Текст книги "Пожизненный найм"

Домой Лия ушла рано и потом еще долго монотонно как маятник скользила над водой на подвесных качелях и пила вино. Неожиданно ее сердце сгребла в охапку тоска. Это та, прежняя, изначальная, настоящая Лия всколыхнулась в Лие новой, робко взбунтовалась, изнутри стуча кулочками по раковине. Лию жгло острое желание почувствовать что-то потерянное, уже невозможное, ушедшее даже не в прошлое, а в какую-то другую альтернативную реальность. Ей вспоминалась та необыкновенная светлая легкость, с которой она вернулась со Дня архитектора два года назад. Предчувствие счастья. Ощущение, что впереди, совсем близко, только руку протяни – ее ждут какие-то важные события, открытия и достижения. И вот достижения действительно появились, а счастье так же как светлая легкость, приятная, даже когда она с грустным оттенком – улетучились. Она невольно перенеслась в тот день, когда впервые ждала Андрея в гости, снова услышала его голос, вспомнила взгляд и прикосновения. Но глупо думать об этом – ведь все это было обманом, пусть прекрасным, но обманом. К трем часам ночи она уже порядком опьянела, и пришла к финальному выводу, что это Андрей во всем виноват. Он ее влюбил в себя, а потом бросил совершенно одну. А она всего лишь слабая девушка.

И уже лежа в постели, в полусне, она подумала, что пора бы переоборудовать квартиру. Сколько можно – всё вода да вода и качели как в детском саду. Надоело. Да и показывать все это стало некому. На её новых знакомых, которые, кажется, из какого-то другого теста, на них эти штучки не производят большого впечатления.

***

Когда Софья узнала, кто такой на самом деле её новый знакомый, ей показалось, что она случайно проглотила ледяной комок страха, сначала у неё перехватило дыхание, а потом он всё-таки проскользнул в желудок и теперь отдавался во всем теле холодными спазмами. И тут же она почувствовала облегчение, почти радость: «Слава Богу, что я не успела ничего рассказать ему о Партии Магов!». В самом деле, она уже настолько увлеклась Никитой, и, как ей казалось, настолько хорошо его узнала, что разгони он последнюю туманность недомолвок, сообщи, например, что он работает редактором в маленьком институтском издательстве, а Софью увидел на каком-нибудь мероприятии и решил познакомиться с ней таким вот хитрым способом, придумав байку о диссертации, она прониклась бы к нему абсолютным доверием.

И мгновенно её накрыло новой волной: а точно ли она ничего не рассказала?! Пока она смотрела на Никиту, как на влюбленного в неё сотрудника института, она не соблюдала особых предосторожностей. Но следователь – это совершенно другое дело. Он мог подмечать в её рассказах какие-то мелочи, оговорки, детали. Когда он задавал ей уточняющие вопросы, и она думала, что причиной тому любопытство или подлинный к ней, к Софье, интерес, вполне возможно он просто выведывал у неё дополнительные подробности. Наконец, она не знает, что ему известно, вполне возможно, что наложив мозаику новых подробностей на уже имеющиеся факты, он понял о Партии что-то, чего не понимал раньше. Может быть, из-за её невнимательности, наивной доверчивости кому-то из ребят теперь угрожает опасность. Но зачем обманывать себя, нужно называть вещи своими именами – невнимательность тут ни при чем, просто половые гормоны ударили ей в голову. И в этой её сексуальной истоме ей некогда было заботиться о безопасности. То есть, люди могут оказаться в тюрьме из-за того, что Софье захотелось потрахаться!

Конечно, её самоуничижение было преувеличенным. К тому же, внимательно восстанавливая всю цепочку событий, прокручивая в голове все их разговоры, каждую свою фразу и каждый Никитин вопрос, она пришла к выводу, что ничего поистине крамольного она не выдала. Однажды только она сказала ему по телефону, что они не могут встретиться так рано, потому что ей нужно обязательно сегодня успеть доделать куклу. Кукла была для малефиков, но ведь она делала кукол и для своего магазинчика, а иногда и на заказ, что тут можно было заподозрить? Ещё она однажды упомянула, имея в виду Борю, некоего знакомого, который не только телевизор не смотрит и юникомом не пользуется, но даже книги до сих пор читает только бумажные! И Никита не стал уточнять у неё, что это за знакомый, он только недоуменно пожал плечами: «Но ведь это же дико дорого и кучу места занимает! Да и не гигиенично держать сколько пыли в квартире, ведь там заводятся микроорганизмы!». И потом, подумала Софья, когда способность рационально мыслить вернулась к ней окончательно, если Никита был подослан к ней, чтобы вытянуть из неё информацию или каким-либо образом внедриться в Партию Магов, то зачем же он раскрыл себя, причем раскрыл ещё ничего толком не узнав и не добившись? Скорее, это не он, а она повела себя подозрительно, когда так бурно отреагировала на его признание. Но, с другой стороны, может быть она просто женщина-истеричка, мало что ли таких? Две недели скрывала, а тут вдруг прорвало…

