Текст книги "Обман"

ГЛАВА 10

Со стороны моря дует крепкий ветер. Погода далеко не подходящая для прогулки по вересковым полям. Сила ветра так велика, что мне и детям приходится идти наклонившись вперед, словно героям Диккенса с известных иллюстраций к его романам. И все же я рада, что мы вышли на эту прогулку. Такие воскресные прогулки были традиционными у нас в семье в те годы, когда мы жили в доме на вересковой пустоши, и я считаю, что сейчас очень важно восстановить этот ритуал. Надеюсь, что вместе с ним хотя бы частично восстановятся и прежние счастливые отношения между нами.

Мы только что пообедали в гостинице на окраине Вудбриджа. Обед был невкусным: пережаренный ростбиф, недопеченный пудинг и жесткий яблочный пирог. Дети были голодны и съели все, у меня же энтузиазм отсутствовал. Кроме всего прочего я была поглощена обязанностью направлять разговор таким образом, чтобы избегать взрывоопасных тем. Первым за мои усилия поблагодарил меня Джош. Он мастерски продемонстрировал недавно приобретенные навыки вежливого невнимания, отсутствующих взглядов и подчеркнуто сосредоточенного изучения содержимого своей тарелки. Больно задетая еще одним проявлением безразличия с его стороны, я вновь пришла к мысли о том, что виновата сама.

Под тяжестью этих переживания я в конце концов утратила контроль над ситуацией за обедом. Но тут, то ли сознательно, то ли инстинктивно на помощь мне пришла Кэти. Сбросив с себя некоторую изначальную сонливость, она разразилась целой серией веселых и даже остроумных историй из своей школьной жизни, проявив при этом свойственную ей артистичность. В такие минуты, когда Кэти, забыв о своих комплексах и страхах, так вот зажигается, меня переполняет чувство восхищения и гордости за нее. В ней вспыхивают такие таланты, что я не могу не думать о том, какое замечательное будущее ждет дочь. Нет, не будущее актрисы, для этого она слишком хрупка по натуре, а судьба писательницы, журналистки или, может быть, художницы. Судьба, которая даст ей возможность реализовать Богом данный ей талант тонкого наблюдателя.

Когда история закончилась, Кэти начала весело подтрунивать над Джошем, намекая на какой-то эпизод, известный только им двоим. Джош в ответ строил гримасы. Затем Кэти начала подшучивать над собой. Меня бы это обрадовало, если бы самовысмеивание в конце концов не приобрело несколько истерический характер. Тут я попросила счет, и мы покинули гостиницу.

Теперь я иду позади детей и вижу, что Джош широко раскинул руки и бежит навстречу ветру, изображая самолет. Его догоняет Кэти, хватает за руку, и оба начинают выписывать широкие пируэты. Джош и Кэти бегут все быстрее, их головы наклонены вперед, ноги быстро мелькают. Затем они неожиданно останавливаются и оглядываются на меня, переводя дыхание. Кэти кладет руку Джошу на плечо, склоняет голову к его голове и медленно ведет брата дальше. Я поспеваю сзади.

Вот так же гуляли они прошлым летом в Провансе, когда мы в очередной раз поехали во Францию. Рука Кэти обнимала плечи Джоша. Мы шли ранним утром по винограднику. Только позади детей были мы с Гарри вдвоем.

В тот раз поездка вышла случайной. Очередная прихоть Гарри. Я узнала о ней за два дня до отъезда. Мы полетели до Марселя, наняли машину и сняли большую виллу с бассейном неподалеку от Горда. Я не спрашивала Гарри о расходах (а они, наверное, были внушительными), поскольку почувствовала, что тогда этот вопрос был второстепенным. Я поняла, что впервые после потери места в парламенте Гарри тянется к нам за моральной поддержкой и каким-то непонятным мне образом пересматривает для себя свои чувства по отношению к семье. Во Франции он явно старался позабыть о своих проблемах и уделять нам максимум внимания. Он весело смеялся над шутками детей и смотрел на нас так, будто заново узнавал.

