Текст книги "Эльфийский бык – 2"

– Хоровод! – хлопнула в ладоши Рада и крутанулась. – Хоровод, хоровод…

– Что… – Анна только и успела поставить тарелку на стол, как её захватили, закружили, утянули. И Марусю тоже. Загудела, отзываясь, земля. И сила её пробудившаяся напоила травы.

Будут зеленеть.

Будут тянуться к солнцу.

Земля, она такая, возьмёт и смех, и слёзы. И надежды, чаяния, страхи. Всё-то, только танцуй, спеши, ступая шаг в шаг, не разрывая сплетённых пальцев.

И не думай…

Разве что взглядом можно найти того, кто тоже ищет тебя, перебирая в хороводе девиц, словно бусины в ожерелье. Пусть кажутся одинаковыми, но нужна одна-единственная, особая. И по лицам видно, что среди этих, чужих да незнакомых, есть те, кого водянички зацепили.

А стало быть, может, и сладится…

И за них радостно.

А за себя… взгляд поймал взгляд. Маруся даже споткнулась бы… удержали. Сохранили. И только в ушах зазвенел смех.

Они тоже видят.

Понимают…

Нет, рано думать, рано надеяться… или поздно? И когда, чтобы вовремя? Или она опять слишком много всего в голову набрала. Надо быть проще, легче… и танцевать.

Просто танцевать.

Глава 37. О героях древности и современности

«При охоте на крупную дичь важно помнить, кто из вас охотник»

Старая охотничья мудрость

Ведагор уже ждал.

Сел на пенёк, ноги вытянул, глаза прикрыл, будто спит. Впрочем, стоило ступить на поляну и глаза открылись.

– Давно сидишь? – поинтересовался Бер у братца, который поднялся и отвесил Таське церемонный поклон.

– Не особо. Задремал, кажется. Хорошо тут у вас, тихо…

– Ты один?

– Вадик с моими в поместье. Делает вид, что я отдыхать лёг.

Ведагор потянулся и шею потёр.

– Затекла что-то… ну, рассказывай, во что вляпался.

– Я не нарочно!

Выглядел брат несколько уставшим. Или это просто ночь и темно? Или… он ведь постоянно в делах, то одно, то другое. Род большой. И забот хватает. А он, как старший, большую часть на себя взвалил, матушке помогая.

Раньше Бер об этом как-то и не думал.

А теперь вдруг совестно стало.

– Нам идти надо, – сказала Таська. – Тут недалеко так-то, но земли уже не наши, а нам там не рады… да и внимания привлекать не хочется. С них станется разрыть.

– Что?

– Могилу, – пояснил Бер, пытаясь отделаться от мысли, что в роду-то все при делах. А он сам по себе. Младший. Слабый… или балованный скорее? – Помнишь легенду про Святогора Волотова?

Ведагор кивнул.

– Это не легенда. Его и вправду тут похоронили. Не только его, но его… идём, – Таська дернула за руку. – Курган небольшой, да и в лесу его отыскать непросто… может, по документам лес и Севрюгинский теперь, но он всё одно Алёнку слушает. А ещё матушка Алёнкина велела укрыть, лес и укрыл. Так что случайно не наткнутся, но…

Голос Таськин звонкий разносился по лесу.

– Погодите, – Ведагор вытащил фонарь. – А то ночью по буреломам…

– Лучше выключи, – Таська покачала головой. – Там техника ляжет. Силы много.

– Тогда так, – на ладони Ведагора появился светляк. – Сойдёт?

– Вполне.

И всё-таки курган был довольно далеко. Или, может, просто показалось? Всё же лес. И ночь. И ощущение такое, что они кругами ходят.

Или петлями.

Под ногами то ямина, то овражек, то кочка моховая. Над головой – ветки, которые того и гляди по лицу хлестанут. И где-то там, в этих ветвях, печально ухает сова.

Таськино платье светится золотом.

Само.

И она мелькает впереди живым огоньком, который то и дело останавливается, чтобы оглянуться. Медленно? Бер мог бы и побыстрее, но Ведагор вдруг остановился.

– Погоди, – попросил он. – Подержи. Сможешь?

– Смогу, – Бер огонек принял. – Тут… молоко вкусное. Сил прибавилось… чутка. А ты…

– Да что-то вот… то ли недоспал, то ли много времени в офисах просиживаю. Надо бы подтянуться…

Врёт.

По лицу видно, что не в этом дело.

– Вед?

