Текст книги "Эльфийский бык – 2"

Глава 25. Где подвиг находит героя

«Есть ли во мне изюминка? Да Боже ж вы мой… какие сомнения?! Если так-то я один сплошной кекс!»

Из переписки в одном приложении, где некая леди надеялась встретить любовь всей своей жизни

– Ищете кого-то? – вежливо поинтересовались у Александра, раздумывавшего, стоит ли ломиться сквозь полосу кустов или поискать обход.

– Да, – Александр обернулся. – А где тут… для водителей там, для охраны.

Лакей кивнул и, указав куда-то в сторону, произнес:

– Конечно. Позвольте провожу.

И ни тени удивления или возмущения.

– Недалеко?

– Само собой. И если будет надобность, вас вызовут. Сюда…

Дом остался в стороне. Ясно, для прислуги и сопровождения выделили небольшую пристройку.

– Ужин подадут чуть позже. Пока накрыты закуски. Чай, кофе и иные напитки у стойки, – лакей и дверь открыл. – Если понадобится что-то еще, вы всегда можете обратиться за помощью…

Надо же.

Александр переступил порог.

Шумно.

Людно.

И дымно. Курили прямо в гостиной. Если эту огромную комнату, довольно плотно заставленную мебелью, можно было назвать гостиной.

Гремел телевизор. Кто-то уселся перед ним на диване, приобняв огромное ведро с попкорном. Кто-то устроился чуть дальше, за столиком. Трое в одинаковых черных костюмах сидели у барной стойки, правда, не со стаканами, но с аккуратными белыми чашечками.

Эти трое и обернулись, поприветствовав Александра кивками. Остальные же…

– Да уж… – произнес кто-то. – А я думал, что моя с красными пиджаками выпендривается… эй, парень, сочувствую… платят хоть хорошо?

– Да что они заплатить могут, – отозвались из другого конца зала. – Это ж Вельяминовы. Известные нищеброды…

– Не похоже… знаешь, сколько такой прикид потянет?

– Гроши… китайское барахло.

Александр прошел вглубь комнаты и, оглядевшись, понял, что места не особо и много. А свободное – лишь за стойкой.

– Вы не против? – поинтересовался он у мужчины с седыми висками.

– Нет, конечно. Присаживайтесь, – тот подвинулся. – Чаю? Или кофе? Там машина стоит. Кстати, кофе довольно неплохой…

– Спасибо.

Машина нашлась, как и вазочки с печеньем. Надо будет Туману прихватить. Хотя… Александр представил, что подумают о нем, запихивающем в карманы печенье. Потом вспомнил, что карманов в костюме нет и окончательно передумал.

А вот сахару в кружку бросил четыре куска.

Сладкого хотелось.

Есть тоже.

Общаться – не очень. Впрочем, никто особо и не стремился. Ровно до тех пор, пока на плечо Александра, задумавшегося о смысле бытия и том, сколько здесь сидеть, не упала огромная ручища.

– О, парень, опять ты?

Александр обернулся и в лицо дохнуло перегаром.

– Еще один моцик привез?

Глыба возвышался, причем не только над Александром, но и над прочими. Разговоры как-то разом стихли.

– И вам доброго вечера, – сказал Александр вежливо, сдерживая в себе желание дать в морду. Желание было острым, почти непреодолимым. – Глыба, если не ошибаюсь?

– Ага… а ты у нас кто, напомни?

– Александр.

– Шурка, стало быть… Шурка – сала шкурка…

И заржал во весь голос. Кто-то сдавленно хихикнул, но как-то… жалко, что ли. И стало тихо-тихо. Только телевизор продолжал греметь.

– Вам стоит поработать над чувством юмора, – Александр спокойно снял руку с плеча. – И в целом над манерами.

– А тебя прошлый раз, погляжу, ничему не научил?

Глаза у Глыбы были темными, заплывшими кровью. Да и в целом выглядел он не слишком хорошо. И стоял как-то вот… покачиваясь.

– Думаю, – поднялся седовласый, отставив кружку в сторону. – Нам ни к чему лишние проблемы.

– Думаю, не твоего ума дело… – Глыба повернулся к седовласому, окинув его раздраженным взглядом. – Сядь и чаек свой хлебай.