И всё же Софья посчитала нужным рассказать всё кому-нибудь из Магов. Точнее, больше всего ей хотелось изложить произошедшую с ней историю Боре. Вообще-то Софья терпеть не могла посвящать кого-то в подробности своей личной жизни. Но Боря был для неё недосягаемым сосредоточением мудрости. И было бессмысленно саму себя дурить, что ей хотелось поговорить с ним только из соображений какой-то там безопасности. Дело в том, что следом за способностью рационально мыслить, к Софье вернулось и нечто иное. Она всё отчетливее стала понимать, что Никита всё ещё ей нравится, да что там, она по-прежнему в него влюблена. Софья все свои более-менее осознанные годы презирала полицаев, считала, что хоть сколько-нибудь нормальный человек не может пойти служить сторожевой шавкой режима, жить по волчьим правилам, пытать, избивать и обворовывать людей. Раньше она никогда не сталкивалась с сотрудниками правоохранительных органов вплотную и даже не очень-то задумывалась, как там все эти органы устроены изнутри, кто и чем там занимается. Зато она много слышала и читала разных историй о маньяках, только действие этих триллеров разворачивалось именно что за полицейской оградой, забором службы безопасности или прокуратуры. В общем, она была уверена в том, что знает, что за контингент там работает, насколько это примитивные, злобные и беспринципные люди, ну или наоборот, утонченные и вполне осознающие, что они делают, садисты. Но оба этих образа, так глубоко укорененных в её сознании, никак не вязались с Никитой. В общем, это был самый настоящий когнитивный диссонанс, по другому и не назовешь, хоть Софья и терпеть не могла угловатых терминов, похожих на пластмассовые скелеты.

И она пошла к Боре. Она несколько сбивчиво, но стараясь как можно больше акцентировать внимание на том, что она волнуется за внутриорганизационную конспирацию, изложила положение вещей. Боря даже не упомянул о безопасности, он спросил:

– История его довольно складная, почему ты не допускаешь, что он всё время был искренен?

– Да нет, я допускаю…

– В чем тогда проблема? Зачем ко мне пришла?

Софья совсем растерялась и, чувствуя, что краснеет, пробормотала:

– Но ведь он же следователь…

– Грешник! Грешник! На костер его! – Боря улыбнулся. – Ну и что с того? Почему он, кстати, стал следователем?

Почему?.. Софье только сейчас пришло в голову, что люди не всегда выбирают профессию по собственному почину. И что Никиту, не отличающегося сильным характером, вполне мог принудить к этому какой-нибудь дядя-военный.

– Да-да, ты спроси, – продолжил Боря, не дожидаясь ответа. – Ты ведь и сама в довольно зловещем месте работала. Будь я такой категоричный как ты… Ты как плохой ученый: раз у светилы написано, что в результате опыта получается желтая жидкость, то хоть она и цвета молодого огурца, но это просто такой желтый. Так и ты. Исходя из своих стереотипов, хочешь на человеке одним махом крест поставить. Готова даже, закрыв глаза на факты, убедить себя, что он вполне в этот стереотип вписывается. Лишь бы жизнь себе упростить. Твое дело, конечно… Твоя жизнь – твои правила.