– Да всё нормально будет, мелкий…

– Сам ты мелкий. Я… я, может, ещё вырасту. Назад…

– Вперёд, – Ведагор упрямо качнул головой. – Не заставляй девушку ждать. Кстати, если упустишь, я тебе самолично уши оборву.

И снова стал собой прежним.

А потом лес, казавшийся бесконечным, расступился.

И курган…

Что сказать. На курганах Бер бывал. После третьего курса прицепили к историкам-археологам, практику проходить, и всею толпой на раскопки отправили.

Весело было…

И курганы имелись. Правда, те в степи стояли, возвышаясь над нею молчаливыми памятниками прошлому. Тогда-то даже возникло чувство, что нельзя их расковыривать.

Неправильно это.

Впрочем, курганы и не тронули. Что-то там не заладилось, и Особый отдел разрешения не дал, потому и копали рядом, искали стойбища и легендарный город. Нашли кучу черепков, кости и всякое-разное.

Но этот курган, он…

Он был родным братом тех, что остались в степи. Не так, чтобы огромен. В три человеческих роста, вряд ли сильно больше. Травою порос, но только ею. Лес окружал его, не смея переступить через единожды установленную границу. Лес, в отличие от людей, помнил.

– Это… – Ведагор сделал вдох и губы его растянулись в улыбке. А потом он сбросил пиджак. И ботинки снял.

Носки, впрочем, тоже.

И Беру подумалось, что в этом имеется свой смысл, что сила, которая скрывалась внутри кургана, она родная, своя. И к ней тянет прикоснуться.

– Мама… – Ведагор опустился на колени, оперся на руки и закрыл глаза. – Мама рассказывала, что род наш пошёл от Святогора-Волота. От того, кто был сыном смертной женщины и подгорного духа, воплотившегося из любви к ней. И что пока носила она дитя, он поднимал из глубин огонь земной, согревая им кровь…

Сказка.

Бер её тоже слышал. Да и кто из Волотовых не слышал-то?

– А после смешивал кровь свою с молоком, которым поил дитя. И рос Святогор не по дням, а по часам. И к трём годам стал так могуч, что одной рукой поднимал матушку свою, а к пяти – избу. К десяти – и терем, в котором жил, со всеми людьми и скотиной.

– Скотине это вряд ли нравилось, – проворчал Бер.

И коснулся…

Земли?

Травы?

Легенды? И ведь тут она… некоторые вещи не обмануть, не подделать. Сила гремела. Звенела… звала?

Шаг.

И ещё.

Трава мягкая, что шёлк, и Бер, захватив её горстью, протягивает сквозь пальцы. На них остаётся пыль и та же, исходящая из земли, сила.

– Как вышло, – он задаёт вопрос, на которого нет ответа. – Как вышло, что Волотовы… забыли? Потеряли?

На вздох Ведагора отзываются сосны. Они качаются и гудят, что огромные струны.

– Когда-то давно род раскололся. Смута случилась. И война… такая, в которой многие сгинули. И Волотовы тоже… схлестнулись две ветви за власть, и в итоге от могучего рода горстка осталась. И та в опале. И пришлось откупаться от нового государя, что землями, что имениями.

– Памятью?

– Память обрушилась со старой усадьбой, с библиотекой её, родоводом. Нет хуже, чем воевать со своими. Они умеют ударить так, чтоб не поднялся. Ушла память и с теми, кто в землю полёг… после уж сотню лет род выживал. Сгинули ведь самые сильные, самые опытные…

Сведущие.

Ведагор встал у подножия кургана и поклонился. А потом произнёс:

– Теперь слушай сюда, мелкий…

Бер хотел сказать, что он не мелкий, но почему-то промолчал. Место было такое, что спорить не хотелось вот совершенно.

Место такое?

– Главное, постарайся спокойно, – сам стоит, руки на груди скрестил, смотрит на курган и улыбается, нехорошо так. – И без глупостей.

Ведагор сделал вдох.

– Для начала… этот курган… согласно рескрипту от года тысяча шестьсот тридцать второго святыни и истоки одного рода не могут находиться во владении другого. В любом ином случае я предложил бы выкуп. И торговаться мы бы не стали.

Даже если бы взамен потребовали всё имущество рода.

За святыни не торгуются.

Сила пробиралась от земли и до костей. И щекотала. И кровь бежала быстрее, а в голове слегка шумело, как тогда, когда он Алёнкиного зелья попробовал.

