Текст книги "Сияние потухших звезд"

– Как вы себя чувствуете? – спросил Цин и спохватился – в этом нет смысла.

Женщина что-то сказала в ответ, по крайней мере, губами пошевелила, но слов Цин не слышал и не мог услышать, учитывая, что в передатчики звука не работали. Он быстро окинул взглядом ее скафандр – очень старой модели, темно-серый. Никаких повреждений при беглом осмотре найти не удалось. Тогда он снова заглянул внутрь шлема, выгнулся так, чтобы можно было увидеть приборную панель, которая помещалась перед лицом женщины. Шарик в обыкновенном атмосферном датчике кислорода стоял на отметке чуть выше ноля. Ноль целых одна десятая. При этом выставить максимально экономный режим поглощения можно было только если в скафандре действовала электроника. Но она отключилась. Женщина умирала, едва ли у нее осталось много времени.

Цин с трудом завернул руку себе за спину и нащупал кислородный шланг, снял его и подключил к отверстию в шлеме женщины. Живительный воздух с силой ударил ей в лицо, и она вздрогнула, приоткрыла глаза, увидела Цина, что-то сказала чуть шевелящимися губами, потом посмотрела на свой кислородный датчик и наконец все поняла. Цин отключил шланг – он не мог дать много, но воздуха, который он переправил, должно хватить на то, чтобы добраться до корабля. Женщина снова что-то сказала и показала пальцем на другое тело в скафандре.

Цин подлетел к нему. Мужчина лет под сорок. У этого кислорода оказалось чуть больше, но он, кажется, спал. Цин добавил ему воздуха и полетел к последнему, третьему, от которого на свету виднелись только ноги. В темноте он с трудом различил покрытое морщинами, чуть сжавшееся лицо старика. Тот посмотрел на своего спасителя удивленно и немного приподнялся. Старик что-то оживленно заговорил, хватая все время Цина за руку и показывая на девушку. Цин кивнул и сделал знак, что уже был у нее.

Старик неожиданно встал и двинулся было через комнату, но Цин успел заметить, что кислородный датчик у того в скафандре показывает ноль. Похоже старик и сам не понял, когда воздух закончился. Едва он поднялся на ноги, как те тотчас подкосились и тело безвольно повисло в невесомости. Старик потерял сознание.

Цин приблизился и добавил ему немного воздуха, но лицо старика осталось все таким же серым. Женщина, похоже, немного пришла в себя и приподнялась. Цин приблизился к ней и знаками попробовал спросить, может ли она передвигаться. Та кое-как поняла и кивнула, правда по блуждающему взгляду было очевидно, что ей тяжело сохранять сознание.

Цин приоткрыл дверь и ухватил за плечо старика, женщина взяла за руку мужчину без сознания, и все вместе они направились к выходу. Несмотря на невесомость, двигаться было нелегко – старик то и дело цеплял руками и ногами шевелящиеся выступы стен и Цин боялся, что тот порвет себе скафандр. Женщина дважды теряла сознание. Второй раз это случилось в первом из больших залов, недалеко от выбитой в корпусе дыры. Ее безвольное тело, а вместе с ним и тело мужчины, едва не утянуло в открытый космос – Цину пришлось бросать старика и лететь на помощь.

Наконец они пробрались в коридор и вышли в пределы короткой зоны, где кое-как работали свет и сеть.

– Что с вами? – спросил Франсуа во вновь появившемся над кистью скафандра экране.

Цин в двух словах обрисовал ситуацию.

– Готовьтесь приняться трех человек, – закончил он.

