Текст книги "Обман"

– Что?

– Зависть. Весьма распространенное чувство. Сейчас для успеха в партии консерваторов мало иметь деньги. Ты должен еще быть благодетелем для своего круга. Особенно, если занимаешься недвижимостью. Ведь все полагают, что даже в разгар экономического кризиса ты загребаешь сумасшедшие деньги. И ждут, когда поделишься ими на местные социальные проекты. Знаешь, у людей все еще сохраняются свойственные восьмидесятым представления о тех, кто работает в сфере недвижимости: жирные ухоженные коты в роскошных лимузинах.

Я молча отмечаю про себя безукоризненность одежды Джека и роскошь внутренней отделки машины.

– Они не понимают, что этот бизнес чрезвычайно сложен, – продолжает он, – они не понимают, что экономический спад ударяет по нам больнее, чем по другим. И в такие времена на всю эту филантропию почти ничего не остается.

Я чуть не упускаю шанс и спохватываюсь.

– А как обстоят дела с тем проектом возле кольцевой дороги?

Джек недовольно хмурится, как будто его сбили с важной мысли.

– Что? Ах, это… Ну, он-то из числа наиболее перспективных… Кстати, я выделил из него три акра земли под загородный спортивный комплекс. Правда, не исключаю, что время мною выбрано неудачно. Я объявил о своем решении две недели назад. Кое-кто может подумать, что я подгадал как раз к моменту рассмотрения кандидатуры на место в парламент. Конечно, некоторый расчет здесь присутствовал… – Джек хитро улыбается. – Но мне не хотелось бы услышать это сказанным в открытую на заседании комитета. – Мы попадаем в рытвину, и Джек тихо ругается. Сбросив скорость, он продолжает:

– У Гарри такие вещи получались гораздо лучше. Он регулярно делал пожертвования на филантропические и социальные программы, хотя не давал и половины того, о чем громко кричали. Он понимал толк в рекламе. Иногда мы до хрипоты спорили о филантропической политике «Эйнсвика». Гарри всегда утверждал, что эти расходы – выгодное вложение капитала.

Мы выезжаем с нашей аллеи на дорогу, ведущую в Вудбридж. Здесь ям нет и Джек гонит свой «мерседес» на полной скорости. На часах шесть десять, времени в запасе много. Я свободнее усаживаюсь в кресле.

– Значит, дела с проектом обстоят хорошо?

– Что? – Джек непонимающе смотрит на меня.

– Раз ты можешь позволить себе раздавать землю.

Я чувствую, что Джек старается сконцентрироваться. И это не удивительно – о деньгах он всегда говорит только серьезно.

– Если через два года спад прекратится, то все будет нормально. Почему ты спрашиваешь?

– Это просто… – начинаю я и неожиданно для себя выпаливаю: – Насколько я знаю, у «Эйнсвика» есть кусок земли рядом с твоим.

На несколько секунд повисает пауза.

– Рядом? – с деланным удивлением переспрашивает Джек.

– Да, совсем рядом с твоим участком за кольцевой.

– Тебе сказал об этом Гиллеспи?

– Я уже не помню, кто мне сказал, – лгу я.

В этот момент мы догоняем идущую впереди машину, и Джек отклоняется вправо, готовясь к обгону. Набрав скорость, он неожиданно притормаживает.

– Надеюсь, он сказал тебе также, что тот участок неудобно расположен и к нему затруднен подъезд?

– Нет, я… Он мне этого не говорил.

– А это он должен был сказать тебе в первую очередь. Чтобы ты не думала, будто эти участки одинаковы по качеству. Значит, он тебе не сказал?

– Мы не дошли до этого…

– Эллен, дорогая Эллен, – произносит Джек, и его рука ищет мою, – не ожидай чуда. Его не будет. В одночасье былых денег «Эйнсвика» не восстановишь. – Он слегка похлопывает меня по руке. – Все не так просто.

– Я и не думаю, что все просто, – отвечаю я и незаметно высвобождаю свою руку.

– Ну вот, ты на меня обиделась, – капризным голосом произносит Джек.

– Нисколько, – уверяю я. (На самом деле его снисходительный тон меня задевает.) А затем по-деловому спрашиваю:

– Мне непонятна одна вещь. Может, ты что-нибудь знаешь. Я имею в виду здание в Шордитче. Его сейчас продают?

