Текст книги "Сияние потухших звезд"

Пару мгновений городские аварийные системы еще брыкались, пытались вернуть улицам прежний вид. Голографический образ мигнул раз, другой, красивой маской прикрывая разверстые кишки, но не выдержал реальности и исчез насовсем, оставив взгляду картину гниения живьем.

Вместе с декоративной визионизацией исчезли и все дорожные знаки, причем не только вынесенные вдоль тротуаров, но и те, что передавались на компьютеры внутри автомобилей.

Трассу охватил хаос. Некоторые еще сохраняли какое-то подобие строя, по крайней мере не выскакивали на встречную, но другие, лишенные дорожных отметок, вылетали на соседние полосы и другие этажи – указатели высоты тоже исчезли. Несколько машин столкнулись на перекрестке прямо перед носом броневика. Еще одна, потеряв ориентацию по высоте и снизившись больше надобности, налетела на громадный грузовик, отскочила и понеслась сеять панику на встречную полосу.

А позади вновь засверкали выстрелы. Целая очередь впечаталась в стену ветхого косого дома, брызнув на дорогу каменной крошкой.

Одна из вражеских машин что-то цапнула днищем и теперь разбрасывала во все стороны искры, как бенгальский огонь.

Броневик на минуту снизился до самой земли, до первого этажа, распугивая закутанных в сальные лохмотья бродяг и хромых псов. Боковые стекла забросало какой-то темной жижей, целый шмат ее влетел в раскрытое пулеметное гнездо и плюхнулся на залитое кровью сиденье.

А вскоре преследуемые и преследователи покинули пределы города, прежде казавшегося безбрежным. Сперва стало меньше машин, а дома, и без того невысокие, с каждой минутой все уменьшались и уменьшались, и потом исчезли совсем. По краям дороги виднелись силуэты разрушенных фабрик, с рухнувшими блоками и трубами, пустых, черных, мертвых. Одна, вторая, третья – их было много, когда-то прославивших промышленность Тамалияны, но с тех пор брошенных, распиленных по возможности и забытых. Тамалияна больше ничего не производила, кроме храмов, разумеется. У нее были полезные ископаемые…

Вскоре закончились и изящно декорированные трубами заводы и только кое-где среди черного, поросшего бурьяном пространства теперь видны были крошечные фермерские домики, покосившиеся, полуразвалившиеся, покинутые. Они отстояли друг от друга на такие расстояния, что угнетали своим одиночеством.

На небольшом пригорке темнели конструкции старой, давно оставленной шахты. И здесь когда-то была жизнь.

Огонь сзади прекратился, но сквозь залитые кровью и дерьмом боковые окна Цин все же замечал порой силуэты преследователей. Они летели сквозь эти гнилые пейзажи не так и далеко от броневика, но почему-то молчали, словно тоже поддались мрачным мыслям при виде мрачного мира.

Спустя почти полчаса машина внезапно влетела в лес. Пустые покинутые поля вдруг сменились огромными косыми деревьями, словно бы склоненными когда-то давным-давно от сильного ветра, да так и не вставшими обратно. Последние листья их, то темно-фиолетовые, то бардовые украшали деревья елочными игрушками, а остальные, еще темнее, засыпали землю, скрыв ее совсем от взгляда, и взмывали вверх, потревоженные проносящимися над ними машинами.

Броневик чуть поднялся над верхушками деревьев. Недалеко впереди по курсу среди лесной чащи виднелась крупная поляна, к которой и направлялась машина.

– Вызови базу, открой люки, – скомандовал то ли водитель, то ли сидящий рядом.

– Уже, открываются, – сказал второй.

Машина взобралась еще выше и с такой высоты хорошо видны были раздвигающиеся прямо в земле люки, а там дальше, за ними – темная яма, ведущая на тайную базу Эл Тун. Суржин вцепился в ручку у двери и стеклянным взглядом смотрел на спасительную дыру в поляне.

