Текст книги "Пепел большой войны. Дневник члена гитлерюгенда. 1943-1945"

Тегге, например, все время тревоги не отходил от орудия, это определенно значит куда больше. Да и все мы все время были задействованы. А тот, кто ничего не делал, получил больше всех похвал. Вот умора! Но к такой несправедливости, пожалуй, следует привыкать и относиться более спокойно. К тому же я надеюсь, что в случае чего-то серьезного все покажут себя наилучшим образом. Как же можно так обманываться!

Все мы напряженно ожидаем выхода ежедневной сводки командования вермахта, в которой нас непременно должны упомянуть, или же об этом налете никто не должен знать? Однако я немедля напишу письмо домой и расскажу о нем.

15 января 1944 г.

Вчера около полудня мы снова вели огонь, на этот раз по самолету-разведчику. Теперь они появляются очень часто. Однако ночью никаких тревог не было. Но введен общий запрет всяких отпусков. Вместо этого мы можем хоть каждый день ходить в Свинемюнде, если желаем. Необходимо лишь, чтобы при орудии всегда оставалось десять человек. Людей у нас теперь хватает. Но вскоре все изменится, поскольку с 20 января уходят ребята 1926 года рождения – они еще должны пройти курс в учебном лагере вермахта. Те же, кто уже прошел обучение в этом лагере, должны оставаться у нас до 5 февраля.

Вчера мои роскошные морские клеши, натянутые на деревянные распорки, лопнули по шву[89]89
  Прием, бытовавший и в советском ВМФ: чтобы сделать форменные клеши еще шире, их штанины намачивают и натягивают на распорки. После высыхания они растягиваются и сохраняют новый размер.


[Закрыть]. Теперь Энз, который уходит от нас в учебный лагерь, отдает мне свои, которые, слава богу, на меня натянулись.

Мук и Цицевиц снова через Штеттин благополучно добрались до батареи.

Что же должен означать запрет на отпуска? И что, собственно, происходит на фронте?

23 января 1944 г.

Вот и прошла еще одна неделя. В первой ее половине мы репетировали театральную пьесу. В среду была проведена генеральная репетиция, после нее, в четверг, должна была состояться премьера. Продолжалась она, к сожалению, или, наоборот, к счастью, всего пять минут, после чего прозвучал сигнал тревоги, и все кончилось ничем. Пьеса называлась «Адмирал Штихлинг инспектирует восьмую батарею», представляла собой нечто вроде пародии, командир, прослышав про нее, уже загодя был ужасно разъярен, но не мог ничего понять. И снова все пошло по-прежнему.

Пятница тоже стала для нас довольно напряженным днем. В первой половине дня мы писали классное сочинение на тему культура древних римлян. Мне кажется, я с ним неплохо справился. Во всяком случае, нам не было нужды вытягивать из Крёгера из Балтийской школы тирады и сравнения с Третьим рейхом, чтобы получить хорошую оценку. Это куда как больше любила незабвенная Дорис в Штольпе, старая шрапнель. Если подумать – то это просто ужасно, что мы должны были писать свои сочинения именно так, как этого хотел учитель, но не так, как хотели бы мы сами. Я бы хотел как-нибудь сам совершенно независимо ни от кого написать рассказ или повесть и выразить все так, как я это сам вижу и представляю. Должен ли я и в самом деле стать писателем? То обстоятельство, что я всегда получаю по немецкому языку «отлично», еще не значит, что я могу хорошо писать, я всего лишь всегда хорошо знаю, чего от меня хочет учитель, а потому и хорошо пишу сочинения. Но иногда все написанное кажется мне плохим и фальшивым. Порой так и подмывает писать правду, как это и должен делать истинный писатель. Во всяком случае, так я это себе представляю. Но делать это можно только тогда, когда человек совершенно ни от кого не зависит. Если нужен хороший пример, то вот он – выпускник школы зависит от учителей и должен плясать под их дудку. И я больше не верю в лозунг «Вы учитесь не для школы, а для жизни», который нам так часто цитировали. Ведь каждый день мы были свидетелями того, что мы должны учиться именно для учителя. То, чему мы должны научиться в жизни или же для жизни, учителя совершенно не заботит. До сих пор ни один из них не навестил нас на нашей батарее, около наших орудий. Да и что бы они стали делать, если бы их в такой момент застал налет авиации? Неужели и тогда Дорис стала бы восхищаться германскими свастиками?

