Текст книги "Падение и величие прекрасной Эмбер. Книга 2"

Глава сто семьдесят пятая

Свадьба Аны и Николаоса совсем не походила на свадьбу Чоки и Селии. Было и торжественное венчание, и парадный обед, и шумное празднество. Неожиданная щедрость Мигеля поразила меня. Я уже знала, что Николаос отказался от титула маркиза, который оставался за старшим сыном Мигеля, а также от денег и поместий Монтойя. Это было благородно. Но только ли этим была вызвана щедрость Мигеля, или он все же оценил Николаоса?

Анхелита предложила молодым заново отделать дом или даже купить новый. У Аны было богатое приданое, и здесь Николаос не возражал, это было бы не по обычаю. Но Ана неожиданно возразила матери:

– Пусть дом Николаоса остается таким, каким я его узнала, когда Николаос спас меня. А когда-нибудь после мы может быть что-то изменим.

И Николаос охотно согласился со своей молодой женой.

На свадьбе мы все были веселы, пели и танцевали от души. Я и сейчас, через столько лет, когда мне грустно, вспоминаю эту веселую и радостную свадьбу. Казалось, проклятие навсегда отвернулось от рода Монтойя.

Я осталась ночевать во дворце Монтойя. Долго говорила с Карлосом. Потом долго лежала без сна и думала о своей дальнейшей жизни. Я решила ехать в Америку. Мне казалось, что тогда мне будет легче отыскать моего старшего сына Брюса. И Санчо. Я хотела увидеть его. Мне думалось, что теперь мы будем вместе навсегда. После всего, что нам пришлось перенести. Мы и прежде понимали друг друга. И теперь поймем, еще чище и сильнее поймем и уже не расстанемся.

Я не заметила, как сон все же одолел меня.

Утром меня поразило то, что Анхелита прислала камеристку, чтобы та помогла мне одеться. Я так отвыкла от подобных услуг. Так давно меня не одевали, не причесывали. Молодая женщина в черном платье делала все быстро и ловко.

Я вышла в столовую, где меня уже ждали Анхелита, Мигель и трое мальчиков. В обычной сдержанности Анхелиты я заметила тщательно скрываемую тревогу. После завтрака я поспешила отвести ее в сторону.

– Что-то случилось, Анхела?

Она помедлила с ответом, и это еще более насторожило меня.

– Да, случилось, – наконец решительно произнесла она. – Сегодня на рассвете убит Великий инквизитор.

Самые странные предположения вихрем пронеслись в моем сознании.

– Кто убийца?

– Пока не знают. Ему удалось скрыться.

– Но почему ты так встревожена? (Господи, неужели она что-то знает?!)

– Почему? Ах, Эльвира, это Испания! Теперь могут начаться аресты. Никто не знает, как все пойдет. Быть может, начнут просто хватать всех без разбора, и не будет ни суда, ни следствия. Я думаю о детях. Конечно, первыми под подозрение попадут те, кому уже приходилось сидеть в тюрьме, находиться под судом. Но ведь это и ты, и Николаос, и Андрес…

– И, вероятно, больше половины Мадрида, – перебила я.

– Бежать в нашу горную деревню? – продолжала свои рассуждения она, не обратив внимания на мою реплику. – Но на такой поспешный отъезд могут обратить внимание.

– Нет, не трогайтесь с места, – сказала я решительно. – Ждите. Сейчас я отправлюсь в город и думаю кое-что разузнать.

– Только не делай глупостей, Эльвира.

– Положись на меня. Жди. Я уверена, что мне удастся что-то узнать.

Анхелита приказала запрячь лошадей. У меня уже сложились свои предположения о случившемся. Я подумала. Сначала я хотела поехать к Николаосу, но затем велела ехать в дом Чоки.

Карету впустили во двор. Я попросила слугу проводить меня к моей дочери. Но я еще не успела войти в дом, а Селия уже шла мне навстречу. Она все поняла по моему лицу.

– Я знаю, – быстро и тихо сказала я. – Он?

– Да, – молодая женщина чуть склонила голову.

– Давно ты знаешь? Или он только сейчас сказал тебе?

– Совсем не говорил. Я догадалась. Просил послать за тобой. Я только собралась…

– Ему надо бежать. Его легко могут заподозрить…

– Не хочет. Идем к нему. Сказал, что все объяснит, когда ты приедешь.

