Текст книги "Политическая система Российской империи в 1881– 1905 гг.: проблема законотворчества"

Чуть меньшая нагрузка ложилась на начальников отделения. По сведениям чиновника Министерства юстиции И.В. Мещанинова через них ежегодно проходило 14–15 тыс. документов. Руководитель их ведомства Д.Н. Набоков требовал досконального знания всех этих дел. В итоге «врали ему отчаянно, получали словесное приказание, которым, зная хорошо плохую память министра, при дальнейшем направлении дела, нимало не стеснялись»[730]730
  Мещанинов И.В. Воспоминания пережитого. С. 148.


[Закрыть].

Все это ставило министров в зависимость от своих ближайших помощников. По словам заведовавшего архивом и библиотекой Св. Синода А.Н. Львова, «все [в Синоде] сконцентрировалось около желаний и угождений Победоносцеву. Все и все живет и дышит им. А что он сам представляет? Спеленатого Саблером [товарищем обер-прокурора Св. Синода] ребенка или загипнотизированного им же человека». Сам же В.К. Саблер становился ключевой фигурой в ведомстве православного исповедания. «А что такое Саблер? – рассуждал Львов. – Человек, говорящий на всех языках, имеющий энергию невероятную, занимающийся всем, кроме синодальных дел, а, в общем, человек без всяких решительно принципов, без всякого направления и характера. Это человек, которому не только некогда почитать, поговорить о деле, но даже который едва ли когда и думает о чем-нибудь. С 7 утра и до 12-1 часа ночи он, как ртуть, везде двигается, устраивая монахов, монахинь, собирая вокруг себя толпы нищих и т. д.»[731]731
  [Львов А.Н.] «Князья церкви» (из дневника А.Н. Львова) // Красный архив. 1930. № 2. С. 113.


[Закрыть].

Как в любом учреждении, и в министерствах многое зависело от канцелярии. Постороннему наблюдателю ее деятельность могла показаться не слишком привлекательной. В частности, это относится к Хозяйственному департаменту МВД, куда в 1896 г. пришел устраиваться на работу молодой С.Е. Крыжановский, будущий последний государственный секретарь Российской империи: «Тесное помещение Департамента у Чернышева моста было битком набито чиновниками разных рангов и писцами. Пишущие машинки еще не вошли в обиход, писали от руки и рук этих требовалось множество. Только директор. вице-директор, и управляющий страховым отделом имели кабинет. Все остальные располагались в общих, до отказа прокуренных, грязноватых помещениях, буквально на головах друг у друга»[732]732
  Крыжановский С.Е. Воспоминания // Bakhmeteff archive (BAR). Kryzhanovskii coll. Box. 2. Folder 2.


[Закрыть].

Положение канцелярии во многом определялось той ролью, которую ей отводил глава ведомства. Законодательство на сей счет опять же молчало. При министре внутренних дел графе М.Т Лорис-Меликове она под руководством А.А. Скальковского готовила проект «конституции». При графе Н.П. Игнатьеве канцелярией руководил Д.И. Воейков[733]733
  Согласно воспоминаниям К.Ф. Головина, «убежденный земец Д.И. Воейков, прямой антипод всякого формализма, небрежный даже к своему платью, очень умный, хотя и не слишком дисциплинирован был этот ум, графом Игнатьевым был назначен начальником его канцелярии. Наполовину народник, наполовину консерватор, он был олицетворением того монархического подудемократизма, который придавал новому правительству его основную окраску» (Головин К.Ф. Мои воспоминания. Т. 2. С. 54).


[Закрыть]. Тогда чиновники министерства были озабочены скорым созывом Земского собора. При графе Д.А. Толстом правителем канцелярии был назначен А.Д. Пазухин, который стал автором реформ местного самоуправления. Были же периоды, когда канцелярия практически бездействовала (например, в годы министерства Д.С. Сипягина)[734]734
  Любимов Д.Н. Русское смутное время. 1902–1906: Воспоминания // ГА РФ. Ф. 5881. Оп. 2. Д. 460. Л. 19.