Тогда Гарри резко сократил количество потребляемого спиртного, трижды в день плавал и после совсем непродолжительных уговоров согласился сопровождать нас в походах по рынкам и магазинам. Самое важное – то, что значительную часть своего времени и внимания он уделил Кэти. Гарри терпеливо выслушивал ее подростковую болтовню, покупал ей одежду, давал советы по поводу прически.

Гарри уделял внимание и своей внешности. Он купил себе плотно облегающие джинсы, которые, правда, невыгодно подчеркивали его живот, появившийся после многочисленных парламентских обедов и других гастрономических мероприятий. Он стал носить полурасстегнутые рубашки, чтобы подчеркнуть мужественность волосатой груди и даже (никогда бы не поверила) сумочку типа визитки, наличие которой у мужчины в Англии могло бы вызвать недоуменные взгляды. Отрастил подлиннее волосы и отпустил челку, что придавало ему мальчишеский задорный вид.

Я наблюдала за всеми этими переменами со смешанным чувством восхищения и сомнения. Я не могла отогнать от себя мысль о том, что он просто пробует какую-то новую роль. Но со временем эта мысль постепенно ушла. Какое удовольствие мне доставляло смотреть на возню Гарри с детьми! Как приятно было отмечать его терпеливость в отношении Кэти, у которой, конечно, прорывались подростковые капризы и срывы. Я любила наблюдать за тем, как они дурачатся

(в книге отсутствует строка)

дерева, или читают в шезлонгах.

«Так должно быть всегда, – твердила я себе, – так и должна строиться жизнь в нашей семье». Если во мне и оставались какие-то обиды от прошлого, я безжалостно подавляла их.

Если бы я поведала Молли о тогдашних своих настроениях, она бы сказала: «Разве ты не видела?» Видела, все видела. Но желание счастья было столь велико, что заслоняло любые мало-мальски неприятные мысли.

Теперь, оглядываясь назад, легко предположить, что в ту нашу поездку Гарри просто работал на свой имидж, что он холодно просчитывал наперед все ходы. Примерный отец и семьянин. Никаких подозрений. Отличные отметки за поведение. Но я не думаю, что это так. Если в действиях Гарри и появился расчет, то это произошло позже.

Правда, в его поведении во Франции были непонятные моменты. Временами в глазах появлялась грусть, он мрачнел и неожиданно уходил в себя. Но тогда я связывала все это с деловыми проблемами Гарри.

Разумеется, были у нас и обычные для любого отдыха мелкие неприятности. Мы потеряли ключи от машины. Между мной и Гарри порой возникали споры из-за дорогой одежды, которую он продолжал покупать для Кэти. В Англии точно такую же можно было бы приобрести раза в два дешевле. Но мы благополучно разрешали эти небольшие конфликты. Мы чувствовали себя счастливыми.

Правда, в конце второй недели отдыха неожиданно сорвалась Кэти. Без всякой видимой причины она впала в страшную хандру. Все стало ее раздражать. Я пыталась урезонить дочь, приласкать, даже рассердить, – но мои усилия наталкивались лишь на сопротивление с ее стороны.

Ситуацию спас Гарри. Он продемонстрировал такую степень понимания проблем, мучивших Кэти, что все мое недовольство дочерью оказалось как бы безосновательным. Гарри не обращал внимания на ее хандру, улыбался Кэти (даже когда она меньше всего этого заслуживала), старался больше говорить с ней. Клал ей руку на плечо или слегка трепал по волосам, как бы показывая, что понимает трудности пятнадцатилетнего возраста. Я искренне выражала свое восхищение Гарри. Он принимал мои признания с отстраненной улыбкой.

…Я иду по тропинке. Заросли папоротника и невысокого вереска постепенно сменяются деревьями, которые несколько сдерживают порывы ветра. За поворотом меня поджидает Кэти. Она весело улыбается, отбрасывает прядь волос, падающую на глаза, и берет меня под руку.

– Противный мальчишка, – незлобно замечает Кэти, указывая на Джоша, шагающего впереди. – Вот уж действительно противный!

– Что он такого натворил?

– Не дает мне свой «вокмэн».

– А разве он должен его тебе давать?

