Текст книги "Наследство Найтингейлов"

И тут Эвелин внезапно остановилась, взглянула на покрасневшего от негодования Крошку Оуэна и залилась слезами:

– Царица небесная, как бы я хотела, чтобы Элис была здесь! Она присмотрела бы за малышами. Элис так любила Норта-младшего и малышку Элинор! Подумать только, она никогда не увидит, как растет ее сын! Ужасная, ужасная несправедливость!

– Но Крошка Оуэн узнает, какой прекрасной женщиной была его мать! – воскликнул Норт.

– Да, ее английский с каждым днем становился все лучше, – вздохнула мисс Мэри Патрисия. – Она так гордилась, когда могла сказать целое предложение без единой ошибки!

Эвелин, не стесняясь людей, вытерла ладонью глаза:

– Нет, сегодня счастливый день. Элис хотела, чтобы мы радовались, а вместо этого все плачут и грустят.

Наклонившись, она подхватила Крошку Оуэна.

– Пойду-ка я покормлю маленького господина, прежде чем от его криков из стен дома начнут вылетать кирпичи!

Оуэн, взглянув на Эвелин, гладившую малыша по спинке, объявил:

– Сегодня Рождество, а в такой день полагается смеяться и есть с утра до вечера. Но должен сказать, что я хочу усыновить Оуэна. Он станет моим сыном. Пусть живет в Скриледжи-Холл, но станет носить мою фамилию.

– Ах, Оуэн, – сказала Кэролайн, – как была бы счастлива Элис! Мне кажется, ты стал настоящим мужчиной, взрослым и сильным.

Лишь поздним вечером Норт и Кэролайн наконец остались одни, уставшие, объевшиеся коронным блюдом Полгрейна: говяжьей грудинкой с пастернаком и устрицами, которую тот готовил, громко распевая старую песню, где утверждалось, что чем больше бить жену, бифштекс и перину, тем они становятся мягче. Кэролайн стояла перед камином, а Норт, подойдя сзади, обнял жену. Она чуть откинулась назад и положила голову ему на плечо.

– По-моему, я выпила слишком много этого изумительного сладкого вина.

– Это означает, что теперь я могу привязать тебя галстуками к спинке кровати и сделать все, что пожелаю?

– Звучит заманчиво. Не мог бы ты объяснить подробнее, Норт?

Он поцеловал жену в шею, у самого затылка, распустил ее волосы, легонько сжал груди и, лаская соски большими пальцами, прошептал:

– Сегодня рождественская ночь. Ночь волшебства, и кто знает, сколько неизведанного может случиться? Не скажу тебе ни слова. Раз уж ты немного пьяна, ляг и позволь заставить тебя кричать от наслаждения.

– Хорошо, – согласилась Кэролайн, повернулась в кольце его рук, встала на цыпочки и поцеловала, проводя языком по нижней губе.

– Можешь делать все, что хочешь, но потом моя очередь. О Норт, я так тебя люблю.

Сладостное тепло их дыхания на миг смешалось.

– Знаешь, кажется, я тоже тебя люблю, – признался он.

И Кэролайн окаменела, как статуя.

– Не падай в обморок, любимая, это правда. Ты мне веришь?

Кэролайн подняла на него широко открытые, вопрошающие глаза, но не сказала ничего, не пошевелилась, не отняла рук, обнимающих его плечи.

– Я еще ничего не подарил тебе на Рождество. Сейчас.

Он направился в маленькую гардеробную и вскоре вернулся с маленькой шкатулкой, завернутой в красную бумагу. Кэролайн, по-прежнему молча, взяла подарок, медленно развернула и открыла шкатулку.

– Боже мой! – прошептала она наконец и медленно подняла в воздух браслет, такой старый, что, казалось, вот-вот рассыплется в руках. На нем были выгравированы три буквы: REX. – Боже мой, – повторила она, – где ты нашел его? Это нечестно, Норт. Дачесс и я обыскали все, что могли, целые дни проводили среди чертовых холмов и курганов и не обнаружили ни одного осколка посуды, ни обломка оружия! Откуда он у тебя?