[Закрыть]. Штат же канцелярии МВД был определен в 1868 г. и состоял из правителя канцелярии, нескольких секретарей и экспедиторов. «Потому, – как вспоминал Д.Н. Любимов, – большинство лиц, входивших в состав канцелярии, считались к ней прикомандированными. Было прикомандировано даже целое отделение из Департамента общих дел»[735]735
  Там же. Л. 18.


[Закрыть].

Чиновников, умевших грамотно составлять бумаги, в любом ведомстве было сравнительно немного. Как вспоминал П.П. Менделеев о Министерстве юстиции, «толковых писак, умевших связно, сжато и логично выражаться, весьма ценили. Как это ни странно, их было очень мало. Один, два и обчелся. И так везде – во всех канцеляриях и министерствах»[736]736
  Менделеев П.П. Свет и тени в моей жизни. Обрывки воспоминаний. С. 114.


[Закрыть].

Короля делает свита. Министра – канцелярия. Как писал в своем дневнике А.А. Половцов, «министры завалены несоразмерным трудом. Они необходимо состоят в зависимости от своих канцелярий, заготавливающих работу, не имеющих никакой между собой связи и единства и рассматривающих высшие правительственные учреждения, и в особенности Государственное казначейство как нечто враждебное, тормозящее, нечто такое, что не грех подчас обойти, лишь бы достигнуть своей цели»[737]737
  Половцов А.А. Дневник государственного секретаря: В 2 т. М., 2005. Т. 1. С. 262263.


[Закрыть]. Министерства, лишенные всякой возможности (как, впрочем, и желания) координировать свои действия, вели свой курс, ориентируясь на собственные интересы и, естественно, сталкиваясь с конкурентами, т. е. прочими ведомствами. Их канцелярские сражения были настоящей «битвой бумаг». Как говорил А.А. Абаза, «каждое министерство считается у нас чуть ли не отдельным государством; весьма нередко один министр не знает, что предпринимает другой; не только не всегда можно рассчитывать на помощь своих сотоварищей, но в некоторых из них встречаешь противодействие. Вследствие этого выходит полный разлад; цель же, преследуемая правительством, не достигается»[738]738
  Перетц ЕА. Дневник (1880–1883). С. 198.


[Закрыть].

Канцелярские чиновники действовали согласно собственной логике и своим весьма своеобразным интересам. Как вспоминал С.Е. Крыжановский, «большинство служащих были старые, засидевшиеся на своих местах чиновники, которые знали, что впереди ничего нет, кроме отставки, а потому никогда не спешили. Каждому поступающему делу они давали вылежаться, потом подыскивали “бывшие примеры” и в соответствии с ними учиняли проекты исполнения. Вся деятельность учреждения проникалась поэтому рутиной и механической отпиской». В министерства стекалась самая разная документация: утверждение жалованья низших чиновников, проект домашних электрических устройств и т. п. Опытные столоначальники любили подобные дела. Благодаря им без особого труда бюрократы увеличивали бумагооборот, что свидетельствовало об эффективности их работы[739]739
  Крыжановский С.Е. Воспоминания // Bakhmeteff archive (BAR). Kryzhanovskii coll. Box. 2. Folder 2.


[Закрыть].

В бюрократической системе одновременно происходило распыление и централизация власти. С одной стороны, все подчинено воле высшего начальства, с другой – оно было вынуждено делегировать свои полномочия подчиненным, «начальству поменьше», которое, в свою очередь, было вынуждено делать то же самое. Император зависел от министров, министры – от своих товарищей, товарищи – от директоров департаментов и т. д. Это был путь «распыления» ответственности. Вместе с тем это была «лестница», по которой поднимались законопроекты на пути превращения их в законы, одновременно способствуя обогащению их составителей. По сведениям чиновника МВД, а впоследствии товарища министра и государственного секретаря С.Е. Крыжановского, в распоряжении Хозяйственного департамента МВД «имелись накопленные в старые времена специальные капиталы особого назначения, а равно особые кредиты, отпускавшиеся на законодательные работы, большинство коих в ту эпоху сосредоточено было в этом именно учреждении. В числе их состоял капитал, носивший странное наименование “капитала на общеполезные издания”. Основная масса была израсходована еще в шестидесятых и семидесятых годах, когда шли первые работы по устройству местного самоуправления. Оплачивались они очень широко»[740]740
  Там же.