Броневик резко накренился и, чтобы не терять скорость, стал снижаться по дуге. Цин снова взглянул на преследователей – те продолжали держаться в хвосте, чуть поодаль, но так и не стреляли. Почему? Что они задумали?

Люк раскрылся, образовав в земле дыру почти во всю поляну размером. Машина метнулась к ней с такой скоростью, что едва не впечатала лицо Цина в боковое окно.

Но что-то случилось… Долетев до разверстой тьмы автомобиль с диким грохотом влетел в ничто, ударился в пустоту. Мир моргнул. Сработала защитная система, почему-то открылась дверь и Цина вышвырнуло из салона. Он прокатился по черной поверхности, которая только походила на отверстие в земле, а на самом деле была визионистской голограммой. Люки так и остались закрытыми.

Цин свалился с немного приподнятого помоста, рухнул на землю и почти полностью скрылся в пожухлой осенней траве. Мокрой и липкой.

Что-то взорвалось там, откуда он выкатился. А в небе, разрезанном надвое жирной разноцветной полосой, переливающейся то фиолетовым, то оранжевым, то красным, кружили две серые машины без опознавательных знаков.

24

– Профессор, стойте, не выходите! – в смятении сказал Каратикардха, разглядывая свои руки.

Хотя скорее не руки, а щупальца, то расползающиеся, то сжимающиеся, черные, как ночь, дышащие газом и ежесекундно распадающиеся на атомы, чтобы тотчас собраться вновь. И какое странное ощущение… Как будто это чьи-то чужие щупальца, которыми он при этом волен шевелить.

На мостике творился хаотичный балаган. Кихан внезапно разделился на равновеликие маленькие кубики без четких граней и рассыпался в пространстве, затем вдруг собрался обратно и развалился снова, – на этот раз на треугольники. Приборные панели как будто потекли серо-черным маревом и колыхались на ветру, которого не было.

Ниями казалась призраком – тело ее, лишенное четких очертаний, просвечивало, растекалось в пространстве и, разбухая, растворялось в бледную тучу. Первый пилот Чидам Салук и вовсе слился с приборной панелью и теперь не понятно было где человек, а где машина.

Само пространство менялось и искривлялось. В центре, ближе к главному экрану оно закручивалось воронкой и уходило куда-то вдаль, как будто бы засасывало его в то самое облако, у которого замер корабль.

Яланиюма вскрикнула голосом нечеловеческим и почему-то протянула к мониторам руки. И, несмотря на то, что все это время она находилась позади, у двери, каким-то образом капитан умудрялся видеть ее.

– Стойте, – совсем уж неуверенно повторил он.

Но поздно…

Волков уже сделал шаг.

Мир, медленно меняющий цвет с зеленоватого на темно-оранжевый, был похожим на густой жирный суп. Холодный суп. Едва пройдя какой-то жалкий метр, Волков почувствовал легкое сопротивление. Мир впустил его внутрь и сомкнулся со всех сторон. Волков включил двигатели на скафандре, но они ожидаемо не сработали. Он сделал несколько взмахов руками, имитируя движения пловца, и смог немного сместиться в сторону.

– Профессор, – услышал он голос капитана в коммуникаторе и наконец обернулся к кораблю.

Но корабля не было.

Точнее говоря, то, что казалось кораблем, на самом деле было здоровенным серо-коричневым чудовищем с тысячей щупалец-отростков, торчавших по всему телу то тут, то там, без какой-либо системы и порядка. А шлюз, откуда всего несколько метров назад выплыл Волков, оказался черной дырой, отверстием в теле монстра.

Тело это клубилось и волновалось, как облако.

Вообще, все вокруг клубилось и волновалось. Пространство внутри корабля. Приборы, люди, мониторы, кресла, ступеньки, двери, индикаторы и лампочки – все пришло в движение, колыхалось так, будто сквозь него проходил густой дым от костра. Все плыло, расширялось и сужалось в одно и то же мгновение. Руки Каратикардхи распались на частицы окончательно. Голова Салука стала облаком. Тело Кихана превратилось в жидкость, по крайней мере нижняя его часть, и он, бултыхаясь, растекся по мостику.