ГЛАВА 10

«… Мне никогда не приходило в голову, что моя профессия, выбранная за меня зодиакальными созвездиями и матерью, может в один прекрасный день стать препоной между мной и женщиной, которую я полюблю…». Нет, не то…

«С самого рождения ключевые решения за меня принимала моя Карта Судьбы. То есть эти решения, однажды приняли звезды, расположившись определенным образом, астролог их законспектировал, а мне оставалось только жить по готовому сценарию. И я жил, и был своего рода маменькиным сынком при деспотичной родительнице. Она никогда не кричала на меня, ведь этой маменькой была моя Карта Судьбы. Предсказанные там вещи сбывались. В детстве я серьезно болел именно в те периоды, когда было там указано, даже сейчас премии на работе мне выписывали в те месяцы, которые были помечены в Карте Судьбы, как благоприятные. Поразительно, но даже мои сомнения, как мне правильно поступить с женщиной, чьего сына, по моему убеждению, принесли в жертву ради благополучия корпорации, были обозначены в Карте. «Поступай, как велит тебе благоразумие, сердцем остынь» – вот каково было предписание звёзд. Нарушил ли я его, назначив встречу Софье? И ещё, согласно гороскопу в том году, когда произошли все эти события, я должен был в рабочее время встретить какую-то девушку, отличающуюся крайней самовлюбленностью и жениться на ней. И вот, действительно отпросившись с работы, я встретил Софьюшку, но я был абсолютно уверен, что она не девушка из гороскопа. Не потому что излишней самовлюбленностью в случае с ней и не пахло, и не потому, что она вряд ли собиралась за меня замуж, нет. Я почувствовал себя стоящим на мосту, и на одном берегу продолжалась моя жизнь, строго детерминированная Картой Судьбы, а на другом стеной стоял туман. Там начиналась другая жизнь, мне неведомая, где я сам должен был принимать решения, брать на себя ответственность, но не в фантазиях, как это было раньше, а на самом деле. Жить такой жизнью я боялся и не умел. Но ощущение у меня было такое, что я уже начал, нарушил какое-то важное правило и пути назад к заранее определенному будущему у меня уже нет. Как будто в мире квантовых вероятностей я, сам того не осознавая, сделал выбор в пользу альтернативной Вселенной, и реальность расщепилась на две. И моя точная копия в этот самый момент сидит в моей квартире, пьет чай и читает о туманности Кошачий Глаз. У того меня всё по-прежнему и к концу года он действительно пойдет в ЗАГС с какой-нибудь случайно подвернувшейся идиоткой, лишь бы только не перечить строгой матушке. Но могу ли я снова слиться с ним, склеить эти две реальности воедино, а главное, хочу ли я этого? Если раньше я жил в пустыне, посреди которой стоял один единственный столб, и я без нареканий с самого детства и до недавнего времени карабкался по этому столбу вверх, то теперь я входил в сад возможностей и вероятностей. Здесь я должен был выбирать, и каждое мое решение заставляло дерево ветвиться, ветвиться и снова ветвиться и я никогда не мог быть уверен, что предпочтенная мной ветка не сломается под весом моего тела.

К тому моменту я уже был немного другим человеком.

И я вспомнил, что говорил мне один знакомый, который прыгал с парашютом: «Главное не сомневаться, не обдумывать, не представлять что там будет. Просто, когда инструктор скомандует „Пошел!“ нужно шагнуть в открытую дверь самолета. Подумать можно и на земле». И я подал рапорт на увольнение. Конечно, не потому, что иначе меня бросила бы Софья. Она бы меня и не бросила, я почти уверен в этом. Просто я никогда не хотел быть следователем.

– Наследство что ли получил и сматываешься на Гавайи? – спросил меня алкоголик Сережа Дрожжин.

– Да нет, просто надоело, – ответил я.

Но мне никто не поверил. Все знали меня как послушного, разумного малого, никогда не лезущего на рожон и уважающего правила, у них в голове не укладывалось, что я могу быть способен на сумасшедший поступок. А уволиться, не будучи рантье, в их понимании мог только конченый псих, каких нужно держать в желтом доме. И они, не слишком осведомленные о моих семейных делах, но всегда чувствовавшие, что я не совсем такой как они, вполне могли представить многомиллионный семейный бизнес или ещё что-нибудь в этом роде. Так что в отделении на меня смотрели с завистью.

Единственным, кто заподозрил, что мой поступок немотивирован, был Аркадий Алексеевич. «Ты что же, обиделся, что зарплату тебе урезали? Так тяжелые времена, нефть хуже продается, всем урезают» – на всякий случай объяснил мне он. Но после этого без лишних выяснений подписал мой рапорт.

Когда я в последний раз вышел со своей теперь уже бывшей службы, и зашагал прочь по тротуару, мне вдруг захотелось сорваться и побежать, как в детстве. Я почувствовал, что я свободен. Что я сам хозяин своей жизни и могу позволить себе жить так, как я хочу и как считаю нужным. И пусть по большей части это было иллюзией, и в глубине души я и сам это прекрасно понимал, но триумфа моего освобождения от капризов матери и от повелений звёзд это омрачить не могло».