[Закрыть].

Работа чиновников среднего звена бюрократии требовала немало усилий. Обычно она начиналась сравнительно поздно: около 11 часов дня. Старшие чины появлялись на службе около полудня[741]741
  Урусов С.Д. Указ. соч. С. 597.


[Закрыть]. Начальник отделения приходил на работу в час дня, уходил в шесть. Затем же он работал дома: с 9 часов вечера до двух часов ночи. Если же в какой-то вечер он оставлял бумаги без движения, предпочтя делопроизводство театру или гостям, ему приходилось наверстывать упущенное в выходные[742]742
  Мещанинов И.В. Воспоминания пережитого. С. 153.


[Закрыть]. Таким образом, на «фабрике» по производству ведомственных документов каждая «шестеренка» работала на пределе своих возможностей.

Жизнь любого министерства разворачивалась не только в канцеляриях, «присутственных местах». Свои правила поведения были в коридорах, на лестницах, в чайных, приемных комнатах ведомств. Там циркулировали лица разного рода занятий. «Темная лестница, темные, грязные коридоры, заставленные шкафами, серые каменные плиты, кажется, не очень заманчивое, а какое движение по ним, какое разнообразие типов, национальностей, стекающихся со всех концов света, – вспоминал чиновник МИД П.С. Боткин. – Всякий, имеющий какое-либо касательство к Министерству иностранных дел, допускается в коридоры и может по ним беспрепятственно разгуливать в присутственные часы. Министерские коридоры – нечто среднее между клубом и театральным фойе». Отсюда распространялись новости по всему городу. Тут зарождались слухи и сплетни[743]743
  Боткин П.С. Картинки дипломатической жизни. Париж, 1930. С. 22.


[Закрыть].

Многое обсуждалось в чайных комнатах. В определенные часы там собирались все чиновники того или иного департамента – вне зависимости от должности или возраста. Особое значение имел чай у министра. «Если вы зайдете в Министерство после четырех часов и пожелаете видеть одного из начальников этого учреждения, курьер вам неизменно ответит: “Придется подождать, они у министра чай пьют”»[744]744
  Там же. С. 23.


[Закрыть].

В министерствах регулярно создавались комиссии, благодаря которым процесс принятия решения становился удивительно тяжеловесным, а следовательно, фактически выводился из-под контроля руководителя ведомства. По словам А.Н. Куломзина, в Министерстве путей сообщения, когда им руководил князь М.И. Хилков, «люди, стоявшие во главе департаментов, вынуждены были председательствовать или докладывать в 5–8 комиссиях в день. При этом машина эта скомбинирована была так, что все важное шло помимо министра. Лишь когда между лицами, поставленными во главе разных департаментов, или между начальниками отделов департамента происходили разногласия, дела доходили до министра. Следовательно, стоило чиновникам стакнуться – и министр никогда не мог узнать о том, что делается у него под носом». В итоге все ведомство пришло в хаотическое состояние. «До князя Хилкова доходили лишь дрязги, мелкие пререкания, и чиновники получили силу неограниченных властителей. На местах злоупотребления, взятки получили громаднейшее развитие. Ни один отправитель не мог получать ни одного вагона без взяток, тогда как в одних местах дошедшие до феноменальных размеров залежи ставили земледелие и промышленность в критическое положение, вагоны сотнями стояли без дела на узловых станциях. Ни одного подряда на казенных дорогах, ни одной поставки нельзя было получить без довольно крупной взятки, и как бы добросовестен ни был поставщик, квитанции на получение расчета он не мог получить, не заплатив приличную мзду»[745]745
  Куломзин А.Н. Пережитое. Воспоминания. С. 513.


[Закрыть].