Взгляд конвоира стал очень пристальным и удивленным, что ли. Цин и сам себе удивлялся, даже поражался. Пару лет назад он был обычным изнеженным интеллигентом, визионистом, весь вклад которого в жизнь общества заключался в том, чтобы прятать под ковер грязь, которую лень смести раз и навсегда. Ковер все набухал и набухал, он уже давно поднялся на такую высоту, что не мог ничего скрыть и скорее кричал о том, что вот-вот свалится со всей погребенной под него грязи, как плоский мир с покатой спины черепахи. Цин всегда считал себя важным и очень нужным человеком. Они, люди его круга, богема, искренне считали себя средоточием мирового интеллекта и душой человечества вообще. Он ходил с гордо поднятой головой и до потолка задранным носом. Он мнил свою профессию едва ли не важнейшей во всем мире – ведь он несет этому погрязшему в прозе будней скучному, мещанскому, чуть сводящему концы с концами обществу Красоту. Они, он и люди его круга, полагали себя как бы отдельным обществом в обществе, элитой, стоящими выше, способными понимать высокие духовные ценности и жить ими, а не думать только о том, как бы всласть набить тощее брюхо и заработать на оплату жилья, выживание семьи, и, в результате, пока те люди, на которых они смотрели свысока, шли вперед и жили, творцы с возвышенным духом спивались в одиночестве и умирали от пустоты души, никому не нужные и, собственно говоря, ни на что не способные. Могущие лишь примерять маски, перекрашивать цвета и прятать неприятное, они оставались в своем фальшивом мирке с циничным неприятием людей; видевшие, якобы, мир без прикрас, терялись для него навсегда. И после, когда этот мир, уже настоящий, а не придуманный слабым воображением, догнал-таки Цина, схватил за шкуру и вынес наружу, он вдруг обнаружил, что ведет под руки умирающих людей, спасает их жизни, вместо того, чтобы размышлять об этом. Он был поражен больше кого бы то ни было обнаружив, как просто и естественно оказалось то, что принято называть героизмом и то, что принято считать качеством присущим очень немногим. Неужели он, человек провалившийся во всем, вновь сможет причислить себя к обществу эфемерной элиты? Эта мысль вызвала у Цина противное ощущение. Элиты?! Он давно свалился на самое дно, укатился в омут пустоты, откуда не выбираются, и тем не менее, оказался способен делать то, что делает сейчас – спасать жизни. И никогда не сделал бы он этого в прежние времена, будучи тем, кем он был. Как противен он прошлый был себе настоящему! Каким мерзким и высокомерным казался, будучи ничтожным, ни на что не способным болтуном! И почему он переменился? Что сделало его другим? Однажды пришедший в его тесную душную коморку человек в комбинезоне, под поясом которого выпирал пистолетный контур?

Цин помог перебраться всем троим на конвойный катер при помощи троса. Сначала пустили чуть живую женщину, затем, прицепив их к тросу, – мужчину и старика. Франсуа принимал выживших в шлюзовой камере.

Когда старика сняли с троса, Франсуа махнул рукой и Цину – мол, твоя очередь. Но Цин покачал головой.

– В кабине пилотов еще кто-то есть, – сказал он.

– Компьютер говорит, что на корабле больше никого, возвращайся, – ответил Франсуа.

– Быть того не может, я же видел на своем мониторе. Мы получаем одни и те же данные с датчиков.

– Корабль пуст, возможно твоя система повреждена. Возвращайся, у тебя мало кислорода.

– Я успею, – сказал Цин и скрылся в темноте.

Всего пару минут у него заняла дорога до того коридора, где он свернул в каюту с выжившими. Теперь он пошел в другую сторону. Поначалу пытался цепляться и отталкиваться от стен, но чем дальше он забирался, тем все более шальными те становились – они вскипали, растекались, гнулись и бултыхались. Мало того, если раньше очаги энергии попадались с более-менее равными промежутками, то теперь пропали вовсе. Однако в коридоре царила и не абсолютная темнота. От стен исходило едва заметное свечение неопределённых цветов – то розоватое, то лазурное, то кислотно-зеленое. И чем дальше пробирался Цин, тем все ярче и заметнее это свечение становилось. Оно было таким же живым, переливающимся и бурлящим, как и сами стены, его издававшие.

Цин давно уже не слышал Франсуа и не мог проверить карту, но все еще примерно догадывался куда нужно идти – и по опознавательным знакам, и по более-менее стандартной структуре судна.

