Текст книги "Обман"

Разговор у нас перепрыгивает с темы на тему. Ричард рассказывает об инциденте с тренером из яхт-клуба – тот сильно разозлился из-за того, что его бывшая жена вновь собралась замуж и устроил скандал на свадебной церемонии.

Мне жалко тренера и я размышляю вслух:

– Может, ему следовало просто поговорить со своей бывшей женой? И она изменила бы свое решение?

Морланд скептически поджимает губы.

– Не думаю. Такие решения люди легко не меняют.

– Но по статистике большинство людей после разводов сожалеют о случившемся, – мягко возражаю я.

– По статистике? – с сомнением в голосе произносит Морланд. – Но ведь она берет в расчет только одну сторону, не так ли? А что думает другая?

– Другая всегда может бороться.

– Бороться?

– Да, бороться за сохранение брака.

– Может быть, может быть… Но бить морду новому мужу – это уж слишком.

– Не знаю, – полушутливо говорю я. – Во всяком случае, в этом можно увидеть и проявление настойчивости, а такое качество всегда привлекает.

– Сомневаюсь. – Ричард изображает на лице гримасу. – Уж лучше принимать жизнь такой, какая она есть.

Возникает пауза. Мы оба не решаемся развивать тему дальше. Иначе разговор затронет наши судьбы. Несколько раз Морланд упоминал о своей жене. Ее зовут Триция. Она специалист по средневековым гобеленам и работает на одну известную транснациональную корпорацию. Много ездит. Любит театр. Детей у них нет.

Примерно в таком же объеме я рассказываю Морланду о Гарри. Наши путешествия. Смешные случаи из его парламентской жизни. Отдых. У меня возникает мысль, что, по моим рассказам, у Ричарда может сложиться впечатление, будто мы с Гарри были счастливы в браке.

Морланд говорит о том, что через два дня должен снова ехать в Саудовскую Аравию. Отложить поездку не удалось. Он обещает звонить.

– Я вернусь в Англию в пятницу, но к вам смогу подъехать не раньше понедельника, – произносит он каким-то странным тоном. – Дело в том, что на уикэнд сюда приедет Триция. – Ричард смотрит на меня так, будто хочет сказать: «Тут уж ничего не поделаешь.»

– О! – восклицаю я с неестественным оживлением. – Это же здорово!

Несколько секунд Морланд молчит. У меня создается впечатление, что он мучительно подыскивает слова, чтобы сказать что-то еще, но он лишь подливает в бокалы вина.

Нарушая наконец паузу, Морланд спрашивает, чем я сегодня занималась. Я говорю, что искала кое-какие бумаги.

– Какие именно?

– Вся беда в том, что этого не знаю и я сама.

– В них важные сведения?

– Да, они могут иметь большое значение.

Ричард молча ждет.

И тогда я начинаю говорить. Мне необходимо перед кем-нибудь открыться, а Морланд – единственно подходящий для этого человек.

– Речь идет о том, что, по некоторым данным, произошла пропажа солидной суммы денег, за которую отвечал Гарри. – Краска стыда проступает у меня на лице. – Денег, собранных на благотворительном концерте, организованном с помощью Гарри. – Я смотрю в сторону лужайки. – Люди из благотворительного фонда считают, что Гарри знал, что произошло с деньгами. Они подозревают его в незаконном их сокрытии. – Я рассказываю о счетах от фирмы «Маунтбэй», о том, что их не могут найти, о платежных поручениях, на которых стоят подписи Гарри и престарелого члена попечительского совета. О том, что никто не может установить характер услуг, которые оказывала благотворительному обществу «Маунтбэй». Я рассказываю о компании «Симмондс Митчел» и стараюсь изобразить дело хоть немного в пользу Гарри. – Если он и использовал деньги для того, чтобы играть на бирже, то должен был действовать, исходя из желания приумножить их в интересах общества, – говорю я, понимая, что это звучит неубедительно.

Морланд слушает меня очень внимательно. Глаза у него серьезные. Он смотрит куда-то вдаль, слегка покачивая головой. Это, видимо, должно означать одновременно и неверие в мои слова, и сожаление.

– И что же именно вы надеялись найти? – спрашивает он наконец.

– Что-нибудь. Адрес «Маунтбэй». Имя или телефон кого-нибудь, кто связан с этой фирмой. Кто мог бы пролить свет на ситуацию.

– И ничего?

– Пока ничего.

– Вы обращались к юристам?

– Нет. Но я говорила об этом Гиллеспи. Он сказал мне, что никаких доказательств вины Гарри нет. Поэтому, дескать, я могу быть спокойна. Заверил, что благотворительное общество никогда не обратится в суд. Я, лично, сомневаюсь, да и дело-то совсем не в этом, правильно?

