Текст книги "Пожизненный найм"

Ровно также как до теракта работали бесчисленные рестораны японской, европейской, американской и иных прочих кухонь. Сеть «белорусского» фастфуда «Чарка і шкварка» так же отчаянно боролась за посетителей с объединением «итальянских» пиццерий «Cazzo e Figa». Неутомимо сновали по китайским пельменным «Да Нянь Дамплинг» инкубаторские девочки-нюхайки в алых куртках, расшитых по рукавам золоченными иероглифами с пожеланиями богатства, здоровья, известности и сексуальной привлекательности. По окраинам города грузчики, мелкие торговцы и бомжи набивали желудки в «чопсвейках». В сети ночных клубов «Bärenfotze» полуголые стриптизерши развлекали безвкусно наряженных проституток и приблатненных менеджеров среднего звена. В ирландских «пабах», где даже в названиях не было ничего ирландского, сотнями тысяч гекалитров лилось пиво ценой в пару бутылок приличной водки. Работали все театры, мультиплексы, аквапарки, ролледромы…

И даже федеральные телеканалы не отменили почти ни одной развлекательной программы, если не считать ток-шоу гей-активиста Валерии Печейкиной «Дрянная Лера» на МТВ. Формально ток-шоу прикрыли за то, что в вечернем эфире, сразу после экстренного выпуска новостей, того самого, где Президент России призвал россиян сплотиться перед лицом общего врага, и объявил трехдневный государственный траур, Валерия предложила «всем мальчишам в знак скорби и солидарности с жертвами террора в дни траура пользоваться исключительно черными презервативами от „Танит-групп“ со вкусом исинди».

Но в коридорах «Останкино» поговаривали, что в действительности причиной прикрытия шоу была вовсе не низкопробная шутка ведущего. На самом деле драную Леру ушёл с ТВ её любовник Влад Бикель.

Некогда модный телеведущий, выпускник МГИМО, Бикель уже лет пятнадцать возглавлял три крупнейших федеральных канала, а на остальных был одним из крупнейших акционеров. Интернет-разоблачители время от времени публиковали в своих блогах «расследования», в которых утверждали, что Бикель принадлежит не то к семье потомственных чекистов, не то к семье потомственных жертв чекистских репрессий, что, впрочем, в России, как правило, равнозначно. Публично Бикель на эти расследования и разоблачения никогда и никак не реагировал. Приватно он также никогда не опускался до массовой скупки позитивных отзывов, не говоря уже о комментариях блогеров на интернет-биржах.

Большую известность получила история о том, как Бикель, просматривая отчеты пиар-службы одного из подконтрольных телеканалов обнаружил покупку «позитивных отзывов в рунете». Было немедленно инициировано внутрикорпоративное расследование о причинении материального и морального ущерба телеканалу. В ходе расследования головы менеджеров и топ-менеджеров летели так, словно взбесившийся ребенок с палкой ворвался на клумбу. Дело было не в сумме потраченных денег – во-первых, счет был копеечный, а во-вторых, Бикель никогда не скупился на пиар-акции и мог выделить пару миллионов спонсорских денег на празднование дня рождения ведущей новостной программы для того, чтобы завтра об этом говорила вся Россия. Бикель знал, что для телезрителей отзывы безымянных блогеров-копирастеров не имеют никакого значения, а «независимые» блогеры-звезды «куплены настолько давно и прочно, что в целом считаются неподкупными».

Такая информационная политика приносила Бикелю весьма ощутимые дивиденды – любые «разоблачения» в Интернете, не получая информационной подкормки в виде реакции самого Бикеля или его пресс-службы, на следующий день тонули в море информации, затмеваясь «новостями» об очередной скрывающей беременность певичке, аномальной жаре летом, рекордных морозах зимой, листопадах осенью, а то и вовсе грандиозной «сенсацией» о модели эротического журнала, «впервые показавшей абсолютно всё!»

