Текст книги "Разведись со мной"

Глава 15

Вернувшись в домик, первым делом Влас зажигает камин. Внутри тепло, но огонь и запах горящих дров придают атмосфере больше уюта да и красоты в целом.

– Вот, чем действительно можно любоваться, – говорю, когда Влас поднимается на ноги. – А не какими-то железяками.

– Смотря, какие это железяки, – улыбается он и заводит взгляд за меня. – Я сегодня здесь посплю. А ты располагайся в спальне.

– Вообще-то, я так и думала, когда мы только вошли сюда, – поднимаю бровь, не переставая улыбаться. – Тебе даже повезло. Я спала на диване, который был настолько мягким, что я всю ночь тонула, а этот вон какой упругий. Твоя «больная» спина не почувствует разницы.

Усмехнувшись, Влас расстегивает молнию на термокофте, которая, спасибо господи, в длину не больше десяти сантиметров.

– Поищу постельное белье, – говорю и направляюсь в ванную комнату, где расположен узкий, но высокий шкаф, в котором обычно лежат полотенца. В том, что находится в спальне, нет ничего, кроме сейфа и чемодана Власа с вещами. – Оно наверняка здесь есть.

– Сомневаюсь. Здесь всего одна кровать, – идет он следом. Внутри у меня всё дрожит и мне сложно объяснить причину знакомого явления. То есть, я просто не хочу себе ничего объяснять. – Мне достаточно подушки.

– Ты прав. В шкафу пусто.

Выхожу в спальню, но обнаруживаю Власа вовсе не здесь. С дверного проема виден диван в гостиной. На край падает белая подушка, которую Влас незаметно похитил, а на спинку приземляется та самая термокофта. Мой взгляд, как напуганный зайчик, мечется из стороны в сторону, в этих теплых штанах становится невыносимо жарко. Опускаю прохладную ладонь на шею, наклоняю голову вправо, влево – я просто устала. День выдался тяжелым и насыщенным, а в конце я так объелась, что теперь невозможно дышать.

– Я воспользуюсь ванной комнатой? – появляется Влас в дверном проеме. На нем футболка и легкие спортивные штаны.

Спасибо.

– Да, пожалуйста! – пропускаю его чуть ли не с поклоном.

Плохо скрывая веселую ухмылку, Влас проходит мимо меня и закрывается в ванной комнате. В этой чертовой одежде совершенно невозможно дышать. Выхожу в гостиную, чтобы звук льющейся воды не порождал во мне неуместные идеи. Выпиваю стакан прохладной воды, которая должна бы остудить меня немного, но всё происходит в точности да наоборот. Мне становится ещё жарче. Спокойный огонь в камине, раздающий тепло и пробуждающий желание… скорее лечь в постель. Чтобы уснуть. Провалиться в сон и забыть этот день. Забыть его навсегда, потому что в нем нет ничего необычного. Ничего такого, о чем стоит помнить на протяжении долгого времени.

Замечаю на деревянном низком столике у дивана стильный черный флакон с отделкой из коричневой кожи. Влас перенес сюда свой чемодан и вынул из него то, к чему я так отчаянно хочу сейчас прикоснуться. Вдохнуть. Глупая идея, нелепое желание, но, убедившись, что вода в душе ещё течет, подхожу к флакону с парфюмом и поднимаю стеклянный колпачок.

Запах силы и настойчивости. Вдыхая его, осознаешь себя необходимой. Обманчивое состояние, но не поддаться его чарам невозможно. В нем решительные мужские руки, цепкие объятия и власть, которой не хочется противостоять. В этом страстном аромате есть только он – настоящий мужчина…

Осторожно ставлю флакон на прежнее место и убираюсь подальше от зоны, которую вот-вот займет Влас. Это всё нервы. Я же просто, как оголенный провод!

– Спальня и ванная комната в твоем распоряжении, – сообщает голос, от которого всё во мне трепещет.