Все-таки Крёгер представляет собой некое исключение, он достоин похвалы. Недавно он сделал нам доклад о том, как мы, молодые люди, должны вести себя с флотскими. Он предостерег нас от «темы № 1» разговоров моряков, от непристойных замечаний матросов и распутной жизни портовых кварталов. Мы, будучи гимназистами, не должны опускаться до уровня обычных артиллеристов, но хранить гордость и не прислушиваться, если старые солдаты будут изливать перед нами свою супружескую жизнь или показывать нам непристойные рисунки или рассказывать скабрезные истории. Он говорил от чистого сердца. И теперь мы искренне его уважаем. Надеемся, что он еще долго пробудет у нас как преподаватель. Но по собственному опыту знаем, что такие хорошие учителя вскоре исчезают.

Недавно он был потрясен тем, что почти никто из нас не может рассказать наизусть ни одного немецкого стихотворения. Я продекламировал перед ним «Эгерский замок» Теодора Фонтане[90]90
  Фонтане Теодор (30 декабря 1819, Нойруппин – 20 сентября 1898, Берлин) – профессиональный потомственный аптекарь и выдающийся немецкий писатель, представитель поэтического реализма. Потомок французских гугенотов. Литературную деятельность начал в конце 1830-х гг. стихами. Перу Фонтане принадлежат многочисленные драмы, стихи, биографии, исторические повествования, критические и публицистические статьи.


[Закрыть]. Я хотел было прочитать его так, как научился этому у фрейлейн фон Бугенхаген (позднее фрау Хейн), но все остальные стали громко смеяться, когда я попытался артистически продекламировать его. Поэтому я тотчас же перешел на обычную невыразительную манеру чтения, чтобы меня не засмеяли. Теперь же я зол на себя за свою застенчивость и за то, что выказал страх перед окружающими.

Урок математики, как и всегда, был на редкость скучным. Короче, вся вторая половина дня прошла бесцельно. А вечером предстояла еще товарищеская вечеринка с чемпионатом по скату[91]91
  Скат – наиболее популярная карточная игра в Германии.


[Закрыть]. На вечеринку я не пошел, потому что предпочел написать несколько писем: Вальтрауд, тете Иде, Герберту, Диттбернеру и Петеру Крамеру.

Петер Крамер перенес операцию удаления аппендикса. Конечно, его собственноручно прооперировал его отец в больнице Святой Марии в Данциге[92]92
  Данциг – ныне г. Гданьск в Польше.


[Закрыть]. После операции он получил отсрочку от службы на три месяца и пока больше не служит во вспомогательном персонале люфтваффе.

На этой неделе нас почти не поднимали по тревоге, лишь однажды мы обстреливали самолет-разведчик.

Ребята 1926 года рождения покинули нас. Но пришли новенькие: 5-й класс полной средней школы, ребята 1927 и 1928 года рождения. В остальном ничего нового.

Получил письмо из дома. Снова погибли двое односельчан: Бруно Цаддах и Пауль Кло, брат Ганса.

30 января 1944 г.

Теперь я буду (или должен) проходить обучение работе на самых легких, 20-мм, зенитках. Надеюсь, что после завершения этого обучения я смогу вернуться к своему старому орудию. Получилось все же так, что это орудие, 10,5 SK, мы не только лучше изучили теоретически, но и куда как часто работаем из него по самолетам противника.

Из дома я получил телеграмму о том, что Эрвин должен быть прооперирован. Они думали, что благодаря такой телеграмме мне будет легче получить отпуск. Все, кто уже побывал в краткосрочном отпуске, теперь должны получить следующий в период с 3 по 6-е либо с 7 по 10 февраля. Надеюсь, что я буду в их числе.

Сегодня я написал около десяти писем, главным образом во время речи фюрера, которую все мы обязаны были слушать по нашему старому «рылу Геббельса»[93]93
  Вероятно, это солдатское прозвище некоего аналога нашей «тарелки» громкоговорителя.


[Закрыть]. После окончания речи была объявлена тревога по случаю налета на Берлин с севера, но бомбардировщики прошли слишком далеко от нас.

Прочитал «Извечно поют леса»[94]94
  Имеется в виду роман Und ewig singen die Wälder норвежского писателя Трюгве Гулбранссена, вышедший на немецком языке в 1935 г.