Мы быстро вошли в дом. Селия провела меня в спальню.

– Вот, Андрес, – быстро заговорила она, отворяя дверь. – Все как ты хотел.

Большая кровать была аккуратно застлана покрывалом, зеленым, шелковым, без единой складки. Я обернулась, ища глазами Чоки. Он сидел на большом сундуке, откинувшись к стене, с таким видом, будто все вокруг: эта комната с ее убранством, этот дом, вся эта жизнь уже не принадлежали ему.

– Николаос знает? – успела я шепнуть Селии в дверях.

– Нет, – ответила она едва приметным движением губ.

Я посмотрела на Чоки, и он посмотрел на меня. Взгляд у него был задумчивый, но странно спокойный. Я обо всем догадалась. Но как именно он мог на такое решиться? И что теперь будет с ним?

– Я знаю, Чоки, – сказала я, подходя к нему. – Я еще утром догадалась, когда узнала об убийстве. Но как ты… Потому что Николаос?

– Нет, – он заговорил, и я удивилась его внезапным мальчишеским интонациям, – нет. Не поэтому. Не только поэтому. Я все узнал. Все, что терпел Николаос. Ради меня и вас, и многих других. Я понял, что нельзя, такой ценой нельзя. И этот человек не должен жить. Я знал, что сейчас он в Мадриде, в своей резиденции. Я понял, как пробраться. И это сделал. Сейчас не раскаиваюсь. Я не хочу сам себя судить и наказывать. Если я виновен, я буду наказан как-то свыше. Не уговаривайте меня бежать. Это невозможно. Если в городе начнутся аресты, я пойду и объявлюсь. Свобода такой ценой, ценой постоянных унижений другого человека – этого нельзя было вытерпеть. Если бы я узнал раньше!

– Ты был болен. Он не мог тебе сказать.

– Но вы знали.

– Он рассказал мне. Но я не представляла себе. Я только недавно поняла.

– Если мне придется уйти, не оставляйте Селию.

– Ты думаешь о незнакомых тебе людях, о том, чтобы они остались живы и невредимы! – воскликнула Селия, не выдержав. – А обо мне, о моей боли, о том, что я умру, если тебя не будет, об этом ты не думаешь!

– А ты будешь счастлива со мной, если ради нашего счастья прольется кровь этих незнакомых людей, которые ничего о нас не знают, ты будешь?

– Не мучай меня, – заплакала она. – Ты ведь знаешь, я все сделаю, как ты захочешь!

Он усадил ее рядом с собой, обнял и начал порывисто целовать.

Они показались мне детьми, которых ожидает незаслуженное наказание, а они могут только ждать и ничего не могут сделать.

Глава сто семьдесят шестая

Я удивляюсь тому, что тот страшный в своей томительности день почти изгладился из моей памяти. Я послала слугу с запиской во дворец Монтойя. Я писала Анхелите, чтобы она не тревожилась и ничего не предпринимала.

В городе было относительно спокойно. Пока ничего, кроме слухов.

Николаос приехал вечером, один, без Аны. Я подумала, что знает она, но спросить не решилась. Сам Николаос поздно узнал о случившемся, и, конечно, тоже обо всем догадался. Теперь оставалось только ждать.

Нет, это Бог спас нас всех. Вследствие каких-то интриг в самом инквизиционном суде расследование убийства Теодоро-Мигеля было прекращено. Никаких арестов не последовало. Преемник Теодоро-Мигеля всячески старался изгладить саму память о своем предшественнике. Николаос объяснил мне, что такое случается нередко. Нам это было на руку. Где-то спустя неделю мы вздохнули свободно.

Я еще помнила, каких мучений стоило Чоки то случайное убийство, когда он в тюрьме защищал меня. И теперь я опасалась возврата болезни, но боялась делиться своими опасениями, никому не говорила. И ведь то, что он сделал теперь, было убийством сознательным. Но ничего не случилось. Он не заболел. Я думала, что его спасло это осознание, что он не имеет права сам наказывать себя, расслабляясь и заболевая; и ведь и моя дочь была рядом с ним, такая болезнь, вызванная мучительным чувством вины, была бы предательством по отношению к ней. Он только сделался, на мой взгляд, каким-то более замкнутым и серьезным.