***

Тем временем мировой кризис миновал. До прежнего уровня цены на нефть не выросли, совокупный объем потребления сократился на десять процентов, но глобального, повсеместного отказа от черного золота не произошло. Как и предсказывали российские журналисты, изобретение датчан оказалось не столь революционным, как те пытались представить.

Последнее время с изобретениями вообще было туго. Наука начала прихрамывать еще в первой четверти двадцать первого века. Чем дальше, тем все чаще в научных и научно-популярных журналах стали появляться статьи-объяснения и статьи-оправдания. В конце концов, самой популярной темой научных исследований стал вопрос о том, из-за чего перестала развиваться наука.

Почему у нас все еще нет «теории всего»?

Почему за последние годы не совершено ни единого революционного открытия, не сделано ни одного прорыва, не появилось ни одного ученого масштаба Эйнштейна или хотя бы Фейнмана?

Почему мы до сих пор не проводим отпуска на Европе или, на худой конец, на Марсе? Вместо этого на Красную планету кое-как отправили экспедицию в один конец, да и то, запуск стал возможен потому, что к проекту подключились крупнейшие развлекательные медиа-концерны, менеджеры которых пришли к выводу, что из обживания Марса можно сделать неплохое реалити-шоу. Но его рейтинги стали падать так быстро и неумолимо, что первая экспедиция, видимо, обречена была стать последней…

Почему на земле мы все еще пользуемся турбореактивными двигателями, хотя те были разработаны в 60– е годы прошлого века? Неужто нельзя было за следующие шестьдесят лет придумать что-нибудь поэффективнее?

И, наконец, почему после изобретения этого самого турбореактивного двигателя наука тащится со скоростью старой клячи, да еще и ногу приволакивает?

«Возможности мозга, – говорили в статьях-объяснениях, – они, похоже, все-таки ограничены. Дальше себя не прыгнешь. Эволюция заботилась о выживании вида на земле, а для этого „теория всего“ или знание устройства далеких галактик без надобности».

«Мы, ученые, ни при чем, это все господствующая экономическая модель виновата – писали в некоторых из статей-оправданий, – промышленные капиталисты проиграли в конкурентной борьбе банковскому капиталу. Развитие промышленности способствует развитию науки. А банкирам сложные технические изобретения и фундаментальная наука ни к чему».

Была и другая, более маргинальная теория, говорить о которой было не только не модно, но даже как будто не совсем прилично. Суть ее сводилась к тому, что во всем виноваты компьютерные технологии и Интернет. «Уровень развития культуры и науки в обществе напрямую зависит от степени развитости письменной речи индивидов составляющих это общество».

Развитие речи шло от первозданной древесной немоты к городам-библиотекам, где леса испещрены буквами, где деревья, выстроившись на длинных полках, заговорили множеством голосов на десятках языков.

И развитая письменная речь – это не просто праздное развлечение, это еще и принципиально новый, другой способ обработки информации, не освоив который, невозможно открыть ни частную, ни общую теорию относительности. В начале двадцатого века грамотность широко распространилась и стала практически всеобщей, каждый научился читать и писать. И не просто карябать свою подпись, а писать школьные сочинения, рефераты, контрольные работы, длинные бумажные письма родственникам… А прежде чем писать, еще читать длинные книги, читать, читать, читать и анализировать. Неудивительно, что в середине двадцатого века в мире произошла научно-техническая революция. Систематическое, методичное, вдумчивое чтение и письменная речь развивают мозг.

О пользе чтения было более-менее известно. Правда большинство «активно читающих» не понимало, что речь не идет о чтении развлекательной литературы, вкладышей в упаковки зубной пасты, магазинных этикеток и бессмысленных статей в Интернете. О необходимости письменной речи догадывались единицы.

Так что в школах беспрепятственно отменили сочинения, заменив их сначала изложениями и диктантами, а потом и вовсе компьютерными тестами. Вместо рефератов теперь сдавали компиляции, выполненные специальными компьютерными программами. Длинные бумажные письма превратились в артефакты и объекты коллекционирования. Причем коллекционеры подчас не понимали их содержания, настолько они привыкли к телеграфному стилю смсок и коротких сообщений в социальных сетях. Дневниковые записи вытеснил перепост чужих текстов, в лучшем случае предваренный коротким «прочел-согласен». В общем, письменная речь вымирала, и хотя до изначальной растительно-древесной немоты было еще далеко, большой шаг в ее направлении уже был сделан.