Один взгляд на его влажные волосы и у меня твердеют соски. Я будто чувствую, как они пытаются прорваться сквозь нежную ткань лифчика и кофты, чтобы обозначить себя и мое состояние.

– Хорошо, – отвечаю. Язык с трудом слушается меня. – Пора отдыхать.

Странная складывается ситуация: Влас с одной стороны, я с другой, а между нами диван, на котором одна подушка и сложенный клетчатый плед. В моих ушах безостановочно звучат его слова о том, как он поимел всех девчонок во время учебы. Мой воспаленный мозг даже пытается показать мне эти картины.

Нервно провожу рукой по волосам и, стараясь улыбнуться, говорю:

– Спокойной ночи. Надеюсь тебе здесь будет удобно так же, как было мне вчера.

– Вполне возможно твои ожидания оправдаются, – усмехается Влас. – Спокойной ночи, Саванна.

Ухожу, пожалуй, слишком напористо для человека, который очень устал и валится с ног. Но следующее открытие вынуждает резко замереть на месте.

– А где дверь? – спрашиваю воздух и поворачиваюсь к Власу. – Где дверь?

– Её нет, – отвечает он, очевидно, не понимая моего возмущения. – Этот домик рассчитан на одного или на пару, а им двери не нужны.

– Что за глупости! Здесь есть диван, значит ещё одно спальное место. Дверь обязана здесь быть!

– В отеле тоже её не было и тебя это ничуть не возмущало, – усмехается он и садится на диван. – Не волнуйся. Подсматривать за тобой я не буду.

В отеле я не чувствовала того, что чувствую сейчас – это раз. Два – если я сейчас же не увеличу расстояние между нами, то от тянущей боли внизу живота упаду в оборок.

* * *

Я хочу, чтобы это скорее закончилось. И я чувствую, что осталось совсем немного. Я уже поднимаюсь над серыми облаками и возвращаюсь в ту самую привычную жизнь, из которой меня вырвали бредовые обстоятельства. Осталось совсем чуть-чуть.

– Ты так часто смотришь на часы, что я начинаю и сам плохо о себе думать.

– Почему? – смотрю на Власа, который сидит справа от меня и отстегивает свой ремень безопасности. Мне снова пришлось занять место у иллюминатора, потому что он отказался со мной меняться.

– Потому что ты, очевидно, считаешь долгожданные минуты, когда, наконец, избавишься от меня.

– Я, полагаю, что это взаимно. Разве нет?

Зачем я спрашиваю? Да ещё так, словно хочу убедиться в обратном.

– Верно, – улыбается Влас, вынув глянцевый журнал из ниши. – Но у меня хватает терпения этого не демонстрировать.

– Ну, прости. Ничего не могу с собой поделать, когда оказываюсь слишком близко к заветному желанию.

– К слову о желании, – говорит он и поворачивает ко мне голову. Взгляд серьезный и непоколебимый. Такой, который вынужден что-то терпеть. – Отдай мне то письмо, которое вчера ты взяла у мальчишки.

– Зачем?

– А сама ты как думаешь?

Вот оно – возвращение к реальности. Он меня не выносит и всячески подкалывает, вызывая старое и привычное раздражение.

– У тебя этих писем достаточно, – поднимаю бровь. – Ты все забрал.

– Но одно-то у тебя. Отдай мне.

– Да с чего бы? – поворачиваюсь к нему корпусом. – Мальчик отдал это письмо мне, и я не собираюсь его выбрасывать.

– Деду Морозу передашь? – спрашивает с наглой усмешкой.

– Я сама Дед Мороз, ясно?

– Уверена, что справишься? Вдруг там что-то неподъемное для тебя?

– То, что ты являешься супер богатым человеком не дает тебе права считать меня ущербной.

– Я вовсе не считаю тебя ущербной, Саванна. Я просто хочу забрать это письмо и сам исполнить все одиннадцать желаний мальчишки.