Наконец он добрался до нужной двери. Среди неспешно бултыхающегося фейерверка цветов дверь казалась бугристой и угловатой, всю ее покрывали шевелящиеся волдыри и выбоины – то вглубь, то наружу. Цин остановился и засомневался – можно ли вообще открыть такую дверь? Однако, к огромному удивлению, поддалась она чрезвычайно легко, порхнула в стороны как окна, выдуваемые ветром.

Цин замер.

Мир за дверью шевелился. Как будто он погружен был глубоко-глубоко под воду, туда, где бушуют лихие течения, и воду эту нарисовали плывущими акварелями, те разбегались во все стороны, яркие, сумасшедшие, растекались, бледнели, и на их место бросались тотчас новые, свежие, еще более сочные краски. Все пространство впереди залито было сиянием цветов, самых ослепительных и оглушающих. Сиреневые стены заплывали рубиновыми кружевами и золотыми кляксами, в которых то и дело набухали болезненные изумрудные цветы. Потолок устремлялся во все стороны одновременно кораллово-оранжевыми изогнутыми стрелами в стиле барокко. Пол падал вниз, в бесконечную космическую бездну, и та, то лиловая, то совсем белая, внезапно порывалась и выпрыгивала тысячей звезд. Круговой стол в центре мостика набухал жирной медузой, пыжился, толстел и худел, и переливался оттенками красного и желтого. Кресла пилотов и капитана двигались и извивались морскими ужами, то рывками, то плавно, и то сливались красками со стенами, то становились контрастными, противными, непохожими. Миллионы кнопок, переключателей, измерительных приборов с тысячью шкал, тумблеры, мониторы, рычаги – все это порхало и дергалось разноцветным буйным косяком селедок и луцианов. Мир на мостике похож был на бесконечно взрывающееся конфетти, и Цин сделал шаг вперед.

И все вокруг помчалось со скоростью в миллиарды раз быстрее световой. В миллиарды миллиардов раз – на такой скорости целые Вселенные проскакивают мимо, и их не успеваешь заметить. Весь мир, казалось, завертелся вокруг Цина, и Цин завертелся внутри мира волчком безумными и сам был этим миром и крутился вокруг него и самого себя сразу. Полосы, кляксы, цвета, распущенные ленты и душистые волосы. Запорхало все. Руки его умчались прочь и не было на них никакого скафандра. А потом он посмотрел снова и увидел, что не было и рук. Не было ни ног, ни головы, но все это было, и он видел глазами, что нет у него глаз. Он видел других, сперва подумалось, что тех самых выживших, к которым он шел. Их было двое и их были миллиарды. Одним был он сам еще во младенчестве, другим был он мертвый. Один был его фиолетово-оранжевым отцом, другой охряно-серым сыном. Один был пустота, другой бесконечность. Они двое и все вместе смотрели на него диким взглядом и не было у них глаз, чтобы смотреть на него. Они тянули к нему руки – но не было у них рук. Они вертелись вокруг него, как дикие фурии, безумные ведьмы на метлах, и они и правда были фуриями и ведьмами на метлах, целыми стаями и не было их совсем. Крошечный мостик в миллиарды вселенных гудел, как квинтиллионы звездных моторов, шумел прямо в уши, и молчание его оглушало. Это был мир и это было намного более чем мир. Цин стал амебой, клеткой, протоном, кварком, Цин стал меньше, чем любая возможная единица вещества или энергии, он стал больше чем веществом и энергией, и он дико испугался. Он обернулся, чтобы увидеть выход – но понял, что все это время он смотрел во все стороны одновременно и ни в одной из них не было выхода. Он задергал руками и ногами, и они дергались, хоть их у него и не было. Он закричал, и крик стал шумом звезд. Он рванулся инстинктивно туда, откуда мог бы прийти, и стоило ему подумать об этом…

Он вывалился из мостика и, бешено кружась в сияющей невесомости коридора, завертелся куда-то вдаль, прочь, прочь от этого… От чего этого? Ведь «это» и было «то».