– По правде говоря, в этом заслуга Маркуса. Он проходил мимо этих проклятых часов в холле, как раз когда они начали бить. Он поглядел на это чудовищное уродство, заткнул уши и, когда бой смолк, отодрал переднюю крышку корпуса. Звук был таким ужасным именно потому, что кто-то спрятал в часы браслет бог знает сколько десятилетий назад. Я думал, он тебе понравится, Кэролайн. Ты, конечно, знаешь, что это слово на латыни означает «король».

– Просто не верится, – пробормотала Кэролайн, осторожно коснувшись кончиком пальца тонких букв, глубоко врезанных в золото искусной рукой. – Так, значит, твой прадед не лгал, когда писал о находке! Но кому пришло в голову спрятать его в часы? И почему твои предки ни слова не написали об этом?

– Неплохие вопросы. Но у меня нет ответов. И Маркус и Дачесс решили, что браслет будет самым лучшим подарком для тебя, поскольку ты провела так много времени, пытаясь доказать, что король Марк, возможно, похоронен в этих местах.

– Но по-настоящему я никогда в это не верила. Просто думала, что они сплели легенду об измене со своей собственной трагедией и потом не смогли отделить одно от другого.

– Что же, вероятно, теперь придется поверить в это.

Подарок Кэролайн мужу показался сначала довольно странным, однако Норт, посмотрев в глаза жены, увидел в них искорки озорного возбуждения и глубоко вздохнул:

– Забудь то, что я сказал раньше насчет галстуков. Ты первая. Как застегиваются эти штуки?

Норт лежал на спине, вытянутые над головой руки привязаны к спинке кровати широкими кожаными манжетами, подбитыми атласом, сделанными Па-Ду специально для Норта. Подумать только, старик не проболтался, не сказал ни слова, не дал понять, что догадывается, для чего нужны наручники. Норт лежал, по-дурацки ухмыляясь, но только до тех пор, пока Кэролайн не припала губами к его набухшей кровью плоти. Он напрягся, пытаясь разорвать путы, чувствуя, как шум в ушах становится почти нестерпимым, и за мгновение перед тем, как взорваться, услышал шепот Кэролайн:

– Счастливого Рождества, Норт.

Глава 36

На следующее утро все, включая Триджигла и Полгрейна, предавались блаженному безделью. Норт, направляясь в библиотеку, с улыбкой увидел, как Триджигл, устроившись в очень старом кресле с высокой решетчатой спинкой, снял туфли и массирует левую ногу. В это время кто-то громко постучал, и Триджигл с ненавистью поглядел на дверь. Норт рассмеялся, махнул рукой и сказал:

– Не вставай, Триджигл. Я посмотрю, кто приехал. Возможно, это всего-навсего принц-регент, которому не терпится узнать, не осталось ли чего от восхитительного рождественского ужина Полгрейна. – Он распахнул огромные входные двери. На крыльце стояла высокая женщина, с пышной грудью и светлыми, почти белыми волосами. Она не произнесла ни слова, просто смотрела на него, словно не могла поверить, что перед ней человек из плоти и крови. Только когда она заговорила, Норт заметил, что глаза у женщины почти такие же темные, как у него.

– Фредерик?

Он, нахмурившись, покачал головой, но почему-то не смог отвести взгляда.

– Нет, меня зовут Норт.

– Я называла тебя Фредерик в честь Фридриха Прусского Великого. Я восхищалась им, как, впрочем, и твой отец. Должно быть, именно он изменил твое имя после того, как привез сюда, в этот дом. Нет, скорее это дело рук твоего деда.

Норт почувствовавл, как быстро, неровно забилось сердце. Он заметил на лице ее морщины, но в глазах матери светились нежность, доброта и незлобивый юмор, хотя упрямый подбородок говорил о сильной воле.

– Знаю, какое это потрясение для тебя, но я Сесилия Найтингейл. Твоя мать.

– Вашего портрета здесь нет, – покачал головой Норт.

– Твой дед не позволил его заказать, – пояснила женщина не двигаясь; зеленое перо на шляпе трепетало под порывами холодного ветра.

Норт услышал, как сзади кто-то охнул; послышался голос Триджигла:

– Мадам! Царица небесная, неужели это вы!

– Здравствуйте, Триджигл. Вы по-прежнему прекрасно выглядите. Старитесь с достоинством. Думаю, вы даже после смерти будете идеально выглядеть.

Подошла Кэролайн с круглыми от любопытства глазами.

– Кто это, Норт?