– Когда это произошло, Эллен?

– Деньги пропали в течение последнего года. Последняя выплата в адрес «Маунтбэй» произведена в январе.

Кресло под Морландом жалобно скрипит. Он наклоняется вперед и упирается локтями в колени. Его хмурый взор устремлен в сад. Пару раз Ричард взглядывает на меня, как бы желая получить подтверждение каким-то своим тревожным мыслям. Наконец от спрашивает:

– Раньше вы ничего не знали об этом деле с «Маунтбэй»?

– Нет. Я видела, что Гарри чем-то озабочен, но думала, все это из-за экономического спада…

– А сейчас? Вы считаете, он переживал из-за «Маунтбэй»?

– Ему, видно, было очень тяжело. Эта мысль о потере всех денег, о позоре…

– Так вы думаете… – Морланд останавливается на полуслове.

– Да, мне часто приходила в голову мысль о том, что это могло быть самоубийство. – Я отворачиваюсь и горестно машу рукой. – Не знаю, почему. Поэтому я и увезла детей. Боялась, что тело Гарри найдут, и все станет ясно. Поэтому и не хотела, чтобы искали обломки яхты.

На лице у Ричарда проступает понимание.

– Так вот в чем дело…

– Я не хотела, чтобы смерть Гарри омрачила бы жизнь моих детей.

– Но Эллен… – Морланд подыскивает слова. – Прошло столько времени. Они ничего уже не смогут найти. Я имею в виду тело Гарри.

– Может быть, – с сомнением произношу я. – Но я боюсь… – Мой голос понижается до шепота. – Я боюсь, что они найдут ружье.

Морланд в изумлении смотрит на меня.

– Я не уверена… Но мне кажется, что оно исчезло именно в тот день. Во всяком случае, на следующее утро обнаружила, что шкаф для ружей стоит открытый. Я понимаю, что должна была сказать об этом полицейским, но не смогла заставить себя. Вряд ли бы это прояснило ситуацию. Да, Гарри иногда брал ружье на яхту. Но взял ли он его в тот раз? Мне не хотелось подталкивать полицейских к каким-то выводам…

– Боже мой! – восклицает Морланд и откидывается на спинку кресла. – А я-то думал, что обнаружение яхты вас спасет. Я имею в виду все эти юридические вопросы. Мне казалось… – Растерянный, он безнадежно машет рукой.

– Я вас не виню.

– Вы должны были рассказать мне обо всем раньше. – Он взволнованно поворачивается в мою сторону. – Почему вы этого не сделали?

– Считала, что обнаружить обломки «Минервы» почти невозможно, – признаюсь я с нервным смехом. – Я ведь не знала, что вы настолько хорошо разбираетесь в морских делах и проявите такую настойчивость.

– Может, они наткнулись совсем не на яхту? Но сейчас мы оба в это не верим.

– Вы должны были сказать мне раньше, – с легким укором повторяет Морланд.

Со стороны входа в дом слышен грохот хлопающей двери и голос, зовущий меня по имени. Это Энн. Уголки губ у Морланда недовольно опускаются. Мы обмениваемся взглядами, в которых сквозит разочарование.

Я кричу «Привет!» и делаю большой глоток вина, прежде чем направиться в дом. Я сразу понимаю, какую новость принесли мне Энн и Чарльз, хотя меньше всего хотела бы услышать это именно от них. Чарльз сообщает торжественным тоном, что нашли «Минерву». Он обнимает меня, затем слегка отстраняется и произносит:

– Свершилось, дорогая! Часть пути пройдена. Часть пути.

Энн прижимается ко мне щекой.

– По крайней мере, теперь мы знаем, где Гарри нашел свой последний приют, – говорит она взволнованным голосом и начинает часто моргать.

Я с испугом думаю, что нашли тело Гарри, и в немом вопросе поворачиваюсь к Чарльзу.

– Пока только яхта, Эллен, ничего кроме яхты.

Я смотрю в сторону, чтобы Энн и Чарльз не заметили на моем лице явного облегчения.

Чарльз обращается к Морланду. Только через несколько секунд до меня доходит, что они говорят о каком-то Критчли, который ждет в холле.

Ричард дотрагивается до моей руки.

– Вы хотите поговорить с представителем береговой охраны?

– Я уверен, что ее не стоит беспокоить, – по-доброму вставляет Чарльз.

Но я хочу знать все.

– Да, пожалуйста, – отвечаю я Морланду.

Он предлагает Чарльзу и Энн остаться и ведет меня в холл.