Двое других тоже поднялись.

– Ваш наниматель не обрадуется, если вы спровоцируете конфликт, – Седой не испугался ни взгляда Глыбы, ни размеров его. – Никто не любит тех, кто доставляет проблемы…

Тишина в помещении стала совсем гулкой.

– Слышь ты… ты… это… кто такой?

– Какая разница? Гость. И он гость. Здесь все гости, которых пригласили в этот дом, – Седой смотрел спокойно и даже с насмешкой. – А нападение на гостя во все времена и всеми законами, писаными и неписаными, порицалось…

Это он зря. Сложные слова, сложные конструкции. Вряд ли смысл достигнет глубин мозга Глыбы.

– Кто нападает? – Глыба первым отвел взгляд и повел плечами. – Это ж не нападение… это так… мы чисто размяться, да, Шурка? Или зассышь?

– Размяться… – Александр задумался.

Всё ж желание дать в морду никуда не исчезло.

– На кулачках. Без всякой это вашей шмагии… давай на спор? Если победишь, я тебе твою колымагу верну… вот честное слово!

– А если нет?

– Ты мне нынешнюю отдашь. С коником вместе…

– Коник у меня с характером. Ты ему вряд ли понравишься…

– А и плевать, – чем дальше, тем более гениальной казалась Глыбе его собственная идея. И прочие загудели, переговариваясь, явно предвкушая развлечение. – Обломаю… у меня на любой характер – вот!

И Глыба кулак показал.

Прямо под нос.

Кулак был впечатляющим. Пожалуй, с голову Александра размером… и в другом случае он бы отказался от поединка. Нет, в другом случае об этом поединке и речи быть бы не могло, но…

Оскал Глыбы.

И мотоцикл бросать нехорошо. Может, он и не живой в полном смысле слова, но все же Александр к нему привязался. Имущество опять же.

Подотчетное.

С другой стороны рисковать Туманом… с третьей…

– Не думаю… – начал было Седой, хмурясь еще больше.

– Заткнись, а? – Глыба качнулся было к нему, но Александр выставил руку. Седой, конечно, не выглядел беззащитным, более того, в нем чувствовалась скрытая сила, которой хватило бы размазать Глыбу тонким слоем и странно, что сам Глыба этого не понимал.

Но…

Нехорошо постороннего человека в старые разборки втягивать.

– Правила, – жестко произнес Александр. – На кулаках? Без магии?

– По яйцам не бить. Оружие не использовать, – Глыба даже ожил как-то, осознав, что драка состоится.

– До крови?

– До пощады… а ты у меня её долго просить будешь…

– Секунданты?

– Чего?

– Те, кто будет смотреть, чтобы бой прошёл по правилам.

– Сразу видно, что ты, Шурка, благородный… – Глыба даже хохотнул. – Лады… эй, мужики, кто за меня посмотрит?

– Могу я просить вас… – Александр обратился к Седому.

– Несомненно.

Тот чуть нахмурился и спросил:

– Мы прежде не встречались? Вы мне кого-то напоминаете…

– Наверное, просто похож…

– Вероятно…

– Да хватит уже трындеть… пошли.

– Погодите, – Александр принялся разматывать пояс. Все же портить роскошный кафтан не хотелось. Бер не поймет. Да и перед девушками неудобно получится. – Сейчас…

Благо, штаны были широкими и двигаться не мешали, как и рубаха.

За домом обнаружилась тренировочная площадка.

– О! – Глыба, которого предстоящая драка привела в замечательное расположение духа, обвел рукой. – Цените! Так люди нормальные живут, а не эти ваши… коровницы… и вообще, Шурка, я тебе так скажу… служить надо нормальным людям.

Да… порой и идиоты говорят разумные вещи. Только смысл в них вкладывают иной.

Вслух этого Александр произносить не стал.

Охранники и водители отошли за черту. Седой и еще один хмурый тип, взявший на себя роль секунданта Глыбы, о чем-то тихо переговаривались. Глыба же, скинув пиджачок, хлопнул руками.

– Короче… приходи к нам… как оклемаешься. Я за тебя слово замолвлю. Всё ж ты не ссыкло, как иные…

И ударил.