[Закрыть], хотел бы и я когда-нибудь написать такой же роман о крестьянской жизни. Со мной всегда так: когда я читаю что-нибудь хорошее, мне всегда хочется продолжить это и по возможности написать еще лучшее окончание. Сейчас читаю «Дунайского шкипера»[95]95
  Возможно, имеется в виду роман Жюля Верна 1908 г., в русском переводе «Дунайский лоцман».


[Закрыть].

Пятого числа мы получаем наши школьные аттестаты. Перспективы у нас не очень-то радужные, не имеют никакого сравнения с теми успехами, которые мы показывали в штольпенской гимназии. В аттестате должна быть также и оценка от командира батареи, но что он может о нас знать? Да ничего: стреляй – отбой! Подноси снаряды – давай скорей!

Я часто думаю о рождественских праздниках и о доме. Надеюсь, все мои братья и сестры в порядке – Фрида, Вальтрауд, Герберт и особенно Эрвин после операции. Мама, наверное, особенно тоскует по мне. Изо дня в день она ждет, как и я, когда я приеду на побывку. Ах, моя мамочка!

Но не забываю я и моего отца и всех тех, кого я храню в своей памяти, и того, что для меня важнее всего на свете: мою родину.

31 января 1944 г.

Какой насыщенный день! И поэтому я должен сразу же поделиться со своим дневником. Сегодня утром мы были окончательно определены для обучения работе на легких зенитках. Так что теперь мы точно остаемся здесь. Это же такой позор! Поначалу предполагалось, что мы будем лишь вспомогательным и временным персоналом 20-мм зениток, однако теперь мы навсегда прикомандированы к ним. И мы никак не можем опротестовать это, приходится с этим мириться. Одна отрада: служба там очень спокойная и простая. Недостатки: мы никогда не сможем пережить там нечто существенное, вести огонь там не получится. В одном мы едины: недостаток этот так велик, что не может перевесить преимущества.

Сегодня на батарею прибыл новый офицер. Его фамилии я пока еще не знаю.

На школьных занятиях у нас сегодня молчаливый урок. Поскольку Кизлинг нам уже в третий раз на уроках физики и химии объясняет все один и тот же материал и не замечает, что спрашивает одни и те же вещи и говорит одно и то же, то мы решили больше на его вопросы не отвечать. Это было отлично, потому что каждый из нас сдержал свое обещание молчать. Тот, кому подходила очередь отвечать, не произносил ни слова. Кизлинг, вероятно, просто рассвирепел. Он побежал жаловаться к командиру батареи и к фельдфебелю. Фельдфебель Ленц стал грозить запретом на краткосрочные отпуска и гауптвахтой. Однако Райз, вопреки ожиданиям, проявил спокойствие и расположение к нам, поэтому мы все ему откровенно рассказали. Это произвело на него впечатление. Слава богу, моему отпуску ничего не угрожает.

1 февраля 1944 г.

Сегодня у нас выступал театр-варьете. Что ж, это было замечательно. Все актеры были из «Скалы» и «Винтергартена»[96]96
  «Скала» и «Винтергартен» – два наиболее крупных театра-варьете в довоенном Берлине.


[Закрыть]. Из-за наводящих ужас постоянных бомбардировок Берлина они отправились на гастроли по воинским частям. Особенно удачный номер был у Гейнца Эрхарда[97]97
  Эрхард Гейнц (20 февраля 1909, Рига, Российская империя – 5 июня 1979, Гамбург, Германия) – немецкий актер, музыкант, поэт и комик. В 50-х гг. XX в. – комедийный актер кино.


[Закрыть]. Мы до слез смеялись над его шуточками и стишками. Еще он играл на рояле, при этом подпевая себе. «Неужели вы не знаете фрейлейн Мабель, у которой ноги как сабли?!» Когда он спускался со сцены, то плашмя плюхнулся на пол, потому что очень близорук. Но смотрелось это как смешной трюк, и он снова сорвал аплодисменты.

Некоторые самые юные певцы и актеры пришли из Веймарской школы[98]98
  Имеется в виду Веймарская высшая школа музыки имени Листа – высшее музыкальное учебное заведение Германии, расположенное в Веймаре.