– Гм… гм… – Джек задумчиво вздыхает. – Меня об этом спрашивать бесполезно, Эллен. Я не знаю деталей. – Он переходит на тон терпеливого учителя, объясняющего задание нерадивому ученику. – Об этом надо интересоваться у Гиллеспи. Но… – Джек сосредоточенно морщит лоб. – Думаю, что его должны продавать. Сейчас должны продавать всё. Почему ты задаешь мне этот вопрос?

– Похоже, в риэлтерской фирме не знают, что происходит вокруг здания.

– Ты что спрашивала у них?

– Да.

Джек бросает на меня быстрый взгляд.

– Зачем?

– Просто так.

– Молодец! – с непонятным подъемом произносит Джек. – Молодец, девочка! Чтобы эти риэлтеры не ленились. – Он переключается на дорогу, так как мы съезжаем с основной трассы на аллею, ведущую к дому председателя комитета.

– Что ты думаешь о Гиллеспи? – интересуюсь я.

– Что? – словно отрываясь от важных мыслей переспрашивает Джек. – Ну… Думаю, что он нормальный парень. А в чем дело?

– Просто спросила.

– Ты встречалась с ним после возвращения из Америки? Он занимается твоими финансовыми делами?

– Да, но…

– Что такое?

– Мне с ним трудно.

– Он действительно не очень общительный человек, но специалист хороший. Свое дело знает. Просто у него такой характер. Надеюсь, он тебя не испугал?

– Не то, чтобы испугал…

– Ну вот мы и приехали!

Шесть двадцать. Мы въезжаем на дорожку перед домом председателя. Дом у него большой и просторный в каком-то псевдоиспанском стиле: с черепичной крышей, белыми металлическими гнутыми перилами у балконов и красными шторами на окнах. Вся дорожка уставлена прибывшими раньше автомашинами. Это не смущает Джека, он лихо паркуется на бетонной площадке прямо возле дома, загородив выезд двум автомобилям. Чарльза и Энн не видно.

Джек поворачивает к себе зеркало заднего вида и поправляет волосы.

Не знаю, почему я выбираю именно этот момент, чтобы обратиться к нему.

– Джек?

– М-м-м? – Он смотрит на себя в зеркало и примеряет какое-то нужное ему выражение лица.

– Ты обещаешь, что расскажешь мне все… – На секунду я замолкаю. – Все, что я должна знать?

– Что ты имеешь в виду? – Джек продолжает смотреться в зеркало.

– Ну, то, что раньше мне не рассказывал.

– Что? – Он в удивлении поворачивается ко мне. – То, чего раньше не рассказывал? О Гарри?

– Да.

Джек смотрит на меня непонимающим взглядом, затем слабо протестует:

– Но я не знаю о Гарри ничего такого, о чем раньше не говорил бы с тобой. Почему ты так ставишь вопрос? Что-нибудь случилось?

– Нет, просто…

Джек бросает взгляд на часы.

– Как бы то ни было, это не лучшее время для обсуждения таких вопросов. – Он распахивает дверцу и выходит из машины. Затем помогает выйти мне.

– Я просто хочу знать, что еще беспокоило Гарри.

– Еще? – Джек захлопывает мою дверцу. – Думаю, проблем у него и так хватало. – Он снова поправляет волосы, берет меня под руку и ведет к входной двери.

Среди людей, толпящихся на дорожке и возле дома, я ищу глазами Чарльза и Энн. Чувствуя, что Джек уже готов затащить меня в дом, останавливаюсь и напоминаю ему, что мы договорились подождать их.

– Но я видел их машину! – восклицает Джек. – Там, возле ворот. – Он делает неопределенный жест рукой. – Они уже здесь.

– Мы же договорились встретиться у входа в дом, – настаиваю я.

Честно говоря, Энн и Чарльз вообще предлагали собраться у них дома, но Джек тогда сослался на нехватку времени.

– Они здесь! – уже громче повторяет Джек. В его голосе появляются нотки раздражения. Он оборачивается, чтобы поприветствовать приближающуюся семейную пару. Он говорит с ними нарочито громко, одаривая широкой улыбкой опытного политика. Когда через несколько секунд Джек вновь поворачивается ко мне, то уже не улыбается.