Без предупреждения. До объявления начала драки. Пользуясь моментом… двигался Глыба, несмотря на размеры, быстро. И пожалуй, кто другой, пропустив этот удар, не поднялся бы.

Александр ушел.

И перехватив руку, извернулся, подныривая под тушу. Подсечка. И Глыба полетел по земле, поднимая пыль, чтобы остановиться. Подняться. И броситься вперед со звериным рыком. Лицо его исказила гримаса ярости. Глаза затянуло кровавой пеленой.

Да что с ним такое-то?

Александр с легкостью ушел в сторону и ударил вдогонку. Впрочем, ощущение было таким, что Глыба просто-напросто не чувствовал ударов.

Он крутанулся.

И всхрапнув, распрямился. И пошел на Александра. Медленно. Неспешно. Не пытаясь прикрыться… его голова опустилась, будто шея вовсе исчезла. Руки повисли, что придало Глыбе сходство с гориллой.

Александр ударил, целя в шею, но Глыба с легкостью отмахнулся от удара.

И ударил сам.

Раз.

И другой.

Он бил как-то по-звериному, широко, с размахом, не заботясь, что противник может сам добраться до туши. Александр и пытался. Он подныривал под огромные, шарящие в воздухе руки, ускользая из-под захватов, уклоняясь от ударов, и бил сам. Раз за разом. В какой-то момент даже услышал, как внутри Глыбы хрустнула кость. Но тот снова не почуял.

Что за…

Нормальный человек не может вот так.

Нормальный…

Огонь рванулся, желая помочь, но Александр одернул силу. Не по правилам… он поймал обеспокоенный взгляд Седого. И того, второго, который наблюдал за боем, все больше хмурясь. Его рука то и дело тянулась к телефону…

Нет уж.

Александр в очередной раз уклонился от удара, зашел сзади и, подпрыгнув, обхватил шею Глыбы, повис на спине его, сжимая захват. Если перекрыть воздух, то транс не поможет.

Глыба заревел.

И дернулся, пытаясь скинуть противника. Согнулся. И Александру пришлось обхватить его и ногами, а еще он подтянулся повыше, норовя сунуть руку поглубже под каменный подбородок Глыбы. Когда не вышло, ударил второй по затылку, отчего Глыба дернулся и голову поднял.

Вот так.

А теперь сжимать.

Держать.

И просто держать. Прижиматься к спине. И давить, собирая всю силу, какая есть. Захрипев, Глыба еще раз попытался стряхнуть Александра. А потом, резко остановившись, будто в голову его все-таки пришла какая-то донельзя занятная мысль, он резко запрокинул голову. Бритый затылок его впечатался в переносицу Александра, и что-то внутри неё хрустнуло, а в голове – зазвенело.

Вот только рук Александр не разжал.

Боль заставила лишь усилить захват.

Глыба же рухнул на всю спину.

Александр только выдохнул.

И руки не разжал.

Кости, кажется, затрещали… и подумалось, что если его сейчас раздавят, то это будет на редкость глупая смерть. Пожалуй, глупее, чем у отца… главное, даже на пьяное состояние не спишешь, потому что Александр трезв.

Глыба, перевернувшись на живот, попытался подняться.

И завыл.

Глухо, совершенно по-звериному. А потом руки его подломились и он-таки упал. Животом. Лицом. На землю… и затих.

– Твою ж… – раздался чей-то голос. – Охренеть…

– Эй, парень… отпусти…

Голоса доносились издалека. В ушах звенело… и руки надо бы разжать, но страшно, что эта туша притворяется, что…

– Отпусти, – Александра потрясли за плечо. – Слышишь? Как там тебя… ты отпусти. Сергеич, помоги, видишь, не в себе парень…

– В… – Александр выдохнул и успокоился. – В себе я. Он… точно?

– Точно, – хохотнул кто-то, подавая руку. – Ну ты даешь… дохлый-дохлый, а этого урода укатал… в жизни б на тебя не поставил…

Подняться получилось не сразу.

Руки дрожали.

И ноги тоже.

И главное, из носа лилось… лилось.

– Возьми, – Седой протянул платок. – Ты как себя чувствуешь? Голова болит? Кружится? Может, врача позвать?

Беспокойство его было вполне искренним.