[Закрыть], они еще не закончили обучение. К сожалению, у нас не было возможности поговорить с ними. Их ждала еда и выпивка в офицерской кают-компании. Одна некрасивая певичка исполнила «Я подарила свое сердце». Когда она выводила «…любовью часто наслаждалась», у меня за спиной какой-то служивый-берлинец произнес: «Да и я это люблю!» От испуга она сразу же забыла все слова. Это было очень смешно. Но потом она все же исполнила песню еще раз.

Все ребята 1926 года рождения покинули нас, даже Штёк отправился отбывать трудовую повинность. Но на батарею каждый день прибывают новенькие. Они равномерно распределяются в расчеты различных орудий. Мы сказали Райзу, что новые могли бы обслуживать легкие зенитки, а мы бы все вместе хотели вернуться на 105-мм орудие. Он ответил, что в таком случае все же не будет хватать двух номеров расчета, так что нужны еще двое добровольцев. Поскольку добровольно никто не вызвался, в расчет просто включили Цицевица и Райша. Однако Цице встал на дыбы! Заменить его вызвался Мюльман, поскольку тот любит работать с прохладцей и испытывает страх перед большими орудиями. Мы же все просто в восторге оттого, что нам не придется перебираться в блиндаж, где живут расчеты легких зениток.

Но некоторые перестановки все же имеют место. Тегге перевели в расчет орудия № 3, в нашем блиндаже живет теперь фон Пентц, которого зовут Фрицем. Мы, штольпенские ребята, по-прежнему держимся вместе.

2 февраля 1944 г.

Ровно год тому назад закончилось сражение под Сталинградом. У меня в ушах до сих пор звучат слова фюрера: «Сталинград мы возьмем штурмом, и более уже ни один корабль не пройдет вверх по Волге, это предрешено. Там, где стоит немецкий солдат, ноги другого человека уже не будет!»

Однако фронт до сих пор продолжает «выпрямляться». Это слово постоянно упоминается в сводках вермахта. И на занятиях по истории мы уже не втыкаем победные флажки в карту Европы, отмечая продвижение нашего вермахта. Из-за этого мы теперь просто не знаем, каково, собственно, точное военное положение на фронтах.

Сегодня в блиндаже мы снова говорили о поражении под Сталинградом. Тогда, год назад, нам было еще не вполне ясно значение этого сражения. Изрядное смятение Карлхена Рихтера казалось нам преувеличенным. Я как сейчас вижу, как он тогда во время урока внезапно встал в проходе между нашими столами и произнес: «С исторической точки зрения Сталинград представляет собой величайшее поражение германского вермахта со времен наполеоновской кампании 1806–1807 годов»[99]99
  Войны так называемой четвертой коалиции (1806–1807) ознаменовались поражением прусских войск под Йеной и Ауэрштедтом, что отдало во власть Наполеона всю Германию до Эльбы. Французами были заняты Берлин, Штеттин, Кюстрин, Магдебург, Мекленбург и Ольденбург, Данциг и Кенигсберг. Эти войны завершились Тильзитским миром 1807 г.


[Закрыть].

Должно быть, мы тогда столь недоуменно уставились на него, что он поспешил тут же добавить: «Что ж, войны за освобождение от него были тогда столь же славными!»

Но себе под нос он еще часто повторял столь типичное для него выражение: «Трагедия! Юдоль печали! Трагедия!»

6 февраля 1944 г.

Вчера на батарею снова пришли новенькие, 1928 года рождения, учащиеся средних школ и дополнительных классов[100]100
  Дополнительные классы созданы для подготовки выпускников народных школ к экзамену на аттестат зрелости.


[Закрыть] из Шнайдемюля, Дойчкроны и Драмбурга[101]101
  Соответственно Пила, Валч и Дравско-Поморске, ныне города в Польше.


[Закрыть]. Им пришлось занять весь продуваемый сквозняками блиндаж, где так долго жили и мы. По большей части все они просто еще дети. Наводя в своем блиндаже чистоту, они с ужасом нашли много заплесневелого хлеба и сложили его на столе. Естественно, именно в этот момент в блиндаже появился командир батареи и увидел эту картину. Он просто остолбенел и едва не лишился рассудка! Однако и в самом деле трудно понять, кто именно сделал это: то ли мы, «старики», то ли избалованный фон Петнц или господа из Балтийской школы? Кто знает?