– Хорошо, я могу зайти внутрь и проверить, – произносит он тоном человека, которого незаслуженно мучают.

– Пожалуйста, будь добр.

Стараясь быть незаметной, я отхожу от входа и встаю у клумбы с ярко-красными бегониями, делая вид, что пристально разглядываю цветы. Несмотря на все усилия, меня сразу же замечают. Люди подходят и выражают сочувствие по поводу гибели Гарри. Представив себе, что через несколько минут останусь один на один с целой толпой соболезнующих знакомых, я прихожу в легкую панику.

До меня доносится громкий смех Джека, и вскоре он появляется на крыльце, продолжая бросать улыбки кому-то в доме.

– Они здесь. Я спрашивал Бэрроу, – сообщает Джек, подойдя ко мне.

– Ты уверен?

– А вот и Алан! – Джек крепко обнимает меня одной рукой за плечи и ведет по направлению к спешащему в нашу сторону крупному мужчине. Это председатель местного партийного комитета. Мне не нужно спрашивать его, откуда он знает о том, что я буду на вечеринке. И так все ясно.

– Эллен, дорогая! – восклицает Алан, с чувством сжимая мою руку. – Я очень рад, что вы здесь, очень! Что же вы стоите на улице? Пойдемте в дом.

– А Чарльз и Энн уже приехали? – спрашиваю я.

– Э-э… Не знаю. Спросим у Сэлли. Входите, входите.

Мне приходится войти в дом. В холле я обмениваюсь поцелуями с Сэлли, женой Алана. У нее загорелое лицо, одета она в яркое платье, на шее и в ушах драгоценности.

– Эллен! – пронзительно восклицает Сэлли. – Как замечательно, что ты приехала! И… – Она поднимает подведенные брови и попеременно смотрит то на меня, то на Джека. Уголки ее губ трогает улыбка умиления.

Створчатые двери, ведущие из холла в зал, широко распахнуты. Некоторые из находящихся в зале гостей оборачиваются на голос Сэлли. Заметив меня и Джека, они тихо обмениваются друг с другом какими-то фразами. К своему неудовольствию, я не обнаруживаю в зале Чарльза и Энн. Издалека меня приветствует Бэрроу. Он извиняется перед собеседниками и направляется в мою сторону.

Бэрроу говорит, что Энн и Чарльз еще не приехали.

Гнев ударяет мне в голову горячей волной. Я без слов разворачиваюсь, обхожу Джека и направляюсь к выходу. Но уже поздно. У цветочной клумбы я замечаю Чарльза и Энн, которые с нетерпением смотрят на ведущую к дому дорожку. Когда я выхожу из дома, то попадаю в поле зрения Энн. Лицо у нее мрачнеет, губы сжимаются.

– Так вот как! – шипит она при моем приближении. – Вот значит как! И это называется действовать одним фронтом!?

Обратно в Пеннигейт меня отвозит Бэрроу. К счастью, по дороге он не делает никаких попыток заговорить. Лишь возле дома тихо спрашивает:

– Могу я вам чем-нибудь помочь, миссис Ричмонд?

– Думаю, что больше на партийных вечеринках я появляться не буду.

Видимо, Бэрроу понял, что сегодня произошло что-то не то.

– Я вас понимаю, – также тихо говорит он.

Дома меня обволакивает тишина. Перед тем, как отправиться к Джилл за Джошем, я наливаю себе бокал вина и выхожу в оранжерею. Сажусь на скамейку и зачарованно смотрю на деревья в саду, на серую полоску реки, заходящее солнце. Я расслабляю плечи и делаю дыхательные упражнения. Молли права: с Джеком нужно держать ухо востро.

Я возвращаюсь на кухню. Телефон с автоответчиков лениво подмигивает мне красным глазком. После небольшого размышления нажимаю кнопку. Звонок от Леонарда: нужно обсудить ряд вопросов. Звонок от матери школьного друга Джоша.

И вот звонок от Морланда.

Я склоняюсь к аппарату. Вслушиваясь в голос Ричарда, пытаюсь представить себе его лицо.

Неожиданно его слова заполняют всю кухню. Время как будто останавливается. Я перестаю ощущать земное притяжение.