– Спасибо. Я… живучий, – Александр платок все же взял. И прижал к носу. Оно-то, конечно, кровью не изойдет, уже останавливается, но зачем обижать хорошего человека.

– Все равно. Это было неразумно. Идем. Тебе надо посидеть. Могу отправить кого из своих ребят за руль.

– Да нет…

– С сотрясениями не шутят, – Седой нахмурился. – Вопрос безопасности.

– У меня и руля-то нет… а конь умный, дорогу знает, – пошутил Александр, но под укоризненным взглядом сник. – Фигнал, наверное, будет.

– Даже два, – успокоили его. – Слева и справа. Симметрично получится. Но можно чего холодного приложить.

Слева.

И справа.

А Аленка добавит, когда узнает… почему-то стало невероятно стыдно, будто это он, Александр, драку затеял. И рубашку опять же испортил.

Ценную.

Исторчески-реконструированную. Спереди вон в бурых пятнах крови. Сзади – в мусоре, траве и прочем…

Александр посмотрел на Глыбу, который все еще лежал, уткнувшись носом в землю. Надо ли проверить, живой ли… а то вдруг да… нехорошо получится. Глыба, хоть и сволочь, но не настолько же, чтобы вот так убивать.

Впрочем, над телом уже склонился секундант Глыбы.

– Дышит…

– Водичкой, может…

– Не надо, пусть полежит. Ему оно полезно. А то еще дурковать начнет. Парень… – мужик разогнулся. – Дело, конечно, твое, но вот…

– Что здесь происходит? – нервный слегка визгливый голос перебил секунданта. И появление Тополева, ныне в темном костюме, нисколько Александра не удивило. А вот сам Тополев, кажется, удивился. Он посмотрел на Глыбу. Перевел взгляд на того мужика, который над Глыбой возвышался, потом на Александра. – Еще раз спрашиваю. Что здесь происходит?!

Стало тихо.

И как-то даже сразу безлюдно. Вот вроде бы только что хватало народу вокруг, а теперь никого, кроме Седого и двоих его подчиненных, которые появлением Тополева не впечатлились.

– Дуэль, – Александр шмыгнул носом и переносицу потрогал. Не сломана, вроде… или сломана? Жизненный опыт молчал. А переносица ныла.

– Какая, на хрен, дуэль?! – Тополев перешёл на визг. – Ты, мальчишка, что себе позволяешь…

– Ваш подчиненный, – заговорил Седой, выступив вперед. – Сам инициировал эту дуэль. Он и вызвал… Александра. Верно?

– Да.

– И настоял, чтобы дуэль произошла здесь и немедля. Со своей стороны, я согласился выступить гарантом того, что поединок пройдет согласно правилам.

Тополев покраснел.

И побелел.

И рот открыл. А потом закрыл, но почему-то ничего не сказал.

Он боится седого? Или… нет, скорее не желает с ним связываться… кто-то из сопровождения важного гостя? Надо будет имя спросить.

– И смею заверить, правила нарушены не были, – продолжил Седой, позволив себе легкую улыбку. – Вместе с тем надеюсь, что вы со своей стороны проследите, чтобы молодому человеку выплатили его награду.

– Н-награду?

– Ставкой был мотоцикл. Я правильно понял?

Александр кивнул. Осторожно. Голова все же гудела.

– Ах, мотоцикл… – Тополев отступил. – Конечно… что ж… думаю, Глыба, когда очнется… сам вернет все… если сочтет нужным.

И развернулся, всем видом показывая, что разговор окончен. Вот ведь… поганец. А главное, не понятно, у кого мотоцикл требовать… Глыбу в сознание приводить?

Александру идея не слишком нравилось.

– Идем, – Седой позволил себе подтолкнуть Александра в плечо. – Тебе умыться надо. И переносицу поправить, если не хочешь, чтобы кривой осталась…

Все-таки сломали, ироды…

Никакого уважения к власти.

Глава 26. В которой прошлое возвращается и не на радость настоящему

«Сказал жене, что после смерти хочу быть кремирован. Через полчаса ответила, что договорилась на вторник»

Из лекции профессора прикладной и семейной психологий, доктора наук Н. «Об особенностях счастливой семейной жизни и важности взаимопонимания супругов».

Все шло очень даже неплохо.