Я продолжала жить во дворце Монтойя, пользуясь гостеприимством Анхелиты. Обе молодые пары приглашали меня в свои дома, но я чувствовала, что им будет лучше без меня. Я много беседовала с сыном, иногда навещала Переса.

Я решила начать готовиться к отъезду в Америку. Мигель и Анхелита намеревались проводить меня до Кадиса. Там я сяду на корабль, и снова возникнет это ощущение, будто жизнь моя создается совеем заново.

Я уже совсем готова была к отъезду. Но тут Николаос узнал, что Англия и Испания решили восстановить дипломатические отношения. В Мадриде снова будет английское посольство. Николаос предложил мне подождать с отъездом, ведь через нового английского посла я, быть может, узнаю хоть что-то о судьбе своего старшего сына. Я последовала совету моего друга.

В отличие от Чоки, Николаос мало изменился. Он по-прежнему отличался сильным волевым характером. Вдвоем с Чоки они продолжили свои торговые операции с восточными тканями. Николаос мог определять доброту ткани на ощупь, а Чоки был его глазами. Но теперь Николаос предоставил Чоки большую самостоятельность, и тот постепенно привык сам принимать решения и не обращаться постоянно за советом к старшему другу. Селия и Ана казались совершенно счастливыми, отношения Чоки и Николаоса, которые не прервались, не смущали молодых женщин.

В день открытия английского посольства я была среди тех, кто решил посмотреть, что это будет за зрелище. Я вышла из кареты и смотрела на гвардейцев, сопровождавших роскошную карету посла. Следом ехали еще всадники. Вид этой кавалькады взволновал меня. Я вспомнила, как совсем юной видела коронационное шествие Карла II, когда он возвратился в Лондон. Какими жадными глазами я смотрела тогда на роскошь и богатство, как жаждала их. И рядом со мной был человек, которого я любила, мой первый мужчина, Брюс Карл-тон.

И вдруг я увидела его лицо. Нет, не то лицо страшного чудовища, существа, переставшего быть человеком, а чудесное лицо молодого мужественного человека, такого смелого и веселого. На миг я растерялась. Как же он увидит сейчас меня, рябую, поблекшую? Но тотчас я поняла, чье это лицо. Моего сына!

– Брюс! – закричала я. – Брюс! – И бросилась к его коню.

Он придержал коня. На миг глаза его выразили недоумение. Но тотчас и он узнал меня. Ведь он был уже большим, когда мы расстались, он помнил меня хорошо. И без единого слова он протянул руки, и я очутилась на седле. Я откидывала голову и смотрела на него. Ведь это мой сын, мой старший сын! Такой взрослый, мужественный, сильный и красивый. Этот молодой мужчина с красивыми усами, это мой сын! Я смеялась и плакала одновременно.

Глава сто семьдесят седьмая

Что было потом? Мы сидели в гостиничных апартаментах, где остановился мой Брюс. Он угощал меня чаем с бренди. Я закашлялась.

– Забыла вкус? – смеялся он.

Я кивала, тоже смеялась и глотала горячий напиток пополам со слезами.

С тех пор, как мы расстались, думая, что расстаемся ненадолго, Брюсу пришлось много пережить. В тот далекий день он, оставив меня с младшими детьми, отправился в Мадрид искать помощи у английского посла. Но хотя лорд Бэкингем и предал меня, но он не погубил моего сына. Брюс находился при нем. Бэкингем объяснил ему, что меня выслали в Америку, уверил, что маленькие братья и сестры в безопасности. Конечно, первым желанием мальчика было отправиться в Америку ко мне. Но затем пересилила жажда приключений. Он сделался чем-то вроде пажа герцога Бэкингема, исправлявшего должность английского посла в Мадриде. Мальчик думал, что в конце концов вернется вместе с Бэкингемом в Англию, но судьба судила иначе. Испанский король наконец дал согласие отпустить во Францию принцессу Анну, которой предстояло сделаться супругой французского короля. Каким образом сделалось так, что среди блестящих придворных, которые сопровождали девочку на ее новую родину, оказался и английский посол, Брюс не знал. Но герцог взял его с собой в эту поездку.