– Конечно, мой совсем не работает. Просила всего до следующего уик-энда. Маленькая жадина. – Кэти тихо напевает какую-то песню, прижимаясь ко мне. Порывы ветра отбрасывают назад ее волосы. Она все еще возбуждена после нашего обеда. – И к тому же ничего не рассказывает о школе и этом происшествии. Глупый. Какой он глупый! – Кэти театрально закатывает глаза и складывает губы в презрительную гримаску.

– Он не сказал тебе, почему хочет перевестись в интернат?

– Не-е-т. Но ты знаешь, я бы на твоем месте отпустила его. Правда, мам. Это только пойдет ему на пользу. Он становится несносным. Кстати, я могла бы тогда в любое время приезжать домой. – Кэти снова затягивает какую-то мелодию.

Это ее заявление повисает между нами, словно горящий бикфордов шнур.

– Может, это так и будет, – осторожно замечаю я. – Но после того, как мы переедем в другой дом. Я уже подумывала о том, чтобы устроиться поближе к твоей школе, на другом конце города. Но тебе ведь не захочется все свободное время проводить дома. Тебе достаточно будет и уик-эндов. Ты же будешь скучать по своим друзьям.

Она пожимает плечами.

– Не знаю. Может, и захочу.

Слова дочери удивляют меня. Я сразу начинаю волноваться.

– В школе что-нибудь не так?

– Да нет, все нормально… Но иногда девчонки бывают такими глупыми. Все время об одном и том же. Поп-музыка, замужество, деньги. А еще делают вид, что у них у всех есть такие парни! – Кэти изображает гримасу недовольства. – Они просто свихнулись на своих романах. Телефонные звонки, письма. Как будто это действительно так важно. Даже Джо Миллс, единственная приличная девчонка из всех, даже она сходит с ума по одному прыщавому юнцу. Буквально виснет на нем. – В голосе Кэти появляется нотка обиды, которую она тут же пытается подавить. – Ну нравится им, и ладно. Если они без этого не могут жить. Но я… – Кэти ищет подходящее слово и делает резкий, как бы отталкивающий, жест рукой. – Понимаешь, я просто чувствую, что мне этого не надо, что я выше этого.

Выше отношений с мальчиками? Сомневаюсь. Просто Кэти хочет убедить себя в этом, хочет ощущать себя полной хозяйкой своей жизни. В данный момент она права. Когда повзрослеет, мужчины от нее никуда не уйдут.

– А в остальном?

– Да все в порядке.

– Спишь нормально?

– Я слишком устаю, – фыркает дочь.

Джош мелькает где-то впереди. Он сломал ветку и очищает ее от коры. Пригнув голову, Кэти что-то говорит, но ее слова относит в сторону ветер.

Я наклоняюсь к ней.

– Что?

– Одна ночь была ужасной, – сердито произносит она, будто бы я вырвала у нее это признание.

Раньше Кэти часто мучили кошмары. Начиная с двенадцати лет, а, может, и раньше, она часто в страхе просыпалась по ночам. Эти кошмары отражали ее представления о собственном бессилии перед окружающим миром. Во всяком случае, так их объяснял Боб Блок.

Мы почти догоняем Джоша.

– Запиши содержание своих снов, – прошу я Кэти, – отправь Бобу письмо. Он в любом случае ждет от тебя весточки.

Кэти пожимает плечами, и я понимаю, что писать она не станет. В следующую секунду дочь высвобождает руку и выхватывает у Джоша ветку. Между ними завязывается борьба, Джош неловко пинает сестру, та резко его осаживает, он не остается в долгу. Повисает молчание. Затем, неожиданно широко улыбнувшись, Кэти треплет Джоша по плечу и отдает ему ветку. К тому времени, когда мы подходим к машине, Джош снова весел.

По дороге в интернат я пытаюсь вспомнить, сколько у нас было счастливых семейных выходных при жизни Гарри. В первое время – довольно много. Позже, когда Гарри занялся политикой, их стало гораздо меньше. По воскресеньям у нас дома постоянно проводились какие-то мероприятия: обеды, чаепития, вечеринки. Зачастую ни я, ни дети не знали гостей. Времени друг на друга не оставалось. Я могла пообщаться с Кэти и Джошем только когда укладывала их спать.