Это произошло.

Кажется, нашли «Минерву».

ГЛАВА 11

Четвертый день.

Я просыпаюсь на рассвете. Просыпаюсь мгновенно, с неясным чувством тревоги. И, глядя в сторону открытого окна, прислушиваюсь к звукам.

Ничего. Листья, кажущиеся черными на фоне полутемного неба, безжизненно висят. Ветер окончательно утих. Перед этим в течение трех дней был легкий шторм, и море на горизонте покрывали белые отметины волн.

Значит, сегодня они видимо, попытаются обследовать обломки яхты.

Я принимаю душ и привожу себя в порядок. Тщательно укладываю волосы и делаю макияж. Потом спускаюсь в кабинет и жду, пока можно будет позвонить Морланду. По утрам я стараюсь звонить ему не раньше четверти восьмого. Кажется, пару дней назад я позвонила до семи, и хотя Ричард утверждал, что уже проснулся, голос у него был сонный.

Чтобы как-то занять время, расстилаю на столе карту, которую мне дал Морланд. Я уже выучила ее почти наизусть – глубины и отмели, маяки и буи. Вероятное место гибели «Минервы» Морланд отметил звездочкой. Он использует слово «вероятное», видимо, для того, чтобы в случае неудачи уберечь меня от разочарований. Хотя я не стала бы называть это разочарованием.

Звездочка находится милях в десяти от устья нашей реки в направлении, которое Морланд называет «Норд-ост». Я была убеждена, что в этом месте достаточно глубоко. На карте район обозначен белым цветом. Но Морланд объяснил, что прилегающее к берегам Англии Северное море вообще неглубокое. Рядом со звездочкой стоят маленькие цифры: «22». Это глубина в метрах. Что-то около семидесяти пяти футов. По словам Морланда, такая глубина не создает проблем для спасательного судна. С него будет опущена телевизионная камера, с помощью которой обследуют состояние и расположение останков «Минервы», но для этого море должно быть достаточно спокойным.

Например, как сегодня.

Обломки обнаружены именно так, как и ожидали: их зацепила сеть рыболовецкой шхуны.

Морланд рассказывает мне все это по вечерам, когда мы располагаемся в оранжерее с бокалами вина. Не знаю почему, но эту информацию я могу воспринимать только от него, а не от Чарльза или Леонарда. В Ричарде есть нечто такое, что убеждает меня: он убережет меня от плохих известий.

Шхуна была небольшая. Зацепившись сетью за препятствие, она почти остановилась. Сонар ничего не показывал. Рыбакам потребовалось три часа, чтобы освободить сеть. Подняв ее на поверхность, они обнаружили в ней множественные порезы, как от металла. Поскольку раньше в этом месте никогда никаких подводных предметов не отмечалось, капитан сообщил в береговую охрану.

В ходе наших бесед Морланд неоднократно говорил мне, что на дне в этом месте может лежать что угодно, например, смытый во время шторма с грузовой палубы судна металлический контейнер (такое, по его словам, случается достаточно часто). Я понимаю, это он делает это для того, чтобы подготовить меня к неожиданностям.

Почувствовав озноб, поднимаюсь в спальню за свитером. Проходя мимо гардеробной, я по непонятному мне побуждению распахиваю дверь в комнату и смотрю на одежду Гарри. В груди вскипает чувство, близкое к злости. Видимо, я уже устала от слез по нему, в сердце остается все меньше места для жалости. Нужно избавиться от его одежды. Нужно забыть о нем. Я хочу вернуть себе свою жизнь. Как только Молли появится здесь сегодня, попрошу ее забрать вещи Гарри для продажи.

Я снова спускаюсь вниз и делаю себе запретную чашку кофе (у меня все чаще случаются приступы стенокардии). С кофе в руках возвращаюсь в кабинет. Еще только без четверти семь.

Я смотрю на пачки писем и документов, с которыми давно уже должна была разобраться. Просматриваю их и тут же отодвигаю в сторону. Мне все больше не по себе. Я начинаю бесцельно переходить из комнаты в комнату, сознавая, что сама изматываю себя страхами. Не мешало бы попринимать либриум или какое-нибудь другое успокоительное. Но сейчас больше всех лекарств мне нужно, чтобы моим ожиданиям наступил конец.