Это лишь один пример того, как будто бы надежный механизм предусматривал неизбежные системные сбои. Столкновения происходили не только между ведомствами. И внутри министерств имелись серьезные трения. Сотрудники ведомства порой проводили собственную линию, не во всем ориентируясь на позицию министра. Так, В.П. Мещерского возмущало своеволие директора Департамента полиции П.Н. Дурново, которое давало о себе знать в самых разных обстоятельствах. Например, тверской губернатор А.Н. Сомов, беседуя с министром Д.А. Толстым, пожаловался, что ссыльным часто определяли Тверь в качестве места жительства. В результате тверское земство было настроено весьма оппозиционно. «В таком случае это надо прекратить», – согласился Толстой. Воодушевленный Сомов поехал к Дурново, но там его ждало разочарование. «Ну нет, граф ошибается, помилуйте, мы потому и назначаем им Тверь как место жительства – что в Твери им лучше жить!» – поучал директор Департамента полиции[746]746
  Мещерский В.П. Письма к императору Александру III, 1881–1894. С. 455.


[Закрыть].

Товарищ министра внутренних дел П.В. Оржевский и столичный градоначальник П.А. Грессер жестоко враждовали друг с другом. Причем и тот, и другой оборачивали в свою пользу страх Д.А. Толстого перед возможными покушениями на его жизнь[747]747
  Феоктистов Е.М. За кулисами политики и литературы // За кулисами политики. М., 2001. С. 149.


[Закрыть]. Такие проблемы были характерны не только для Министерства внутренних дел. С 1901 г. назначенный товарищем министра народного просвещения Г.Э. Зенгер всячески противодействовал своему прямому начальнику П.С. Ванновскому, в обществе же неизменно дурно о нем отзывался. На заседаниях межведомственных совещаний Зенгер защищал точку зрения, прямо противоположную позиции министерства. Это вызвало недоумение даже у руководителей других ведомств[748]748
  Мещанинов И.В. Воспоминания пережитого. С. 247. В бюрократической среде видели противостояние министров со своими сотрудниками даже тогда, когда его в действительности не было. Так, в декабре 1885 г. К.П. Победоносцев успокаивал М.Н. Каткова относительно направления Министерства юстиции под руководством Н.А. Манасеина. По мнению обер-прокурора Синода, следовало войти в положение нового министра: «Прежнее управление образовало целую банду заинтересованных чинов, с коей нужно бороться и борьба эта нелегкая» (Письмо К.П. Победоносцева М.Н. Каткову // ОР РГБ. Ф. 120. К. 19. Л. 67 об.). Впрочем, многие с Победоносцевым в данном случае не соглашались. Так, ближайший сотрудник Д.А. Толстого А.Д. Пазухин предполагал и, видимо, не без оснований, что умный и волевой Манасеин просто «взял в плен» «слабую волю» обер-прокурора Синода (Письмо А.Д. Пазухина М.Н. Каткову 31.03.1886 // ОР РГБ. Ф. 120. К. 19. Л. 102).


[Закрыть].

Действительно, министру следовало думать об интересах собственного ведомства. Его не должны были занимать проблемы коллег, а тем более вопросы развития России как единого целого[749]749
  В связи с этим весьма показателен рассказ Д.А. Толстого, который записал в дневнике А.А. Половцов. Будучи министром народного просвещения, Толстой посещал различные губернии, собирал информацию, но никто из его коллег даже не думал поинтересоваться теми сведениями, которые касались их собственных ведомств. «В 1877 году летом я вернулся из Архангельска, поехал в Царское Село к императрице и был приглашен завтракать. За столом императрица заметила, что я, вероятно, видел в том крае богатые леса. Я возражал, что лесные пространства действительно обширные, но что леса истребляются беспощадно и пожарами и в особенности невежественным хищничеством не только тех, кои рубят лес, но тех, кои сдирают кору. На вопрос императрицы, сообщил ли я о том [министру государственных имуществ] Валуеву, я отвечал, что не сделал этого вследствие дознанной мною на опыте бесполезности подобных сообщений, но готов это сделать, если императрица прикажет. «Я вам приказываю», – в шутку отвечала императрица. На другой день я увидел Валуева в Комитете министров и передал ему разговор с императрицей. Вместо ответа Валуев стал что-то насвистывать и вышел из той курильной комнаты, где происходил наш разговор» (Половцов А.А. Дневник // ГА РФ. Ф. 583. Оп. 1. Д. 20. Л. 59 об. – 60).