– Ты вернешься домой, тебя затянет работа, путешествия по миру, эскортницы и ты забудешь о нем. Я оставлю это письмо у себя, поскольку очень хочу осуществить желание ребенка.

– Это мое хобби, Саванна, – говорит всё с той же ухмылкой. – Моя отдушина.

– Что именно? Вселять в маленьких детей надежду, что абсолютно все их желания сбудутся?

– Всего лишь исполнять маленькие мечты маленьких людей. Понимаю, я совсем не похож на Деда Мороза, как и на любого другого волшебника, но главное ведь не внешность и слова, а действия, верно?

У меня пересыхает во рту. Эта дерзкая улыбка и всё – я уже переключаюсь на другую волну! Наклоняюсь к сумке и нетерпеливо достаю из нее самодельный конверт.

– Возьми, если для тебя это так важно.

– Ты даже не представляешь, насколько, – усмехается он, довольный собой и забирает конверт. – Видишь, совсем не сложно быть хорошей девочкой.

– Ты так своих девиц называй, – говорю с язвительной улыбкой, – которым типа «нравится» выполнять твои команды.

– Знаешь, на что это похоже? На разговор между мужем и женой.

– У тебя хорошее настроение, – говорю, демонстративно оглядев его. – Так дождаться не можешь, когда отделаешься от меня?

Влас усмехается.

– Именно. Эта мысль бодрит получше, чем секс.

– Ого! Надо же, я и подумать не могла, что настолько тебя достала.

– Представь себе, – смеется Влас, – усталость от тебя сумела переплюнуть удовольствие от секса.

– Смотри не захлебнись от оргазма, когда сядешь в свою машину и укатишь прочь.

– Я постараюсь, – подмигивает Влас и опускает взгляд на журнал, качая при этом головой. – С чего ты взяла, что «моим девицам не нравится выполнять мои команды»? Тебе ведь понравилось.

– Прости? – Мои глаза едва не выпадают из орбит.

– Ты отдала мне детское письмо. Немного поломалась, для видимости, но послушно сделала так, как я сказал.

– «Поломалась для видимости»? Я устала от тебя настолько, что даже слышать твой голос уже не могу. В данной ситуации проще сделать так, как хочешь ты, и избавить себя от невыносимого шума. И не смей называть меня своей девицей, понял?

– Я не мог так сказать, потому что ты не моя девица. Ты моя жена.

Я с трудом собственную челюсть на месте держу, а он просто сидит и смеется надо мной.

– Ладно тебе! – задевает меня плечом. – Просто веселюсь. Я первый и последний раз женатый мужчина, дай напоследок лишний раз убедиться, что всё это – откровенный мазохизм.

– «Мазохизм»?

– Любой брак состоит из упреков, обвинений и выноса мозга. Я не знаю, под каким чаем находятся люди, которые добровольно отдают себя в этот сумасшедший дом, но они, по-моему мнению, с приветом. Кстати, ты с завидным упорством занималась этим вчера, когда тебя вдруг переклинило и ты стала требовать от меня какой-то правды. Вынос мозга да и только.

– Я не мозги тебе выносила, а пыталась добиться правды.

– Это одно и то же. Мужчине достаточно услышать определенную фразу один раз, чтобы понять, правда это или ложь, а женщинам нужно размусолить её по полной, пройтись по ней скалкой, общипать, разорвать, а потом всё равно требовать у мужчины объяснений: почему, зачем и как.

– Да у тебя богатый опыт, я смотрю. Или это всё те же «собственные наблюдения»?

– После вчерашнего ещё и личный опыт. Можешь гордиться собой, тебе оставалось вот столько, – показывает пальцами, – чтобы вынести мне мозги окончательно.

– А ты слабенький! Простой разговор для тебя уже целый вынос мозга!

– Ты не говорила, а нападала.

– Я просто хотела знать правду! – говорю серьезно. – Некоторые обстоятельства казались мне подозрительными. И если честно, кажутся до сих пор. Как, например, твое нежелание спросить у родителей, почему они так поступили с тобой. Теперь-то, конечно, понятно, – хмыкаю, – оказалось, что ты недалеко от меня ушел, и всё же. Будь мой отец жив, я бы придушила его за это.

