эта вот купель?

– Полежать захотелось? – чайник снова пыхнул от импульса силы.

– Если купель заточена под Вельяминовых, то любого другого человека она просто убьёт, – Иван медленно жевал отбитый у верховной власти кусок батона. – А скорее всего именно, что она делалась под кровь… на кровь… в общем, иначе не было бы проблемы. Нанял бы кого полежать денек-два… или просто пригласил вон стороннего специалиста… а они сами.

– На самоубийцу этот тип не похож…

И Бер кивнул, с императором соглашаясь.

Не он один.

– Ладно… тут мы чего-то не знаем. С другой стороны… выкупить… вряд ли кто бы продал. Бесполезно даже пытаться. А почему он силой не захватит?

– Тут просто, – Иван позволил себе улыбку. – Там ведь дверь из мэллорна. Она на силу и кровь запечатана, и в целом… если эту дверь закрыть, то её уже не откроешь.

– Совсем?

– Совсем. Это дерево… оно в какой-то мере разумно. Его не обманешь, скажем, взяв заложника и подведя к двери. Угрозами там жизни… оно ощутит всё это… и дверь закроется.

– Интересно… – Император хлебал кипяток и не морщился. – Очень интересно… откуда Свириденко знает об этом?

– Понятия не имею, но… выходит, что знает?

И наверное, хорошо, наверное, не знай он об особенностях, точно рискнул бы захватить дом…

– Остаётся мелочь, – Император глядел серьёзно, но налившиеся лиловым цветом фингалы несколько сказывались на торжественности момента. – Понять, что делать там… какие будут предложения?

– Ну… – Бер завис немного. – Адвокаты будут… там и Вед дёрнет, и Ванька вон эльфийского посла порадует… силовая поддержка тоже есть. Если нужно, лягу, но никакого урода не пущу… если что, то войну небольшую Волотовы потянут.

Император подавился чаем, призадумался и пожал плечами:

– В принципе… мне ещё полчища врагов повергнуть надо… я голову ломал, где их взять-то…

– А с гробом что? – Иван прислушался к себе, пытаясь понять, не помешает ли врождённый эльфийский пацифизм участию в маленькой войне.

Пацифизм молчал.

Желание дать в морду тому, кто устроил вечернее представление, никуда не делось.

– И с Василисой… Вельяминовой… хотя бы с нею? Оптимально бы двоих вытащить… как-то… как?

Стало тихо.

Идей не было. И у Ивана тоже… бабушке он позвонит. Если эльфы принимали участие в создании этой штуки, то должны знать, как убрать эффект окаменения… если его вообще можно убрать.

Но…

Ответят ли?

Да и в целом, одно дело раньше, и другое – сейчас с политикой глобального невмешательства… и справится ли Иван сам? Без помощи?

Способен ли он хоть на что-то без помощи?

– А… – раздался голос Бера. – Давайте дядю позовём? Его?

И на Ивана указал.

– Зачем? – удивился и сам Иван, потому что только дяди ему тут и не хватало.