Командир созвал всех посмотреть на это безобразие, но под его руку попали только те, кто в тот момент находился в блиндажах, но никого из нас, штольпенских ребят, там в тот момент не было. Командир бушевал как безумный, и в конце концов все это было вышвырнуто из блиндажа со словами: «вот же преступная природа! И ничего удивительного в том, что здесь процветает воровство!» (У Асмана пропал перстень.)

Вот был переполох! Естественно, все ребята из вспомогательного персонала взяли после этого на вооружение выражение «преступная природа». Услышав его, командир уже по-настоящему разбушевался. Выстроив всю батарею, он объявил всему личному составу, что все, кто хотел бы пожаловаться на капитана Лёве, должны выйти вперед…

Через несколько минут из строя вышли четыре человека. В том числе Торман и Проль, оба шверинцы. Командир был ошеломлен. Он, пожалуй, не ожидал от них такой смелости.

Им было приказано отправляться к парикмахеру и постричься под ежик, затем им предстояла проверка форменного обмундирования и шкафов. Никаких других придирок командир измыслить не мог.

Мы же, вспомогательный персонал, в этот день, воскресенье, несли только внутреннюю службу. У некоторых были планы пойти на церковную мессу. Но уж тогда бы бомба по имени Райз непременно рванула.

К тому же действовал запрет на выход из расположения батареи. Во второй половине дня командир зашел в один из блиндажей, где жил расчет орудия. Он был дружески настроен, отпускал шутки насчет прежних обитателей этого блиндажа. Мы намекнули ему, что никто из нас в этом блиндаже в последнее время не жил, тогда он стал еще более добродушным и сказал, что мы, те, кто живет сейчас в этом блиндаже, просто великолепные ребята. Ну, на такую примитивную лесть мы, разумеется, не поддались. Мы, вспомогательный персонал, держимся вместе, и наше товарищество для нас куда важнее, чем его благосклонность.

Но отрицательным моментом всей этой истории будет то, что теперь нам определенно станут давать меньше хлеба. До сих пор мы могли его есть сколько хотели. Школьных занятий сейчас не было, потому что должны же мы якобы иметь каникулы, но в феврале? Тогда школу придется закрыть из-за холода, потому что классное помещение не отапливается. Экономить уголь! Что ж, придется его воровать.

К тому же у нас сегодня эта глупая строевая подготовка. Разве можно было себе представить, что мы еще будем скучать по школьным занятиям!

Вчера у нас побывал старый господин фон Тройен-фельд, отец Мука. Я как раз был тогда посыльным. Приветствуя его, я сразу же заметил, что должно произойти нечто особенное, поскольку он приехал не только для того, чтобы повидаться со своим младшим сыном. После того как фон Тройенфельд уехал, Мук надолго куда-то исчез. Когда же он снова появился, он был очень печален. И это он, который всегда веселил нас и с которым мы всегда как нельзя лучше понимали друг друга.

Вечером мы с ним сидели в солдатской столовой, и тут Мук доверительно сказал мне, что его брат погиб на фронте. Его отец приехал к нам, чтобы сообщить Муку эту печальную весть. Я даже не знал, что мне следует сказать Муку. «Сердечно соболезную»? Это было бы глупо. Так что мы сидели с ним рядом и молчали. Глупо было бы также спрашивать его, каким из его братьев был погибший, поскольку все они были очень похожи друг на друга и носили похожие имена, так что я всегда путал их: кто это был – Йорг, Йобст или Йохен?

Надеемся, что Мук в скором времени получит краткосрочный отпуск, мы, остальные, откажемся от своих отпусков в его пользу. Мы уже давно не беспокоились относительно «боеготовности» батареи. А тут еще и эта история с хлебом! Все это обрисовывало неплохие перспективы на отпуск.

Я уже долго не получал писем от Вальтрауд и с нетерпением их жду. Возможно, завтра мне принесут весточку от нее. По крайней мере, дома все в порядке. Эрвин уже почти выздоровел.

14 февраля 1944 г.

Всегда высоко держи голову, когда ты в дерьме по шею! Я только что вернулся из краткосрочного отпуска. Причем этот отпуск я получил совершенно неожиданно. Мы отправились в Штольп втроем, причем я вместе с Муком. Во вторник мы еще посмотрели кинофильм «Фронтовой театр» с братом и сестрой Хёпфнер. Хели Финкенцеллер играет Минну фон Барнхельм в «Греческом театре», сцена просто великолепная!