Если не сказать, что хорошо. И это уже само по себе было донельзя подозрительно, потому что не бывает так, когда все хорошо, чтоб совсем без подвоха. Нет, взгляды сторонние Таську беспокоили мало. Напротив даже, зависть, в этих взглядах проскальзывавшая, её даже радовала. Потому что… потому что может она позлорадствовать или нет? И уже ради этого стоило ехать.

Чтобы мило улыбнуться тем, кто поспешно отвернется и даже отступит, чтобы не приведи боже хозяин не решил, будто они к Вельяминовым симпатию испытывают…

Блеснуть сиянием золотого шитья.

Небрежно забросить за спину косу, украшенную сложными подвесками, которые Бер поспешно довосстанавливал для цельности наряда. И этой вот спиной ощутить всю зависть с недоумением.

Разве что Дымов подошел.

Поклонился и сказал:

– Весьма впечатлен… и не только я.

Он явно хотел добавить что-то еще, но промолчал. А потом был концерт… и остальное.

Офелия, которую прямо разрывало от злости. Вот ведь странный человек, если подумать. Таська с нею почти и не знакома, как и Маруся, а она, Офелия, тоже с ними знакома не будучи, бесится, того и гляди из шкуры выпрыгнет.

И в целом…

Сюрприз этот. И легкая тень торжества, мелькнувшая на личике Офелии… и значит, сюрприз весьма далекий от приятного. И… Таська оглянулась, подумав, что, может, стоит отказаться? В окно вон вылезти, а там мелкими пробежками, пригибаясь, чтоб из-за кустов видно не было, и до кареты добраться.

Хотя…

Мысль, весьма даже притягательную, она отодвинула, поскольку Вельяминовы на их беду от проблем бегать не привычные.

– Прошу, – Бер изобразил улыбку, хотя в глазах его виделось беспокойство.

И Маруся на окно поглядывает, небось, тоже о побеге подумывает. А по тому, как хмурится, ясно, что к выводам пришла сходным. Потому и подбородок поднимает.

К выходу из зала не идет – плывет.

Точно принцесса эльфийская.

Даже взгляд соответствующий, отстранённо-высокомерный. И на морде лица вся родословная проступает, если приглядеться, то и с подробностями. Ну, или это Таське на нервах мерещится просто.

А все-таки Свириденко неплохо устроился… золото, лепнина, роскошь такая, что если не слепит глаза, то ярко поблескивает, намекая, что у хозяев все-то неплохо в жизни складывается.

Чтоб их…

И золоченые двери распахиваются, а Таська, сама не понимая, почему вцепляется в руку Бера.

– Извини, – она сразу спохватывается и снова становится стыдно. Прямо как маленькая…

– Ничего, – шепотом отвечает Бер и добавляет. – Можешь, хоть на шею залезть, если легче станет.

Таська тоже собиралась что-то сказать.

Но не сказала.

Сперва она увидела людей. То есть, она их и прежде видела-то – прием Свириденко устроил с размахом – но как-то прежде люди бродили по залам парами да малыми группами. В концертном и то сидели согласно полученным местам, и потому впечатления толпы не производили.

Ныне же они превратились именно в толпу.

И толпа эта была повернута спиной к Таське. И не только к ней… черные пиджаки. Пиджаки темно-синие, почти черные. И на фоне их разноцветные вечерние платья дам смотрелись этакими мазками ярких красок.

– …именно тогда, очутившись на краю гибели телесной и духовной, осознал я, сколь много ошибок совершил, сколько боли принёс близким людям. Жизнь покидала меня вместе с кровью. Мне неоткуда было ждать спасения… – этот мягкий голос наполнял комнату, окутывая и её, и людей, в ней собравшихся. – И я сделал единственное, что мог – заплакал. Слезы мои – это слезы боли и раскаяния, глубочайшего, которое может только испытать человек.

Он журчал лесным ручьем.

И рокотал.

И гремел даже… и Таська потрясла головой, силясь избавиться от пут этого голоса.

– И тогда небеса разверзлись и ответили дождем. Я и сейчас, спустя годы, помню, как капли этого дождя стекали по щекам моим, как мешались они со слезами…

– Надо же, – Офелия появилась из толпы, чтобы ухватить Таську за руку. – И получаса не прошло… идем… я хочу вас кое с кем познакомить.