– Они не согласятся, – ответил Бер.

– Согласие и не требуется. Можно было бы пойти через императорский суд, но… если вдруг не сдюжим, то и пойдёшь. Я тебе говорю так, на будущее. Надеюсь, что сам разберусь. Но мало ли. Это место нельзя вновь утратить, – Ведагор зачерпнул горсть земли. – Меня отравили.

– Что?!

– Это не яд… яды… сам знаешь, мы к ним не особо восприимчивы. Тут постараться надобно было, чтобы…

– Я…

– Обсядь и слушай, – это было сказано тем тоном, что Бер закрыл рот. А вот силу… силу, рвущуюся наружу, сдержать было куда сложнее. – Мне было сделано предложение. До крайности сомнительное. Настолько, что оно даже не на грани приличий. Практически сразу за этой вот гранью. И тот, кто сделал, прекрасно понимал, насколько всё… неправильно. Меж тем у меня сложилось впечатление, будто он абсолютно уверен, что я это предложение приму.

Сила собиралась под сердцем.

Тягучая, как кровь земли, и столь же горячая. Обжигающая до того, что держать улыбку выходило с трудом. Но Бер держал.

Стоял.

Слушал.

– А это возможно лишь в случае, когда за словами что-то стоит помимо слов. К тому же мне дали… – он вытащил из кармана пузырёк. – Чудо-лекарство… предложили попробовать. Обещали излечение от всех болезней. Но в тот момент времени я был здоров.

– Свириденко?

– Его дом пронизан тьмой, как и он сам. Мертвый камень. Я думал уехать.

– Остался? Из-за меня?

Чувство вины тяжелее гранита.

– Нет, Мелкий. Тебя я бы по дороге перехватил. Охрану бы отправил. Эвакуировал бы на худой конец вместе со всей твоею практикой… нет… кое-что увидел. Неправильное. И надо было разобраться, что происходит.

Чувство вины никуда не делось. И давит так, что дышать получается через раз.

– Да и скорее всего было уже поздно. Если я и подцепил какую дрянь…

Ведагор развернул ладонь и уставился на неё.

– …то раньше… вероятно, при первой встрече. И это хорошо.

– Чем?!

– Тем, что я приехал, пусть и по приглашению, но, подозреваю, несколько неожиданно. Поэтому и они не успели подготовиться. А так бы… запомни, если хотят достать, то достанут. Какая разница, где травить, тут или в Петербурге? Тут я хотя бы знаю теперь, с кого спрашивать…

И кулак сжал, явно представляя что-то или кого-то.

– К тому же там могли отравить и не меня. И не тебя.

Матушку?

Ингу? Кого-то ещё из рода? Волотовых много, но…

– Я… их… – сила рвалась, и земля под ногами гудела.

– Ты успокоишься и не будешь делать глупостей… – Ведагор выглядел спокойным. И это тоже бесило.

– Тебе к целителям надо!

– Надо… для порядка… любой человек, заподозрив болезнь, обратится к целителям. Верно? А потом, когда целители скажут, что не способны помочь, будет искать того, кто способен. Тем более тут и искать не надо.

– Он… а он и вправду может?

– Мелкий, не будь наивным. Исцелять меня никто не станет. Понимают, что это опасно. А вот взять на поводок постараются. Дадут это свое… лекарство, которое принесёт облегчение. Как надолго – сложно сказать. Я скорее тут сдохну, чем рискну эту дрянь выпить.

Сдохнет не он.

Война?

Война. Думалось об этом спокойно, потому что такое не прощается. И да, в суде довольно сложно будет доказать, что Веда отравили и кто отравил. Потому никаких судов.

Просто…

– Война ещё успеется, – брат точно знал, о чём Бер думает. – Сначала я вернусь в усадьбу.

– Зачем?

– Чтобы разобраться. Свириденко этого ждёт. Скорее всего, я не первый, с кем он работает… подобным образом, – Ведагор тщательно подбирал слова. – И у него получалось. Думаю, сбоев не было, вот и уверился в собственной власти. Да и… тьма меняет людей. На мозги она действует не лучшим образом.

Ведагор потянулся.

– А хорошо здесь, всё-таки…

– Вед, может, просто… вызовем гвардию… поместье захватим… оно, конечно, со стороны будет выглядеть так себе. Но не насрать ли? Потом… объясним… если спросят.