Так что в четверг мы уже ехали в родные места! Железнодорожное сообщение стало просто отвратительным. Дома я появился только около двадцати трех часов. Вальтрауд все еще ждала меня. Мы рассчитывали добраться до дома вместе с директором молочной фермы Любитцем, но у него случилось что-то вроде апоплексического удара. Так что эту ночь я провел у Вальтрауд, снова переночевав в моей старой комнате с креслом-качалкой. Как много воспоминаний…

Утром я уже ехал домой, напросившись в попутчики к водителю почтовой машины. Как же было чудесно снова оказаться в Мютценове. Зима окончательно вступила в свои права. Луга около Неннингсвальде, затопленные водой, замерзли, там теперь сплошной каток длиной в пару километров. Все деревенские ребята катаются там, как и каждую зиму.

По вечерам туда теперь приезжает целая компания на санях, либо из Кругберга, либо из «Герман Родес Визеннанг». Это небольшое промышленное предприятие. Каждый раз одни за другими появляются в скором темпе пять саней и опрокидывают сидящих в них девушек прямо в снег! Чертовски весело! Папа с мамой теперь ничего не говорят, когда я поздно прихожу домой. Мне больше всего нравится таскать на себе мои гражданские тряпки, но девушки всегда просят, чтобы я появлялся в своей морской униформе. Мы все вместе много хохочем, они неизменно величают себя «старушками» и отпускают незамысловатые шуточки.

Вальтрауд в субботу приехала домой. Мы с ней, как это всегда бывает, проговорили до поздней ночи. В Штольпе ей пришлось многое пережить. Но ее самой большой любовью по-прежнему остается Ганс, у нее есть большая цветная картина, где они оба перерисованы с одной фотографии.

Довольно странно, но я никогда не расспрашивал сестру о Гансе. Возможно, причина этого в том, что Ганс служит в СС? Во время своего последнего отпуска он рассказывал нам, что в России свирепствует голод, так что солдаты за кусок хлеба могут иметь девушку. Я совершенно не могу себе этого представить. Ганс также как-то упомянул о том, что его боевые товарищи ведут себя так, что и представить совершенно невозможно. Что же он при этом имел в виду? Вальтрауд тоже точно не знает, потому что он не захотел больше говорить об этом.

В воскресенье я вместе с Вальтрауд вернулся в город, она еще проводила меня до вокзала, откуда я отправился в Свинемюнде. И вот я снова здесь. Мы получили из школы совершенно новое расписание классных занятий, у нас также будут новые учителя по физике, химии и греческому языку. Они теперь все тоже солдаты и носят форму.

28 февраля 1944 г.

И снова минуло две недели! Сразу же после возвращения из краткосрочного отпуска я заболел. Болело горло, температура поднялась до 39,7 градуса. Одну неделю провалялся в лазарете. Лазарет был переполнен, все в основном с ангиной. Затем пришлось перебраться на койку в процедурной комнате. Довольно неудобно, потому что все процедуры проводятся здесь же. Все это мерзко. Только вечерами становится интереснее, когда на санирование приходят матросы. Они должны делать это после каждого возвращения на берег, иначе получат несколько суток гауптвахты, если окажется, что они больны и не побывали на санировании. Санитар записывает всех приходящих матросов в голубую книгу, читать ее в высшей степени интересно. Из нее можно узнать, как часто они выходят в море и сколько бывает в море каждый отдельный человек.

Санирование тоже довольно болезненная процедура, потому что парни стонут, когда санитар шприцем прочищает им их причиндалы. Санитар ругается и говорит, что я не должен подглядывать за этими процедурами. Но мне так не кажется. Почему же мне, которому скоро исполнится восемнадцать лет, нельзя ничего знать об этом.

Ефрейтор Шнейдер даже как-то спросил меня, не подхватил ли я какую-нибудь венерическую болезнь, если у меня такой сильный налет во рту. Я рассказал об этом санитару, который только посмеялся над таким предположением и сказал: мы, вспомогательный персонал, не должны обращать на это никакого внимания, поскольку он точно знает, что никто из нас еще не имел девушку. И в этом он совершенно прав. Он дал мне прочитать популярную брошюру о венерических заболеваниях. Она написана не медицинским языком, который я уже немного знаю, но в виде романа, впрочем, вполне низкопробного, напоминающего книги из дома Кейтера[102]102
  Имеется в виду Генрих Кейтер, немецкий писатель XIX – начала XX в., критик, историк литературы.