Волков замотал руками, отпрянул сначала в сторону, потом назад, не глядя куда.

Ниями не поняла как и почему, но теперь взор ее скользил внутри стен, между энерготрубами и вентиляционной системой. Яланиюма видела картины своего болезненного детства, но все люди в них были тучами. Метци наблюдал за собственными превращениями как будто со стороны – он обернулся ледышкой бесконечных граней, затем лопнул, рассыпался осколками и собрался какой-то густой слизистой массой. Дика обнаружил себя разбросанным на куски по всеми коридору, только, что странно – он видел свою голову далеко впереди.

Волков перестал грести, но продолжал двигаться. Он пока еще сам не понимал почему, но пространство вдруг стало расступаться перед ним там, где он этого желал.

Чудовище со щупальцами потекло, как будто превращалось в одну исполинскую соплю, бесформенную и бесцветную.

Облако перед ним, до которого так и не добрался корабль, всколыхнулось чуть-чуть и немного разошлось, образовав практически идеально круглое отверстие. В него-то, не теряя времени, потекла чудовищная сопля. И когда она добиралась кончиками своими до облака, то превращалась в тучу.

Облако чуть потемнело и вдруг резко всосало в себя все то непонятное, что всего мгновение назад было кораблем «Танидзам». Или должно было быть им, по крайней мере.

– Капитан, – прошептал потрясенный Волков. – Народ…

Он остался один в пространстве. А то заливалось сквозь скафандр и едва заметно обесцвечивалось.

Волков невольно протянул одну руку туда, где был корабль. Но ничего не протянулось. Руки не оказалось, вместо нее в пространстве, расползаясь на десятки метров, стелился длинный газообразный шлейф, похожий на тоненькую ленточку. Тоже самое случилось и со второй рукой. И с ногами.

Волков схватился бы за голову. Но нечем было хвататься. И не было уверенности, что есть за что.

Пространство менялось. Менялся Волков и все вокруг. Хотя на самом деле ничего и не происходило.

Он думал, что смотрит на поглотившее чудище облако, но видел весь мир.

Его взгляд, размножившийся до бесконечности, устремился во все стороны всех Вселенных и видел все, что только можно было увидеть. Одновременно, везде и всегда.

Он перемещался в пространстве и в то же время оставался на месте. Он превратился в дым, в серый газ, бесформенный и колеблющийся, и, порхнув, тоже устремился к облаку. Оно даже не стало расширяться перед ним, давая пройти, а просто впитало в себя, как океан крошечную лужу.

Тысячи, десятки, миллиарды и триллионы миров – они видел их все от их зарождения и до гибели.

Он видел громадный каменный сад, – от горизонта до горизонта – на планете, окруженной белым космосом. И камни эти были живыми, но не разумными. Не мыслящими, но мудрыми. Они лежали свою вечность, обдуваемые песками и ветрами, и не могли познавать мир кроме того, что им нужно было от него познать.

Он видел рождение лишенной цвета Вселенной, просто возникшей из ничего и стремившейся в ничто. И во Вселенной этой не было жизни, только сама она была живой и разумной. Не способная познать ничего кроме себя, не способная к общению эта Вселенная погрузилась в хаос безумия и, умирая, возрождалась в бесконечности.

Он видел планету, созданную из крови. Кровь была ее ядром и поверхностью, атмосферой и жизнью.

Он видел газовый гигант, который двигался среди темного космоса миллиарды лет. Через другие миллиарды он остановился, повернулся, пролетел мимо бледной звезды, осмотрел ее с интересом и двинулся дальше, замерзая по пути для того, чтобы разморозиться вновь, подойдя к звезде другой.

Он видел тысячелапого моллюска, внутри которого была Вселенная. А другая – снаружи. И еще миллионы Вселенных в его глазах.

Он мчался сквозь пространство и время, он был слезой, пролитой и высохшей, он был болью и печалью, радостью и восторгом, жизнью и смертью, он видел все, он ощущал все. Он мог прикоснуться ко всему, но ни до чего не дотрагивался.