Если же в сети всё-таки возникали диспуты о Бикеле, то, как правило, они пресекались заявлением какого-нибудь резонера о том, что «Владислав Владимирович о таких как вы хулителях знать ничего не знает» или «Сначала сам добейся или если ты такой умный, то почему такой бедный?»…

На самом деле, защитники Бикеля очень заблуждались – хотя командир зомбоящиков, конечно, не знал своих хулителей лично, но за их деятельностью следил со скрупулезным вниманием. Когда утром телемагнат садился в свое рабочее кресло, перед ним на столе уже лежало несколько листков результатов структурного контент-анализа с пометками, ремарками и рекомендациями бикелевского фелицитарного консультанта – личного специалиста по счастью. Контент-анализом, выявляющим все прямые и косвенные упоминания заданного лица, по заказу Бикеля занималось крупное консалтинговое агентство.

Чтобы компенсировать стресс от чтения, а также от большой любви к истории, Бикель, с благословения своего фелицитарного консультанта, уже много лет как организовал небольшую службу, которой поручил поиск и раскопки его генеалогических корней, а также выпуск раз в трехлетку увесистого тома «Вехи жизни В. В. Бикеля. Годы 203… – 203…». Генеалогические корни были откопаны до пятнадцатого колена, удобренные деньгами телемагната, они хорошо приживались в современной почве. О последних шести поколениях предков Бикеля было составлено и издано двенадцать увесистых, обстоятельных томов. Редактора службы мотались в командировки по всей стране, раскапывали архивы, привозили черепки горшков и кружек прапрадедов и прапрабабок, найденные на месте их деревенских изб. Бикель восстанавливал дома предков, собирая их буквально из пыли сохранившихся упоминаний, закупал в антикварных лавках всего мира предметы быта соответствующего времени, обставлял, расстилал вышитые скатерки и полотенца. Строил точные копии тех разрушенных церквей, в которых когда-то венчались его прародители. Приходилось возводить церкви прямо в чистом поле или посреди лесной чащи, в десятках и сотнях километров от ближайшего человеческого жилья. А что делать-то, если былые населенные пункты уже давным-давно перестали существовать? Сложнее всего было организовывать службы в новеньких церквях. Нужно было свозить людей издалека, по бездорожью. Жители ближайших городков сопротивлялись, приобщаться к православной духовности не хотели, у них своих проблем было по горло. Приходилось приманивать их калачами и пряниками, устраивать после церковных служб размашистые пиры с водкой, шампанским и шашлыками. Потом трудно было уговорить расходившихся «гостей» ехать обратно, помощники Бикеля вынуждены были ждать окончания праздника до густых сумерек, а потом в темноте пробираться по расхлябанной грунтовке. Но зато фотографии для «Вех жизни…» получались красивые: на заднем плане колышутся травы и синеет небо, на среднем – блестят купола, а на переднем стоят бабушки в накинутых на головы кружевных белых шалях, которые специальный человек по приезду к церкви раздавал всем желающих.

К году белой свиньи «Вехи жизни…» надежно превысили по объему Евангелия и Деяния апостолов вместе взятые и наступали на пятки Четьи-Минеям.

***

Три следственные группы – прокурорская, гэбистская и эмвэдэшная – «рыли землю». Счёт подозреваемым шёл на десятки, а допрошенным на тысячи. Гэбистские следственные бригады за государственный счёт облетели весь мир. Лейтенанты в основном летали на Кавказские Минеральные Воды, капитаны – в Истрию и Южную Далмацию, майоры на Гран-Канарию и Тенерифе, полковники на Фолкленды и в Швейцарию.

Генералы никуда не летали. Генерал госбезопасности в России – это величина большая, чем Магомед. Если генерал говорит горе «ходи сюда!» – гора идёт к генералу, а если он говорит «ходи отсюда!», то гора идёт прочь.