Вернувшись в кабинет, сажусь в кресло и предаюсь мечтаниям. Сейчас это мое единственное спасение.

Я представляю домик, куда мы переедем с детьми. Представляю, что снова начну работать и вырвусь из узкого мирка бытовых забот, а, может быть, буду больше помогать Молли с ее проектом. Короче, думаю о совершенно нормальном и спокойном существовании.

Фантазии уносят меня все дальше и дальше, приближая к запретной черте. За этой чертой – Морланд.

Сначала я думала о нем отвлеченно. Я представляю нас в совершенно другой жизни. Или в этой, но если бы мы встретились на несколько лет раньше. Однако в последние дни мои мысли о Ричарде сфокусировались в настоящем.

Сейчас, например, я мысленно вижу, как он медленно пробуждается в постели. Думаю о том, какая чистая и упругая у него кожа. Представляю, как было бы приятно лежать рядом с ним ночами, когда сон не идет ко мне…

Звонит телефон, и я бросаюсь к нему со всех ног. Прежде чем Морланд успевает что-нибудь сказать, я тихо смеюсь в трубку.

– Все в порядке? – спрашивает он.

– Не выспалась, – признаюсь я.

– Вы принимали таблетки?

– Нет, – отвечаю я, хотя обещала это делать. Но он меня не укоряет.

– Эллен…

– Ветер стих.

– Да. Спасательный корабль ушел. Сейчас он приближается к тому месту.

Сердце у меня холодеет.

– Вам сообщили?

– Да, только что.

– Значит, они осмотрят дно сегодня?

– Да. Если капитан шхуны дал точные координаты и они их выдержат. И если не будет каких-нибудь технических неполадок, которые, к сожалению, возникают очень часто.

– Ну, что же. – Голос у меня напряженный. – Будем надеяться на лучшее!

Я уже соскучилась по Ричарду, поэтому спрашиваю, не мог бы он сегодня приехать пораньше, часов в пять?

– Постараюсь. И вот что, Эллен… Не думайте об этом слишком много.

Я изо всех сил стараюсь следовать его совету. Бужу Джоша и без умолку болтаю с ним за завтраком и по дороге в школу. Он явно удивлен и даже немного раздражен моей активностью. Разумеется, сын ничего не знает о спасательном судне. Я запретила кому бы то ни было говорить ему об этом. И Кэти не в курсе, хотя с моей стороны это нарушение взаимных обещаний, которые мы дали друг другу в Америке.

Возвращаясь из школы Джоша, я встречаюсь на аллее с нашим почтальоном, и он отдает мне почту. Я разбираю ее, сидя в машине.

Из Гернси ничего. А прошло уже больше недели, как я отправила им свое письмо.

Толстый пакет из Лондона я вскрываю уже дома, подкрепившись очередной чашкой кофе. Это от Гиллеспи. Внутри убористо отпечатанное на двух страницах письмо и пространный двадцатистраничный документ, озаглавленный: «Финансовая программа». Я пролистываю его, наугад задерживая взгляд на некоторых страницах. Программа выполнена в виде схемы. Вверху поставлены годы, сбоку – наименования статей расходов: налоги, выплаты по закладным, выплаты процентов по кредиту и так далее. Внутри – ряды цифр. Бросается в глаза одна позиция – «Домашние расходы». Она подразделяется на отдельные пункты: «прислуга», «бытовая техника», «продукты», «одежда», «страховка». Суммы фигурируют немалые. О чем думает Гиллеспи? Считает, что я состою в вечном браке с этим домом и этой жизнью? Полагает, что я не в состоянии кардинально поменять ее стиль?

Я откладываю «Программу» в сторону и досматриваю почту. Одно из писем подписано от руки. Оно он Тима Шварца. Я прочитываю его с чувством обреченности.

«Боюсь, что дольше я уже не могу скрывать истинное положение дел. Попечители настаивают на том, чтобы им было представлено объяснение по поводу задержки с аудиторской проверкой. И я вынужден изложить им факты таковыми, какими их знаю.»

Он вынужден. Да, я понимаю это.