– Кто это?

– О! это особый гость! – алые губы растянулись в улыбке. – Он тебе понравится, уверяю…

– …и дождь унял боль. А следом с гор спустился зверь. И тогда я подумал, что он оборвет мои мучения, но снежный барс лег рядом и лежал, согревая меня теплом своего тела.

– Это духовный наставник… великий гуру.

– Чей? – Таська моргнула, избавляясь от наваждения и руку потянула, но хватка Офелии стала лишь жестче.

– Многих, девочки… он удивительный человек! Он достиг духовного прозрения! И получил звание Возрожденного… он пятнадцать лет провел в горах Тибета…

Офелия ухватила и Марусю, потянув за собой.

– …он скитался в поисках истины и душевного прозрения, лишь недавно вернулся на родину…

– Именно тогда, очистив свою душу и разум от суеты, я понял…

– …и мне стоило немалых усилий позвать его сюда!

– Зачем? – поинтересовалась Таська, и заработала взгляд, полный укора.

– Чтобы он поделился своим опытом!

– А мы при чём? – Маруся все-таки вывернула руку. И Офелия следом отпустила Таську, а затем сделала шаг назад и подтолкнула в спину, причем так, что Таська едва устояла на ногах. И тоже толкнула даму в серебристом платье.

– Извините, пожалуйста, – кажется, это была супруга главы городской администрации. И извинять она Таську не станет.

И… плевать.

Люди вдруг закончились.

Спины расступились. И Таська оказалась в переднем ряду. С Марусей вместе.

Ну… духовный… кто там…

Духовный.

Первое, что бросилось в глаза, – ослепительно белые одеяния. Длинные такие, напоминающие то ли ночную рубашку в пол, то ли эльфийское платье, но на очень широкого эльфа шитое. Причем наряжен был не только наставник, но и две исхудавших до полупрозрачности девицы. Взгляды их, полные искреннего восторга, были устремлены на мужчину.

Высокий.

Пожалуй, красивый. Или в этом возрасте уже больше подходит слово «импозантный»? Главное, такой вот и в белых одеяниях смешным не смотрится.

– …там, в заброшенном храме, я провел годы, постигая себя. Ибо путь в вечность начинается с собственной души… – он приложил руку к груди.

И кто-то рядом вздохнул, так, превосторженно. И… и Таська стряхнула липкий туман чужого воздействия. Главное, что мягкое, обволакивающее. И никто-то, кажется, не замечает. Она покосилась влево, отметив, что супруга главы городской администрации стоит вот рядышком, рот от восторга приоткрыв, как и обе её дочери, и сам глава.

Покосилась вправо.

– Предо мной открывались тайны мироздания, тайны вечности…

А это, кажется, Ниядова, из налоговой. И тоже смотрит, взгляда отвести не способная. И дышит-то через раз, руки на грудь возложивши. И грудь её такова, что того и гляди прорвет тонкую ткань платья, раскрывая себя очередною тайной мироздания.

– Марусь? – Таська обернулась, чтобы найти сестру. – Марусь, что с тобой?

Лицо Маруси окаменело.

Застыло маской, на которой отпечатались ярость и ненависть.

– Марусь, – Таська подхватила сестру под руку. – Марусь, ты… ты давай… пошли отсюда… Маруся, ты меня слышишь?

– …и было дано мне, что во искупление неправедной жизни я должен вернуться и исправить содеянное… и тогда высшие силы…

Этот бархатистый мягкий голос заставил Марусю выдохнуть.

Моргнуть.

И очнуться.

– …поспособствуют…

– Это… – сипло произнесла Маруся. – Он… он умер… он ведь умер…

– И теперь я вижу, что прав был! – голос усилился, а вместе с тем и воздействие, которого, кажется, никто-то и не замечал. А ведь серьезные же люди собрались. – И здесь, пред всеми, я хочу сказать… Маруся! Я твой отец!

Чего?!

– Сука ты, а не отец, – отозвалась Маруся и прозвучало это неожиданно громко. Впрочем, на духовного гуру и наставника эти слова не произвели впечатления.

Он раскинул руки, точно желая обнять, и шагнул навстречу.