Кэти тянется к дверце еще до того, как машина останавливается. Она уже готова выскочить, но неожиданно поворачивается ко мне и коротко обнимает.

– Мамочка…

Я сжимаю ее в объятиях. Любовь к дочери пронзает мое сердце.

– С тобой все в порядке, мамочка? – тихо спрашивает она.

– Со мной? – Я делаю удивленное лицо. – Конечно, милая.

Я, разумеется, не скажу ей ни слова о поисках «Минервы». Я ей вообще ничего не скажу без крайней на то необходимости.

Бросив напоследок Джошу «противный мальчишка», Кэти выпрыгивает из машины, отбрасывает прядь волос с лица и стремительно поднимается по ступенькам в дом.

Я не успеваю тронуться с места, как на крыльцо выходит миссис Андерсон и бросает в сторону Джоша извиняющийся взгляд.

– Не могли бы вы уделить мне несколько минут, миссис Ричмонд? – спрашивает она.

В гостиной квартиры миссис Андерсон развешаны гравюры в стиле Уильяма Морриса, в коричневых и янтарных тонах. С ними удачно сочетается цвет гардин. Я сижу в кресле рядом с письменным столом, на котором в идеальном порядке расставлены учебники.

– Извините, что затащила вас к себе, но мне нужно с вами поговорить. – Миссис Андерсон садится на диван: спина выпрямлена, руки на коленях. Аккуратная женщина лет пятидесяти. У нее такое выражение лица, будто она выполняет неприятную обязанность. – Может, Джош посидит у меня на кухне?

Я говорю миссис Андерсон, что он прекрасно подождет в машине.

– Постараюсь вас не задерживать. Дело в том, что в пятницу у нас здесь произошел один инцидент. Кэти ничего не говорила вам?

Я отрицательно качаю головой.

– Вот как? – Она поднимает брови. – Тогда я должна вам рассказать. Ничего особенно серьезного. Во всяком случае, так считает мистер Пелам. Он сообщил об этом только мне. По его мнению, об этом случае не следовало бы докладывать директору. – Миссис Андерсон бросает на меня короткий взгляд, как бы желая убедиться, что я понимаю деликатность ситуации. – Дело с том, что Кэти ударила мистера Пелама. Во время урока химии. Точнее не ударила, а нанесла ему пощечину. И достаточно сильную пощечину. Причем без всякой видимой причины. По крайней мере, так считает мистер Пелам. Просто на Кэти неожиданно нашел приступ непонятной ярости.

Несколько секунд мы молчим. Внутри меня начинает шевелиться страх.

– Безо всякой причины?

– Я спрашивала Кэти, – говорит миссис Андерсон. – Я долго беседовала с ней, но она ничего объяснить не может. Кажется, она и сама не понимает, почему сделала это. Такое впечатление, что о своем поступке девочка вообще ничего не помнит. – По тону миссис Андерсон я понимаю, что она в это не верит. – Как бы то ни было, мы решили списать все на стресс, на перенапряжение от учебы – ведь Кэти пришлось догонять полсеместра. Но все равно я решила рассказать вам об этом случае.

– Спасибо, я вам благодарна.

– Я постараюсь уделять ей больше внимания, больше говорить с ней. Но должна признаться, что с девочкой сейчас нелегко.

Я смотрю мимо миссис Андерсон.

– Скажите, а мистер Пелам…

– Да?

– Он очень строгий? Его боятся?

– Боятся? – восклицает миссис Андерсон. – Да что вы! Приятный, добрый и веселый человек. Девочки его очень любят. Тем более странно выглядит эта история. Мистер Пелам – один из самых популярных учителей в нашей школе.

Я понимаю, что должна что-то сказать.

– Это так не похоже на Кэти. Совсем непохоже. – Полагаю, что так говорят все родители, которым сообщают о дурном поведении их детей. – В любом случае, спасибо вам, миссис Андерсон.

– Хорошо, что объектом этого странного поступка Кэти стал преподаватель-мужчина, – говорит миссис Андерсон, провожая меня к двери.

– Почему? – удивляюсь я.