С тяжелым сердцем сажусь за черновик ответного письма. Приношу извинения за свое долгое молчание и объясняю, что несмотря на предпринятые усилия ничего нового обнаружить не смогла. Может, мне стоило бы самой встретиться с членами попечительского совета и объяснить им ситуацию? Я не отказываюсь от дальнейших усилий как-то прояснить судьбу исчезнувших денег.

Перечитав написанное, вычеркиваю последнее предложение и невидящим взглядом смотрю на бумагу. Я не знаю, что мне делать.

Мысленно я отправляюсь в открытое море, где находится спасательное судно. Оно должно быть чем-то вроде буксира, приземистым и устойчивым. В корабельных помещениях полно электроники. Аппараты подмигивают лампочками и тихонько гудят. В центре перед монитором подводной видеокамеры собралась группа людей. Они напряженно вглядываются в экран. На нем изображение морского дна.

Что они видят? Боже, что они видят?

Я комкаю первый черновик письма, выбрасываю его в корзину и, взяв карандаш, делаю новую попытку.

Мысли путаются, слова не складываются. Я открываю ящик стола и из глубины достаю бланк «Маунтбэй», как будто вид этой бумаги может помочь мне составить письмо Шварцу.

Компания, зарегистрированная в Гернси. Само ее существование окутано тайной, имена акционеров неизвестны. За что здесь можно уцепиться?

Но, может быть, я преувеличиваю? Может, завеса секретности не была целью создателей «Маунтбэй», а просто явилась как бы побочным продуктом? Может, связь Гарри с этой компанией не такая уж компрометирующая?

Мне в голову приходит мысль о том, что у Гарри имелись какие-нибудь записи по «Маунтбэй», просто я их пока не нашла. Ведь должен же быть записан где-нибудь хотя бы номер телефона в Гернси? Или номер счета в банке. Или что-то подобное.

Черт тебя побери, Гарри! Зачем ты создал мне такие трудности!?

«Черт побери…» Я отмечаю про себя, что теперь уже могу говорить такое совершенно спокойно.

Итак, код Гернси – 0481. Я вновь просматриваю дневники и записные книжки мужа, стараясь отыскать в них это цифровое сочетание. Лихорадочно роюсь в его столе. Я не возлагаю на поиски особых надежд, но в это трудное для меня утро мне нужно хоть чем-то себя занять.

В столе ничего. Нужно искать в других местах. Я начинаю с книжных полок, с самой нижней. Снимаю каждую книгу и внимательно просматриваю ее от корки до корки. Так я двигаюсь по кабинету. Занятие неожиданно приносит мне некоторое облегчение. И я понимаю, почему: после этого я смогу быть уверена, что по крайней мере одна комната в доме больше не преподнесет мне сюрпризов.

Проходит несколько телефонных звонков. Пока они попадают на автоответчик. В коридоре раздается голос Джилл, объявляющей о своем приходе. Тут же начинает гудеть пылесос.

Я перехожу ко второму ряду полок. Здесь стоят старые тома в кожаных переплетах. Все про политику. Гарри купил уже готовую подборку у одного букиниста. Он прочел лишь несколько старинных трудов, заявив, что на чтение классики у него не хватает времени, так как он слишком занят вопросами современной политики.

Над кожаными фолиантами расположились биографии нынешних политических деятелей. Три – о Маргарет Тэтчер, еще несколько – о предыдущих премьер-министрах. Еще выше стоят книги по географии. Гарри любил время от времени их просматривать. На самой верхней полке виднеются аккуратные стопки журнала «Нэшнл джиогрэфик», несколько лет назад Гарри собирал его.

Через час я делаю небольшой перерыв. Желая чем-то занять себя под кофе, достаю крупного формата книгу об Индии и отвлеченно листаю ее. Когда я кладу ее на место, мое внимание привлекает том, поставленный корешком внутрь.

Это художественный альбом. Но весьма своеобразный. В нем фотографии обнаженной женской натуры. Красивые тела, неожиданные ракурсы, искусная подсветка, достаточно смелые позы.

Вроде ничего неприличного, если бы не возраст моделей. Они выглядят совсем детьми, хотя с уверенностью определить их возраст, конечно, трудно. Лица у всех повернуты в сторону или закрыты падающими волосами.

Я пролистываю страницы альбома. Фотографии все более смелые. Мне становится неприятно. То ли от самих фотографий, то ли от мысли, что Гарри сидел здесь, в кабинете, и разглядывал их.