На его глазах рождалась и гибла жизнь, рождались планеты, рождались Вселенные, которые не знали, что такое планеты. Он ощущал биение сердец сквозь бесконечность космоса, то черного, мрачного и холодного, то красочно циркового, хаотично скрученного и бешено веселого, как карнавал.

Он пустился в паломничество с гигантскими белесыми крокодилами, один ус которых был больше Солнечный системы. Он ощущал страдания фиолетового цилиндра, сжимающегося и разжимающегося в бесконечной влаге водяного космоса. Он рыдал вместе с миллиардом крошечных жучков, наблюдающих гибель своего мира.

Потому что гибло все. Все, что рождалось.

И неподвижные камни на серой планете в белом космосе растворялись в небытии. И разумная, сошедшая с ума Вселенная гибла, и никто кроме нее самой и не знал о том, что она когда-то существовала. И планета из крови почернела с течением времени и исчезла в черном космосе, и сам космос исчез в ничто. И все планеты. И все Вселенные. И время. И бесконечность. Все гибло и у всего был конец.

И тогда он увидел взрыв. Рождение звезд, галактик. Ничтожный миг – рождение крошечной желтой звездочки, вокруг которой завертелись планеты, большие и маленькие. На одной из них возникла жизнь, но тотчас погибла. Возникла на другой и тоже исчезла. И наконец с трудом, спустя миллиарды лет сумела закрепиться на третьей. Жизнь такая же странная и необычная, как и в других Вселенных. Маленькие насекомые, быстрые и юркие. Огромные стрекозы. Гигантские хищники. И спустя множество циклов они – двуногие и двурукие, с глупыми головами и поверхностными желаниями. Точно такие же, как и во многих других мирах, возникших и пропавших. И в тех, которым еще предстоит появиться.

Они выживали, убивали, любили и умирали. Они развивались.

Он видел ее. Когда Алика была молодой. Видел ее немного насмешливый взгляд, ему всегда казалось из-за него, что она не воспринимает его всерьез. Впрочем, теперь он понимал, что так и было. Ее прикосновение. Мягкое и теплое, совсем не такое каким оно запомнилось, но такое, каким оно было. Ее почему-то влажные руки, которые она любила класть ему на плечи. Он видел ее в тот день, на свадьбе, когда она смотрела на него отстраненно, буднично, как будто пришла на работу. Не так уж сильно он ее и интересовал, но она все равно стала его женой и, наверное, уже тогда догадывалась, что пожалеет об этом. Ее взгляд, прозрачный, чистый и пустой. Как он любил этот взгляд и как предал он его…

Он вновь увидел свою дочь такой крошечной, какой она, как ему казалось, была всего мгновение. Ведь он улетел и когда вернулся – она уже разговаривала. Он часто исчезал, что-то делал – что? и зачем? – и время уходило. Он работал, или точнее занимался работой, но что он, в конце концов, сделал? Ни один из проектов так и не был закончен, пока его дочь не доросла до десяти, а он видел ее за это время всего-то миг. И тогда он снова ощутил взгляд Алики. Он был все таким же прозрачным, все таким же чистым и таким же пустым, и он вообразил, что она презирает его, что она считает его бесполезным конченным человеком, впустую потратившим свою жизнь. Да и разве может конченный человек потратить ее иначе? Он пропустил свою семью, пропустил всю ее жизнь, и дочь его не считала себя больше его дочерью, и жена его смотрела на него как на прохожего, и он сам ничего не оставил после себя. Ни одного полезного дела он не сделал в своей жизни. Тогда он ушел в университет, преподавал элементарную экзобиологию детям богачей, которые, закончив обучение, больше никогда не вспоминали о существовании науки. Если уж пропадать, то пропадать совсем! К чему полумеры, к чему надежды?! И все-таки какой прекрасный был это взгляд! Сколько настоящей жизни таил он в себе, жизни упущенной и непрожитой, словно маленький цветочек он был, который заметишь раз в поле и потом всю жизнь можешь ходить и искать его в том месте, но уже никогда не найдешь.