Маленькая светловолосая красавица очаровала моего сына. Но если бы только его! Герцог испытывал к юной принцессе достаточно дурные чувства. Так же, как и Теодоро-Мигель, он любил порочное наслаждение, доставляемое близостью маленьких девочек. Ходили слухи о скандале, когда герцог развратил и увез в Мадрид девочку по имени Долорес, дочку вдовой трактирщицы из Севильи. С помощью больших денег ему удалось погасить пламя скандала. В конце концов Долорес бежала от него, ей удалось выйти замуж. И вот какой человек был в числе сопровождающих юную принцессу.

Между тем девочка подружилась с моим сыном. В этом не было ничего удивительного. Ведь он был ближе всех по возрасту. В их взаимной привязанности пока не было ничего чувственного. Они просто были двое детей, двое сверстников, среди множества взрослых людей, озабоченных своими корыстными делами. О том, что произошло дальше, Брюс не захотел рассказывать мне подробно. Я вспомнила, что уже кое-что слышала обо всем этом. Герцог попытался развратить принцессу, и Брюс помешал ему.

– Но как же это случилось? – решилась все же спросить я. – Это была случайность?

– Нет. Я уже достаточно знал об отношениях мужчин и женщин. Я понял намерения Бэкингема.

– Что же дальше?

– Бэкингем был казнен в Англии. А я оказался во Франции. И это также не было случайностью. Я полюбил ее, принцессу Анну, ныне королеву. Я стал мужчиной. Я многого сумел добиться при английском и французском дворах. Теперь я – капитан корабля.

– Ты – капер, пират, как твой отец? – догадалась я.

– Можешь называть это так. Все это ради нее.

– Но к чему приведет эта страсть?

– К чему приведет? Неужели ты можешь говорить такое? Ты, такая безрассудная!

– Именно я, Брюс! Я хочу видеть тебя счастливым.

– Я счастлив, мама; быть может, не так, как положено, но счастлив.

Я только вздохнула в ответ на это признание. Вскоре Брюс уже сделался нашим общим другом. Все ему очень понравились, особенно Чоки.

– Никогда не видел такого человека, как ты, Андрес, – говорил ему мой сын. – Если у тебя будут дети, это будет какая-то новая порода людей.

– Его дети будут немножко и моими, как ты полагаешь? – иронически вмешивалась Селия. – И никакой новой породы людей не нужно.

– Почему, сестричка? – шутливо спрашивал Брюс.

– Потому что я не хочу, чтобы наши дети были несчастны! – резко отвечала Селия.

Брюс уговаривал меня отправиться с ним в плавание.

– Ты увидишь столько нового. Ты ведь это любишь. А потом я отвезу тебя в Лондон.

– Что же мама будет делать в Лондоне? – ревниво спрашивала Селия. – Ведь у нее не осталось там ни денег, ни имущества.

Оказывается, моя дочь меня любит и не хочет отпускать.

– С чего ты взяла, сестричка? Много, конечно, пропало, но кое-что осталось. С голоду она не умрет. А вы приедете к нам в гости.

Но я сказала Брюсу, что хотела бы ехать в Америку.

– Знаю, к Санчо, – спокойно догадался он. – Но это от тебя не уйдет. Решайся, поедем вместе. Увидишь Восток, побываешь на родине.

Мне все сильнее хотелось согласиться.

– Я даже не знаю, куда ты теперь поплывешь, – пыталась слабо противиться я.

– Туда, откуда родом наш Николаос, в Стамбул.

– Но ты ведь пират. Каково-то будет наше плавание!

– А разве ты когда-нибудь любила спокойную жизнь?!

И, разумеется, все кончилось моим согласием.

Глава сто семьдесят восьмая

Решено было, что все поедут провожать нас, Брюса и меня, в Кадис, откуда отплывал его корабль. Этот город был памятен мне. Отсюда я, беззаботная, мечтала начать счастливое путешествие по Испании в окружении любимых и близких людей. И вот я снова в Кадисе, для того, чтобы покинуть Испанию. Было много плохого, но мне кажется, я понимаю и люблю эту страну. Я так и не побывала в горной деревне, где все просто и счастливо, но пусть побывают там мои внуки. Несчастья унесли одних моих близких и любимых и дали мне других. И теперь они окружают меня. И я прощаюсь с ними, для того, чтобы снова пуститься в далекий путь.