Ходили, конечно, слухи о том, что гэбисты не столько искали настоящих убийц, сколько решали деловые вопросы, подминали под себя бизнеса. Большой бизнес в России давно и прочно лежал под «безопасностью», но «крыша» никогда не была формализована, поэтому теракт в «Танит-групп» давал гэбэшным генералам редкую возможность для серьезного перераспределения зон влияния. Одни были передвинуты, другие задвинуты, третьи, наоборот, получили возможность выйти на первый план. Прокурорские решали свои, прокурорские, задачи. Мэвэдэшные – свои.

Ближе всех к организатору теракта, сами того не зная, подобрались два следователя госбезопасности. Они прилетели на пару недель в Гоа: проветрить мозги на пляже, поудить террористов на креветок в устье Чапоры. Правда, вместо террористов им все больше попадались мокрели и тунцы…

Но в первый день, когда они шли по улочке деревни Морджим, им повезло больше, правда, они этого так никогда и не узнали. Бравые следователи, уже превратившиеся в обычных расслабленных курортников, попросили огоньку у хмурого встречного парня в песочных шортах. Парень ответил им по-русски. Они чрезвычайно обрадовались, сразу списав его хмурость на суровый северно-русский характер, поспрашивали его о рыбалке, ценах, барах, магазинах, акулах и прочей ерунде, и очень довольные пошли дальше. Этим молодым человеком был Яша-Андрей, затерявшийся на берегу Аравийского моря среди толп туристов.

***

Если вы захотите узнать, что сталось с Федей, то это легче легкого. Просто наберите в любом поисковике: «Всё о выращивании клубники». Первая же ссылка будет вести на сайт Международного клуба садоводов и огородников-любителей, увлекающихся разведением необычных сортов плодово-ягодных растений. Федор очень активный участник этого клуба. Он, можно сказать, крупный авторитет в этих кругах.

Сразу по приезду в родительский дом, он, конечно, хандрил. Но физический труд, как известно, лучшее средство от депрессии. А тут как раз пришла пора собирать яблоки и сливы, копать морковь, мариновать баклажаны и варить лечо. И Феде, за последние годы привыкшему к сидячей работе, пришлось идти в огород и заново осваивать лопату, стремянку и прочий нехитрый садовый инвентарь. Деваться было некуда: денег он не зарабатывал и единственная польза, которую он мог принести – это взять на себя часть домашней работы, которую стареющим родителям выполнять было всё сложнее.

Когда все баклажаны превратились в острую закуску, банки с лечо краснели боками на полках в летней кухне, огород был перекопан, а яблоки даже сквозь мешковину распространяли свой сладкий, умиротворяющий запах, в общем, когда наступила поздняя осень, Федор стал потихоньку читать книги с родительской полки: «Энциклопедия садовода-любителя», «Сад и огород», «Подрезка деревьев» и прочие в таком же духе. Книги эти отец Феди регулярно покупал последние сорок лет, но никогда не читал. Их вообще никто не читал, они просто стояли. Словно заранее знали, чем всё кончится и только поджидали, когда же Федя всё провалит, вернётся и наконец дело дойдет и до них… И вот – дождались. Федя узнал много нового о том, как правильно выращивать рассаду, как делать подкормки, какие у садовых растений бывают болезни и чем их опрыскивать. Но особенно его заинтересовали две книги: «Клубника и земляника. Сорта, размножение, уход» и «10 лучших сортов земляники и клубники». Федя спросил у матери, какой сорт клубники растет у них. Она махнула рукой.

– Бог с тобой, какой там сорт?! Там три кустика ещё со времен твоей бабки. И рассаживать её некому. Выродилась уже давно твоя клубника.