– Твоя жена, Фредерик? – спросила женщина.

– Да, моя жена, Кэролайн. У нее будет ребенок.

– Вы прелестны, Кэролайн, – улыбнулась Сесилия. – Поздравляю вас от души.

– Спасибо, мадам.

Кэролайн вопросительно взглянула на Норта, и тот коротко пояснил:

– Кэролайн, это моя мать, Сесилия Найтингейл.

– Иисусе, – пробормотала Кэролайн. – Иисусе милостивый! Норт думал, что вы умерли. Господи! Сегодня Рождество, и лучшего подарка Норту нельзя было придумать! Входите, мадам, пожалуйста, входите!

Норт отступил, как только жена потянула его за рукав, и лишь тогда увидел стоявшую за спиной матери девушку, не старше Кэролайн.

– Фредерик, это Мария. Твоя сестра.

Кэролайн ошеломленно переводила взгляд с Норта на Марию. Одно лицо. Они могли быть близнецами!

– Вы не изменяли отцу Норта! Теперь я это вижу! – выпалила она.

– Нет! Конечно, нет, – вздохнула Сесилия.

– Но почему вы решили приехать? – пробормотал Норт, пытаясь понять, что происходит, и действительно ли эта незнакомка – его мать, и каковы будут последствия этой встречи.

– Я привез ее, милорд, – сообщил Кум, выступив вперед.

Плечи гордо откинуты, взгляд вызывающий и испуганный, но держался он храбро. Кэролайн бросилась к нему и обняла:

– Я так и знала, что вы не могли убить всех этих женщин, так и знала, мы все были уверены, особенно когда меня пытались прикончить после вашего исчезновения. А потом кто-то подложил мне в спальню записку, где говорилось, что я распутница и должна умереть. Но некоторые люди считали, что вы скрываетесь и по-прежнему творите все эти ужасные вещи…

– Милорд, – перебил Кум, – насколько я понял, после моего отъезда здесь происходили некие волнующие события.

– Верно, Кум. Что бы вы сказали, узнав, что кто-то оставил в вашей комнате в гостинице миссис Фрили окровавленный нож?

– Никто из нас не поверил этому, мистер Кум, – поспешно перебил Триджигл. – Однако мы все очень обрадовались, когда ее милость вылетела из седла, потому что кто-то натянул проволоку между старым дубом и каменной оградой. А потом появилась мерзкая записка, оставленная в ее спальне. И мы поняли, что это не можете быть вы, если только, конечно, все время не скрывались здесь, поскольку всякому было ясно, что вы без труда можете пробраться в Маунт-Хок.

– Все это хорошо и прекрасно, – вставила Кэролайн, – только, Норт, здесь твои мать и сестра.

Норт медленно повернулся к женщине, не сказавшей ни слова с той минуты, как вошла в просторный вестибюль Маунт-Хок.

– Как я хотела жить здесь, – вздохнула она наконец. – Только твой дед ни за что не желал этого позволить. Мне разрешили остаться в доме всего на три дня, и каждый час, каждую минуту из этих трех дней я слышала, как твой отец спорит с дедом. Потом муж увез меня.

– Но я писал лондонскому поверенному отца, чтобы узнать, где я провел первые пять лет своей жизни. Он ответил, что это был дом на Стейне, в Брайтоне. Потом отец известил его, что ты умерла и он возвращается вместе со мной в Маунт-Хок.

– Нет, нет, я не умерла, Норт. Двадцать лет я жила в графстве Сарри. Твой отец ежегодно высылал мне деньги, что-то вроде пенсии. И когда я ничего не получила в этом году, поняла, что он умер.

Норт посмотрел на нее, на сестру, молчаливо стоявшую за спиной матери.

– Не понимаю…

– Почему бы нам всем не перейти в гостиную? – поспешно вставила Кэролайн. – Триджигл, пожалуйста, попросите Полгрейна приготовить чай с пирожными. На кухне, должно быть, еще со вчерашнего вечера осталось много вкусного. Пожалуйста, мадам, и вы, Мария, вам нужно согреться. Сегодня так холодно!

Неловкое молчание продолжалось, пока все не расселись у камина. Триджигл подал чай, и только потом Кэролайн пояснила:

– Моя мать умерла, когда мне было одиннадцать лет, и я ужасно по ней скучала. И тоскую до сих пор. Норт с пяти лет считал вас умершей. И, поверьте, ужасно страдал.