– Поместье-то захватить не проблема, – Ведагор повернулся к Беру. И посмотрел с усмешкой, так, как… как всегда. – Только будет в том поместье прислуга в лучшем случае. Свириденко наверняка предусмотрит и этот вариант. Он умный. Действительно умный… создать лаборатории… эксперименты проводить, не привлекая внимания… не один год и не два… так что этот ход он наверняка просчитает. И по итогу получим мы рухнувший дом и бездну проблем.

– Война…

– Хороша, когда ты видишь, с кем воевать. А если он исчезнет? Завтра-послезавтра? Сгинет, как не было… не знаю, за границу уберется. Да и в России хватает укромных уголков… отстроит всё наново в какой-нибудь глуши, сменив имя-фамилию.

– Не сгинет. Ему купель нужна…

– И это тоже как-то связано. Всё как-то связано. Так что, Бер, ты сейчас подберешь сопли, вспомнишь, что ты всё-таки Волотов…

– Можно подумать, я когда-то забывал, – это было обидно. И Вед ощутил, а потому протянул руку и взъерошил волосы, как когда-то в детстве.

– Не забывал. Извини… просто… постарайся пока не делать глупостей. Свириденко делает типичную ошибку.

– Это какую?

– Оценивает людей по себе. Он сам мёртв… практически… то есть физически его жизнь продолжается, но этим смерть не обманешь. И он чувствует её. Боится. И думает, что все вокруг тоже её боятся. И из страха перед смертью сделают всё, что угодно.

Недалеко от истины. Но…

– Тем паче, когда боятся не за себя. Думаю, он намекнёт, что моя болезнь может оказаться очень заразной.

– Инга?!

– Я ещё до поездки отправил Ингу к матушке. Собирался потом присоединиться. Летом на Урале красиво. Воздух чистый опять же… а у неё отпуск. И я вот думал.

– Когда ты им скажешь?

– К чему их нервировать раньше времени? Так… отдам кое-какие распоряжения. Логичные с любой точки зрения. А сам, как уже говорил, вернусь… попрошу… продемонстрировать мне производство, в которое Волотовы должны вложиться. Он и сам спешит, иначе не работал бы так грубо. Что-то такое происходит, не вписавшееся в его планы. Так-то сыграл бы тоньше. Мягче. А это, считай, напролом. И мы ему нужны. Очень. Поэтому он попробует договориться. И я попробую.

– Ты хочешь найти место…

– Где делают эту дрянь, – в руке Ведагора флакон казался крохотным.

– Дашь?

Бер протянул руку. Ведагор нахмурился. Идея ему не понравилась.

– Я… хочу кое-кому показать… возможно, Алёнка скажет… это… ты в берегинь веришь?

– Даже так?

Значит, верит.

И сомнения уходят. Ведагор кивает и отдаёт флакон.

– Только сам пить не вздумай!

– Я ж не совсем дурак…

– Ты мелкий.

– А ты крупный, но всё равно вляпался! – сила-таки рванула, туда, к кургану, заставив землю вздрогнуть. И та загудела, застонала.

– Вляпался… это верно… я ж к тебе ехал. Тушёнку передать, пообщаться… глянуть, всё ли в порядке. Хотя да, слабое оправдание. Всё же расслабились мы, уверились, что сильны и этого достаточно… а ты неплохо так прибавил.

– До тебя всё равно далеко.

– Ну… какие твои годы. И не вздумай лезть!

– Куда?

– К Свириденко… знаешь… своей смерти я не боюсь, но он ведь может поставить и перед другим выбором. А я не хочу… ни для себя, ни для Волотовых.

– Но… я тоже не хочу! Я…

– Тише… вот вечно ты спешишь.

– Ага. Надо погодить. Чего? Похорон твоих?

– Не так всё плохо, – Ведагор щёлкнул по носу. – Я ещё вполне живой и, полагаю, протяну довольно долго. Им ведь не смерть нужна была, а сотрудничество. Поэтому и травить должны были с расчётом на него.

Это слабо утешало.

Флакон в руке нагрелся и мелко пульсировал, будто сжимал Бер в ладони не стекло, но чьё-то крохотное сердце.

– Поэтому время ещё есть.

Сколько?

– Да и… – он растянул губы в нехорошей улыбке. – Старая кровь – это не только красивые слова… так что, ещё посмотрим, кому там в итоге целитель понадобится.

Ведагор сделал глубокий вдох и улыбка стала шире.

– Тем более… теперь я могу прийти сюда.

Дышать сразу стало легче.

А и вправду.