Она никогда не презирала его, тем более так, как он презирал себя сам.

Скорее любила его и внимания не обращала на других мужчин, считая, что у нее уже есть свой. Да, далеко не лучший, но уж какой.

Он видел теперь все то время, всю ту жизнь, пропущенную им, она пробегала у него перед глазами, даже не пробегала, а проживалась в каждое мгновение. Он видел их обеих, чуть ли не брошенных им. Видел тоску, когда его не было рядом, и облегчение, когда он, вернувшись ненадолго, убирался вновь. Он видел, но уже не мог прожить. Его там не было. Ни в какой из Вселенных его не было рядом с ними. Он швырнул свою жизнь на землю недокуренной сигаретой и растоптал.

Взгляд его дочери – немного исподлобья – похожий на взгляд матери. Он даже забыл его, а теперь видел все, и все было зря. Вернуться бы вот прямо сейчас, хотя бы на сколько успеть…

А потом их взгляды потухли.

Весь мир пошел красочными, сияющими трещинами, как стекло, в которое попал, но не пробил мяч. Как паутина. Как солнечные лучи, разбросанные по целой Вселенной, они пересекли ее от края бесконечности до края и продолжали дробиться, испуская все новые и новые. И то, что попадалось у них на пути – менялось. Искажалось. Таяло.

Мир разрушался.

Он становился другим, но это было равнозначно разрушению, потому что старый исчезал навсегда.

Мир квантов, мир молекул, мир людей и животных, мир звезд и галактик, – все смешалось в диком, калейдоскопическом бульоне. Вот она, рыжая звезда в окружении рук человеческих, омытая слезами тонет в планетарном газе, взрывается, вскипев чайником, и тысячей конфетти собирается в цветастую галактику, где звезды уже не звезды, а какие-то росчерки и кляксы с людскими физиономиями и людскими страданиями. В потоке этом тысячи непрожитых жизней смешиваются с тысячей черных дыр, поглощающих с одной стороны и выплескивающих эту проклятую боль с другой, выплескивающих на могучие пульсирующие крылья из жидкого газа, которые разносят их, – страдания эти – по всем мирам и Вселенным. И та погибшая давным-давно разумная материя, которая не знала другой жизни кроме своей, забьется вдруг в конвульсиях, почувствовав прикосновение абсолютной людской немощности, абсолютного сожаления. И те бесчисленные камни под молочными небесами поймут вдруг со всей своей мудростью, что зря они лежат и не шевелятся, но бесполезно будет их страдание, потому что не могут они шевелиться. И тот мир, где парят сквозь пустые космические пространства гигантские тетраэдры, разумные и счастливые, ощутит на себе проклятие человеческого сожаления, ведь им никогда не увидеть звезд, галактик и иных миров. И это сожаление – все, что останется от профессора Волкова, будет гулять среди миров, разрушая все на своем пути.

А его мир уже давно погиб.

Триллионы красочных трещин слились в единый поток и уничтожили, уничтожают и уничтожат его. Не оставив ничего. Уничтожат это прекрасный отстраненный взгляд его сильно постаревшей жены. Уничтожат все, чем он должен был дорожить и то, чем не должен был, но дорожил. Уничтожат так, что он никогда не сумеет оправдать хоть части своего кошмарного сожаления.

Все умрет. Непременно и очень скоро.

Миллионы существ нашей Вселенной, о которых люди не имеют никакого понятия. Странные многорукие существа из соседней Андромеды. Слизистые мудрецы из далеких галактик. Тихие прозрачные птички из миров, которые еще и не появились. Все будет уничтожено. Прямо сейчас.

25

В окне, слагающемся из двух полусфер, была видна вся Кардея. Огромное поле, засаженное белоснежными храмами с золотыми куполами, среди которых то и дело прорывались небольшие домики бледных цветов, в основном розоватые и желтые, но такие розоватые и желтые, что скорее серые.