Сесилия Найтингейл осторожно поставила чашку на блюдце:

– Ей пришел конец, верно?

– Чему? – удивился Норт.

– Ужасной цепи предательств и измен. Наследию Найтингейлов. Кум рассказал, как в шестнадцать лет ты сбежал из дома, потому что не мог выдержать горечи и злобы отца. Он говорил еще, что ты совсем не похож на того, каким тебя хотели видеть отец и дед.

– И каждый день благодарю Бога за это! Дед отравил душу отца. Но сейчас это не важно. Почему ты не написала отцу, не рассказала о Марии? Гром и молния, ведь она точная его копия и похожа на меня как две капли воды. Стоило бы ему увидеть ее, и отец понял бы, что никакого предательства не было.

– Он в жизни ее не видел, – спокойно объяснила Сесилия, сжав руку дочери. – Я не хотела сдаваться, потому что все еще любила твоего отца. В молодости он был настолько не уверен в себе, разрывался между мной и твоим дедом, хотел верить в мою любовь и слушал бесконечные проповеди и пророчества о том, что я обязательно изменю ему и причиню ужасную боль. Ты прав, твоего отца отравили, настроили не только против меня, но и против любой женщины, которая стала бы его женой и успела родить драгоценного наследника Найтингейлов. Я умоляла твоего отца приехать и посмотреть на Марию. Вместо него появился твой дед. Тогда малышке исполнилось всего пять, живой портрет твоего деда, отца и тебя, пятилетнего. Он взглянул на нее, потом на меня и прошипел: «Ты лживая потаскуха. Никогда больше не смей писать моему сыну. Он не желает тебя видеть. И просил, чтобы я тебе это передал». На этом все кончилось. До тех пор, пока Кум не приехал за мной.

– Но она сестра Норта, это каждому видно, – удивилась Кэролайн. – Как он мог сказать такое?

Сесилия тяжело вздохнула, глядя на сына:

– Скорее всего просто не мог вынести собственной неправоты. Убежденность в том, что ни одной женщине нельзя верить, стала частью его натуры, единственной истиной, которую он понимал и принимал. Без этого он не представлял, как будет жить. Не говоря уже о том, что произошло бы, узнай сын, как страшно ошибался его отец. Знаете, я даже немного пожалела старшего Найтингейла. Но потом возненавидела их обоих, Фредерик. О, прости, Норт. Я все время путаю имена. Только ты всегда оставался для меня Фредериком, всегда.

Она закрыла лицо руками и зарыдала. Мария, окинув брата свирепым взглядом, обняла мать и стала нежно гладить по плечу. Сесилия подняла голову и всхлипнула:

– Прости. Видишь ли, я…

Норт поднялся, подошел к Сесилии и протянул руку, но, к общему удивлению, сестра с силой оттолкнула его, поднялась, встала перед матерью, словно защищая ее, и уперлась ладонями ему в грудь. Она выглядела одновременно взбешенной и странно смущенной, даже готовой убить человека, посмевшего обидеть мать.

– Нет, Мария, – очень спокойно сказала Сесилия Найтингейл, отводя руку дочери. – Нет, родная. Норт не виноват. Посмотри на меня. Все хорошо. Я никогда не лгу тебе, верно? Ты ведь знаешь это? Он не виноват. Поняла?

Мария недоумевающе подняла брови, чем-то очень встревоженная, но неожиданно отвернулась и села, сложив руки на коленях и опустив глаза.

– Что с ней? – спросил Норт.

– Во время родов доктора никак не могли найти. Повитуха, старая полуслепая женщина, делала все, что могла, но при этом повредила головку Марии. Она так и не оправилась. Мария слабоумная, Норт. Правда, она очень добрая и милая и, как ты видел, готова на все, лишь бы меня защитить. Все это для нее настолько странно, она не может понять, что происходит. Мне кажется, это вторая причина, почему твой дед не захотел признать ее. Она слаба рассудком, а ты здоров, и к тому же наследник Найтингейлов. Марию же они посчитали бы позором. Кроме того, стоило твоему отцу хоть раз увидеть ее, и он понял бы, что твой дед ему лгал. И тогда, возможно, все было бы по-другому. Но к тому времени это скорее всего уже просто не имело значения. Не знаю. Может, твой отец тоже возненавидел бы ее. Они оба мертвы, так что правды мы не узнаем.