– Ну, мужчины к подобного рода выходкам относятся достаточно спокойно. – В ответ на мой непонимающий взгляд она поясняет заговорщицкой улыбкой. – Они склонны прощать женщинам проявления их темперамента, не так ли?

В газетах не устают повторять, что экономический спад не отступает. Но этой улицы он будто и не коснулся. В ухоженных садиках припаркованы почти новые машины, особняки из красного кирпича хорошо отремонтированы. Среди этого видимого благополучия выделяются лишь два строения – четырехэтажные виллы в викторианском стиле с большими навесами над входом и затейливой резьбой по камню. Их отличают не столько размеры, сколько явная печать запущенности. Голые палисадники замусорены битым кирпичом и старыми картонными коробками, окна первых этажей забиты досками, а что касается остальных окон, то местные вандалы умудрились не оставить ни одного целого стекла даже в мансарде.

Входная дверь одной из вилл, той, что стоит справа, открыта. Я захожу внутрь и попадаю в полумрак. В ноздри ударяет запах сырости. Откуда-то слышатся глухие удары. Я иду на звук и в полутемной комнате нахожу Молли, воюющую со ставнями.

– Боже! – громко восклицает она. – Я думала, что этот дом развалится прежде, чем мы в него войдем! Подержи, пожалуйста, фонарь, дорогая. – Она снимает металлическую перекладину, удерживающую ставни. Раздается хруст дерева, и правая ставня с грохотом падает на пол – видимо, места крепления петель окончательно прогнили. – Эта проклятая сырость! – Молли указывает наверх. – Думаю, влага с крыши доходит до самого фундамента. – Она отряхивается и обнимает меня. Луч фонаря выписывает на потолке замысловатую фигуру. – Как ты поживаешь? – спрашивает Молли и, не дожидаясь ответа, забирает у меня фонарь и ведет в холл. – Выглядишь лучше, – констатирует она.

Молли показывает мне остальные комнаты первого этажа. Потом мы садимся на ступеньки лестницы и расстилаем на коленях план реставрации здания.

– А в принципе, все не так уж и страшно! – произносит Молли с деланной веселостью. – Были бы только деньги.

– Ведь когда-то ремонт закончится…

– Да, и тогда здесь будет здорово. Только к тому времени меня, наверное, уже не будет в живых. Умру от отчаяния. Но Мичера я заберу с собой. От местных репортеров, а это надежный источник, мне известно, что Мичер ездит в дорогие поездки за границу и недавно купил себе новенький «БМВ». Откуда у обыкновенного члена какого-то комитета мэрии деньги на «БМВ»? – Молли прищуривает глаза и презрительно фыркает. – Бьюсь об заклад, он не копил на машину всю свою жизнь.

Я улыбаюсь и качаю головой.

– Ты мне не веришь! – восклицает Молли. – Думаешь, все это плод моей фантазии! Но у меня нюх на такие дела. Вокруг этого комитета по строительству и архитектуре творятся грязные делишки.

– А как у тебя дела с тем твоим консультантом?

– А, ты имеешь в виду Барри? – она произносит это имя нараспев, с явной насмешливостью. – Я за последние дни выпила столько кофе, что меня замучили приступы стенокардии. Он приходит каждый день в шесть вечера и сидит допоздна. – Молли хитро улыбается. – По-моему, он одинокий.

– И что же?

– Он делает все, что в его силах. Допытывается у Мичера, почему нам не могут выдать разрешение. Пытается внести этот вопрос в повестку дня на следующее заседание комитета. Но этого пока недостаточно. – Молли делает кислую мину.

– Почему?

– Потому что этих людей кто-то постоянно подначивает. – Она бросает на меня многозначительный взгляд. – В последний раз они стали ссылаться на то, что от наших ребят будет много шума. На самом деле их беспокоит, что дети будут шататься возле их домов и еще, чего доброго, стянут у них видеомагнитофон.

– Может быть, тебе стоило бы организовать день открытых дверей, пригласить местных жителей?

Она сворачивает бумаги.

– Чтобы они увидели мальчишек с длинными волосами, в рваных джинсах, с серьгами в носах, с татуировками и чтобы их страхи еще более усилились?

Из-за облаков выходит солнце, и его лучи падают через дверной проем на пол. На улице какая-то женщина везет детскую коляску и останавливается напротив нас.