[Закрыть]. Это отчасти объясняет своеобразие подходов представителей высшей бюрократии, причем даже самых дальновидных из них. Министр финансов И.А. Вышнеградский не боялся вступать в конфликт с руководителями других ведомств. Он яростно защищал от них государственную казну, волнуясь исключительно о финансовой стабильности. Он был из числа тех министров финансов, о которых французский историк и государственный деятель О. Тьер сказал, «что он должен быть свирепым»[750]750
  Половцов А.А. Дневник государственного секретаря: В 2 т. М., 2005. Т. 2. С. 223.


[Закрыть]. Согласно воспоминаниям В.И. Ковалевского, военный министр П.С. Ванновский представил Александру III доклад, в котором доказывалась необходимость инвестиций с целью поднять «хозяйственный и умственный уровень населения». Это должно было способствовать повышению обороноспособности страны. Император утвердил доклад. Об это узнал Вышнеградский. Он подал царю свой доклад, в котором отстаивал жесточайшую экономию средств. Александр III согласился и с этим. Вскоре после этого Ванновский, встретившись с Вышнеградским, рассказал ему о своем докладе, прибавив, что «он имел счастье удостоиться высочайшего одобрения». В ответ министр финансов нашел на столе свой доклад и поведал о «своем счастье». Причем его «счастье», как более позднее, «поглощает более ранее счастье» Ванновского[751]751
  Ковалевский В.И. Воспоминания. С. 41.


[Закрыть].

С.Ю. Витте, в свою очередь, не был слишком озабочен социальными последствиями индустриализации. Кроме того, по оценке В.И. Гурко, этого безусловно выдающегося министра финансов интересовала лишь фабрично-заводская промышленность. Все остальные отрасли народного хозяйства волновали его «постольку поскольку». «Витте, – по словам Гурко, – был русским Кольбером, но работавшим на рубеже XIX и XX вв. и притом сохранившим миросозерцание и взгляды на социальные проблемы XVII в. Для него важно было создать условия, благоприятные для работы капитала в крупных промышленных предприятиях: этим одним он и был озабочен. Бесправное положение рабочих, их полная зависимость от работодателей ввиду неразвитости рабочих и их полной неорганизованности в то время вполне отвечали интересам капитала. Изменить это положение, обеспечить за рабочими хотя бы минимальные права ввиду этого вовсе не входило в планы Витте или, вернее, даже не приходило ему на ум»[752]752
  Гурко В.И. Черты и силуэты прошлого. С. 140. См.: Симонова М.С. Кризис аграрной политики царизма накануне Первой российской революции. М., 1987. С. 33.


[Закрыть]. При этом, министр финансов, пользуясь своим немалым влиянием, активно вмешивался в работу прочих ведомств, например, Министерства иностранных дел[753]753
  Половцов А.А. Дневник, 1893–1909. СПб., 2014. С. 206.


[Закрыть].

Плеве в качестве министра внутренних дел небезуспешно боролся с попытками Витте явочным порядком расширить сферу своей компетенции[754]754
  На обеде у князя В.П. Мещерского В.К. Плеве, в частности, заметил С.Ю. Витте: «Сергей Юльевич, – вы уже столько лет правите страной единолично (это слово он отчеканил), что я, признаться, удивляюсь, для чего вам понадобилось согласование деятельности двух ведомств именно теперь, когда его величеству угодно было вручить внутреннюю политику в мои слабые руки? Ведь до меня были такие столпы государственности, как Иван Николаевич (Дурново), Горемыкин, Сипягин. (Слово «столпы» Плеве опять насмешливо отчеканил). Вы не ладили лишь с Иваном Логгиновичем (Горемыкиным). Но вы же его и скушали. Хе-хе! А с другими двумя вы жили в ладу, и плоды вашего сердечного с ними единения, т. е. согласования финансов и политики, о котором вы изволите говорить, – плоды эти налицо. Я со стороны любовался вашими талантами и даже, можно сказать, учился. Заочное обучение, как это называют, хе-хе! Но вот результаты. Бедный Дмитрий Сергеевич в гробу, народ пьян и дик, общество бунтует, Россия взъерошена. Если бы было иначе, меня ведь не призвали бы к власти, – меня, старого, немощного, после того, как меня забраковали молодого и сильного.» (Колышко И.И. Великий распад. Воспоминания. С. 74).