– Этот гнусный ублюдок, – процедил Норт. – Иисусе, получается, что я ее испугал. – Он присел на корточки перед сестрой, очень медленно, очень нежно положил ладонь на ее сложенные руки и попросил: – Мария, посмотри на меня, пожалуйста.

Мария подняла голову, и он, словно оказавшись перед зеркалом, заглянул в собственные темные глаза, увидел нос, правда, немного тоньше и изящнее, чуть более скругленный подбородок, такие же идеально очерченные губы.

– Ты прекрасна, – прошептал он. – Ты моя сестра и самая прекрасная девушка на земле.

Мария наклонила голову набок, словно пытаясь осмыслить сказанное, и неожиданно улыбнулась ослепительной улыбкой, осветившей ее лицо и заставившей Норта затаить дыхание.

– Ни один человек еще не говорил ей такого, – тихо пояснила Сесилия. – Мария понимает смысл этого слова. По правде говоря, она многое успела узнать, и я ею очень горжусь.

Норт, продолжая держать сестру за руку, спросил мать:

– Почему вы не приехали раньше? Отец уже два года как умер.

– Я боялась, что ты похож на него и на деда, а когда никто не прислал денег, посчитала, что ты меня ненавидишь – ведь дед и отец с самого момента твоего приезда в Маунт-Хок воспитывали тебя в ненависти. Дед умер, когда тебе было почти двенадцать. Я даже не знала, что ты убежал из дома и вступил в армию, пока Кум мне не рассказал.

– Я не выносил деда и отца, – объяснил Норт. – Не мог больше терпеть их злобу, горечь, приступы ярости. Хотя, как ни странно, именно отец купил офицерский патент, когда мне исполнилось девятнадцать. Я стал капитаном, а потом майором. И продал патент лишь в июле прошлого года. Но так и не написал отцу, не поблагодарил за то, что он сделал.

– Норт, – громко сказала Кэролайн, – я сегодня же пошлю письмо реставратору, попрошу его обратиться к самому лучшему лондонскому художнику-портретисту, чтобы тот как можно скорее приехал и нарисовал портрет твоей матушки. Да-да, я немедленно иду писать письмо!

Она подскочила, но тут же замерла, услышав взрыв смеха. Норт поднялся, неспешно подошел к ней, схватил за плечи и, притянув к себе, поцеловал в кончик носа.

– Кэролайн Найтингейл, немедленно успокойся и садись. Теперь, когда мама и Мария здесь, у нас сколько угодно времени.

– Норт, можно и мне называть ее мамой?

– Не знаю. Давай спросим.

Оба повернулись к Сесилии Найтингейл. Жизнь обошлась жестоко с этой женщиной. Лицо осунулось и постарело, вокруг глаз и рта пролегли глубокие морщины, виски побелели. Но она улыбнулась, и стало ясно, как же красива она была в молодости.

– Мама, хочешь иметь еще одну дочь? Должен предупредить, что иногда на Кэролайн нет никакой управы и она вечно попадает в ужасные неприятности, зато добра, честна, а самое главное, дарит мне радость и смех и любит меня.

– Не могу представить, чтобы какая-то женщина могла тебя не любить. А слышать твой смех, Норт… ах, когда-то и мой муж смеялся, но это длилось так недолго. Нет, не стоит вспоминать. Еще одна дочь. Как чудесно! А скоро я стану бабушкой. Но скажи, Фредер… Норт. Что нам теперь делать?

– Я хочу, чтобы вы жили в Маунт-Хок, потому что это ваш дом. Хочу, чтобы ты и Мария были частью нашей семьи. Хочу, чтобы моя мать вернулась.

Мария сидела на одеяле перед камином в окружении трех малышей. Подняв Элинор, она подбросила малышку, что-то нежно воркуя, и взвизгнула от радости, когда девочка залилась веселым смехом.

– Мария обожает младенцев и прекрасно умеет с ними обращаться, – заметила Сесилия.