– Вот видишь, – усмехается он, – в вашем генетическом коде это заложено.

– Что? – теряю терпение.

– Мусолить одно и тоже. Женщины идут по накатанной и как будто не способны сойти с рельсов. Вот выясняют отношения супруги или просто пары. Она обвиняет его во лжи, а он, устав повторять одно и то же, просто молчит и ждет, когда же у нее, наконец, сядет батарейка.

– Извини, но я не понимаю, о чем ты.

– Я о том, что женщины не способны переключаться. В разговорах они встают на одни рельсы и прут напролом, даже не догадываясь, что порой своего можно добиться, просто сменив направление разговора.

– Что-то вроде: «Кто эта сука, с которой ты переспал, лживый ублюдок? Подай мне соль, а то суп получился пресным»?

– Приблизительно так, – смеется Влас.

– Не повезло твоей будущей жене. Бедняжке придется «сходить с рельсов» ежедневно по несколько раз, чтобы хоть чего-то от тебя добиться.

– Ну, во-первых, мне сначала нужно от нынешней избавиться. Уж больно она утомительная, – говорит с улыбкой. – Во-вторых, следующей точно не будет, поскольку мне это не интересно. А, в-третьих, добиваться от меня ничего не нужно. Я сам добьюсь, если мне это будет необходимо.

– Считаешь, что всё зависит только от тебя?

– Только так и никак иначе.

– Что если, то, чего ты хочешь получить, по каким-то причинам получить невозможно?

– Таких причин нет.

– Господи, твое раздутое самомнение просто невероятных масштабов!

– О чем конкретно речь? О лимитированной коллекции какой-нибудь безделушки? Вот тебе деньги и она моя. О недвижимости, которую кто-то забрал у меня из-под носа? Вот тебе чуть больше того, что ты за нее отдал. О девушке? Ну, здесь точно без комментариев, – дерзко улыбается он. – Многое решают деньги, если почти не всё в этом мире. Хочешь быть здоровым – плати. Хочешь выглядеть круто – плати. Хочешь потрясающий вид из окна – плати. Это вовсе не самомнение, я просто знаю свои потребности и понимаю, сколько они стоят. Поэтому я много работаю и зарабатываю. Так что всё зависит только от меня. Желание получить что-то определяют возможности. Для того, чтобы они были у меня да ещё и в огромном запасе, я и стараюсь каждый день.

– Мм, – делаю вид, что впечатлена. – Какая речь. Правда, в ней не хватает только одного.

– И чего же?

– Ты не в силах повлиять на людей, чьи интересы, желания и просто видение этого мира не сходятся с твоими.

– А зачем мне в принципе контактировать с такими людьми?

– Ну, есть вещи, которые всё же от тебя не зависят. Возьмем нашу ситуацию. Я устала от тебя, ты устал от меня, мы оба хотим забыть физиономии друг друга навсегда, но при этом мы вынуждены в данный момент времени находиться рядом. Вчера я много раз опозорила тебе перед сотрудником отеля, ты сделал то же самое – да мы терпеть друг друга не можем!

– Ты верно подметила.

– Рядом с тобой я буквально закипаю от злости, а ты превращаешься в темную и мрачную тучу, потому что считаешь меня дурой.

– Не я это сказал, а ты. И снова в самую точку.

– Но.

– «Но»? – смотрит на меня слишком самоуверенно.

Чувствую, что вот-вот войду в кураж. Мне бы только доказательство, что я на верном пути. Раньше бы не сомневалась в себе, но без многолетней практики нерешительность почти перевешивает былую уверенность.

– Если я заговорю о сексе, ты моментально забудешь о чувствах, что я в тебе вызываю и возжелаешь меня. Потому что ты мужчина и не в силах контролировать то, что заложено в тебе природой.