[Закрыть]. Мне он так нравится, этот новый Кейтер! Моя ангина дала осложнения, я теперь еще сильнее кашляю, очень болят уши. Все, что говорю я сам, слышу очень громко, но речь других едва разбираю.

Все штольпенские ребята, собравшись как-то вместе, меня навестили. Они принесли мне мою гражданскую одежду. В нашем блиндаже провели окуривание, чтобы избавиться от нашествия клопов. В последнее время они постоянно нас терроризировали. Мне всегда удавалось истребить больше всего этих кровопийц, в последние дни до пятидесяти штук. Правда, Меллентину как-то удалось извести больше сотни. Он изобрел такой прием: посреди ночи быстро включал свет, чтобы увидеть, как они разбегаются, и давил их в этот момент. Не пойму только, как же им удается обнаруживать отверстия и поселяться целыми гнездами в стенах блиндажа.

25 февраля мы снова обстреливали вражеские самолеты. Теперь я состою в расчете орудия № 3 и навожу его по вертикали, Мук наводит по горизонтали, а Герд заряжает. Сначала мы все просили командование о переводе. Но теперь дело обернулось так, что мы даже рады такой ситуации, поскольку при таком разделении мы можем чаще бывать в краткосрочных отпусках. Командир батареи Райз ушел в отпуск, за него остался Оденвельдер. Он объявил нам, что от каждого орудия один человек может получать четырнадцатидневный отпуск. У нас уже все ребята два раза побывали в краткосрочном отпуске, так что теперь на очереди я. Возможно, уеду уже завтра. Тогда я еще раз схожу к врачу, чтобы точно знать, что такое со мной приключилось. Ведь так плохо мне никогда еще не было, простуду я подхватывал каждый год, но на этот раз что-то страшное.

Время сейчас не особенно удачное для долгого отпуска. Стоит довольно холодная погода, то и дело большими хлопьями идет снег. Но если уж выпадает время идти в отпуск, то надо непременно его брать, а то буквально на следующий день может быть объявлен запрет всяких отпусков. Уж что суждено, то так тому и быть. Я уже заранее предвкушаю, как я снова окажусь дома.

Как же меня злит этот налет во рту из-за простуды. Выглядит действительно неприглядно!

Нам предстоит писать контрольную по математике. Что ж, а меня на ней не будет! На уроках Кестнера и Пашена нам интересно. Как же здорово, что у нас до сих пор нет греческого языка. Я уже позабыл все слова.

Завтра нам еще предстоит побывать на занятиях в Свинемюнде, снова увидеть этот «золотой город». Чудесное местечко, единственное в своем роде!

Вальтрауд написала мне, что Герберт непременно влюбится в Эрну Ханке, когда придет в отпуск в апреле или мае.

3 марта 1944 г.

С 1 марта меня перевели в расчет орудия № 3. Жаль, что мы, штольпенские ребята, теперь все оторваны друг от друга. К тому же наш нынешний блиндаж расположен очень неудачно, потому что через него всю ночь ходят вахтенные и посыльные. Поэтому мы все, расчеты третьего и четвертого орудий, перебрались в третий блиндаж, чтобы жить вблизи от своих орудий. Из штольпенских здесь теперь живут Цицевиц, Тегге и Нойман, а также еще ребята из Шверина и Свинемюнде и, что самое приятное, Торманн, Проль и Меллентин. Мы все хорошо сжились. Однако из-за нашего переезда сбился отпускной ритм. Собственно, на этой неделе я уже должен был бы уехать в отпуск, но теперь мне придется ждать еще восемь дней. Так что мне все-таки придется писать контрольную по математике в Свинемюнде. Вот невезение! Завтра с утра мне придется засесть за учебники и прилежно зубрить то, что я пропустил за время болезни.