– Вы правы, – согласилась мисс Мэри Патрисия, сделав очередной стежок на маленькой шерстяной рубашечке, которую шила для Норта-младшего. – Я не поверила бы, что его милость мог стать еще счастливее, чем с мисс Кэролайн, но так оно и есть. Он просто светится от счастья. Мистер Триджигл сказал мне как-то, что его милость не рожден для шуток и смеха, что он принадлежит роду Найтингейлов, а всем Найтингейлам суждено предаваться мрачным мыслям, впадать в меланхолию и никогда, никогда не улыбаться по пустякам.

Сесилия рассмеялась и захлопала в ладоши, отчего встревоженная Мария тут же обернулась.

– Нет-нет, родная, я просто наслаждалась беседой с мисс Мэри Патрисией. А вот и вы, Кэролайн. Прекрасно выглядите, дорогая. Как вы себя чувствуете?

– Великолепно, мадам. Представляете, наши трое женоненавистников знали или по крайней мере предполагали, что вы живы. Очевидно, дед Норта строго-настрого велел им ничего и никогда не говорить Норту. Он с самого детства считал, что вы умерли.

– Да, и был уверен, что его мать распутница и потаскуха, и бог знает кто еще, – вздохнула Сесилия, хотя в голосе уже не было ни горечи, ни боли.

– Верно. И кроме того, наши педанты были твердо уверены, что вы изменили отцу Норта. Ангелы небесные, вы просто не поверите тому, каким образом они вели хозяйство Норта.

– Видели бы вы их лица, когда сразу три беременные женщины появились на пороге Маунт-Хок на следующий же день после свадьбы его милости и мисс Кэролайн, – хмыкнула мисс Мэри Патрисия, разглаживая на коленке рубашку Норта-младшего.

– Перемены, которых вам удалось здесь добиться, поистине поразительны, – заметила Сесилия. – Я застала мистера Триджигла за дружелюбной беседой с миссис Мейхью. А Хлоя даже осмелилась хихикнуть в присутствии Полгрейна. Я начинаю думать, что вы способны на любое чудо, Кэролайн.

Вошедший в гостиную Норт поцеловал мать, обнял жену и присел на корточки рядом с сестрой.

– Такая мягкая, – обратилась к нему Мария, не спуская глаз с малышки, и, поцеловав Элинор, потерлась щекой о щеку девочки. – Такая мягкая.

– Да, Мария, мягкая. Кстати, мама, ты права, Кэролайн действительно творит чудеса, но только временные и совсем маленькие.

– Прошу, Норт, умерь свой пыл и придержи язык, иначе твоя матушка может посчитать тебя повесой и распутником, – пробормотала Кэролайн, укоризненно качая головой, однако при этом не могла сдержать улыбки, поскольку свекровь выглядела такой ослепительно счастливой: для нее не было большей награды, чем слышать, как потерянный двадцать лет назад сын называет ее матерью.

– Погоди, пока она услышит, как Маркус разговаривает с Дачесс, – заметил Норт. – Это граф Чейз, мама, и его жена. Они возвращаются первого января и отказываются уезжать, пока мы не обнаружим, кто покушался на Кэролайн.

– По крайней мере теперь мы точно знаем, что это не Кум, – заметила Кэролайн. – Не мог же он быть в двух местах одновременно. Миссис Фрили сказала, что теперь никто не верит в его виновность. Но все держатся начеку, потому что убийца живет среди нас, и именно он оставил нож в комнате Кума, чтобы опорочить его.

– Я глубоко оскорблен тем, что злодей попытался очернить меня, – объявил Кум с порога, где вот уже несколько минут молча стоял с блюдом пирожных и сандвичей.

– Только не благодарите Бога, – предупредила Кэролайн, оборачиваясь, – что кто-то, пытаясь меня убить, снял этим самым подозрение с вас.

– Однако это неожиданное событие позволило мне вновь гордо держать голову и смотреть людям в глаза. Должен добавить только, что, судя по письму, оставленному в вашей спальне, особа, его написавшая, безусловно и совершенно не в себе.

– Вынужден согласиться, – медленно выговорил Норт. – Я с самого начала не верил в здравый рассудок убийцы, но эта записка показала такую бездну безумия… Кроме того, – обратился он к матери, – мы пытались припомнить всех, кто побывал в этот день в Маунт-Хок, поскольку один из них наверняка ухитрился оставить записку на туалетном столике Кэролайн. Но гостей было слишком много. И лишь нескольких мы смогли с полной уверенностью исключить.