[Закрыть]. 14 декабря 1903 г. он составил записку императору, в которой настаивал на невозможности удовлетворить просьбу Витте о расширении его полномочий по ведению переговоров о торговом договоре с Германией. «Не могу в заключение не довести до Высочайшего сведения Вашего Величества, – писал министр внутренних дел, – что для спокойствия государственного и общественного государственную роль с волей министра финансов надлежала бы ускромнению, а не расширению. Со времени возвращения статс-секретаря Витте из-за границы его поведение создает ряд осложнений: в частной и общественной жизни он служит источником тревожных слухов о современном положении наших внешних сношений и внутренних дел и вдохновителем продолжающейся газетной кампании за границей, т. к. двигатели этой кампании, преимущественно евреи и финляндцы, видят в нем энергичного союзника»[755]755
  Записка В.К. Плеве императору Николаю II 14.12.1903 // ГА РФ. Ф. 543. Оп. 1. Д. 625. Л. 7 об.


[Закрыть]. Возможно, подобные (и даже более резкие по содержанию) бумаги министр внутренних дел хранил у себя до последних дней. Согласно воспоминаниям Витте, в портфеле Плеве после его смерти было найдено донесение агента полиции, в котором доказывалась связь Витте с революционными организациями. По мнению председателя Комитета министров, оно было специально составлено по поручению министра внутренних дел для компрометации своего оппонента. Витте отвечал Плеве взаимностью[756]756
  А.А. Лопухин категорически отрицает эту версию событий, изложенную в воспоминаниях С.Ю. Витте. По словам бывшего директора Департамента полиции, речь должна была идти о перлюстрированных письмах, найденных в столе В.К. Плеве после его гибели. Оттуда были извлечены письма С.Ю. Витте с резкой критикой политики министра внутренних дел, а также переписка правых деятелей, которые весьма грубо отзывались о председателе Комитета министров. Эти письма были показаны императору и, видимо, не напрасно. На записке Плеве Николай II отметил, что «тяжело разочаровываться в своих министрах» [Лопухин А.А. Отрывки из воспоминаний (по поводу «Воспоминаний» С.Ю. Витте). М.; Пг., 1923. С. 13–14].


[Закрыть]. Он узнал о гибели министра внутренних дел в квартире посла России в Берлине. Витте перекрестился и сказал: «О мертвых не следует дурно говорить, но все-таки покойный был великий мерзавец». Посол граф Н.Д. Остен-Сакен недоумевал, что же будет дальше. Витте же его успокаивал: «Вы думаете, граф, что нет людей, которые бы не знали, что нужно делать, да вот я, у меня готов весь план действий для успокоения умов»[757]757
  Бентковский А.К. Дневник // ОР РГБ. Ф. 218. К. 558. Д. 1. Л. 37 об. – 38. С.Ю. Витте был последователен в оценках В.К. Плеве. 25 февраля 1904 г. в частных разговорах он отмечал, «что внутренняя политика Плеве самая губительная для России и что такой политики Русское государство еще никогда не знало. Уверен, что результатом того, что теперь происходит, будет перемена настоящего политического режима» (Там же. Л. 14).


[Закрыть]. В письме же военному министру А.Н. Куропаткину от 19 августа 1904 г. он писал о гибели своего недруга так: «С г-ном Плеве сделалось то, что должно было сделаться, и страшно то, что нигде это преступление не встретило соболезнования. Только послышался вздох облегчения и проклятия его памяти…»[758]758
  Переписка С.Ю. Витте и А.Н. Куропаткина в 1904–1905 гг. // Красный архив. Т. 6 (19). М.; Л., 1926. С. 71.