Впрочем, несмотря на ретроградность и непопулярность теории о вреде Интернета и компьютерных технологий, в элитных закрытых школах чтили традиции и учили по старинке. Дети успешных бизнесменов по-прежнему читали толстые книжные тома, писали эссе и сочинения от руки и не играли в компьютерные игры. Науке это мало помогало, потому что после окончания обучения они, в большинстве своем, управляли капиталами, а не сидели в научных лабораториях. Но им это помогало. Помогало, с одной стороны, удерживать власть в своих руках, а с другой стороны чувствовать, что общество устроено вполне справедливо – они были умнее и трудолюбивее, потому и богаче. Достаточно было поговорить с человеком «из народа», чтобы понять, – он глуп и необразован, но ведь они не виноваты, что он родился дураком, и не захотел учиться!

Из дневника Андрея

«… Всегда найдутся люди, которые будут чувствовать несправедливость. Которые будут мучиться от какого-то неясного, непонятного сначала внутреннего неудобства, будут пытаться избавиться от него, пока не поймут однажды, что это неудобство – оттого, что существующий мир их не устраивает. И из этого положения есть только два выхода. Первый состоит в том, что закрыть глаза на проблемы, чтобы убедить себя в том, что внешний мир – это только иллюзия, что он не стоит никаких усилий. Поэтому надо заниматься самосовершенствованием, менять свой образ мышления с негативного на позитивный, «отрабатывать карму»… В лучшем случае спасать деревья и зверюшек, а люди, мол, сами во всем виноваты и, стало быть, спасать себя тоже должны только сами. На деле это путь крайнего эгоизма и лени. Лени, потому что можно практически ничего не знать, не разбираться, не учить, не читать, не вникать в причины и механизмы происходящего, не утруждать свой мозг обдумыванием сложных вопросов, а прочесть пару глуповатых книжек из серии «путь к себе» и чувствовать себя умудренным, компетентным и имеющим свою «оригинальную» точку зрения практически по любому вопросу. Боясь активной деятельности и открытого столкновения, с теми, кому твоя точка зрения не понравится, такие люди вообще не высказывают острого протеста, а занимают позицию соглашательства (тем более что у каждого свой путь к Знанию, так что какую бы ересь не говорили все вокруг, это не страшно).

Второй путь намного труднее. Тут нужно понять, что есть множество людей, которые несчастны, но пассивны. И кто-то должен взять на себя ответственность и начать борьбу. Кто-то должен выступить против тирании корпораций и монархии капитала.

У человечества всегда была мечта о светлом будущем, о прекрасном мире, в котором все свободны, сознательны, обеспечены и могут беспрепятственно развиваться, заниматься творчеством, наукой, тем, к чему у них есть способности и стремление. Пытаясь приблизить эту мечту, сколько людей погибло! Сколькие отдали ей всё время своей жизни! Причем это были лучшие люди. Нелепо и жестоко, если все эти люди жили и погибли зря. И только думая о них, можно понять, что ты не один, что твои товарищи из прошлого протягивают тебе руки, что и в настоящем, и в будущем, – у тебя есть друзья и единомышленники…»

***

…По-моему, идеальное общество – это такое, в котором никогда не поздно одуматься. Будь тебе тридцать или сорок лет, ты должен иметь возможность из сварщика переквалифицироваться в астронома или из дворника в профессора университета. Если, конечно, твои способности это позволяют и у тебя достанет упорства побороть инерцию всей твоей предыдущей жизни.

Я жил в обществе, удаленном от идеала многими световыми годами. И у меня не было никаких шансов встроиться в социальную иерархию, сменив профессию. Что мне оставалось делать? У меня была скоплена довольно приличная сумма денег, поэтому вопрос хлеба насущного пока не стоял остро.