Старая кровь.

И сила.

Та, родовая, которая и у Бера есть. Кипит внутри, рвётся наружу. И огонь в жилах – это не аллегория, это… и вправду случается.

Порой.

– Но надо найти место, где прячется тьма. Там, в доме, скорее её отголоски, эхо… – Ведагор опустился на траву. – Кроме того записи, материалы. Доказательная база да и для аналитиков тоже… если яд создан там, то есть шансы, что найдётся и противоядие. Даже если я справлюсь сам, то наверняка есть другие. Уж больно надёжный поводок, чтобы им не пользоваться.

– Я должен рассказать…

– Мальчику из хорошей семьи? – Ведагор с трудом сдержал смешок.

– Да… он нормальный, поймёт.

– Что ж, если так, то хорошо. Тем более если эхо тьмы таково, что отравило и земли, и дом, то… в сердце фон будет выше. А это может перейти в иной уровень проблем… но попроси пока не мелькать. Не вмешиваться. Спецназ и всё такое… это лишнее.

– Но…

– Это будет шумно, красиво, но совершенно бессмысленно, – Ведагор всегда отличался нечеловеческим терпением. – Говорю же, он сбежит, да и лабораторию…

– Зачистит.

– Именно. И всех, кто хоть как-то причастен. Просто, чтобы за спиной не оставлять… нет. Эту лису надо обложить так, чтобы деваться её было некуда. А стало быть никакого подозрительного шевеления рядом.

– А если… если ты не успеешь? Если… огонь не сдюжит? А лекарства… если его нет? Просто вот нет? Яд без противоядия?

Прозвучало как-то по-детски.

И страх прорвался.

Потому что… Ведагор был всегда. Рядом. Огромный. Надёжный, как скала… скалой он и был, той, что защищала Бера от всех проблем… а теперь выходит.

Выходит…

Эта мысль отказывалась умещаться в голове.

– Всё будет хорошо, Мелкий…

А раньше он не врал.

– Иди… девушка заждалась.

– А ты?

– Посижу немного… воздух здесь хороший. Да и легче становится…

– Может… попробуешь? С кровью… в этом месте силы много, – мысль была на диво здравой, Бер и сам удивился. Но Ведагор покачал головой:

– Рано. Они ждут, что я заболею. Значит, надо заболеть… лисы – звери хитрые.

Глава 38. Последняя, но не завершающая

С правильно подобранными друзьями и поход за молоком превращается в блокбастер.

Осознание, настигшее некоего гражданина Н. на сороковом году его бытия по возвращении домой после недельного отсутствия.

Это было странно.

Палатки.

Костры.

Столы. Гитара с гармонью, которую притащил лопоухий парень совершенно несерьёзного вида. Хоровод. Водянички и шашлыки. Смех какой-то…

Ощущение потерянности.

Растерянности? И в то же время правильности. Равновесия, о котором Ивану рассказывали, что, мол, в нём истинная сила. А он не понимал. Как есть Иван-дурак. Как понять умом, если надо просто прочувствовать?

– Эй, – по плечу хлопнули и явно со всей силы, проверяя, устоит ли Иван. – Эльф? Натуральный?

– Наполовину, – Иван повернулся к тому, что за спиной стоял.

Парень.

Возраст… сложно понять. Но высокий. И плечи широкие. Морда лица наглая и веснушками осыпана густо. На Ивана парень глядел с интересом.

– Иван, – Иван протянул руку, решив, что стоит быть вежливым.

И руку сдавили.

И снова не отрывая любопытного взгляда от Иванова лица, попросит пощады или нет. Просить не стал. Волотову случалось шутить подобным образом, так что Иван привычный.

– А я Мишка… Найдёнов. Слушай, а ты натуральных эльфов видел?

– Видел…

– А правда, что говорят, будто они там все… ну… того…

– Чего?

Найдёнов приблизился и на ухо сказал:

– Голубые…

– А в морду? – мрачно поинтересовался Иван, которого этот разговор начал утомлять.

– А если я тебе?

– Эй, – Сабуров появился из ниоткуда, чтобы приобнять обоих и тут уже сдавил так, что крякнул и Мишка Найдёнов. – Вы чего? Драться? Девчата обидятся. Они вот готовили, собирали… а вы драться… лучше выпейте!

И банку показал, трёхлитровую, в которой плескалось что-то мутное и слабо светящееся.

– На Аленкиных травках! – похвастал Сабуров.