[Закрыть]

Действительно, ведомственный эгоизм вел к непримиримой борьбе[759]759
  По словам В.И. Гурко, правительство России представляло собой ряд конкурировавших ведомств, которые не могли выработать единый курс. Наоборот, они противодействовали друг другу. В сфере законодательства это выражалось в постоянных компромиссных решениях, которые препятствовали реализации любого значительного преобразования. Однако при всех недостатках подобная система управления имела свои очевидные преимущества. «Пререкания между министрами (чем бы они не вызывались, хотя бы не их разным пониманием государственных вопросов, хотя бы не отстаиванием специальных интересов личного дела, которое составляло предмет ведения данного министра, а только личными соображениями), лишало министров возможности окончательно отрезать царя от народа, заключить его в заколдованный круг, не доводить до него сведения, почему-либо для них неблагоприятные. Тут действовал принцип “divide et impera” («разделяй и властвуй». – К. С.). Русская конституция. Царь лишен возможности решать хотя бы главнейшие вопросы государственной жизни на основании сведений им лично собранных – в ссоре министров мог видеть тот же вопрос с различных сторон» (Записки В.И. Гурко // РГВИА. Ф. 232. Оп. 1. Д. 217. Л. 121).
  М. Вебер так определил характер управленческой системы, сложившейся в России к 1905 г.: «Страна была поделена на департаментские сатрапии. Оспаривая друг у друга сферы влияния, департаменты фактически находились в состоянии войны друг с другом и жили в атмосфере постоянных административных интриг. Перепалки между могущественными чиновниками порождали необъятную – на сотнях страниц – переписку. Эту переписку от имени нападающих и защищавшихся департаментов часто вели обученные в Германии ученые-эксперты, изучавшие для этого в поте лица всю мыслимую российскую и иностранную литературу по государственному праву, экономике и истории. Если иметь ключ к этой переписке, то она может оказаться пусть и не увлекательным, но вполне поучительным чтением» (Вебер М. О России: Избранное. М., 2007. С. 64–65). Вебер был знаком с этой проблематикой не понаслышке. Революционные события 1905 г. увлекли его. Он быстро выучил русский язык, ежедневно читал российские газеты, общался с эмигрантами из России (прежде всего с правоведом Б.А. Кистяковским) (Вебер М. Жизнь и творчество Макса Вебера / пер. с нем. М.И. Левиной. М., 2007. С. 286–287). При посредничестве Кистяковского познакомился с Ф.А. Степуном, с которым много беседовал о Л.Н. Толстом, о философии В.С. Соловьева. М. Вебер планировал даже осуществить путешествие по России (Каубе Ю. Макс Вебер: жизнь на рубеже эпох. С. 427).


[Закрыть]. Столкновения же министерств могли принимать самые разные формы[760]760
  Weissman N.B. Reform in Tsarist Russia. The State Bureaucracy and Local Government, 1900–1914. New Brunswick, New Jersey. 1981. P. 55–56; Yaney G.L. The Systematization of Russion Government. Social Evolution in the Administration of Imperial Russia, 1711–1905. Urbana, Chicago, London, 1973. P. 320–321.


[Закрыть]. Это могла быть бесконечная переписка, бесплодная работа межведомственной комиссии, дискуссии на заседании Государственного совета, попытка убедить императора в собственной правоте. Наконец, оставалась надежда переманить оппонента на свою сторону. Как уже отмечалось выше, добиваясь необходимого результата, С.Ю. Витте не стеснялся идти на подкуп своих коллег. «Кроме большого числа хорошо оплачиваемых должностей – а у всякого есть если не сыновья, то племянники и вообще близкие, которых надо пристроить, – в распоряжении министра финансов имелся государственный кредит. Независимо от Государственного банка, выдававшего не только торговые, но и промышленные ссуды, в ведении Витте были и Дворянский, и Крестьянский земельные банки, причем последний мог приобретать земельные имущества почти по любой цене». Правда, порой Витте встречал отпор. Так, например, он предложил министру иностранных дел князю А.Б. Лобанову-Ростовскому приравнять жалованье руководителя внешнеполитического ведомства и послов Российской империи, которые в среднем получали на 30 тыс. руб. больше. На это Лобанов-Ростовский ответил: «Разве вы слышали, что я об этом хлопочу? В таком случае ваша осведомленность плохая»[761]761
  Гурко В.И. Черты и силуэты прошлого. С. 49. Проблему коррупции российского чиновничества конца XIX – начала XX в. непросто изучать на имеющихся в распоряжении исследователей материалах. Трудно строить утверждения на слухах и домыслах, распространенных в обществе и получивших отражение в мемуарной литературе. Иных же источников – очень мало. Проблема заключается еще и в том, что коррупция рубежа столетий приобрела особые формы. Так, С.Р. Минцлов записал в своем дневнике: «Но хотя сами министры и вообще “знать” из чиновников и не берут теперь взяток – это слишком грубо – зато берут их жены» (Минцлов в данном случае намекает на Матильду Витте) (Минцлов С.Р. Петербург в 1903–1910 гг. / подг. текста, биографический очерк и примеч. К.Н. Веселовского. М., 2012. С. 20).