Визионизацию города восстановили, и теперь он снова казался чистым и ухоженным, похожим на поселение из сказки. Над городом парили кресты, а еще выше само небо было раскрашено громадной переливающейся цветами полосой, в которой плавали и ежесекундно меняли форму кислотных цветов кляксы. Полоса как будто стала значительно шире, чем раньше, но если приглядеться, становилось понятно, что теперь их несколько, слившихся в одну. Другие, прорезавшие дальний космос, плелись по небу в стороне.

Цина доставили в офис Мадзэн оглушенного, провели по лабиринту коридоров и поставили у массивного кресла, спинка которого была похожа на цветочные лепестки. У окна, глядя наружу, курил мужчина, полноватый, в деловом костюме и седой, еще двое сидели по левую сторону от него (кожа того, что казался чуть моложе была выкрашена в бледно-синий), и женщина со строгим лицом держала какой-то предмет, похожий на папку, справа. Ни у кого из них, кроме того голубоватого, Цин не заметил косметических имплантов.

Позади, у двери притаились охранники с маленькими пулеметами.

– Как вы себя чувствуете? – спросил куривший. – Мне передали, что вас пришлось освобождать с боем.

Он представился то ли как Варман, то ли как Верман – Цин не смог разобрать за странным акцентом.

– Да, благодарю за внимание, сперва расстреляли машину, в которой я сидел, из пулеметов, а потом взорвали об землю, – съязвил Цин.

– С Эл Тун по-другому не бывает, – серьезно сказал Варман-Верман. – Деловые переговоры с ними начинаются горой трупов, а заканчиваются подорванными фабриками.

– Кто-то не умеет держать себя в руках.

– В любом случае, с нами вам ничего не угрожает, господин Сюнзи. Мадзэн позаботится о вашей защите и проследит, чтобы вы ни в чем не нуждались.

– Спасибо.

– Кстати говоря, это правда, что Эл Тун предлагали вам выступить с обвинениями в адрес Сан Рико Райз?

– Не уверен, что это было предложением.

– Разумеется. Особенно если принять во внимание, что по нашим данными именно Эл Тун является заказчиком вашего дела.

– И у вас есть доказательства? – удивился Цин.

– Сколько угодно, – Варман-Верман докурил сигарету и бросил в стекло, та прошла насквозь и полетела вниз. – Корпоративный терроризм одно из ходовых средств конкурентной борьбы Эл Тун. Одним легким щелчком пальцев они демонстрируют недостатки системы безопасности звездолетов класса Сигмунда и одновременно с тем ставят под серьезный санкционный и политический удар Сан Рико Райз.

– Но для чего дискредитировать звездолеты?

– Разумеется для того, чтобы государства объявили тендер на закупку новой модели. Эл Тун надеялся победить в нем со своей моделью… как она называется?

– Хикмер, – ответил женщина бархатным голосом, и Цин в нее тотчас влюбился.

– Хикмер, точно, – когда это же слово повторил Варман-Верман прекрасное волшебство тотчас испарилось. – Говоря по правде, по нашим данным этот Хикмер устарел еще в прошлом тысячелетии и все модернизации за последние лет сорок сводились к изменению формы пепельниц и мягкости стульчака.

Варман-Верман достал из внутреннего кармана еще одну сигарету и забавно ввинтил в рот. Сигарета зажглась автоматически и стала распространять по комнате сладковатый медовый запах.

– И что предлагаете вы? – спросил Цин. – Ведь не станете же вы укрывать меня по доброте душевной?

– Разумеется, мы коммерческая корпорация и всегда ищем выгоды.

– А если бы вы ее не нашли?

– В таком случае вы бы сейчас находились в обществе не самых приятных господ из Эл Тун.

– И что же вы хотите?

– Разве не очевидно? Вы выступите по информационным каналам, не связанным с Мадзэн, разумеется, и расскажете всю вашу историю как есть. Раскрыв, конечно же, заказчиков осуществленного вами преступления.

– Подозреваю, что вы выдадите мне ту же самую речь, что и Эл Тун, только измените имя обвиняемого.