– Что, никогда не видела? – цедит сквозь зубы Молли, но не громко, чтобы женщина не услышала. Та отворачивается и идет дальше.

– Как насчет того, чтобы поговорить с Джеком? – спрашиваю я. – Знаю, что тебе этого не хочется, но ведь ему сейчас нужно как раз нечто подобное, чтобы поднять свой рейтинг. И он действительно тебя уважает, Молли.

– Но я ему не нравлюсь. И он знает, что тоже мне не нравится. Я его раздражаю. – Она поднимается.

Я тоже встаю и решительно говорю:

– Молли, он борется за избрание в парламент. Тебе нужно только подсказать ему его роль в проекте и вооружить фактами.

– Эллен, я слишком эмоциональна. Вдобавок они с Мичером… Так какой в этом смысл? Жаль, что я не такая, как ты, – говорит она полушутливым тоном. – Благоразумная, легкая в общении…

– Легкая в общении?

– … пользующаяся любовью и доверием мужчин. С тобой они чувствуют себя уверенно, ты вызываешь в них желание покровительствовать.

Я закатываю глаза. Лицо Молли смягчается.

– Разве ты никогда не замечала, как на тебя реагируют мужчины?

– Они на меня никак не реагируют.

Молли качает головой.

– Они восхищаются тобой, они хотят заботиться о тебе, хотят произвести впечатление.

– Молли, хватит. – Я делаю протестующий жест. Если в ее словах и имеется доля правды, то с Гарри все это почему-то не срабатывало.

– И Гарри тоже, – продолжает Молли, без труда угадав, о чем я подумала. – Ты пробудила в нем все лучшее.

– Не уверена в этом. – Я делаю шаг к двери.

Молли, поняв, что затронула наболевшее, касается моей руки, как бы извиняясь, и поднимает со ступенек свою массивную сумку.

– Его, наверное, выберут? – словно невзначай произносит она.

– Кого?

– Джека.

– Не имею ни малейшего представления. Я стараюсь держаться от этого подальше.

– Но ведь вечером ты идешь с ним на вечеринку?

– Боюсь, что придется.

Полушутя, полусерьезно Молли грозит мне пальцем.

– Смотри, не позволяй Джеку эксплуатировать себя. – Она подходит к двери и смотрит на залитую солнечным светом дорогу. Потом, обернувшись ко мне, прислоняется к дверному косяку. – Барри вчера сообщил мне кое-что интересное. После пятой чашки кофе, когда он перестал соображать, что говорит. Это насчет земли рядом с кольцевой дорогой, которую Мичер разрешил теперь использовать под строительство жилых домов. Джек сколотит на ней целое состояние. Так вот, Барри сказал, что до того, как Джек завладел этой землей, она принадлежала одной компании по торговле недвижимостью. – Молли делает паузу и многозначительно на меня смотрит. – А название фирмы – «Недвижимость Эйнсвика».

«Эйнсвик». Я понимаю, что этот факт должен иметь большое значение, но не могу найти ему место в общей схеме, не могу оценить его важность.

Молли поднимает вверх два пальца, как во время клятвы.

– Информация достоверна на сто процентов.

Пока я пытаюсь понять, куда клонит Молли, она уже выдает мне готовые выводы:

– «Эйнсвик» несколько раз пытался добиться переоформления этой земли под жилищное строительство и все безуспешно, так? Потом Джек покупает землю и – пожалуйста! Разрешение есть! – Она опять многозначительно смотрит на меня. – Я не думаю, что в сложившейся ситуации Джек станет поддерживать наш непопулярный проект, так как ему придется тогда пойти против Мичера, а он слишком многим ему обязан.

Я представляю себе Джека, сидящего в тот вечер после панихиды у меня на кухне и наблюдающего за тем, как я помешиваю фасоль для Джоша. Я слышу, как он рассказывает о том, что они поссорились с Гарри из-за куска земли, который Джек купил у «Эйнсвика» и который, вопреки всем ожиданиям, оказался очень выгодным вложением.

– Это вовсе не означает, что… – Я пожимаю плечами, так и не договорив фразу. – Просто Джеку всегда везло.