Долетев до какой-то стены и уткнувшись в нее шлемом, Цин забарахтался, забился в припадке, как утопающий, идущий ко дну и из последних сил истерично пытающийся подняться туда, где солнце. Плохо понимая, что делает, не до конца успев сообразить, что он уже вырвался оттуда, откуда вырвался, Цин пролетел еще один длинный коридор и только затем остановился, пытаясь перевести дух.

Что это было?

Где он оказался? Что он видел?

Однозначно он мог сказать только одно – это был другой мир. Не параллельный, не перпендикулярный, не какой-то другой. Это был иной мир, которому не место в этом, нашем.

В голову Цину закрались серьезные подозрения насчет того, что далеко не пираты стали причиной гибели местной станции и окружавших ее кораблей.

Он собрался с силами и двинулся в обратный путь. Пролетая сквозь очередной темный коридор, он наткнулся на открытую настежь дверь – а за ней темнота. Цин заглянул внутрь и увидел несколько тусклых лучиков света, робко пробивавшихся сквозь мелкие дырочки в стене, словно пробитые прибрежной галькой. Свет падал на раскрытые длинные ящики, полные оружия. И огромного, ростом с человека, способного поражать гигантские корабли в космосе, и крошечного, которое можно спрятать под ногтем, убивающего одной лишь царапинкой. Цин залетел в комнату. Плазменные винтовки, фотонные пистолеты и пулеметы, расщепители, квантовые экстерминаторы и один элитный матричный дестроер, какими пользуется охрана самых богатых персон этого мира. Цин взял в руки крошечный пистолет Кристалл – он удачно ложился на ладонь так, что если сжать ее казалось, что в ней ничего нет. А если сделать маленькую щелочку между указательным и средним пальцем – легко подорвать целый грузовоз. Главное – не задеть свои пальцы при этом, конечно.

Цин взял пистолет, спрятал в карман штанов и направился к выходу.

12

– Ну давайте, выкладывайте, какие мысли у кого завалялись, – сказал Каратикардха, устало положив голову на ладонь.

Он сидел на мостике в жестком капитанском кресле и со скукой глазел на черный экран – корабль двигался сквозь бета-пространство.

– По какому поводу? – откликнулся Кихан.

Старший помощник что-то внимательно и педантично изучал на нижних мониторах, сидя в освободившемся кресле второго пилота. Чуть в стороне от него развалился Волков и, кажется, спал.

– По поводу излучения, – уточнил капитан. – Что это такое? Что будет, если оно прострелит сквозь Адению, к примеру? Волков, вы спите, что ли?

Волков не ответил, но широко зевнул и уставился в какую-то непонятную точку, то ли где-то сбоку, то ли по центру от себя.

– Капитан, вы не забывайте к кому вы обращаетесь, – напомнила Яланиюма.

Она сидела в маленьком кресле у входа, сломанную руку скрывала повязка. Глаза женщины казались серыми и невидящими.

– Единственный образованный человек на борту – это профессор Волков, – продолжила она. – Да и тот спит с открытыми глазами. Есть еще Дика, конечно, но он же Дика… А так, у кого из нас больше всего окончено классов? – она обвела взглядом всю команду. – Старший помощник наверняка и детский сад окончить не сумел, его не спрашиваем.

– Чисто в качестве науки для вас, моя несчастная Юма, – отозвался Кихан «тоном Кихаря». – Я окончил восемь классов общих и два по специальности космических полетов.

– А я шесть, – простодушно сказал капитан. – И все.

– Я тоже шесть, – сказала Ниями со своего места.

Ей было скучно – она не могла добраться до мировой сети. Компьютер не находил источников сигнала.

– А потом меня украл мой бывший муж.

– Да, ты уже говорила, что он был мафиози, – подтвердил Кихан.

– Никогда я такого не говорила. Он грабил кредитные лавки и раз, увидев меня, решил применить свои профессиональные навыки.

– Взял под проценты и убежал?

– Это я убежала.

– Купив ему билет в неизвестном направлении?

– Смейтесь дальше, Кихан. Говорят, это хорошо влияет на мочеиспускательную систему.

– Правда? В таком случае вы больше никогда не увидите моего угрюмого лица.