Не зная, что делать с таким количеством свободного времени, которое на меня неожиданно свалилось, я стал помогать Софье с её продуктовой лавкой. Сперва по её просьбе отвез один заказ, потом ещё. Клиентов в последнее время стало больше, и в одиночку Софья с ними уже не справлялась. А по вечерам я писал в свой свежеиспеченный блог о космосе. В основном о космосе. Чтобы отвести душу, я создал там раздел свободного полета фантазии. И описывал в нём всё, что приходило мне в голову. Свои воображаемые эксперименты по смене физического тела. Новые, сиюминутные увлечения. Невероятные космические путешествия, которые я регулярно совершал в моем воображении. Софья порекомендовала мой блог своим друзьям, и так у меня появилось несколько первых постоянных читателей. Для меня это уже было много – ведь раньше всё, что я делал, я либо складировал на своем внешнем жестком диске, либо и вовсе не записывал, и оно постепенно выветривалось из памяти. А когда благодарные комментарии стали оставлять совершенно незнакомые мне люди я и вовсе возликовал. Я прекрасно понимал, что миллионов читателей у меня никогда не будет. Но если я могу быть чем-то полезен даже сотне человек – разве это так уж мало? – так я рассуждал.

Постепенно я, конечно, узнал и о Партии Магов. Сама идея показалась мне сумасшедшей, совершенно провальной и от того ещё более обаятельной. Но никакими необычными способностями я не обладал, кукол делать не умел, и в дорогом парикмахерском салоне не работал, в общем, я мало чем мог быть им полезен. Разве что разгружать Софью от забот о продуктовой лавке, чтобы у неё больше времени оставалось на рукоделие. И я делал это с удовольствием, тем более что теперь мы вместе жили в моей квартире.

В начале марта мне позвонила из Индии моя мать. Обычно она звонила мне только если ей было что-нибудь нужно: проконтролировать жильцов, которые вовремя не перевели ей на счет деньги за арендуемую квартиру, передать с улетающей в Дели подругой какую-нибудь вещь или ещё что-нибудь в этом роде. Последнее время жильцы платили исправно и в посылках необходимости не было. Поэтому, когда я примерно пару раз в месяц набирал её номер, чтобы узнать, жива ли она и как у неё дела, она всегда торопилась на какую-нибудь медитацию, или собиралась спать, или и вовсе не могла взять трубку, потому что участвовала в Випассане, как я узнавал впоследствии. Так что за последние полгода мы перекинулись буквально парой десятков слов. В сущности, ей не зачем было обо мне беспокоиться, ведь моя жизнь была строго регламентирована Картой Судьбы, так что со мной не могло случиться никакой неприятной неожиданности. И вот она сама позвонила, чтобы… поздравить меня с женитьбой! Оказывается, она рылась в своих вещах и случайно наткнулась на мою карту судьбы. Решила глянуть, что у меня там происходит, и обнаружила, что я совсем недавно должен был побывать в ЗАГСе… А я-то её даже не пригласил, не говоря уж о материнском благословении… Что за сын! Я попытался объяснить ей, что никакой свадьбы не было. Ну что ты теперь оправдываешься, да ещё и врешь родной матери, возмутилась она. Так и скажи, что забыл, откуда появился на свет, думаешь, тебя соседи в капусте нашли! И она стала спрашивать, как зовут жену и требовать, чтобы я прислал её фотографию. Спросила даже, как у меня дела на работе, чего раньше не случалось. «Надо же, у меня сын – следователь!», – прибавила она, словно только сегодня об этом узнала. Честно говоря, мне захотелось соврать, что все прекрасно, отослать первую попавшуюся фотографию с сайта знакомств, и она наверняка погрузилась бы обратно в медитации ещё на пару лет. Но я отчего-то не стал врать. И сказал, что уволился. Что больше я не следователь. Сначала она вообще не поняла о чем я. Потом удивленно замолчала, пытаясь переварить.

– Что ты там вытворяешь?! – наконец, спросила она, – ты действительно уволился?

– Да.

– Почему ты у меня не спросил? Я завтра же вылетаю! Нет, я не дам тебе сломать твою жизнь! Я приеду, и мы со всем этим разберемся, понял?

Я не возражал. Но она, конечно, не прилетела. На следующий день она прислала мне сообщение, что прямо сейчас не получается, возможно, через недельку. Да и я уже достаточно взрослый, чтобы самостоятельно решать свои проблемы. А через неделю она и вовсе обо мне забыла.