И Федя решил весной посадить клубнику. Сложно сказать, почему его не заинтересовало разведение яблок или, скажем красной смородины. Наверное, дело было в том, что клубника ассоциировалась у него вовсе не с грядками, деревней и сельским хозяйством, и даже не с бабушкиным варением, а с прозрачными пластмассовыми коробочками, аккуратно расставленными в крупных московских супермаркетах. Там в этих коробочках, она лежала, ягода к ягоде и казалась стерильной. Невозможно было поверить, что её вырастили на земле, она была больше похожа на продукт современного компьютеризированного заводского конвейера, какого-нибудь репликатора. А потом кустик декоративной клубники Федя видел на столе очень уважаемого им руководителя департамента в «Танит-Групп», хотя сознательно уже и не помнил об этом факте.

Итак, Федя заказал в интернет-магазине рассаду двух сортов: французского «Гора Эверест» и голландского «Вима-Рина». Он досконально изучил все правила ухода, знал наизусть все болезни, самым тщательным образом приготовил почву. В общем, клубника прижилась и дело пошло.

Отныне каждый год Федя пробовал новые и новые сорта: человек неискушенный не сразу и догадался бы, что эти ярко-желтые или прозрачно-белые ягоды – плод забав клубничных селекционеров.

Очень скоро Фединой коллекцией заинтересовались знакомые, стали просить продать рассаду. Урожай тоже был значительный, Федины родители продавали его на местном рынке. А потом Федя случайно столкнулся на улице со своим бывшим одноклассником – тот стал поваром, переехал в соседний город-миллионщик и работал в тамошнем ресторане. Они разговорились и даже зашли к Феде выпить чаю. Именно этот одноклассник, с которым Федя никогда не был дружен в школьные годы, посоветовал ему сдавать ягоды в рестораны – ведь сорта были элитные, никак не для продуктового рынка – и свел его с несколькими шеф-поварами. К этому моменту клубничная поляна занимала уже весь огород. Да еще была большая застекленная, отапливаемая теплица – ее Федя построил, потому что лета ему было мало, он хотел выращивать клубнику круглый год.

Теперь его знали огородники со всего города, к нему ехали за рассадой со всего юга России. Параллельно он завел в интернете англоязычный блог, где выкладывал фотографии и рассказывал секреты клубниководства. А ещё зарегистрировался в Международном клубе садоводов и огородников-любителей и вел на их сайте личную страничку.

Вот тогда-то ему открылось то, о чем он, работая менеджером, даже не подозревал. Оказалось, что садоводы и огородники – это не стайка невежественных, вечно стоящих раком, заляпанных садовой грязью, вооруженных тяпками людей. Оказалось, что порой это люди сделавшие карьеру, но однажды решившие отказаться от урбанистического образа жизни. Что среди огородников много продвинутых «зеленых», помешавшихся на вегетарианстве и идее сохранения экологии. Что это, в конце концов, римский император Диоклетиан, отрекшийся от власти в пользу капусты. Федор стал ездить на международные фестивали, которые устраивал клуб огородников. У него появились заграничные приятели, с которыми он мог часами обсуждать новые сорта клубники, производителей удобрений, кислотность почвы…

Он стал по-другому одеваться, совершенно забыл про медитативную дыхательную гимнастику для менеджеров, самосовершенствование и контроль за мыслями. Зато перестал есть мясо, выложил дорожки плиткой самой актуальной расцветки и текстуры, пустил кусты клубники вьющихся сортов по ультрамодным шпалерам из разноцветного стеклопластика с пузырьками внутри и поставил на участке садовых гномов. Он жил простой, здоровой жизнью. В книжных магазинах, проходя тянущуюся от входа «улицу красных фонарей», где романы об офисном планктоне в призывных, кричаще ярких обложках зазывают клиентов, он даже не глядел по сторонам, а прямым ходом направлялся в отдел «Сад и Огород». Впрочем, на русском языке хорошая «клубничная» литература издавалась редко. Но не зря же Федя зубрил языки в школе и институте. Он скачивал в Интернете англо– и франкоязычные книги, а кроме того был подписан на несколько европейских интернет-журналов. А человеком, о котором Федя говорил не иначе, как почтительно и с восхищением был теперь не какой-нибудь топ-менеджер, а престарелый огородный гуру Павел Траннуа.