Волков поежился, потянулся и снова расслабился, и не понятно было, спит он или бодрствует.

– Я вот что думаю, – сказал капитан. – Все меня занимает последнее время. Допустим мы решим, что это странное излучение действительно угрожает нашему миру, нашей части галактики и вообще. Ну вот, поняли мы это – и что тогда? Что дальше?

– В крайнем случае, мы, наверное, я так думаю, по крайней мере могли бы переселиться, – подал голос Чидам Салук.

– Куда, например? – спросил Кихан.

– В другой рукав галактики, если дотуда не достанет. Или в другую галактику, на худой конец.

– Это если принять за данность, – внезапно заговорил Волков звонким голосом, – что стрелы излучения имеют размер и конечность. Мы пока не смогли определить место где заканчивается та, что поразила наш корабль.

– Вы что, хотите сказать, что они могут пересекать всю Вселенную? – спросил капитан.

– Нам бы, можно сказать, с этим очень повезло, – заметил Волков. – Представьте только, что такой уникальный феномен, оказывающий влияние на целую Вселенную, зародился в нашей небольшой, в общем-то, галактике, одной из миллиардов и миллиардов и, если утрировать, в миллиардной степени. Подозреваю, что никогда не было лотереи с таким невозможным джек-потом.

– Не самый-то счастливый джек-пот.

– Говорят в некоторых лотереях есть билеты обратного толка, – сказал Кихан. – Там не вам дают миллионы, а напротив – забирают все что есть. Дом, работу, коллекцию петухов, жену и только купленные подгнившие апельсины за пол цены. Билеты для лошар, как их называют интеллигентные люди.

– Наверное, вы не раз такое вынимали, раз так много об этом знаете, – съязвила Ниями.

– Это если не забывать о том, – вдруг вернулся к теме разговора Волков, – что наши корабли не могут летать вне пределов галактики. То есть корабли-то могут, но не команда. Поэтому исход в Андромеду, к примеру, нам заказан.

– Можно нанести удар по источнику излучения, – предположил голос Метци в коммуникаторе.

Старший инженер так долго оставался в своей далекой кабине, затерянной в мифических глубинах корабля, что остальные члены экипажа часто забывали кто он такой и как выглядит.

– Чем? – спросил капитан.

– Всем, – ответил Метци.

– Думаю для, так сказать, «элиты» этот вопрос встанет еще неразрешимее, чем для нас, простых дураков, – заметил Кихан. – Ведь этой дыре, или откуда оно там идет, не заплатишь, не подкупишь.

Разговор закончился ничем, и, если уж говорить по справедливости, не мог закончиться иначе. До выхода из бета-пространства оставалось еще несколько часов. Волков и Кихан отправились пить опьяняющий кисель, Яланиюма и Каратикардха чем-то долго занимались в медотсеке, а остальные, кроме Ниями, не могли уйти с постов. Девушка же, лишенная всех радостей жизни, отправилась спать и быстро уснула, думая о том, как могла бы сложиться ее жизнь не выйди она замуж так рано. Она проспала так долго, что когда корабль вынырнул из бета-пространства в пространство, так сказать, обыкновенное и обыденное, ее затошнило и свезло резким торможением с кровати. Сидя на холодном полу, Ниями тяжело вздохнула, встала и вышла из комнаты, где столкнулась со вторым механиком Дикой. Тот летел через коридор со скоростью истребителя и едва не сбил бедную девушку с ног.

– Ниями, капитан зовет вас на мостик, – сообщил он.

– Чего же он не связался сразу со мной?

– Простите, это я сломал. Чинил одно, сломал другое. Бегу исправлять.

А на мостике капитан уже минут пять, подперев подбородок ладонью, глухо вздыхал и глядел на главный монитор. Корабль вышел из бета-пространства в двадцати минутах хода от станции в Кему Яда. Теперь ее можно было рассмотреть по крайней мере с дальних камер.