Мог ли я на тот момент назвать себя счастливым человеком? Я не знаю. С одной стороны, моя жизнь была почти такой, о какой я всегда мечтал. Но у свободы выбора оказалась и ещё одна оборотная сторона. Пока я не отвечал за свою жизнь, я не чувствовал никакой ответственности и за жизнь других. Да, мне бывало жаль мужчин и женщин, которые приходили ко мне в отделение писать заявления. Бывало, я чувствовал жалость к незнакомым людям из интернет-новостей. Но я ничего не мог изменить – я знал об этом из карты моей жизни. Когда же я оказался предоставлен сам себе, я быстро обнаружил, что теперь мне не на кого кивать. Раз личная судьба зависит не от звезд, а от твоих поступков, значит, и судьба человечества как суммы людей не развивается по какому-то фатальному железобетонному сценарию, значит, на неё можно повлиять, её можно изменить. И ты лично в той или иной мере и вне зависимости от своего желания на неё влияешь. И если окружающая действительность далека от совершенства, то ты виноват в этом не меньше всех остальных. Конечно, ты не причинял боли незнакомым людям из новостей, но, возможно, только потому, что они далеко и ты не смог до них дотянуться. Будет Софья счастлива или нет, решается не на небесах, в моих силах сделать ещё несчастней или счастливей. Моя жизнь стала сложнее, я испытывал больше эмоций, в том числе и боли. Но вместе с тем она стала осмысленнее, и это доставляло мне радость.

***

Уголовное дело по теракту в «Танит-групп» было возбуждено минут через двадцать после того, как над осколками столика-презерватива на сцене Большого Атриума рассеялся дым от взрыва. Ещё через час дюжина федеральных телеканалов транслировала выступление президента России Сергея Грушина. Невзрачный маленький человечек, помесь ежа и ужа с повадками сумасшедшего бультерьера, стуча кулачком по столу и патетически завывая, обещал взять расследование теракта под свой личный контроль, найти, покарать и разобраться.

Ломая руки и закатывая к небу глаза, президент говорил, что «это преступление направлено, прежде всего, против нас – простых россиян. Россияне должны продемонстрировать свое гражданское единство перед вражеской угрозой и лояльность верховной власти Федерации».

На следующее утро вся Москва украсилась черными бантами и лентами. На флагштоках зданий Администрации Президента, Федерального Собрания и федеральных министерств развивались государственные флаги с черными атласными лентами. Ленты, согласно с новейшей геральдической модой, были обязательно с двумя золотыми просветами по краям и вышитыми золочёными гербами посередине.

У оснований флагштоков штаб-квартир корпораций «Нефтеальянс», «РосНафта», «Росуголь», «Россталь», «Росалмаз», «Голденросс» были установлены многометровые сложные розетки, собранные из панбархатных лент гастарбайтерами-казахами под чутким руководством китайских консультантов по фэн-шую и геомантике.

В офисах фирм класса «три стула, одно кресло» у которых не то, что собственного флагштока, но и отдельного входа в здание никогда не было и не будет, вывесили на видных местах ленты из ацетатного шелка. Поскольку у большинства таких фирмочек самым видным местом был демонстрационный стенд с образцами продукции и портретами лучших менеджеров, то порою черные ленточки на стендах давали довольно странный эффект – словно всех лучших менеджеров вчера разом свезли на кладбище. И когда кто-нибудь из этих, вчера свезенных на кладбище менеджеров, замирал на миг у стенда, эффект был такой словно призрак или вампир, притопал с того света, чтобы полюбоваться на свой портрет на братской могиле.

Но особенно трогательно знаки всеобщего горя, призванного сплотить население страны перед лицом подлого врага, смотрелись на муниципальных троллейбусах, безнадежно буксовавших в многокилометровых пробках. Трехцветные флажки с полотнищами тридцать на пятнадцать сантиметров были заботливо повязаны черными ленточками. А, поскольку по доброй российской традиции, на закупке ленточек слегка наварился какой-то третьеразрядный клерк, то ленточки были из низкокачественной ткани, крашенные самой дешевой краской. Московский дождь мочил ленточки, ленточки тут же начинали линять, и черная краска стекала по маленьким пластиковым флагштокам, текла на стекла троллейбусов. К обеду ленточки из черных стали грязно-серыми, а к вечеру попросту превратились в лохмотья.

В остальном казенный траур на жизнь города не повлиял. Банки по-прежнему соблазняли потенциальных клиентов взять кредит на квартиру, автомобиль, новый унитаз и просто хорошую жизнь. На бирже «быки» бодали «медведей», а «медведи» грызли «быков». В сотне тысяч офисов старшие, младшие и просто менеджеры заключали сделки на поставки в столицу миллиона мелочей, которых нельзя перечислить ни на одном человеческом языке, живом или мертвом; продавали друг другу шило и мыло, жратву и дратву.