– А почему бы, собственно, и нет? Вы отказываетесь?

– И представлять не хочу, что со мной случится, если я откажусь, – нахмурился Цин.

– Это правильный подход, господин Сюнзи, – Варман-Верман вышвырнул в окно и вторую сигарету. – Как я уже говорил – мы коммерческая организация. А значит и сердце наше бьется лишь тогда, когда его подпитывает прибыль. Мы не можем просто так взять и заняться благотворительностью. Как не может тяжело больной своими руками отключить себя от системы жизнедеятельности.

– Вы назвали себя тяжело больным?

– Образно.

– Разумеется.

– И все-таки, господин Сюнзи, – Варман-Верман достал третью сигарету, и у Цина от удивления глаза полезли на лоб, – вы говорили Эл Тун, что не взорвали звездолет. Почему? Что вам помешало?

Цин пожал плечами.

– Просто не хотел убивать людей.

– И? Я не понимаю, – Варман-Верман застыл с сигаретой в зубах, забыв включить ее подкуриватель. – Должна же быть какая-то причина. Может быть, вас раскрыли? Или не сработал детонатор?

– То есть, нежелание убивать людей по-вашему – не причина?

– Да ладно вам, кому какое дело до людей, вопрос ведь чисто коммерческий. Корпоративные преступления ни одним государством не оцениваются как уголовные, а лежат в области исключительно конкурентного регулирования. Нельзя рассматривать подобный взрыв как убийство, это не более чем коммерческая игра. Ведь не было и речи о том, чтобы судить вас с уголовной точки зрения, и если бы вы попали в руки правоохранительным органам, то отделались бы не более чем штрафом. Достаточно солидным, конечно, но ведь вам предлагали крупную сумму, которая бы покрыла любые издержки.

– Я не считаю, что человеческую жизнь можно оценивать в денежном эквиваленте. Теперь не считаю, по крайней мере.

– Ведь вы не знали никого из них!

– От этого они не перестали быть людьми.

Варман-Верман надолго задумался и, наконец вспомнив о сигарете, закурил.

– Вы бунтарь, господин Сюнзи, – сказал он, запрокинув голову и рассматривая цветное небо. – Времена таких людей давно прошли. Однако, в любом случае, пока готовится ваша речь – вы можете отдохнуть. Для вас готова удобная комната. Поразмыслите, порепетируйте. Охрана вас отведет.

Двое у двери двинулись к Цину. Тот постоял секунду, глядя на вывернутую палитру небес, развернулся и двинулся к выходу. Однако, уже подойдя к дверям, Цин остановился.

– А что будет, если я откажусь читать вашу речь? – спросил он.

– Вы ее прочитаете, – только и ответил Варман-Верман.

Комната оказалась не слишком большой, однако половину ее занимала здоровенная кровать человек на десять, а то и больше. Она, вероятно, знавала грандиозные баталии.

Цин уселся в неудобное декоративное кресло и снова уставился в окно. Пятна на небе похожи были на плывущих медуз. Они припадочно вздрагивали, колыхали щупальцами, неожиданно отскакивали то в одну сторону, то в другую, и каждое мгновение меняли окраску.

В комнате было совсем тихо. Беззвучно работал новостной экран в углу, не слышно было ни шороха снаружи.

Цин включил свой миниэхо и перевел изображение на роговицу. Впрочем, он не сомневался, что в комнате установлена масса отслеживающей аппаратуры, в том числе и такой, что сканирует входящие и исходящие сигналы с обычных бытовых миниэхо. Поэтому едва ли в предосторожностях был особый смысл. Да и в чем он, вообще, есть? Мысли путались, и Цин не совсем понимал, как сложить их в единую цепочку, способную объяснить все происходящее, способную извлечь весь тот поток лжи, который давно уже заменил настоящие факты. На основе лживых фактов делаются и лживые выводы и непонятно становится, когда окружен этим потоком, где искать спасительную ветку правды. Да и есть ли она вообще.

Цин забрался в общественную базу данных и открыл страницы корпораций.