[Закрыть].

Схожим образом мог влиять на своих коллег и министр земледелия и государственных имуществ (до 1893 г. речь шла о министре государственных имуществ). По его докладу руководителям ведомств ассигновались «аренды» – особые денежные выплаты[762]762
  Гурко В.И. Черты и силуэты прошлого. С. 70. пост министра А.С. Ермолов (1893–1905) этим «искусством» не владел.


[Закрыть]. Правда, этим ресурсом надо было уметь пользоваться. Долгое время занимавший

И, конечно, особый инструментарий был в распоряжении министра внутренних дел. Его ведомство перлюстрировало письма всех министров (за исключением, конечно, шефа). С.Ю. Витте жаловался министру внутренних дел И.Л. Горемыкину, что прослушивался его телефон[763]763
  Письмо С.Ю. Витте И.Л. Горемыкину // РГИА. Ф. 1626. Оп. 1. Д. 509. Л. 17–18.


[Закрыть]. Министры с удовольствием пользовались агентурой, собирая необходимую им информацию. В связи с этим показателен случай из биографии члена Государственного совета С.Ф. Платонова. В высшем законосовещательном учреждении империи обсуждался вопрос о выделении торговых портов из ведения Министерства финансов и отнесение их к сфере компетенции Главного управления торгового мореплавания. Платонов голосовал против такого решения. После заседания он поехал обедать к своим близким знакомым. Там, вопреки публично высказанной позиции, он усомнился в правильности собственного решения: ведь, в сущности, Витте ничего для портов не сделал. Пару дней спустя Витте в личной беседе с Платоновым начал спорить с ним, доказывая, что его деятельность была очень полезной для торгового флота. Платонову оставалось только удивляться: на заседании Государственного совета он не оспаривал точку зрения министра финансов. «Да я не о заседании говорю, а о том, что Вы рассказывали там-то за обедом», – парировал Витте. Прошло еще несколько дней. На приеме у императора Платонов встретился с Плеве. Тот предложил подвести домой в своем экипаже. В пути речь зашла о поразительной осведомленности Витте, который знал, что говорилось даже во время дружеской беседы. «Да ведь это было там-то?» – спросил Плеве. «Да», – отвечал Платонов. «И присутствовал такой-то». – «Да». «Ну он прямо после обеда был у Витте и рассказал ему это, а, кстати, еще то-то и то-то. Ведь об этом тоже говорилось за обедом? Не правда ли?» – с легкой улыбкой разъяснил Плеве[764]764
  Путилов А.С. Граф С.Ю. Витте: Из личных воспоминаний // РГАЛИ. Ф. 1337. Оп. 1. Д. 217. Л. 157. 8 мая 1904 г. С.Ю. Витте, в частности, написал графу С.Д. Шереметеву: «Определенных предметов для разговоров, собственно, нет, но хотелось бы только обменяться мыслями. К сожалению, у нас делать это письменно без оказии трудно, если не невозможно, хотя мы с Вами каких-либо замыслов против существующего порядка не имеем и, в частности, убивать Вячеслава Константиновича [Плеве] не собираемся, и хотя он наш хороший знакомый, но все-таки не всегда приятно, чтобы при нашей беседе он присутствовал. Это так естественно, что, вероятно, и ему не было бы особенно приятно, если бы кто-либо из нас присутствовали при его беседах со своими друзьями» [ «Для избежания жертв должно не воевать». Письма С.Ю. Витте С.Д. Шереметеву / публ. Л.И. Шохина // Источник. Документы русской истории. 1995. № 2 (15). С. 17].


[Закрыть].

Так или иначе, добиваясь своего, министры проводили ведомственную политику, которая не складывалась в общегосударственную. Их порой успешная, но мало скоординированная деятельность приводила к асинхронности развития страны и тем самым мало-помалу дезорганизовала жизнь в России.