Перед отъездом в Кадис я простилась с доктором Сантьяго Пересом. В последний раз мы любили друг друга. На прощание он подарил мне несколько медицинских книг.

– Возьми, Эльвира. Это в память обо мне. Тебе эти книги могут пригодиться. Ты ведь удивительная женщина.

Я засмеялась, и мы обнялись и поцеловались в последний раз.

– Спасибо тебе, – сказала я. – Спасибо за книги. И за то, что с тобой я была снова женщиной. Не знаю уж, насколько удивительной, но женщиной.

В Кадисе мы все: Брюс, я, Анхела и Мигель с сыновьями, Николаос и Ана, Чоки и Селия остановились в хорошей гостинице. Несколько дней мы провели в городе, и вот наутро корабль должен был отплыть.

Ночью, когда только-только начало светать, ко мне в комнату проскользнула Селия. Мы тихонько сели на мою постель и ласково говорили друг с другом. Она обняла меня за шею и прошептала:

– Я хочу тебе сказать одну тайну.

Я невольно испугалась, но сдерживалась, не хотела показывать свой испуг.

– Какую? – прошептала я в ответ.

– То есть это даже не тайна, но пока это тайна. Я не хочу, чтобы Анхелита сразу узнала. Она сразу начнет меня кормить разной едой и заставлять пить разные полезные настойки. Я даже Андресу еще не сказала. Ты самая первая.

Я начала догадываться. Страх мой прошел.

– Что же это за тайна? – спросила я и улыбнулась. Ее нежные губки мягко коснулись моего уха.

– У меня будет ребенок, – прошептала она.

Я взяла ее за руки, и мы еще сидели и говорили, что все-все будет хорошо.

Время близилось к полудню, когда мы стояли в порту и все прощались. Я уже простилась с Анхелитой и Мигелем, с их мальчиками, и со своим младшим сыном Карлосом. Я поцеловала на прощанье милую Ану, которая осталась все той же прелестной девочкой, и только то, как она смотрела на Николаоса, выдавало в ней женщину. И с Николаосом я простилась. Он долго держал мою ладонь в своих сильных пальцах.

– Передай от меня привет моему городу, – сказал он, – И будь счастлива.

– И ты, Николаос, будь счастлив. Встречу ли я когда-нибудь еще такого верного друга, как ты? Наверное, нет. Будь счастлив!

Я прижала милую головку моей дочери к своей груди и прошептала:

– Скорее открой свою тайну Андресу и Анхелите.

– Ему я сказала. Сразу после тебя, – она радостно покраснела и опустила голову. Чоки приблизился ко мне последним. Оба мы не решались коснуться друг друга.

– Прощайте. Будьте счастливы, – тихо произнес он. Селия подошла к нам решительно.

– Поцелуй ее. Ну! Быстро! – повелительно приказала она Чоки.

Он серьезно посмотрел на нее, длинные его ресницы на миг скрыли от меня взгляд его выпуклых глаз. Он приложил губы к моей щеке.

– Нет, не так, не так! – почти с отчаянием воскликнула Селия. – Пусть как тогда, в тюрьме! Пусть так, как тогда!

Он снова посмотрел на нее. Глаза его темно блеснули. И тут он с той самой бесшабашностью, которую я знала по тюрьме, когда он сказал, что если любишь, то надо прямо говорить, обнял меня и поцеловал в губы. Как тогда, в тюрьме.

Потом я стояла на палубе, и корабль отплывал. Все махали мне руками. Так уже было в моей жизни. Но не так, по-другому.

Чоки шел за кораблем. И теперь я видела только его ладонь. Уже не видела, как он улыбается.

Все! Мальчик мой, который ближе сыновей родных, и любовь, которая сильнее и крепче всех на свете мучений, прощайте!

Все! Последний раз! Дальше все другое будет. Но так больше не будет никогда.

Последний раз. Прощание. Последний раз!

Корабль вышел в открытое море. Я не уходила с палубы. Легкий ветер спокойного моря налетал и сушил мои слезы.

Часть шестая

Глава сто семьдесят девятая

Я не хотела думать о прошлом. Мучительным усилием подавляла, душила в сознании все эти вновь и вновь всплывающие образы, слова, движения, жесты. Нет, нет, нет, я не буду вспоминать. Я буду жить дальше. И разве все кончено? Разве навсегда я рассталась со своими близкими? Нет, нет, мы еще увидимся, встретимся.