– Анастасия… – его голос ударил по мозгам. – Я твой отец… обними же…

Бить Таська не хотела.

Вот не хотела… оно само получилось… и главное, еще сумела руку удержать, а потому только почувствовала, как хрустнуло что-то под кулаком. И кровь брызнула, яркая, алая… во все стороны. И сзади кто-то обнял, крепко, так, что не двинуться, не дернуться.

– Тише, – голос Бера прорвал пелену ярости. – Дыши глубже… и нос ты ему знатно разбила, но бить подонков лучше в тихой подворотне и без свидетелей…

Кто-то кричал.

Кто-то упал в обморок… сознание возвращалось, а с ним и способность худо-бедно думать. И видеть. И…

– А удар у тебя классный, – Бер дышал на ухо и как ни странно это успокаивало. – Где научилась?

– С Сабуровыми… мы росли вместе. И дрались порой…

– Понимаю. Отпускать?

– Отпускай.

Таська, пожалуй, и вправду подождет какого-нибудь другого случая, того самого, с тихой подворотней и без камер со свидетелями. А свидетелей… свидетелей здесь собралось прилично. И кто-то снимает происходящее на телефон. Кто-то играет в обморок, кто-то…

Папенька, чтоб его… стоит, прижимая к носу белоснежный платок. И он пропитывается кровью. Капли её, яркие, выделялись на одеяниях, добавляя облику трагизма.

– Все хорошо! – теперь голос его звучал слегка гнусаво, но вскинутая рука успокоила людей. – Я понимаю… я принимаю этот гнев, ибо виноват… пусть не я, но предыдущее моё воплощение, которое было человеком ничтожным. Недостойным…

– С-сука… – повторила Маруся, которую предусмотрительно придерживал Иван. Он же и сказал:

– Самое разумное – уйти.

И Таська согласилась, потому как от этого голоса в висках начинало стучать. И главное, бодренько так, подбивая снова вмазать. На сей раз так, чтоб точно заткнулся и не встал.

– …но теперь, годы спустя… я готов вернуться и искупить… дочери мои! – это он произнес очень громко, так, что все-то в зале повернулись и посмотрели на Таську с Марусей. – Вы больше не сироты!

– Отступаем, – Бер затолкнул Таську за спину. – Вань, ты впереди… и к выходу пробивайся, к выходу…

– Вам больше нет нужды бежать! И страдать, изнывая под тяжестью непосильных дел! Отныне я, как старший в роду, возьму на себя…

– Марусь, – Таська остановила отступление. – Что он городит?

И Маруся остановилась.

– Ты мертв!

– Я вернулся! – он выставил ногу вперед и, пожалуй, если бы не распухший нос, поза выглядела бы в должной мере величавой. – И я воскрес! Средь людей!

– Услышав эту удивительную историю, – Свириденко, до того наблюдавший за происходящим, заговорил. – Я просто не смог пройти мимо. И потому оказал Анатолию Парфеновичу всяческую помощь. Он восстановлен в правах. И в документах…

– И это ничего не меняет, – произнесла Маруся. – Мама с ним развелась…

– И развод признан недействительным.

Таська сунула палец в ухо, поскольку показалась, что она ослышалась. Как такое возможно…

– Я ведь не имел возможности присутствовать на заседании суда, – со скорбным выражением лица произнес Духовный Гуру. – В то непростое для себя время я вынужден был бежать, спасая жалкую свою жизнь…

– И это…

– И это вполне себе основание для признания развода недействительным и восстановления моего клиента, – Дымов выглядел мрачным и говорил так, будто каждое слово приходилось вымучивать, – в правах.

– Сроки…

– Вскоре после развода мой клиент был признан умершим. Соответственно лишен возможности подать апелляцию и выразить свое несогласие с решением суда. Восстановление его в правах влечет за собой и восстановление упущенных возможностей. С чем суд и согласился.

– Мы… не получали… повестки, – выдавила Маруся.

– Она была отправлена по последнему месту регистрации Любимы Вельяминовой.

Вот только не дошла.

– Ваша матушка имеет возможность снова начать бракоразводный процесс… – Дымов говорил спокойно, медленно, но почему-то складывалось ощущение, что разговор этот даётся ему непросто. – Но я настоятельно рекомендовал бы подумать о заключении мирового соглашения.