Станция, собственно, была не станцией в привычном смысле слова, а огромным древним кораблем, даже двумя спаренными кораблями, свободно зависшими над планетой. Они были сильно вытянуты в длину, одну часть занимали доки, другая, пышно разросшаяся за счет многочисленных, хрупких на вид пристроек, распухла вверх и вниз. Станция висела над крупной голубоватой планетой, особенно яркой там, где на нее падал ослепительный свет звезды Яда – вся поверхность казалась прозрачной водой, игравшейся с бликами, как громадный алмаз.

В доках стоял один грузовой корабль, еще два только-только отходили, когда «Танидзам» подошел на расстояние контакта. Несколько маленьких охранных кораблей бездвижно висели неподалеку от станции.

– Ого, да это историческая развалюха, – сказал Кихан.

Он сильно раскраснелся от киселя и походил на пьяного. Волков с физиономией малинового цвета стоял чуть ли не посреди мостика и пытался сфокусировать зрение на мониторе. Опьяняющий кисель не считался напитком алкогольным, но в нем использовалось немало растительных компонентов, относимых к опиатам, которые собирают в разных точках фронтира. Вещества эти, конечно же, запрещены в странах, где есть определенное подобие власти, но скорее с целью взвинтить цены и навариться на экзотических продуктах – те не вызывали ни привыкания, ни искажения сознания, не портили здоровья, а специфическое веселое захмеление проходило быстро и безболезненно.

– Это что, останки какого-то тамалиянского крейсера? – спросил Кихан непонятно у кого.

– Где бы они могли его взять?! – удивился капитан, пытаясь угадать первоначальные очертания корабля.

– Подобрали после какой-нибудь потасовки, подклеили и залатали.

– Это спаренные сверхтяжелые грузовозы «Пузырь», – сообщил Салук. – Военные грузовые корабли, оснащенные оборонительным вооружением. Сняты с производства сто сорок два года назад. Производился в Тамалияне, оригинальная версия, и копия – в Чжи Со. Какая из версий здесь компьютер затрудняется определить.

– Ну да, а как нам оружие – так нельзя, – возмутился Кихан.

– Да где же уже Ниями? – проворчал капитан. – Хоть раз в жизни-то можно проснуться вовремя?

Ниями шагнула на мостик и сердито сдвинула брови.

– Из-за вас, – сказала она, – меня с кровати сошвырнуло чуть ли не в унитаз.

– Пф, – ответил Кихан, – однажды капитана из унитаза вышвырнуло в коридор, вот это я понимаю неловкий инцидент.

– Старший помощник, – сердито сказал капитан и уставился на затылок Кихана, – может, вам пойти погулять, пока кисель в животе бродит?

– Капитан, кисель не может быть оправданием для офицера покинуть мостик.

Ниями села в свое кресло и зевнула так громко, что в коммуникаторе послышался смешок Метци, прячущегося где-то в машинном отделении.

– Ниями, дорогая моя, как только вы соблаговолите простить нас за то, что едва не уронили вас в писуар, пожалуйста, свяжите меня со станцией, – попросил капитан.

Ниями обернулась и строго посмотрела на Каратикардху, потом на Кихана. Демонстративно очень медленно вернулась к своим мониторам и принялась за работу. Некоторое время прошло в абсолютной тишине. По корпусу станции вдалеке бегали едва-едва заметные огни сначала в одну сторону, затем в другую. Несколько отошедших от нее кораблей начинали набирать скорость и удаляться.

Прошла минута.

Капитан нервно почесывал за ухом, Кихан хотел что-то сказать, но почему-то сдерживался. Ничего не происходило, и это утомляло.

И в тот самый момент, когда Каратикардха уже хотел было поторопить Ниями, она заговорила первой:

– Капитан, они не отвечают.

Капитан быстро заморгал.

– То есть? Они получают наш сигнал? – спросил он.

– Не знаю, я его отправляю, но ничего не происходит. Как будто он просто уходит в пустоту. Я не засекаю никаких источников сигналов. Компьютер не видит ничего вокруг нас.

– Как же вы обращаетесь?

– По координатам, по искажениям. Иначе, в общем-то, и не получится.

Капитан стал чесать лоб.