При этих словах Молли удивленно поднимает брови. Ей очень хочется опровергнуть сказанное мной, но она с видимым усилием сдерживается.

– Да, и еще кое-что, – говорит Молли. – По словам Барри, который в таких вопросах не ошибается, во владении у «Эйнсвика» до сих пор находится участок рядом с землей Джека.

Я искренне удивлена.

– Разве ты об этом не знала?

– Я никогда ничего не знала о делах фирмы.

– Думаю, что за эту землю можно кое-что выручить. – Молли копается в своей сумке.

– Не знаю. Говорят, что рынок недвижимости сейчас мертвый.

– Но если и этот участок переоформить под жилое строительство, он будет стоить больших денег. Вполне возможно, что уже сейчас он кого-то серьезно интересует. – Молли достает из сумки какие-то ключи и бросает на меня хитрый взгляд. – Может быть, Джека? – У нее в глазах зажигается огонек.

Она не знает, а я не имею права сказать ей, что «Эйнсвик» скоро перестанет существовать.

– Хорошо… Пожалуй, я выясню.

– Выясни, выясни обязательно.

Мы выходим на крыльцо. Вчерашняя буря за ночь утихла, но ветер все еще довольно сильный. По небу бегут небольшие облака. В заброшенном палисаднике нервно шуршит прижатый камнем и бьющийся на ветру пластиковый пакет. Молли поворачивает ключ в замке и набрасывает на дверь мощный железный засов.

– Парадокс, не правда ли? – усмехается она, оглядывая крепко запертую дверь. – Делается все, чтобы хулиганы не забрались в дом, тогда как проект по его реконструкции осуществляется именно ради хулиганов. – Молли бросает ключи в сумку и поворачивается ко мне. Она всматривается мне в лицо и шутливо машет перед моими глазами рукой. – Эллен?

Я возвращаюсь в действительность.

– А я тебя потеряла. О чем ты так глубоко задумалась?

Молли приглашает меня на обед в кафе, но я отказываюсь, ссылаясь на то, что дома дел непочатый край.

– Как у тебя с деньгами? – вскользь спрашивает Молли.

Интересно, что ей может быть известно о моих делах?

– Гиллеспи и Леонард разбираются с этим, – сообщаю я, целую ее на прощание в щеку.

По дороге в Пеннигейт я не могу отделаться от одной мысли. Не дает она мне покоя и дома. Эта мысль существует в моем подсознании уже продолжительное время, но сформулировать ее я могу только сейчас, благодаря встрече с Молли.

Когда она рассказывала мне о куске земли рядом с землей Джека, у меня зародились вопросы: «Все ли возможное делается для спасения «Эйнсвика»? Почему в словах Гиллеспи столько пессимизма? Неужели дела фирмы действительно настолько плохи?»

Я до сих пор не могу понять, неужели у «Эйнсвика» не осталось ничего по-настоящему ликвидного? Почему невозможна реализация принадлежащего фирме имущества и недвижимости? – Закрадывается мысль, что по какой-то причине Гиллеспи не хочет тратить лишние время и усилия на решение вопросов «Эйнсвика».

Я не исключаю, что у фирмы есть еще какие-то активы, о которых мне не известно. У меня нет желания муссировать намеки Молли насчет сговора. Думаю, что Гиллеспи и другие не раскрывают всех деталей не из злого умысла, а просто считают, это не женского ума дело.

Завершив дела в Пеннигейте, Маргарет сейчас полный рабочий день находится в офисе «Эйнсвика» в Инсвиче. Я звоню ей туда и узнаю номер телефона риэлтерского агентства, которое занято продажей здания в Шордитче. Она не спрашивает о причине моего интереса, хотя я чувствую себя обязанной выдать ей историю насчет неких знакомых, которым, якобы, необходима эта информация.

Приготовив кофе, молча сижу перед телефоном, обдумывая разговор. Наконец, набираю номер. Руки у меня влажные, сердце колотится. Я и сама не знаю, почему мои розыскные действия вызывают такое волнение.

Объясняю секретарше, что звоню по поводу возможного приобретения недвижимости в Шордитче. Щелчок, и меня соединяют. Женщина с очень спокойным голосом представляется Мирандой Стивенсон.