ГЛАВА 11

Когда строгое распоряжение найти террористов в срочном порядке спустилось до уровня начальника следственного отдела ФСБ, на расследование и поимку оставалась неделя. Свидетельских показаний были огромные кипы, но все они никуда не вели. Единственные зацепки: неизвестный, назвавшийся Андреем, который, очевидно, свел близкое знакомство с архитекторшей, и человек, приходивший к владельцам «Гоши и Коши» под видом сотрудника спецслужб. Но и архитекторша и пожилой армянин очень мало и невразумительно рассказывали об обманувших их людях, следы этих неизвестных обрывались и найти их, выяснить кто они и откуда не представлялось возможным. Тем более, сейчас они уже наверняка давно и плотно залегли на дно вместе со своими сообщниками. А отчитываться было нужно. Посему, пораскинув мозгами, фсбшники решили взять кого-нибудь, на кого можно повесить вину и кто подойдет на роль зачинщика терракта. Например, организатора и руководителя уморительного кружка юных спиритов, ведьм и прочих клоунов.

За кружком присматривали уже давно, его бессменный верховный медиум Борис Орлов был фсбшникам хорошо известен. В сущности, деятельность кружка была смехотворна и никакого серьезного урона никому не наносила, но наблюдения за ней принесли сотрудникам следственного отдела немало веселых минут. Так что они даже с некоторым сожалением приняли решение пожертвовать Борисом. Но что было делать? «Слушайте, ну он же у нас колдун! Он там пошарит своим всевидящим оком, все нам про всех расскажет, мы кого надо возьмем, ему – так вообще благодарность…» – похохатывали фсбшники.

Через два дня сотрудники ФСБ состряпали отчет, их пресс-служба тоже отработала оперативно и грамотно – заголовки новостей пересказывала вся страна: «При обыске квартиры подозреваемого в организации терракта в Танит-групп обнаружена подпольная лаборатория». «Подозреваемый в организации терракта синтезировал амфетамины». «Организатор терракта в Танит-групп изготавливал наркотики в домашней лаборатории». «Убийства в Танит-групп организовал мелкий нарко-дилер и чернокнижник». «Терракт в Танит-групп организовал наркоман-сатанист». «Следствие сомневается в психической вменяемости организатора жестокой бойни в «Танит-групп». Подкрепленные фотографиями молодого человека в растамански яркой одежде и живописными описаниями найденных у него дома сатанинских книг, химического оборудования, всевозможных колб и трубок, а также сырья для производства амфетаминов – фенилацетона, формамида и соляной кислоты, новостные сообщения заставляли домохозяек и отцов семейств вздрагивать и проникаться кипучей ненавистью к подозреваемому. Как же – вот он, один из тех, кто сманивает их детей с пути истинного!

Подозреваемые, как водится, становились в устах журналистов преступниками де факто, еще до решения суда – видимо, по принципу «всесильные спецслужбы кого попало винтить не станут».

За Борей пришли утром. Перед этим он сидел на полу с «Философскими обителями» Фулканелли, держа книгу в столбе некрепкого, словно разведенного, сентябрьского солнца, падающего из восточного окна. Солнце, усиленное стеклом, приятно грело руки, казалось, что оно немного испаряет бумагу, во всяком случае, Боря чувствовал еле заметный специфический запах нагретых страниц. В дверь позвонили, но поначалу это не вызвало никакой тревоги – к Боре, который не держал юникомов, часто приходили вот так, по старинке, без предупреждения. Он аккуратно заложил книгу обрывком почтового конверта с наклеенными марками, и положил ее на палас, в тень, близко к границе с солнечным столбом, встал и пошел открывать. Тем временем в дверь позвонили снова, на этот раз долго, дерзко, настойчиво. Теперь стало понятно, что это не друзья. Боря вышел в прихожую, хотел глянуть в дверной глазок, но услышал из-за двери: «Что, выбивать?» и понял, что смотреть бесполезно. Он открыл, за дверью стоял участковый и трое в штатском.