Это тот самый сотрудник береговой охраны, с которым я встречалась на панихиде. Одетый в форму он нервно теребит фуражку. При моем появлении по его лицу пробегает тень беспокойства. Думаю, Критчли предпочел бы поговорить наедине с Морландом. Он обращается ко мне с какими-то словами, видимо, означающими сожаление. Как только мы располагаемся в кабинете, сотрудник береговой охраны поворачивается к Ричарду и начинает свой рассказ.

Хотя вода была мутной, они смогли идентифицировать лежащий на дне предмет. Потом им удалось направить подводную камеру на корму и разглядеть название яхты – «Минерва».

– Она лежит на левом борту. Уже достаточно глубоко зарылась в песок. Мачта сломана. Вокруг разбросаны детали оснастки.

– Удалось определить другие повреждения?

– Пока нет. Но я же сказал, она лежит на боку. Так что многого не увидишь.

– Что-нибудь еще?

– Да нет… – Критчли бросает короткий взгляд в мою сторону. – Судя по всему, они посылают туда водолаза.

Пауза.

– Водолаза? Зачем? – спрашивает Морланд.

Я обращаю внимание на глубокие морщины возле глаз Критчли и сеточку сосудов на щеках.

– Нужно срезать торчащие детали. Чтобы за них не цеплялись сети. Мачту и кое-что из оснастки.

– Но корпус трогать не будут?

– Он скоро сам весь уйдет в песок. Яхта-то немаленькая.

Морланд и Критчли продолжают разговор. Ричард задает несколько дополнительных вопросов. Он вновь спрашивает о признаках повреждения яхты, но Критчли больше ничего не знает.

Я уже не слушаю их. Обдумываю, как сообщу это известие детям.

Только увидев, что мужчины встают, я понимаю: разговор окончен. Мы возвращаемся в холл.

– Я только провожу его, – шепчет мне на ухо Ричард.

Джоша я нахожу в гостиной. Он сидит на полу перед телевизором. Рядом в неудобной позе расположилась Энн. Ее пухлая рука обнимает Джоша за плечи, голова склонена к его голове, пышный бюст упирается ему в грудь. Джош бросает на меня возмущенный взгляд, как бы обвиняя за это совершенно неприличное проявление любви со стороны тетки.

– Мы тут говорили о школьных делах, – произносит Энн и заговорщицки подмигивает мне, желая, видимо, показать, что ничего не сказала Джошу о яхте. Тяжело опираясь о ручку кресла, она с трудом встает на ноги. – Ну что же, пойду посмотрю, как там Чарльз.

Джош переключает внимание на экран. Идет какой-то фильм о животных Сибири. Я понимаю, что неестественное поведение и реплики Энн его уже насторожили и сейчас мне нужно все ему рассказать, хотя момент и неподходящий.

Я сажусь на корточки рядом с ним и просто говорю:

– Кое-что произошло. Я хотела сообщить тебе об этом, когда все уйдут, но…

Джош молчит.

Я беру пульт дистанционного управления, выключаю звук и продолжаю:

– Думаю, ты захочешь узнать об этом сейчас.

Уставившись в мерцающий экран, Джош резко дергает плечами.

Я встаю на колени и обнимаю сына.

– Нашли нашу яхту, «Минерву». Недалеко. В море. Яхту обнаружила сегодня береговая охрана. Только что приходил ее представитель. Яхта лежит на дне. В песке. – Тело Джоша под моей рукой напрягается. Он по-прежнему молчит. Я с трудом продолжаю: – Они не знают, обнаружат ли тело папы. – Немного отодвигаюсь и смотрю на Джоша. Он уставился в пол. Губы плотно сжаты. Не зная, что сказать еще, добавляю: – Морланд… Ричард сможет рассказать тебе больше. Я не поняла всех деталей. Он знает все. Попросить его зайти к тебе?

Джош издает какой-то звук, похожий на сердитое фырканье. Затем резко отодвигается от меня, вскакивает на ноги и, упрямо наклонив голову вперед, вылетает из гостиной.

– Джош! – кричу ему вслед. Но догонять не решаюсь. Я не знаю, что ему сказать. Бессильно опускаюсь на пол. Внутри меня опустошенность.

Спустя несколько минут в гостиную входит Морланд. Он берет меня за руку, помогает подняться и отводит к дивану. Мы сидим рядом, так что наши колени соприкасаются.

– Эллен, этот водолаз… Дело не в оснастке и торчащих деталях. – Рука Ричарда зависает над моей, затем он крепко сжимает мне кисть. – Это полиция. Они хотят обследовать яхту изнутри.

В животе у меня холодеет.

– Но я думала… Он же сказал…

– Он не хотел говорить вам об этом прямо.

– Полиция? – Мой голос отдается умирающим эхом.

Морланд кивает.

– Но почему?

– Они хотят проверить. В принципе, они должны это сделать.

Мое сердце обрывается вниз.

– Должны?

Морланд грустно вздыхает.