– Хорошая попытка, – говорит Влас. – Вернись мы лет на десять назад, я бы купился. – Бросив взгляд на пассажира через проход, он чуть наклоняется ко мне и тихо говорит: – Мой член поднимается по моей указке. Не думай, что он от меня не зависит.

– Он от тебя не зависит, – говорю уверенно, продолжая смотреть в его смеющиеся глаза. И чем дольше, тем сложнее мне нащупать черту, за которую не стоит заходить. – Ты можешь меня недолюбливать, считать дурой и не воспринимать всерьез, но твой парень в штанах поднимет голову сразу, как только я скажу или сделаю что-то очень возбуждающее, – перехожу на более низкий тон. – Даже, если ты будешь в бешенстве, а его причиной стану я, ты будешь желать только одного. А, поскольку, в моих фантазиях не ты, а кто-то другой, тебе ничего не перепадет, так что смирись, в этой ситуации от тебя точно ничего не зависит.

Подмигиваю с наглой ухмылкой, как и он мне несколько минут назад. Однако Влас придает своей усмешке ещё большую дерзость, чем когда-либо.

– Ты, очевидно, плохо меня слушала.

– Ты сидишь рядом! Это физически невозможно.

– Я сам добьюсь того, что посчитаю необходимым. Всё зависит только от меня. От степени моего собственного желания.

– Вот как! – качаю головой. – А значит на мнение и желания других тебе наплевать.

– Если мы говорим конкретно о сексе, разумеется, нет. Мне не наплевать, хочет меня девушка или нет. Я никогда и ни к чему никого не принуждаю. Если я вижу положительную реакцию на мои, скажем так, провокации, то я просто делаю так, как хочу. И это зависит от меня.

– Тебе просто невыносима мысль, что у людей есть иная точка зрения, чем у тебя. Ты меня, разумеется, не переносишь, но всё равно, сама мысль, что ты мне не интересен, задевает тебя за живое.

– Саванна, – усмехается он, оголив белоснежные зубы, – ситуация, которую ты описала, так же нелепа, как существование цифровой фоторамки. Наши взаимоотношения давно миновали тот рубеж, когда между нами и могло что-то случиться.

– Ты прав. Этот рубеж появился сразу, как только я представилась тебе.

– Тогда, что же мы обсуждаем сейчас?

– То, что, как бы ты не хотел этого признавать, но тобой, как и любым другим мужчиной, можно легко манипулировать.

– Да ты что?

– Представь себе. Хочешь, докажу, что в ближайшие семь-десять минут единственное, о чем ты будешь думать – я? Не переживай, это ненадолго, – улыбаюсь весело. – Случится кратковременное помешательство на одной мысли, связанной со мной. А потом тебя накроет осознание того, что не всё зависит от тебя. Что иногда ты не в силах допрыгнуть до руля.

Широкие брови заинтригованно ползут вверх.

– Прямо сейчас?

– Не беспокойся, я не собираюсь прыгать к тебе на колени и елозить задом по твоему мальчику.

– Ну, давай, – с вызовом говорит он и усаживается поудобнее. – Посмотрим, что это за кратковременное помешательство такое.

Волнительный момент, вообще-то. Я собираюсь сделать то, о чем и помыслить не могла. Но это откровение поможет убить мне несколько зайцев сразу.

Для начала, я просто произнесу это вслух. Какая-то часть меня испытает облегчение, потому что я ни с кем об этом не говорила. Даже с Дианой. Особенно с Дианой.

Открыв кусочку мира свою правду, я навсегда поставлю огромный знак «Стоп» в своей голове, который не позволит мне больше думать о Власе Хартманне так, как это было прошлой ночью.

И, в конечном итоге, поделившись с ним этим откровением, я укажу границы, за которые Влас никогда не посмеет зайти. Он бы и без них этого не сделал, но всё же, так я, можно сказать, установлю дополнительную систему безопасности. Потому что лично моя вчера заглючила капитально.