– Знаешь… я, пожалуй, воздержусь… – вспомнилось вдруг, как с этих травок Бера повело. Может, конечно, не точно именно от этих, а в принципе, но ведь повело же.

– Точно… – и Мишка добавил нехорошее слово.

За что и получил затрещину от Сабурова.

– Не ругайся, – сказал тот с упрёком. – И вообще, у нас тут мирно живут… так что, давайте, миритесь… и вот…

Откуда он взял два стакана, Иван так и не понял.

Главное, что один оказался в его руке. Второй – в Мишкиной. И оба чудесным образом наполнились тускло светящимся… чем-то.

– А оно вообще… – тут уж и Найдёнов начал испытывать некоторые сомнения. – Для пития пригодно?

– Обижаешь… давайте. На мировую… за мир во всем…

Найдёнов поглядел в глаза с насмешкой и руку поднял, типа, он сумеет, а у Ивана духу не хватит. И… и хватило.

Самогон.

Обжигающий.

Причём так, что Найдёнов пополам согнулся с раскрытым ртом, из которого выкатилось облако то ли дыма, то ли воздуха, но тоже переливающегося перламутром, чтобы смешаться с таким же, которое выдохнул сам Иван.

– Это… это…

– По второй, – Сабуров налил и себе. – За знакомство… чтоб вы знали, до чего я радый…

В голове зашумело.

И стало вдруг так хорошо, спокойно. А потому второй стакан Иван выпил уже с радостью… и не только он.

– …а то у нас тут тоска смертная. Даже морду набить некому… раньше хоть в Конюхи на дискотеку ездили, но теперь не рады…

– У вас своя дискотека! – радостно произнёс Мишка, почему-то обнимая Ивана. – И покруче… слушай, а давай…

…в ушах совсем зазвенело.

И кажется, это был не гитарный перебор, а что-то совсем-совсем иное. Главное, у третьего стакана… или рюмки? И можно ли рюмки считать стаканами?

Но привкус появился изумительный.

Круче, чем у текилы.

Иван об этом и сказал…

– Так… твоя ж конопля! – ответил Сабуров с гордостью. – Я у Алёнки одну баночку её настойки, которая укрепляющая, взял, в самогон батин долил. И конопли допихал. Утречком ещё. Жаль, что настояться толком не успела…

– К-конопли? – Мишка протянул стакан. – Тогда надо выпить… и какая на хрен текила! Аромат хлеба! Живой. И ещё вот один раз я ром пробовал, настоящий, яванский…

– И чего?

– Да херня полная! Вот самогон – это…

Подумалось, что пить самогон, смешанный с травами и настоенный на конопле, – так себе идея… с точки зрения здравого смысла.

Потом подумалось, что здравый смыл немного запоздал.

А так…

Конопля, она ж своя. От неё плохо не станет.

– Слушай… Вань… а вот скажи, на хрена эльфам такие патлы? Неудобно же ж… – Мишка провел рукой по своей бритой голове. – И не понятно, если со спины, как разобрать, баба или…

Аэна держала в руке флакон.

Темное стекло.

Или содержимое темное? А внутри словно искорки. И танец их завораживает.

Один.

Только один.

Обещали три. А дал один. Мало играла. Выступление должно было длиться час, а она уложилась в двадцать минут. Нарушение.

Договора.

Договор не подписан. На словах. Со словами ей сложно.

– Нань? – голос брата вывел из задумчивости. – Что случилось?

– Обманул, – Аэна развернула руку, показав флакон. – Один. Обещал три. Я мало играла. Ошиблась.

– Тихо, – брат обнял и флакон вытащил. – Это и так много… и мне не нравится…

Он сделал глубокий вдох, унимая кашель. Аэна слышала клёкот внутри, в груди, будто там, меж рёбер, заперли птицу.

– Мне не нравится, что ты делаешь.

– Я играю.

– Для человека, который тебе отвратителен.

– Нет. Не отвращение. Пугает.

– Пойдём в сад? – брат протянул руку и предложил. – А давай… давай как в детстве? Сбежим?

– Куда?

Аэна осторожно коснулась восковых его пальцев, пока ещё теплых.

– Какая разница? Разве в детстве об этом задумываешься?

В детстве – нет.

Но они взрослые.

– Идем, – она взяла его за руку. – Я поговорю с ним.

От одной мысли об этом замутило.

– Он обещал. Я предупреждала. Я играю, пока есть сила. Там много эмоций. Хорошо… но и долго так сложно продержаться.