– Можно попробовать дать световой сигнал с корпуса, – предложил наобум Кихан.

– Нужно подойти ближе, – заметил Салук.

– Подходите ближе и давайте сигнал, – распорядился капитан, и вновь наступила тишина.

На этот раз минут на пять. Корабль неспешно полз к станции, и та так медленно увеличивалась на мониторах, что это едва можно было разглядеть. На мостик зашел второй механик Дика, уселся за своими пультами, что-то проверил, протестировал и, не сказав никому ни слова, спешно вышел. По пути он наткнулся на Яланиюму – она спала на ящике для запчастей у стены коридора, пьяная и безжизненная, голова висела лицом вниз.

– Сигнал идет уже две минуты, – заметила наконец Ниями. – Ответа нет. Одновременно пытаюсь связаться со станцией или с одним из кораблей. Ответа нет.

– Отправьте сигнал на планету, – сказал капитан.

– Попробую, но ее система тоже не видит. Только косвенно, по гравитационной карте. Но ни одного подходящего источника сигнала я не обнаружила.

Прошел почти целый час. За это время компьютер просканировал не только Кему Яда, но и все остальные планеты и спутники системы Яда (в обширном поясе на внешней его границе летало не менее сотни малых планет, часть из которых, по данным разведки, была обитаемыми производственными базами) – ни одна не отправляла сигналов принятых типов связи. Мало того, еще немало времени ушло на поверхностное сканирование близлежащих звездных систем. По крайней мере одна из них тоже должна была быть обитаема, но и в этом случае сканер ничего не нашел. Сигнал разослали во все стороны – и не получили ответа. Все кругом сохраняло молчание.

– Есть некоторая, не слишком высокая, вероятность, что здесь используют неизвестные нам протоколы связи. А еще можно предположить, что в пространстве вокруг нас случился некий катаклизм и из строя вышли все использующие какую-либо бытовую энергию приборы, – сказала Ниями.

– Однако это не так, – за нее закончил капитан. – Мы видим и движущиеся, безусловно по заранее проложенным траекториям, корабли и сигналы на станции. В доках включены посадочные огни. Станция не выглядит покинутой.

– Возможно, наши системы связи повреждены, – предположил Кихан.

– Это единственное приемлемое объяснение.

– А я бы поспорила, – возразила Ниями. – Я не вижу никаких глюков, все работает без видимых ошибок. Я уже дважды провела полную диагностику своих систем – ни одного критического замечания.

– Проведите в третий… хотя нет, – Каратикардха задумался. – Кихан, проведите полную диагностику всех систем корабля. Дважды. Кроме бета-двигателей, они могут подпортить картину.

– Сейчас погляжу.

Кихан уселся в кресло второго пилота.

– Мы можем просто пристыковаться к докам? – спросил Волков.

– Я не знаю местных правил и процедур, если они вообще есть у анархистов, – сказал Салук, – но сомневаюсь, что нам удастся подцепиться без помощи изнутри. Тем более что шлюзы перекрыты и нет другого варианта стыковки, кроме как таранить станцию.

– Не забывайте еще, что у них пушки, – напомнил Кихан. – Не думаю, что нам позволят подобраться на расстояние поцелуя. Тут во фронтире первым делом стреляют, а уже потом здороваются.

Волков неторопливо покрутился в кресле.

– Ну а если, к примеру, сесть прямо на планету? – предложил он.

– Это опасная авантюра, – ответил капитан и устало почесал виски. – Во-первых, корабль для этого не годится, пусть теоретически подобное и допускается. Во-вторых, сохраняется вероятность, что на планете произошла какая-то катастрофа и получить помощи нам будет не от кого. В-третьих, мы лишены подходящих двигателей для взлета с поверхности, и если выяснится, что планета необитаема – мы останемся заперты на ней. А там, как я вижу, одни океаны, и это, в общем-то, в-четвертых.

– Тогда у меня все, – Волков развел руками.

Тишина давила и подавляла. Капитан тяжело дышал, и шум от дыхания его раздавался на всю комнату.