Снимаю кроссовки и, развернувшись всем корпусом к Власу, поджимаю ноги под себя. Опускаю голову на мягкую спинку кресла и смотрю в его смеющиеся глаза. Просто смотрю несколько продолжительных секунд, невольно любуясь привлекательными чертами приятного и доброго лица.

– У меня есть один секрет.

– У-у, – веселится он. – Уже интересно. И ты хочешь им со мной поделиться.

Молча киваю.

– Вчера ты сказал, что, сегодня наши пути разойдутся навсегда, и я… Я решила, что это отличная возможность хотя бы раз сказать правду, о которой никто из моих подруг не догадывается. Всё, что у меня осталось – мои подруги.

– Мне стало ещё интереснее.

– Вчера я рассказывала тебе о своих «подвигах». Мой секс-марафон продолжался четыре года. Это было самое безрассудное время в моей жизни. Я соблазняла мужчин, годившихся мне в отцы, соблазняла парней, которых любили другие девочки. Ты спрашивал, почему я делала это с женатыми и несвободными. Они имели меня так, словно им выпала несусветная удача и из нее нужно выжать, как можно больше. Это было грязно. Меня возбуждали разговоры о наивных женах, о дурах девчонках, которые верят в верность своих парней. Мы трахались и поливали их всех только так. – Опускаю глаза на свои пальцы. Указательным залажу под резинку носка и осторожно расправляю эластичную ткань. – Когда отец умер, все вокруг как-то быстро стали исчезать. Его друзья, наверное, опасались, что я, оставшись одна, стану искать внимания и заботы, а там и рискну рассказать правду, о том, как мы чудесно развлекались и разрушить их паршивые браки. Мои «друзья» тоже быстро слились. Я тяжело переживала смерть отца, а их прекрасные жизни продолжались, так что наши пути разошлись. Да и я не искала общения, поскольку поняла, что эти люди на самом деле из себя представляют.

Влас слушает меня внимательно. Веселая улыбка сползла с его лица, но взгляд всё такой же живой и будто готовый в любую секунду посмеяться.

– Я стала много гулять и проводить время в одиночестве. У моей близкой подруги в тот период случилась тяжелая депрессия, но она всегда оставалась рядом со мной и даже тогда старалась поддерживать… В общем, – нервная улыбка ускользает от меня и превращается в отчаянный смешок, – ей было плохо, мне тяжело и одиноко… Я просто без конца видела свою жизнь со стороны до момента, когда не стало отца. Я чувствовала себя грязной. Мне казалось, что всё, к чему я прикасалась, моментально пачкалось и погибало. И как-то раз я подумала, а может и впрямь клин клином вышибают? Что, если мне просто нужно сбросить напряжение старым проверенным способом? И я пригласила однокурсника выпить вина. Мы общались так ни о чем, а потом он, набравшись храбрости, поцеловал меня. Но я ничего не почувствовала. Его руки заползли под мою блузку, он говорил о том, как давно мечтал оказаться со мной, а я вообще ничего не чувствовала. Кроме, разве что, отвращения. Это было мерзко. Всё абсолютно. Вся моя жизнь, которую я вела с шестнадцати лет. Создавалось ощущение, что те четыре года я и дня не прожила без того, чтобы не соблазнить кого-то. Я как будто трахалась каждый день! Как будто секс был моим наркотиком. Однокурсника я попросила уйти. Впервые сказала парню, что не чувствую ничего. Не хочу ничего. И в тот вечер я осознала, что близость с мужчиной перестала иметь для меня интерес. Что любое его прикосновение вызывает во мне тошноту. Что эта грязь, которую на себе вижу только лишь я, никогда с меня не сойдет, если я позволю кому-то воспользоваться моим телом. Им всегда пользовались, и я сама позволяла это делать. Последний раз я была с мужчиной семь лет назад, – признаюсь, снова опустив глаза. – Я могу спокойно говорить о сексе и о парнях с подругами. Иногда мне приходится чуть приукрашивать действительность, выдумывая истории о редких и неудачных свиданиях. Так, чтобы не выделяться из общей массы. Но я ко всем этим мероприятиям и процессам не чувствую ничего. Даже толики удовольствия, как и желания в них учавствовать. Абсолютно любой мужчина для меня стал просто человеком, – снова смотрю на него. Черные глаза неотрывно следят за мной. Губы напряжены. – Я вижу, что один привлекательнее другого, кто-то сильнее, кто-то слабее и духом, и физически. Но я больше не чувствую этого интереса, когда вибрирует где-то в груди или в животе… Что-то вроде того. Это то, на что никто не может повлиять кроме меня, а я этого делать не хочу. Как ты говоришь о браке: «Мне это неинтересно». Поэтому, вот тебе то, что от тебя не зависит. Даже, если бы между нами сложились намного более приятные отношения, которые в какой-то момент могли бы обернуться близостью, этого всё равно бы не случилось. И даже твое обаяние, деньги, положение, возможности и всё такое прочее, что без труда вскружит голову любой другой женщине, на меня не действует.