Сан Рико Райз. Создана на окраине Адении три сотни лет назад и с тех пор, скоро расширяясь, распространила свое влияние на все планеты всех государств (с некоторыми временными исключениями). Из маленькой конторки, занимающейся кустарным изготовлением дамских фотонных пистолетов, выросла в колоссальную оружейную суперкорпорацию, создающую вооружение для всех стран под сотней разных брендов. Большая часть военной техники армии Чжи Со, к примеру, создается на заводах Сан Рико Райз и брендирована под местные компании. Сходная ситуация с Тамалияной, что закупает до девяноста процентов комплектующих для своих кораблей и танков у корпорации вражеской Адении. В результате, Сан Рико Райз способна полностью отключить крупных игроков от поставок оружия в случае войны. На практике, разумеется, такое развитие событий крайне маловероятно. Для любой международной корпорации на первом месте стоят соображения прибыли, а не патриотизма, поэтому в случае возникновения вооруженного конфликта между Аденией и, к примеру, Чжи Со, солдатам с обеих сторон придется сражаться продукцией Сан Рико Райз. Мало того, не исключено, что в случае неизбежного поражения Чжи Со, корпорация увеличит туда поставки оружия для того, чтобы помешать разрешиться конфликту и продолжать извлекать из него выгоду. Ситуация тем более курьезна, если не забывать, что Сан Рико Райз принадлежит кабинет министров Адении – он от начала и до конца финансируется корпорацией. И несмотря на то, что формально правительственные структуры Чжи Со самостоятельны, влияние Сан Рико Райз на них так велико, что компания может вести переговоры между двумя странами, как если бы это делали менеджеры двух внутренних подразделений.

Эл Тун. В отличие от Сан Рико Райз, Эл Тун создана была одним из тайных финансово-политических обществ как сеть элитных медицинских учреждений. В первый же год жизни корпорации инвестиции в нее превысили государственный бюджет Адении. Сеть аптек, больниц и фармакологических фабрик разрослась в течение нескольких лет настолько, что буквально раздавила все бесплатные государственные учреждения здравоохранения в Адении и Чжи Со, в результате фактически уничтожив медицину для низших слоев населения. Только Тамалияне до сих пор удавалось кое как сопротивляться давлению и то лишь благодаря тому, что эти самые низшие слои занимали практически девяносто девять процентов ее населения, и в Эл Тун просто не видели серьезной выгоды в строительстве крупной сети элитных клиник. Тамалияна жила за счет лекарств крайне бюджетной категории, практически не имеющих никаких медицинских свойств. Эти лекарства производили не только в Эл Тун, но и, к примеру, в Сан Рико Райз. В состав Эл Тун входят здравоохранительная служба Адении, школы и университеты для высших слоев населения во множестве стран.

Впрочем, как и Сан Рико Райз, Эл Тун не ограничивалась этими основными видами деятельности. Корпорации конкурировали в производстве гражданского оборудования, высокотехнологичной электроники, средств гигиены, одежды, искусства. Сложно найти хоть одну область человеческой деятельности, которая не контролировалась бы той или иной корпорацией, или сразу пучком из них. Естественно и те, и другие изготавливали и собственные звездолеты.

Цин на мгновение оторвался от чтения и огляделся. Преследовало ощущение, что за ним следят. Как будто вся комната заполнилась любопытствующими взглядами.

Мадзэн не слишком отличалась от остальных суперкорпораций и в бесчисленных подразделениях своих чего только не скрывала. Популярнейшие бренды обуви, косметики, слабоалкогольные и слабонаркотические напитки, автомобилестроение и мебельная промышленность. Первоначальным же видом деятельности была добыча самых разных полезных ископаемых, занявшая особенно крупную долю среди остальных подразделений корпорации после того, как Мадзэн прибрала к рукам службы госдобычи Адении и Тамалияны. Кроме того, в структуру Мадзэн включена была вся коммунальная система Адении, а в последние годы они успешно распространяли свою деятельность в этом направлении и в других странах.