– Борис Андреевич Орлов?

– Да.

Дальше всё произошло молниеносно, Боря даже не успел ничего сообразить. Он оказался прижат лицом к стене рядом с дверью, ему заломали за спину руки, хотя он, конечно, даже и не думал сопротивляться. Потом: «вы арестованы по подозрению в организации террористического акта статья 205 уголовного кодекса…» и что-то еще, какие-то бубнящиеся, клокочущие, как объявление в трамвае, слова.

После этого на Борю надели наручники. Он смотрел на происходящее словно из сна, словно сквозь очки из тумана, но тут сообразил, что так нельзя, в этой ситуации он не должен ничего упустить, и Боря сделал несколько глубоких вдохов-выдохов пока туман немного не рассеялся. Тогда он спросил, можно ли взять белье, мыло и полотенце, но, видно, он был слишком опасный преступник, чтобы дать ему еще хотя бы минуту свободы, пусть даже в эту минуту он будет передвигаться по квартире в наручниках и под конвоем. «Родственники передадут» – ледяным тоном суперагента на задании ответил Боре один из троих. Участковый вообще все время молчал и даже не зашел в прихожую, так и болтался в нерешительности у дверей, как будто чтобы переступить порог ему требовалось распоряжение старших по званию, но эти старшие распорядиться забыли.

Борю вывели из квартиры, провели по беззвучному, как это всегда бывает поздним утром в будни, коридору, завели в лифт. «Что же будет теперь?.. Солнце переползло, наверное, выгорит обложка… Что они могут знать?.. Ничего-ничего, главное, чтобы не добрались до Андрея с ребятами… Нет, Андрея им не достать, он слишком умный, слишком осторожный. Если только я… Но это нет…» – путано думал Боря, глядя на хорошо знакомую надпись, выведенную красным маркером на стене лифта. «Гомон неугомонный» – гласила она. «Это как «город городить», это очень по-русски, – подумал Боря, как думал уже, наверное, множество раз при виде этой надписи. Мысли в его голове рассыпались сразу полными спичечными коробками, натыкались друг на друга, вспыхивали деревянными букетами. «Гомон неугомонный у меня в голове, вот что это значит. Какое оно тонкое, как это легко – вывести из равновесия…».

Наконец, перед Борей распахнули дверь подъезда, и он ступил в настойчивое, хоть уже и начавшее увядать солнце, льющееся с неба. Раньше, когда он думал о своем возможном аресте, ему всегда представлялся серый, пасмурный день, может быть, сыпется мелкий, колючий снег, может быть, моросит мелкий дождь, или ничего, просто серо-молочное небо, осевшее на город. Наверное, все так представляют себе подобные дни.

Но самой удивительной была не погода. Удивительным было нечто другое, увиденное Борей на улице. За ним не просто пришли трое и участковый. Огромный пятнадцатиподъездный дом был оцеплен людьми в черном, кем-то вроде группы захвата, Боря не очень-то успел разглядеть, потому что когда он на пороге (где, между прочим, двое с автоматами сторожили вход в подъезд) чуть затормозил и завертел головой, его грубо, больно одернули.

«Настоящая боевая операция… Но что именно они узнали?.. И как?.. Взяли ли еще кого-то?..» – Откуда Боре было знать, что за Левой партией магов давно присматривают… А вокруг солнце перемешанное с воздухом, надрывалось птичьими голосами. «Птичий гомон… Гомон неугомонный… Ах вон он о чем…» – и все эти мысли в Бориной голове вместе с самим Борей погрузили в машину.