Пассажирам самолета сообщают, что в ближайшие тридцать минут самолет приземлится в аэропорту Шереметьево, поэтому необходимо пристегнуть ремни. Пока Влас сидит молча и неподвижно, я снова надеваю кроссовки, поправляю язычки, чувствуя себя почти «свободной». Я сказала, что хотела, определила границы, поставила колючую проволоку, чтобы отгородиться от пугающих мыслей, но этого всё равно как будто недостаточно.

– Семь лет никакой интимной жизни? – спрашивает Влас. – Я сомневаюсь, что такое возможно, учитывая, что она у тебя была очень яркой. Либо ты лукавишь, либо существует намного более веская причина придерживаться подобного стиля жизни.

– Я вовсе не придерживаюсь подобного стиля жизни. Скорее, это он придерживает меня.

– Значит, просто не нашелся ещё тот мужчина, который…

– Я спала с отцом своей лучшей подруги, – перебиваю, повернув к нему голову. – Много раз. Почти перед их с матерью носами. Мы сходили с ума. Он взрослый дядька, а я молоденькая девчонка, которой страшно нравилось, как он её имел. Мы перетрахали все комнаты в их большом доме. Даже в его офисе, пока жена ждала в приемной, когда закончится его «важный телефонный разговор». А потом я осталась одна, а эта девчонка, которую я ни во что не ставила, оказалась той единственной, что осталась со мной. Когда любвеобильный отец спалился с двумя молоденькими студентками, у нее началась депрессия. Родители затеяли бракоразводный процесс, который длился охренеть сколько времени. Она переживала очень, набрала лишний вес, страдала и не верила, что семья распадается, а жизнь теперь не будет прежней. Может, она и есть моя причина.

Самолет начинает снижаться. И без того в больной голове делается тяжелее от перепада давления. Это чувство вины давно вросло в меня крепкими корнями. Мне страшно представить, что единственный способ срубить их навсегда – рассказать правду Диане. Я понимаю, что она ей не нужна. Тем более, теперь, когда она, наконец, взяла себя в руки и оставила все переживания и обиды в прошлом. Я дорожу нашей дружбой и не позволю глупым приступам сентиментальности разрушить её навсегда.

– Тебе удалось, – говорит Влас, наклонившись к моему уху. Гул двигателей и плавное снижение оглушают. – Я действительно думаю только о тебе.

– Надо было поспорить, – изображаю улыбку.

Хочу сделать вид, что воспринимаю всё это за игру, которую сама же и затеяла. Но Влас слишком близко, его губы почти над самым моим ухом.

– У меня в голове сотни вариантов того, как исправить ситуацию.

– Это бесполезно, – улыбаюсь ему.

– Возможно. А возможно и легче легкого. Никто ведь не знает наверняка.

– Я знаю, – смотрю на него, взметнув бровь.