Маруся не просто побледнела – она сделалась серой. И кажется, Иван что-то такое ощутил, если в зале вдруг потянуло…

Силой?

Иною силой, совершенно нечеловеческого толка. И люди, до того стоявшие рядом, кто-то продолжал снимать происходящее, вдруг сами попятились, расступились, освобождая проход. А Иван молча подхватил Марусю на руки и сказал:

– Знаете… поговорим об этом в другой обстановке.

– Он прав, Тась, – произнес Бер. – Это просто спектакль и…

– Не уходите! – возопил новоявленный папенька. – Я запрещаю вам! Как старший в роду я требую подчиниться и…

– В жопу иди, – Таська выразительно погладила кулак.

– Я-то пойду… но я могу начать другой процесс… скажем, инициировать признание моей дорогой супруги недееспособной… а доказать её недееспособность будет несложно. Как и доказать…

– А сам не боишься? Тоже под суд попасть. За…

– Не боюсь, – вот теперь выражение его лица изменилось, исчезла маска благостности. – По моим делам сроки вышли… по всем пунктам вышли. А вот вы… думаю, мне будет несложно доказать, что две безголовые девицы не могут управлять родом. И что обязаны подчиняться решениям главы, которые идут только во благо этому роду и этим девицам…

Тварь.

Какая же он тварь…

– Но у вас есть выход, – это сказал Свириденко и тихо, и кажется, услышали его только Таська с Марусей. – Вы ведь знаете, что выход есть всегда…

– Мне говорили, что будет сложно. Что боль и ярость, и пережитые невзгоды очерствили души моих близких, а потому порой мне придётся быть жёстким, даже жестоким. Но всё, что делаю я, я делаю во благо и спасение невинных душ… – этот голос снова пел, обволакивая и лишая рассудка. И Таська заткнула уши. А потом не стала сопротивляться, когда и её на руки подхватили.

– Чего? – спросила она.

– Ничего… просто вот… Ванька носит, и я хочу.

– Я тяжелая.

– Зато красивая… ой… я должен был сказать, что пушинка…

– Чугунная, – Таська не удержалась и хихикнула. Наверное, это было нервное, потому что ситуация такая… такая… дерьмовая.

А ей все равно весело.

– Я ж Волотов… нам только такие и носить, – Бер улыбался. И от этого на душе становилось легче. Даже верилось, что все будет…

– Бер, – Иван остановился на пороге. Задерживать или удерживать их никто не пытался. – Ты снимок сделаешь? Хотя… лучше бы еще кто-то был… человека три хотя бы в кадре. Надо было сразу, как приехали.

Он осторожно поставил Марусю и заглянул в глаза.

– Помочь? – на лестницу вышел Волотов. – Мелкий, ты бы предупредил, что тут такие страсти. Я Палыча, конечно, дерну, но сам знаешь, до чего он не любит, когда вот так срочно и сюрпризом.

– Сашку еще позвать надо…

– Это ваш кучер? Мне Вадик докладывался, что там какой-то конфликт возник… сейчас позову. И Вадика тоже. Сколько людей надо?

– Чем больше, тем лучше, – Иван все еще придерживал Марусю за руки. – Свидетели…

– Тогда лучше нам прогуляться, – Ведагор спустился со ступеней. – Тут до домика охраны недалеко…

Иван снова подхватил Марусю.

Чтоб вас…

Ведь знали же, знали, что Свириденко гадость приготовил, но чтобы такую…

– Держись, – Бер вот взволнованным не выглядел. – И не хмурься. Если Вед Палыча дернет, он ваших местных сожрёт без соли чисто за то, что от отдыха отвлекают… это наш семейный адвокат. Я его боюсь. Честно говоря, только его и боюсь. У него глаза такие… и как говорить начинает, появляется ощущение, что ты редкостный идиот. Так вот…

Сидеть на чьих-то руках было приятно.

Особенно, когда этот кто-то просто нес, а не пыхтел и жаловался, что Таське бы скинуть пару килограмм, а лучше пару десятков…

– Пришли, – сказал Ведагор. А Бер тотчас заорал: – Сашка, выходи! Нам сваливать пора!