– Да, в Шордитче у нас есть ряд интересных объектов, – говорит она с явной заинтересованностью. – Могу я узнать ваше имя и название представляемой вами организации?

Я иду на маленькую ложь: называю свою девичью фамилию и название дизайнерской фирмы, где давным-давно работала.

– Какой размер площади вас интересует?

– Я хотела бы задать несколько вопросов по поводу конкретного здания. Мы видели объявление. «Ричмонд Билдинг».

– Вы имеете в виду «Ричмонд Хаус»?

– Да, да, именно.

– Минуточку. Хотя я уверена, что… – Видимо, она выводит данные на монитор. – Да, оно уже предложено покупателю.

– Предложено? – Во рту у меня вдруг пересохло. В ту же секунду чувствую огромное облегчение. – Ах вот как. Это произошло недавно? – Я стараюсь скрыть радость.

– Как вам сказать…

– Наверное, в последние дни?

– Нет. – В голосе Миранды Стивенсон проявляются нотки раздражения. – Уже давно. Просто владелец здания попросил нас пока не снимать объявление.

Внутри у меня все холодеет. Несколько секунд я молчу, но наконец спрашиваю:

– И как давно?

– Простите?

Я понимаю, что говорю слишком тихо, и повторяю вопрос громче.

– Ну… несколько недель назад. – После непродолжительного размышления Миранда добавляет: – Но вы можете попытаться выставить свое контрпредложение, если здание вам действительно необходимо. Правилами это допускается. Правда, никаких гарантий я дать не могу.

– А покупатель? Вы не можете сказать мне, кто именно хочет купить здание?

– Мы ничего об этом не знаем, – сухо отвечает она.

Проходит несколько секунд, прежде чем до меня доходит смысл ее ответа.

– Значит, покупателя нашла не ваша фирма?

– Нет, нас просто уведомили о том, что есть один частный клиент.

– И здание предложено ему несколько недель назад?

– Именно так.

– Спасибо, мисс… Стивенсон, – почти шепотом произношу я.

– Другие объекты вас не интересуют?

– Дайте нам время подумать… – мямлю я и почему-то краснею. – Возможно, я снова позвоню вам на следующей неделе.

Джек пристегивает ремень безопасности и смотрит на меня, слегка склонив голову.

– Ты великолепна, – произносит он низким и нарочито проникновенным голосом.

Не знаю, почему он это говорит. Во всяком случае, я повода не давала. Волосы специально не укладывала, платье на мне весьма простенькое, украшений почти нет. Из косметики – только немного туши на ресницах. И без психоаналитика понятно, что я настроена исключительно на роль в массовке.

Взглянув на часы, я уже начинаю немного волноваться. Мы должны встретиться с Чарльзом и Энн у дома председателя местного партийного комитета в шесть тридцать. Если опоздаем, то Энн мне этого не простит.

Умиротворенно улыбаясь, Джек заводит мотор и мы трогаемся в путь. Джек не торопится. Он аккуратно объезжает рытвины и ямы, то и дело бросая на меня взгляды.

– Это у женщины в генах, – говорит он, делая какое-то непонятное движение возле своего лица, и быстро опускает свою руку на мою, которую я несколько беспечно держу на колене. – Это либо есть, либо нет. – Джек слегка сжимает мне ладонь. – У тебя есть.

– Расскажи мне, что это за вечеринка? – спрашиваю я и незаметно убираю свою руку. – Кто там будет?

– Ты лучше спроси, кого не будет. Члены комитета. Кандидаты на место в парламент. Даже эта пресловутая миссис Ривз. Замучает своими программами, в частности, на ниве помощи обездоленным цветным. Ужас! – Глаза у Джека светятся раздражением. – Честно говоря, я волнуюсь. До субботы осталось всего несколько дней, а там заседание комитета. Они будут допрашивать меня не меньше часа, и нужно будет суметь увернуться от всех их дурацких вопросов. Чуть замешкаешься и всё – смертный приговор. А я пока не чувствую себя полностью подготовленным по аграрным вопросам и ЕЭС. Ну, и кроме того…