Аэна пыталась это объяснить, но её не поняли.

Раньше со всеми разговаривал брат. С учителями в школе, которые не желали понимать, что Аэне тяжело находиться среди людей. Слишком много эмоций они испытывают. Разных. Раздирающих.

С наставником, не желавшим возиться с мелкой девчонкой.

С целителями, что настаивали на лекарствах, будто её дар – это болезнь.

Потом, позже, он разговаривал с продюсерами. И заказчиками, когда она ещё брала заказы. Редко… он понимал, что часто Аэна не может. А она старалась.

Искренне.

Она вовсе не глупа, что бы там ни говорили. Просто… ей с людьми сложно.

Очень.

И теперь, когда Эо заболел, Аэна вынуждена наново учиться говорить.

– Идём, – она потянула брата за собой. – Мы здесь не пленники.

– Пока…

Он хмурился.

– Тебе нужно лекарство, – Аэна не хотела начинать спор. Она не умела спорить. Да и всё, что должно было быть сказано, уже сказано.

Были бы иные способы…

Сейчас она может позволить себе хороших целителей. Любых. Вот только болезнь Эо из тех, что не поддаются излечению.

Так ей сказали.

А потом появился человек с тёмным флаконом и предложением. Три дня… и Эо поднялся с постели. Чудо? И если за него надо сыграть на скрипке, она сыграет.

Не имеет значения, где.

И перед кем.

Сыграет.

Дом был пуст. Странное место. Здесь и эха нет, а это ненормально. Эхо любит старые дома и большие пространства. Да и прочие звуки меняются, теряют себя. Кто другой не услышал бы.

Аэна слышала больше, чем хотелось бы.

В саду легче.

– Странно, – Эо огляделся. – Здесь… пусто.

– Да.

– Вчера были люди. Много.

Аэна пожала плечами: любой вечер требует подготовки, вот и готовились. А люди… люди да, приходили. Служба доставки. Флористы. Организаторы. Кейтеринг. Повара и прочее. Суета. От людей она и пряталась в том же саду, а потом в отведённых им с братом покоях.

– И в саду тоже. Охрана… куда подевалась?

– Разъехалась? – предположила Аэна.

Отсутствие людей её ничуть не смущало. Напротив, можно снять щиты и вдохнуть воздух.

– Сыграешь? – Эо протянул дудочку. – Как раньше?

Скрипка, она хороша для больших залов. Капризна. Самолюбива. Аэна её слышит. И умеет разговаривать. Договариваться.

Дудка… попроще.

Нет, это не значит, что на ней нельзя играть. Хотя наставник и говорил, что дудят лишь простолюдины, но и Аэна не из числа знатных.

Ей можно.

А эту Эо сам вырезал.

– Я такой не видела, – она погладила дерево.

– Делать было нечего, – он опустился на землю. – Аэна… тебе надо уехать.

И бросить его?

Шанс.

– Мне не нравится этот человек. И мне не нравится, что он подловил тебя. На меня. Я, конечно, хочу жить, но не такой ценой.

Аэна поднесла дудку к губам и дунула. Звук вышел нежным и неожиданно звонким. Значит, и дар к Эо вернулся, если дерево поёт. Это ведь не так просто.

– Сегодня он заставляет тебя играть перед этими людьми, выставляет, как ценный приз. А завтра что? Что он потребует?

Так ли важно?

Главное, что Эо будет жить… пузырька хватит на месяц или два. А там… там Аэна найдёт способ получить ещё один. И вообще, сейчас ей не хотелось думать о проблемах.

И о делах.

Она хотела играть. И играла. На дудочке, вырезанной из куска дерева, обласканной силой, и потому оживающей в руках. Дело не в умении, просто… просто ей повезло.

Она умеет давать силе голос.

Пусть звенит птичьей трелью о небесах и свободе. О полёте. О ночи. О том, что луна низко, а мечта вот рядом, руку протяни. Пусть плачет о травах и цветах, срок которых столь краток, и вот уже лепестки, тронутые тленом, ломаются под тяжестью росы и падают.

Падают.

Она просто играла.

О надежде.

И безнадёжности. Об одиночестве, которое наступит, когда Эо не станет… и о том, что Аэна не вынесет этого одиночества.

Ей всегда было проще играть, чем говорить.

И когда дыхание всё же оборвалось, как и мелодия – ни одна не может длиться вечно – Аэна закрыла глаза. Страшно. Как же страшно…

А когда открыла, то увидела перед собой…

Над собой.