Звонит телефон.

– Получили ли вы мое письмо, Эллен? И финансовую программу?

Я узнаю голос Гиллеспи, и меня сразу же охватывает беспокойство. Кроме того, я удивлена, что он называет меня просто по имени.

Я бормочу слова благодарности и сообщаю, что пока не успела как следует изучить программу.

– Не торопитесь, время есть, – произносит Гиллеспи каким-то необычным тоном. Что-то мне в нем не нравится. – Просто хотел сказать, что в случае необходимости, я мог бы подъехать к вам и объяснить все подробно.

Теперь понятно: в голосе Гиллеспи присутствует искусственная дружелюбность. Именно искусственная. И она ему не подходит.

В чем причина этого звонка и его предложения? Я еще раз благодарю Гиллеспи и говорю, что перезвоню ему позже, через несколько дней.

– Конечно, не торопитесь, – повторяет он.

Я уже собираюсь закончить разговор, но не тут-то было. Гиллеспи продолжает говорить. Он рассказывает мне, как удачно ему удалось организовать дело с продлением срока закладной по дому, в результате чего на последующие полгода я буду весьма сносно обеспечена деньгами.

Слушая его, я опираюсь локтями на стол и смотрю на альбом с обнаженными телами.

– Кстати, – говорит Гиллеспи, – я подобрал новую риэлтерскую фирму, которая займется нашей недвижимостью в Шордитче. Прежняя фирма перестала меня устраивать.

Я осторожно выдвигаю кресло и сажусь за стол.

– Они экономили на персонале, а это всегда сказывается на результатах работы. Я не могу обещать, что новые агенты моментально найдут покупателя, но мне кажется, они могут придать этому делу свежий импульс.

В голове у меня зарождаются неясные подозрения. За всем этим, похоже, стоит Джек.

– Эллен, вы слушаете?

– Я… Разве прежняя фирма не находила клиентов?

– Было всего одно предложение. И, как я вам уже говорил, оно было совершенно неприемлемым.

– И других больше не было?

– Нет. – Гиллеспи настораживается. – А почему вы спрашиваете?

– Мне сказали, что здание в Шордитче уже несколько недель назад предложено одному частному лицу.

– Кто вам сказал? – властно спрашивает Гиллеспи, забыв про свой псевдодружеский тон.

Если у них с Джеком был разговор об этом, то он знает ответ.

– Я звонила в риэлтерскую фирму.

– Ах, вот как? – Гиллеспи делает секундную паузу. – Не знаю, с кем вы там разговаривали, но уверяю вас, что это не так. – Как бы спохватившись, он уже спокойнее добавляет: – Значит, вы сообщите мне, если захотите получить пояснения по поводу программ?

Мы завершаем разговор. И я знаю, Гиллеспи уверен, что ловко от меня отделался. Что ж, посмотрим.

Я возвращаюсь к полкам. Боже, сколько здесь пыли! Джилл до них, судя по всему, никогда не добиралась. Я механически просматриваю книги, пока, сняв очередную, не обнаруживаю лежащий у задней стенки большой коричневый конверт. Приходится снять несколько книг, прежде чем мне удается вытащить его.

Большой толстый конверт без всяких надписей. Внутри – фотографии. Одного взгляда достаточно, чтобы понять, что это такое. Еще одна тайна Гарри.

Эти фотографии не выдерживают сравнения с теми, из художественного альбома. Они гораздо примитивнее, хотя какая-то работа над освещением, видимо, проводилась. В принципе снимки нельзя оценить как грубую порнографию, но они достаточно откровенны.

Женщины на них очень молодые. Это, скорее, девочки с наивными лицами, маленькими грудями и мальчишескими бедрами. Мужчины гораздо старше и крупнее. На всех фотографиях женщины связаны: то ли ремнями, то ли цепями. Мужчины грубо удерживают их мощными волосатыми руками. Каждый сюжет – это как бы прелюдия к изнасилованию.

Говорят, что даже самые спокойные и сдержанные мужчины любят изредка посмотреть на такие изображения. Мне попадались специальные статьи, в которых врачи утверждают, что от этого нет никакого вреда. Не уверена. Мне кажется, подобного рода снимки провоцируют мужчин на жестокое отношение к женщинам, будят нездоровые инстинкты, которые, по-моему, лучше оставить нетронутыми.