Получил письмо от Вальтрауд. Она вовсю веселится в Штольпе, часто ходит в кафе «Рейнхард». Когда я как-то упомянул среди своих о кафе «Рейнхард», Герд, наш старый джазмен, рассказал о том, как он вместе с Ростом и другими любителями джаза после дежурства в гитлерюгенде тайком пробирался через служебный вход для артистов в это кафе, чтобы там, в темном тамбуре, между контейнерами для мусора и пустых бутылок послушать зарубежные джазовые композиции, которые потихоньку оркестр наигрывал «для своих», поскольку такая музыка официально осуждалась в Германии. Однажды их застукали на этом и попытались было задержать патрульные из гитлерюгенда, так называемая вынюхивательная команда. Любители джаза, однако, не позволили составить на них протокол и задержать их, но взяли наперевес свои барабанные палочки и поперечные флейты и как следует отделали «нюхачей». Ну и драка же была! Герд все свое пребывание в гитлерюгенде всегда состоял в музыкальной команде, они держались все вместе своим коллективом и аранжировали в джазовом варианте все вещи от «Прусской славы» до «Старых товарищей». Не зря же их называли «прогульщиками». Музыкальная команда, конные, морские и авиационные подразделения гитлерюгенда всегда жили лучше других, обычные команды гитлерюгенда сущая дрянь. Как же хорошо, что мне удалось так долго продержаться со своим «деревенским фокусом». Благодаря этому трюку мне удалось лишь только поучаствовать в этом тупом лагере в Лонских Дюнах, который сейчас, в воспоминаниях о нем, представляется мне не таким уж плохим.

По тревоге нас теперь поднимают гораздо чаще.

31 марта 1944 г.

Отпуск давно уже закончился, остались только воспоминания. Ах, это прекрасное время отпуска! Пусть во время его стояла по большей части плохая погода, то все таяло, то мела поземка, но все это не портило мне отпускное настроение. Я сидел около печки и читал, читал, читал.

Папа и мама были не совсем правы, говоря, что я таким образом могу свихнуться. Порой я и сам замечал это. Поэтому по вечерам часто ходил в деревню. Тамошние девушки обычно собирались у Энни. Жаль, что мы больше не могли кататься на санках. Однако они нашли много других занятий. Почти все девушки переписываются с неизвестными им лично солдатами и читают письма друг друга. Вообще-то это не очень хорошо, но кто знает, увидят ли они когда-нибудь того солдата, с кем переписываются.

Дома все спокойно. Вальтрауд посещает Гриммен и Хенкенхаген, где расположено учебное хозяйство сельскохозяйственной школы, в которой она учится. В нашем хозяйстве теперь работает русская девушка. Ее зовут Доня, она родом из окрестностей Орла. Мама отдала ей белье и одежду Хедвиг, которые ей пришлись как раз впору. Она, как ребенок, плакала от радости, потому что ей еще не приходилось носить такую одежду. Она постоянно смотрится в зеркало и от восторга хлопает в ладоши.

Как-то в первой половине дня мы с ней разбрасывали по полю навоз. Я хотел было расспросить ее о России, все ли там так, как пишут наши газеты. Однако мне не удалось вытянуть из нее ни словечка. Она была страшно напугана, увидев на моей флотской форме нарукавную повязку со свастикой. Вероятно, она думает, что я – нечто вроде здешнего «комиссара»! Между тем она снова начала посматривать на меня с приязнью, увидев, как я каждый день кормлю собак и кошек, а животные так и ластятся ко мне. Она считает это хорошим знаком. Она также очень много поет. У Вальтрауд с ней полное взаимопонимание. Когда они вдвоем доят коров, то распевают на два голоса. Вальтрауд выучила уже много русских песен, она знает по-русски даже неприличные песенки[103]103
  Имеются в виду русские частушки.


[Закрыть].

Наш бельгиец должен возвращаться домой, в Брюссель. Как и каждый фламандец, который добровольно записался в армию и готов бороться с большевиками, он должен сначала вернуться домой. Он был отличным парнем, учился и часто помогал мне по алгебре, на которой он специализировался.

Вместо него у нас появился француз, которого зовут Жорж. Он почти не говорит по-немецки, да и не хочет. Он самый обычный крестьянин-виноградарь, но добродушный и приветливый. Мы все охотно и с удовольствием приняли его.

Из прежних работников у нас все еще остается Зигмунд. Теперь он свободно говорит по-немецки, и ему так нравится у нас, что он даже не пишет писем домой. Его сестры из Варшавы недавно прислали папе письмо, спрашивая, все ли еще у нас живет их брат, потому что они уже полгода не имеют от него никаких известий. Папа как следует отругал его, и он тогда сразу же написал своим сестрам письмо. К письму он приложил свою фотографию вместе со всеми нами, чтобы его сестры знали, что он живет не среди разбойников. Его семья тоже прислала нам свою фотографию. Его сестры выглядят очень высокими, элегантными дамами, они обе портнихи.