Я бродила по кораблю, смотрела на корабельную жизнь, спрашивала у Брюса названия снастей. Все относились ко мне с большим почтением, ведь я была матерью их капитана. Я видела, что матросы ценят храбрость моего сына, что он и сам умелый моряк. Это наполняло сердце неведомой доселе радостью. Мы уже приближались к Стамбулу. «Вот он, город, где прошли детство и юность моих друзей», – невольно подумалось мне.

Но нет и еще раз нет! Я сдержу слезы. Я буду жить. Уже вздымались купола церквей и высокие узорные башни, назначение которых было мне неведомо.

– Что это за башни, такие высокие и узкие? – спросила я Брюса.

– Это минареты, мама. С этих башен призывают к молитве мусульман.

Это был совсем новый мир.

Корабль наш встал на якорь в огромном порту, где теснились суда множества стран и звучали все на свете наречия.

Множество людей шумело, бранилось, хохотало, обманывало друг друга, скалило зубы, хмурилось. Здесь были негры и белые, были люди с очень желтой кожей и узкими глазами, были черноволосые и с волосами светлыми, как белая льняная скатерть, привезенная из далеких земель.

С корабля спустили шлюпку, я набросила плащ. Гребцы налегли на весла. Мы поплыли к берегу – Брюс, я и двое вооруженных матросов.

– Куда мы теперь отправимся? – спросила я у сына.

– К одному моему другу. Мы будем жить у него.

– И что ты намереваешься делать?

– Покупать оружие и боеприпасы, – он весело улыбнулся.

– Береги себя!

– Мама, это ты скажешь мне, когда я окажусь в открытом море и возьму на абордаж неприятельский корабль!

На берегу нас ждали крытые носилки и кони, приведенные слугами в тюрбанах. Я села в носилки. Брюс ехал рядом.

Улицы были то широкими, то узкими, то многолюдными, то тихими, почти пустыми.

– Это огромный город, – сказал мне Брюс. – Столица величайшей империи мира.

Я вдруг вспомнила, что говорил об этом городе отец Николаоса.

– Многие полагают, что законы этой империи несправедливы, – заметила я, – и что правят ею завоеватели и угнетатели.

– Справедливых законов я не знаю в нашем мире, – ответил Брюс. – Завоевателем и угнетателем можно окрестить кого угодно, любой народ и любое государство заслуживают подобных определений. Но я полагаю, величие достойно уважения. И когда люди разрушают его, им после свойственно жалеть и с печалью вспоминать о минувшем.

Я с гордостью подумала, что сын мой умен. Мы остановились перед огромным домом. В сущности, это был дворец с голубыми узорными стенами.

– Здесь мы будем жить, – сказал Брюс! – Это дом моего друга, Хайреттина.

– Твой друг, очевидно, богатый человек.

– Он всего лишь пират, как я, – Брюс снова улыбнулся.

Его друг Хайреттин приветствовал нас во дворе. Это был высокий человек лет сорока, с рыжеватой бородкой и раскосыми глазами. Он поклонился нам, приложив ладонь к груди. Брюс ответил таким же поклоном.

– Это моя мать, – Брюс указал на меня. – Она знатная дама, она была наложницей нашего прежнего короля. Она не закрывает лицо, потому что у нас это не принято.

Хайреттин поклонился мне. Я почтительно наклонила голову. Меня удивило, что Брюс говорил с ним по-испански. Впрочем, кому и владеть многими языками, как не пиратам.

Хайреттин что-то сказал слугам на незнакомом мне языке, Брюс тихо пояснил мне, что это турецкий.

– Ты будешь жить на женской половине дома, – сказал мне Брюс, – Вместе с женами моего друга.

– С женами? – переспросила я.

– Да, в этой стране позволено иметь по несколько жен, но, конечно, только тем, кто может дать им все – прекрасные покои, одежду, драгоценности. Поэтому большинство довольствуется тем, что имеет по одной супруге.

Я усмехнулась. Интересная и странная страна! Здесь можно иметь по несколько законных жен и гордиться тем, что твоя мать была наложницей короля, и говорить об этом открыто.