Человека?

Нет?

Огромного, просто заслоняющего и небо, и дом, в который так не хотелось возвращаться. И главное, он стоял и смотрел на Аэну… странно так.

Никогда и никто на неё не смотрел вот… вот… по-разному. Жадно. И с восторгом. С восхищением. С удивлением. С завистью вот часто. С желанием обладать, за которого готовы платить, полагая, что обо всём можно договориться.

Но как на… чудо?

И надо бы испугаться, а она не пугается. Она тоже стоит и смотрит. И слышит, что человек – не совсем и человек, что в нём тоже звучит музыка. И тянет прислушаться, а лучше прикоснуться, вдруг да слышно станет яснее? И главное, ничуть не страшно.

Более того, Аэна знает, что он, этот совершенно незнакомый нечеловек, точно её не обидит.

– Доброго вечера, – Эо сидел, скрестив ноги. – Вы из гостей?

– Разве что незваных…

Аэна убрала дудочку.

– Играете хорошо. Грустно только. Помощь нужна?

Аэна собиралась ответить, но брат перебил.

– Нужна, – сказал он просто. – Я умираю. А она остаётся одна. Ей нельзя одной.

– Нет, – Аэна замотала головой. – Я…

– Эти, – Эо качнул головой в сторону дома. – Поманили её надеждой. Но уже обманули. Так что будут обманывать и дальше. Я в конечном итоге всё равно умру. Только как бы не позже её… мне не нравится это место. Нехорошее оно.

– Нехорошее, – согласился парень. И руку протянул. – Идём. Отведу в другое… тут недалече, если знать дорогу. Врачей и надежды не обещаю, но слово даю, что никто-то там ни тебя, ни её вон не обидит.

И Аэна поверила.

Но это с ней часто случалось. Она всегда верила людям.

– И хорошо.

– Вещи какие-то забрать хочешь?

– Скрипку, – Аэна сумела заговорить, хоть сердце и дёрнулось. – Там моя скрипка… её папа делал. Для мамы.

Ещё, наверное, деньги взять надо.

Документы.

Какие-то… всегда и во всём были какие-то документы, но Эо понимал в них лучше.

– Я сам.

Эо встал.

И велел:

– Жди.

И ушёл. Она с детства ненавидела, когда он уходил, потому что терялась, пугалась и чувствовала себя одинокой. Ей начинало казаться, что Эо никогда-то не вернется. Нет, Аэна не глупая, понимала всё, но… но понимать – одно, а принимать – другое.

Тогда она и начала играть.

На дудочке, которую оставил Эо. С музыкой ждать было легче. А потом музыки стало больше.

– Стас, – сказал парень. – Ты не бойся. Я не обижу.

– Я не боюсь, – Аэна поняла, что и вправду не боится. И что волнения нет. То есть, она, конечно, переживает за брата. И ждёт возвращения. И хочет пойти за ним, но не так, как раньше, до онемевших ног и боли под сердцем. – Аэна.

– Красивое имя…

– От мамы. А брат – Эо.

– У меня тоже братья есть. Серега, Семен и Степан. Хорошие… я тебя с ними познакомлю.

– Я… буду рада. Наверное. Не знаю. Мне сложно с людьми разговаривать.

И в глаза смотреть, но с ним, со Стасом, наоборот всё. Хотелось смотреть. И рассматривать. И даже получилось улыбнуться в ответ на его улыбку.

А ещё страх, мучивший весь последний год, отступил.

Быть может…

Быть может, шанс всё-таки есть? Хотя бы крохотный. Правда, Аэна не могла сформулировать, на что шанс. Но она поймёт. Она вовсе не глупая.

Просто… немного другая.

– Вот, – Эо слегка запыхался. В руках он держал футляр со скрипкой и сумку. – Вещи собирать я не стал… там, к слову, как-то… пусто, что ли? Ни слуг, ни вообще людей. Чувство такое, будто дом взял и вымер. Куда все подевались?

Аэна не знала.

А Стас вот ответил:

– Уехали. Сперва гости разошлись, а потом и Офелия…

Нехорошая женщина.

Злая.

И с Аэной разговаривала так, будто ненавидела её. Но почему – не понять. Они ведь даже знакомы не были. Прежде.

– За самого Свириденко не скажу, но думаю, что тоже убрался. Может, в Петербург свой, может, ещё куда. Не важно. Идём?