Неужели Гарри занимался этим с Кэролайн Палмер? Несколько месяцев назад эта мысль сильно ранила бы меня. Теперь я знаю, что в жизни есть просто необъяснимые вещи.

Сколько раз прокручивала я в голове эти трудные думы! Что же произошло? Может, я не удовлетворяла Гарри в постели? Может, разочаровала его еще чем-то? Но чем? Постепенно, тысячу раз укоряя себя в том, что между нами случилось, я стала смотреть на нашу с Гарри жизнь фаталистически. И поняла: что бы я ни делала, мне никогда бы не удалось изменить внутренний мир Гарри. Внутренний мир, который сформировался главным образом под влиянием его несчастного детства.

Наши с ним интимные отношения уже давно превратились в муку. Когда однажды ночью мы лежали напряженные и расстроенные после очередной неудачной попытки, я осмелилась предложить обратиться к специалисту.

– К какому специалисту? – в голосе Гарри закипело раздражение.

– Не знаю. – Я уже готова отступить. – К психотерапевту. К человеку, с которым можно говорить о своих проблемах.

– К болтуну? – издевательски смеется Гарри.

– К профессионалу. К подготовленному врачу.

– И о чем мы будем с ним говорить?

– О наших проблемах.

– И что это за проблемы?

– Не знаю. В том-то все и дело, что не знаю. – Я не упоминаю о Кэролайн Палмер, продолжая притворяться, будто ее не существует.

– Не знаешь? – Гарри садится на кровати. – Здорово! Я тоже не знаю.

Повисает молчание. Гарри прекрасно понимает, в чем проблема, но не хочет этого признать. Я тоже ничего не говорю.

– Боже правый! – Гарри уже почти кричит. – Я нуждаюсь в понимании и поддержке, а вместо этого получаю эти глупости! – Он буквально дрожит от ярости и кажется, что сейчас ударит меня. Но Гарри сдерживается, вскакивает с кровати и уходит в ванную.

Несколько дней спустя подобная сцена повторяется. Начинается все с моего невинного замечания о том, что нам необходимо уделять больше внимания детям. Гарри заводится с пол-оборота. Масла в огонь подливает выпитая им приличная доза спиртного. Гарри уже не сдерживается и, схватив меня за руки, яростно встряхивает. Думаю, он не намеревался сделать мне больно, но синяки не сходили несколько дней.

В следующий раз он почти ударил меня. Точнее, сильно толкнул. Какой оскорбленной я тогда себя почувствовала!

Я понимала: в такие минуты Гарри был сам не свой. Убеждала себя, что злость не в его характере. Однако стала бояться таких вспышек, которые могли окончательно разрушить наши отношения. И хотя чувствовала, что добром все это не кончится, убедила себя терпеть. Терпеть во имя нашего брака.

Теперь, оглядываясь назад, понимаю, что совершила тогда крупнейшую ошибку.

Я засовываю фотографии в конверт, кладу его в большой пакет и, наглухо запечатав с помощью степлера, бросаю в ведро для мусора.

Я продолжаю рыться на полках вплоть до обеда, когда заставляю себя пойти на кухню и что-нибудь съесть. Перед едой принимаю аспирин, чтобы остановить начинающуюся головную боль. Немного прогулявшись по саду и досмотрев почту, еду в школу за Джошем. Но на самом деле я просто убиваю нестерпимо медленно тянущееся время.

Мы с Морландом проходим в оранжерею и садимся на свои обычные места в плетеные кресла. Ричард открывает бутылку вина. Такое начало вечера превратилось у нас уже в ритуал. Мы договорились не касаться вопроса о спасательном судне. И оба исходим из того, что если появятся какие-то новости, нам сообщат.

Мы пьем вино и ведем неспешную беседу. Я чувствую, что в компании с Ричардом успокаиваюсь. Он создает мне ощущение защищенности.

Появляется Джош, держа в охапке несколько учебников. Он спрашивает, о чем ему написать в сочинении. Внимательно выслушивает советы Морланда, менее внимательно – мои. Джош топчется вокруг нас (явно тянет время), но наконец уходит.