От своего защитника – Юры-юриста из Партии Магов, который приехал в тот же день, Боря узнал, что кроме него никто не задержан. Это его успокоило. Значит, никто больше не мучается в застенках, в одной камере с уголовниками, никого не таскают на допросы. А главное, никто не мучается от страха выдать товарищей, вся ответственность лежит на нем одном, на Боре. За Андрея, который после танитовского терракта где-то залег глубоко и прочно, Боря не переживал – он был уверен, что друга не найдут.

Надо сказать, что Борю никто особенно не пытал и не мучил. Допросы в первый месяц Бориного пребывания в СИЗО были обычные, традиционные, в присутствии Юры. Террориста из Бори никак не выходило, это было ясно, но «Возбуждение ненависти либо вражды», «Организация экстремистского сообщества» и «Нарушение неприкосновенности частной жизни» – это ему обещали железно. Плюс наркота, которую, ясное дело, нашли в квартире при обыске. «Это уже лет двадцать набежит. Минимум – пятнашка. Ну да ты в зале суда конвоиров в свиней преврати, а сам голубем – и лети себе», – посмеивались следователи.

Даже это запугивание сроками было скорее ритуальным, въевшимся в привычку, чем сознательным методом давления. Пару раз, правда, на полном серьезе предлагали Боре помочь следствию: задействовать паранормальные, магические способности и сообщить какую-либо информацию о совершивших теракт. Взамен обещали небольшой условный срок. А когда Боря отказался, то следователь неожиданно рассвирепел: «Ты просто еще жизни тюремной не нюхал. Я тебя переведу в кавказскую камеру, где на 20 мест – 80 человек, хочешь?».

Услышав о пятнадцати-двадцати годах, Боря оценил в голове, что грозит Партии Магов без него, и еще раз внимательно обдумав действия каждого крыла, пришел к выводу, что она вполне обойдется, наверняка не прекратит своей деятельности и ему со временем отыщется замена. Да и он сам, как ему казалось, сможет кое-что делать и отсюда, лишь бы все немного улеглось с допросами, сможет и оттуда, куда его отправят после суда.

В «хате» за Борей закрепилось «погоняло» Шаман, одна из его старых, еще школьных кличек – он сам так представился «смотрящему» при знакомстве.

Гомон неугомонный теперь преследовал Борю. В камере, которая была рассчитана на 20 человек, жило 32, «шконок» на всех не хватало, спали по очереди, и тихо практически не бывало – постоянно гоготали, разговаривали, галдели. В остальном обстановка была вполне сносная, никто к Боре особо не цеплялся. На почве любви к шахматам (а Боря недурно играл ещё со школьных времен), он сдружился с несколькими сокамерниками, которые от нечего делать садились за доску ежедневно – в основном играли «без интереса», изредка – «под интерес», но суммы на кону бывали небольшие. Настоящим уважением к Боре прониклись, когда он вылечил от мигрени одного кругломордого, коренастого, всегда угрюмого молодца, внешне похожего на запорожского казака. Молодец оказался здесь потому, что однажды, натянув на голову чулок, подкараулил и избил своего бывшего начальника за то, что тот уволил его из-за пустяка, оставив без средств существования семью с грудным ребенком. Круглый – так звали паренька – отблагодарил его, подогнав пачку зеленого чая с жасмином.

Тут, было, к Боре пошли косяком – «чё-та колит в боку, ты посмотри, если не впадлу». Но он и сам это дело пресек, и «семья» тут вмешалась, что, мол, не соображаете, что это не так просто – взял, да кого хочешь, когда хочешь вылечил?