– Я подозреваю викария, мистера Пламберри, – решила мисс Мэри Патрисия. – Ужасный человек.

– У него кишка тонка для такого, – возразил Кум.

– Кроме того, викария здесь в тот день не было! Какая жалость! – объяснила Кэролайн, взяв с блюда сандвич с огурцом.

– Господь милостивый! – охнула мисс Мэри Патрисия, не донеся до рта свой сандвич.

– Но ведь слуга Пламберри был здесь и разговаривал на кухне с Полгрейном!

– Нет-нет, – нахмурился Норт, – это невозможно.

– Викарий – жалкий трус, – повторил Кум. – Однако я расспрошу Полгрейна насчет этого странного визита. Не беспокойтесь, милорд.

– Спасибо, Кум. Потом расскажешь, что говорил Полгрейн.

– Прежде чем вы уйдете, Кум, – попросила Кэролайн, – объясните, почему вы отправились за матерью Норта, никому не сказав ни слова?

– Мне казалось, что не стоит этого делать. Я не знал точно, жива ли она, и не хотел напрасно воскрешать надежды милорда только затем, чтобы потом горько его разочаровать. Поэтому и решил сначала во всем удостовериться сам. Благодарение Господу нашему, она оказалась жива и здорова, как и мисс Мария, уже взрослая, красивая и так разительно похожая на его милость! Представляете, дед милорда сказал нам, что девочка – точная копия ближайшего друга ее мужа, и еще одна жена Найтингейла оказалась распутной изменницей. Именно тогда он заставил нас поклясться никогда не говорить милорду, что его мать жива.

– Но что заставило тебя изменить слову, Кум? – осведомился Норт, поднимая голову. Теперь он сидел на полу, скрестив ноги и держа на коленях Элинор.

– Вы были так чертовски счастливы, – вздохнул Кум. – И пусть мне очень хотелось презирать ее, верить, что она причинит вам боль, совсем как остальные жены Найтингейлов, в конце концов я понял, что, вероятно, ошибался. Поэтому никому не сказал, что собираюсь сделать, даже мистеру Триджиглу и мистеру Полгрейну. Просто отправился в Холлиуэлл-Коттедж, в Чиддингфолде. Какое счастье, что леди Чилтон оказалась там! И повезло еще, что она не захлопнула дверь перед моим носом!

– По правде говоря, мне очень хотелось это сделать, Кум. Я была так удивлена, когда вас увидела! Норт, видишь ли, мне так или иначе пришлось бы написать тебе: у нас почти не осталось денег. Я давала уроки музыки и хороших манер местным детишкам, но нам все равно приходилось нелегко. И тут внезапно на пороге моего дома появляется Кум и при этом выглядит бесконечно довольным собой и одновременно смертельно напуганным.

– Стоило только один раз увидеть мисс Марию, – добавил Кум, – чтобы понять: все это гнусная ложь и мы двадцать лет жестоко ошибались. Я упросил леди Чилтон отправиться со мной в Маунт-Хок, чтобы все исправить.

– Считай себя снова принятым на службу, Кум, – объявил Норт.

Поднявшись, он отдал мисс Мэри Патрисии ее дочь и протянул лакею руку:

– Если обещаешь больше не спускать с крыши чудовищные маски и не пугать ее милость, можешь оставаться в Маунт-Хок до конца дней своих.

Кум величественно выпрямился:

– Должен признать, это было ниже моего достоинства.

– Ниже не бывает, – заметила Кэролайн. – Но по крайней мере вы, надеюсь, хорошенько повеселились, если, конечно, не боялись свалиться с крыши.

– Да… по правде говоря, я нервничал. Но теперь все изменилось, и я многое вижу в ином свете. И считаю своей обязанностью разоблачить ужасное создание, убившее тетушку ее милости и двух других женщин да еще возымевшую наглость попытаться все свалить на меня. Да, мистер Триджигл, мистер Полгрейн и я обо всем посовещались и уверены, что если миссис Мейхью согласится помочь, мы решим эту загадку. Тогда в стенах Маунт-Хок станет звенеть веселый смех и мы постараемся к нему привыкнуть. Возможно, даже сами научимся шутить.

– Я и ее милость будем крайне благодарны, если вы примете и нашу ничтожную помощь, – серьезно добавил Норт.