К моему удивлению, Влас поднимает ладони и качает головой:

– Как скажешь. Наверное, тебе и впрямь лучше знать.

– Отлично. Ты впервые меня приятно удивил. Хорошо, что напоследок оставляешь о себе что-то хорошее.

Хмыкнув, Влас почесывает горделивый подбородок и снова открывает журнал.

– И всё же, Саванна, ты плохо меня слушала.

* * *

Молча выходим из здания аэропорта, минуем выстроившуюся колонну машин с шашечками, и направляемся к стоянке, где оставили свои машины. Послеобеденное солнце бросает оранжевые следы на сухой асфальт. Деревья вдоль дороги уже скинули листья, а ветер то и дело подбрасывает их в воздухе, словно жонглирует. Точно так же что-то внутри меня забавляется с желудком.

Оплачиваю стоянку и направляюсь к своей машине. Иду не торопясь. Как будто устала. Мне не хочется, чтобы Влас думал, будто я жду его, чтобы потом вместе всё в том же молчании идти к машинам. Делаю вид, что ищу в сумочке ключ, слыша приближение его шагов.

– Моя машина в другом ряду стоит, – сообщает он. Я оборачиваюсь. – Так что, теперь всё, – улыбается, – здесь расходимся.

– Ура! – я не в силах сдержать улыбку. – Спасибо тебе за самые странные выходные в моей жизни. И за «недержание».

Протягиваю ему руку, которую Влас, будто бы чуть подумав, берет в свою.

– И тебе спасибо, Саванна. За растущую печень, подтяжку лица и лишнее доказательство того, что брак – это не мое.

– Полностью с тобой согласна, – жму ему руку. – Брак – это грандиозные похороны собственного мнения, желания и интересов.

– Добровольное перемалывание собственных мозгов через женскую мясорубку, – улыбается Влас, пожимая мою руку.

– Добровольное согласие на многолетние подчинение! И кому? Мужчине, господи! – смеюсь, сжимая его руку чуть сильнее.

Влас смеется, я тоже, но при этом наши взгляды будто не желают отпускать друг друга.

– Да уж, весело было, – говорит он, перестав смеяться. – Спасибо за откровение. Очень надеюсь, что, какой бы стиль жизни ты не вела или он тебя, ты чувствуешь себя счастливой.

Трогательно даже. Очень.

– Спасибо за облепиховый чай, – говорю, чувствуя, как предательское смущение поджигает лицо. – Это был самый вкусный чай в моей жизни.

– Я помню.

Мои глаза опускаются на наши всё ещё сцепленные руки. В этот момент Влас ослабевает хватку и осторожно отпускает мои пальцы. Если бы я не знала, как сильно он желает покончить со всем этим, то решила бы, что ему хочется остановить этот по-настоящему волнительный момент. Точнее, волнительный для меня.

– Завтра я буду в офисе только к вечеру, – предупреждает, – так что бумаги получишь во вторник. Здесь остается мой представитель. Если вдруг возникнут вопросы или что-то понадобится твоему адвокату, вам есть с кем связаться.

– Ты уезжаешь?

– Да, мне нужно вернуться в Дубаи. Я в основном там нахожусь, но приходится иногда летать из одной страны в другую. Здесь я пока не нужен.

Хочу спросить, а как же брат, но это не мое дело. Да и Влас наверняка изменится в лице.

– Тогда, пока, – делаю шаг назад. – А! И спасибо за обновки!

Влас улыбается и кивает мне на прощание. Что-то такое неприятное карабкается по моей спине. Словно бродячий кот пытается добраться до моей головы и выцарапать глаза.

Да какой там кот! Это всего лишь добрая грусть, которая накатывает на людей в аэропортах и на вокзалах, потому что в воздухе неумолимо летает этот неприятный запашок неминуемого расставания. Странно, что и я его ощущаю. Я ведь, вроде как, рада, что Влас Хартманн исчезает из моей жизни. Да и он тоже.

Да и вообще, его давно уже нет на этой стоянке.