Итак, Борю не мучили, но он всё равно мучился. И не из-за того, что понимал, что в лучшем случае выйдет на свободу под конец жизни. Хотя и это, конечно, и глодало его изнутри, потихоньку, пусть он и пресекал жалость к себе на корню. Его мучило, что следствие настолько хорошо осведомлено о деятельности Партии. Что это значило – что магический щит не сработал или что среди них был провокатор? Если провокатор, то кто? И почему он, Боря, не нащупал этого, не понял, даже не заподозрил? Коробило его и то, что имея столько сведений о деятельности Партии, никто, похоже, не относился к этой деятельности всерьез. Они всё знали, но никто не вызывал Борю на допросы, не заводил на членов партии уголовных дел, и так бы, видно, продолжалось бы и дальше, если бы не теракт в «Танит-групп». Никто не рассматривал их как серьезных противников или хотя бы как потенциальный источник опасности. За ними просто наблюдали, как за крысами в лаборатории. Но ведь деятельность партии давала результаты, неужели это просто списывали на простые совпадения? С другой стороны, хотя ретроспективное осознание, что за ними постоянно подглядывали, и заставляло Борю внутренне содрогнуться, он понимал – только это, то, что их принимают за шутов, до сих пор их и спасало. Он оказался излишне самонадеян. В результате он поставил под угрозу других людей и все их ежедневные жертвы и старания. Его концепция потерпела полный крах. Прав был Андрей, Боре нужно было быть осторожнее. И вот неопровержимое доказательство: он здесь, а об организации Андрея ФСБ как будто бы ничего не известно, во всяком случае, Андрей смог подготовить и совершить террористический акт и успешно скрыться.

Но это была меньшая часть мучительных мыслей. Борей владел страх. Что, если после разговоров они всё-таки решат допрашивать с помощью читалки мыслей – а вероятность этого велика – Боря знал и от Юры, и от других, что это была обычная практика: всегда начинали с разговоров. Видно, это было особое садистское удовольствие, смотреть, как человек пытается выкрутиться и понимать, что, сколько бы веревочке не виться, а конец все равно найдется. Даже полезно и забавно сравнить устные показания с воспоминаниями.

Вот он, решающий экзамен, подводящий итоги всей предыдущей Бориной жизни. Сможет ли он обмануть машину? Боря обязан был выдержать этот экзамен – ведь от этого зависела судьба Андрея и его товарищей. Он знал слишком много, больше него знал, наверное, только сам Андрей, и теперь он хотел бы ничего не знать, хотел бы всё забыть. Он и так уже подверг опасности друзей и товарищей по партии, людей, которые ему доверяли. Но это, пока что, не принесло им фактического вреда. С Андреем – история другая. Его невозможно принять за шута. Если следствию удастся выудить из Бориной головы правду, то исход очевиден. Но имеет ли он право подвергать такой опасности Андрея и его товарищей? Ведь существует способ избежать этого риска. И способ этот Боре хорошо известен. Он может убить себя, а, значит, и все свои воспоминания, всю ту информацию, что хранится у него в голове. Не является ли это единственным разумным и честным выходом? Но разве не он, Боря, всегда призывал бережно относиться к своей жизни, ведь она есть дар высших сил? А может ему просто не хочется умирать и нужно найти этому какое-то моральное обоснование?

До того как попасть в СИЗО, Боря не сомневался в том, что при необходимости ему удастся сфабриковать ложные воспоминания усилием воли с помощью специальной, годами совершенствуемой им психотехники, так исправить свою память, что читалка мыслей не докопается до настоящих сведений. Но он уже потерпел одну неудачу и его уверенность в себе пошатнулась. И потом, гипотетическая ситуация, разыгрываемая в голове – это одно, а реальность – это другое. Боря подумал это и ужаснулся собственной мысли. В сущности, она была антинаучна – для мозга безразлично имеет ли он дело с настоящей или выдуманной ситуацией, разница только в силе и яркости переживания. Тренировки помогают сгладить эту разницу. На этом факте базировалась возможность подмены воспоминаний, фабрикации ложного прошлого.

Остров Воображение был единственным свободным островом в современном мире, не до конца погрузившимся в океан контроля, стандартизации и механистичности. Воображение было чуть ли не единственной способностью, позволяющей создавать свое личное, индивидуальное, никому не доступное пространство и оберегать его от внешних вмешательств. Свой внутренний мир, в котором могли не действовать внешние законы.