– Что делать? Мне продолжать? – робко спросила Ниями.

– Продолжай, – ответил капитан. – Пока не вызовешь.

– У меня остается только один вариант, – сказал Кихан и встал. – Отправиться на станцию своим ходом.

– В смысле? Выпрыгнуть из корабля?

– Ну да.

– Мы не можем подлететь к станции на сколько-нибудь приличное расстояние, поэтому прыгать придется с бог его знает скольки километров!

– Надо будет хорошенько разбежаться! – Кихан был полностью серьезен. – А вообще, можно взять дронов и прокатиться с ними.

Капитан не ответил, все разминал себе виски.

– Ну? – поторопил Кихан.

– Думаю.

– Медленно.

– Тьфу тебе! – Каратикардха уставился на Кихана сердитым взглядом. – У нас команда дедов, толстяков и пьющих баб. Кто из них полетит на сотню с лишком километров в открытый космос?

– Я.

– Ты?!

– Не дед, не толстяк и не баба, хоть и пьющий, но кисель.

– Вот да, идея из идей! Давайте рискнем старпомом! Это же такой последний на корабле человек! – съязвил капитан.

– А кого ты предложишь? – Кихан рассердился. – Себя, капитана? Ты важнее. Пилота – нет, он корабль ведет. Инженеров – нет, без них и пилот не нужен. Юма – хрен знает где она сейчас валяется. Ниями – а кто за связь будет?

– Связью может заняться любой, – проворчал капитан.

– Вот спасибо, что цените! – разозлилась теперь и Ниями. – Я, между прочим, три года уже эту профессию изучаю как могу, ночами не сплю, разбираюсь во всех тонкостях. Ну давайте, вперед и с песней, через три года без меня до кого-нибудь глядишь и достучитесь!

– Вот это слова разумного человека, – заметил Кихан, зло щуря глаза. – Расцеловал бы, если б потом меня за это ногами не подавили. Ну что, капитан?

Капитан молчал и вздыхал.

– Я тоже пойду, – отозвался Волков.

– А вот ты в категории на вылет, – заметил Кихан, – ты дед.

– Да мне только двадцать два на днях будет! – возмутился Волков, прилежно зачесывая назад старые седые волосы. – Я просто нездоровый образ жизни веду.

– Слушайте, ну вот это вот уже вообще все, – заворчал капитан. – Приличный же человек был, и того заразили. Теперь как все.

Несмотря на возражения, капитан вынужден был принять идею Кихана и теперь всей командой готовились отправить двух человек в дальний прыжок. В одном из залов корабля распаковали два беспилотника, подкатили к шлюзам. Кихан и Волков отправились на легкий перекус. Вылет назначили через час.

Волков с огромным трудом забрался в узкий скафандр для открытого космоса. Брюхо пришлось запихивать внутрь руками, как двухсотую рубашку в переполненный крошечный чемодан. Застегнув и закрыв все заклепки, Волков, однако, почувствовал странную легкость – скафандр регулировал гравитацию прямо внутри себя.

Старший помощник и биолог покинули «Танидзам» только через полтора часа, несколько позже назначенного времени. Они вцепились руками в дроны, оттолкнулись от корабля что было сил и пустились в дальний путь. Отсюда, с борта корабля, невооруженным глазом станция казалась едва заметной точкой на теле сияющей все ярче с каждым мигом планеты, как будто крошечной дырочкой.

Через минуту стремительного полета Волков невольно обернулся и с некоторым удивлением обнаружил, что и корабля позади больше не видно. Почти сразу он исчез вдали, слился с холодной чернотой космоса или, может быть, сиял одной из звезд. Это непроизвольное движение едва не сбило с курса – дрон, которым управлял Волков, повело чуть в сторону и лишь чудом не стукнуло в мчащегося рядом Кихана.

Полет отнял на удивление мало времени. Уже вскоре точка станции превратилась в набухший с одной стороны вытянутый прямоугольник, и с каждым мгновением к нему пририсовывались все новые и новые детали. Купол, нитки коридоров, бесконечные выступы технических помещений.