– У них нет выбора. Им нужно выяснить, что же случилось с яхтой. А добраться до нее можно. – Поколебавшись, он добавляет: – К тому же все люки на яхте оказались задраенными.

Кажется, что я умираю.

– А что, это имеет какое-то значение? – с трудом спрашиваю я.

– Обычно такого не бывает.

В течение нескольких секунд я падаю в бездну отчаяния. Потом дыхание медленно возвращается ко мне. С болью я делаю шаг навстречу возникшей ситуации. И заставляю себя поверить в то, что не могу предотвратить неизбежное. Как это ни прискорбно, но мне следует признать: я сделала все, что в моих силах, и… проиграла.

Они найдут тело Гарри.

Я почти незаметно киваю Ричарду, чтобы показать, что понимаю его.

– Мне очень жаль, – тихо произносит Морланд. Он зажимает мою ладонь между своими и подносит мою руку к своей щеке.

Этот жест открывает в моем сердце шлюзы жалости к себе. Я роняю голову Морланду на плечо и чувствую, как его рука обнимает меня и притягивает к себе. Я тоже обнимаю его за шею. Так мы сидим в течение нескольких мгновений, пока в коридоре не раздаются шаги Энн.

Короткие мгновения отдохновения перед тем, как я начинаю идти ко дну.

ГЛАВА 12

– Легкие телесные повреждения? Ну, это синяк под глазом! – громко говорит Молли в ответ на вопрос Кэти. – Ну, ссадина на подбородке. Короче, мальчишеские шалости. – Молли прищуривается и шутливо тыкает кулаком в сторону Джоша. – А вот тяжкие телесные повреждения – это уже серьезно. Кровь. Скорая помощь и больница.

– А дальше? – спрашивает Кэти.

– Дальше? Ножи. У нас есть один парень, который в пьяной драке ударил противника ножом. Так он отхватил у него губу! – Молли изображает на лице удивление. – Не представляю, как это можно срезать у человека губу?

Дети слушают Молли очень серьезно. Я кладу последнюю ложку спагетти в тарелку Джоша и ставлю блюдо в мойку.

– А после тяжких телесных повреждений? – настойчиво допытывается Кэти, подталкиваемая какими-то своими мыслями.

– Спасибо, дорогая, – говорит Молли, изображая губами поцелуй. Я ставлю на стол салат из моркови и петрушки, бутылку бордо и пышный шоколадный пудинг. Все это, кстати, принесла Молли.

– После? – Она делает паузу. – Ну, разбойное нападение, грабеж… Но мои мальчики, как правило, до этого не доходят. Об оружии они обычно узнают, только если попадают в следственный изолятор. Заметьте, только если попадают. – Молли смотрит на Джоша, который отвлеченно жует.

Кэти, сделав глоток разбавленного водой вина, ставит стакан на стол и задумчиво смотрит на него.

– Ну и что же происходит с ними, если они узнают об оружии? – спрашивает она.

– Некоторые из них становятся участниками вооруженных ограблений. А это, как правило, приводит в колонию. – Тут Молли драматически понижает голос. – И к жизни уголовников.

– Ну а после грабежа и разбойного нападения? – задает Кэти вопрос, не поднимая взора.

– Еще хуже? – Молли закатывает глаза и резким движением наполняет мой стакан почти до краев. – Изнасилование, покушение на убийство, убийство… Шпионаж, измена родине… Джош, ты был в Тауэре? Видел, как поступали с изменниками в старину? О Боже!

Джош энергично кивает, видимо, испугавшись, что Молли пустится в подробности.

– Но у нас таких преступников нет, – как бы подводит итог Молли. – У нас в основном кражи. Мои мальчики думают только об одном – деньги, деньги, деньги. Они считают, что нет ничего зазорного в том, чтобы отобрать их у других людей. Часто они даже удивляются, когда их за это наказывают. – Молли делает глоток из своего стакана.

Уже не в первый раз с того момента, как мы уселись на кухне, я смотрю на деревья за окном. Это мои надежные индикаторы ветра. Освещенные закатными лучами березы и дубы стоят неподвижно. Лишь у ясеня листва слегка подрагивает. Значит, почти безветренно. И в море тоже. Значит, водолаз спускался на дно? Пока мне никто не звонил, и я никого не спрашивала. В молодости я внушила себе, что у меня есть интуиция. Тогда я сделала два пророческих заявления и попала в точку. Разумеется, случайно. Но сейчас, сколько ни стараюсь мысленно пронзить расстояние, сколько ни вызываю в себе ощущения предчувствия, ничего не получается. Внутренний голос не просыпается.

– Почему же вы не занимаетесь серьезными преступниками? – спрашивает Кэти.

– Серьезными? Видишь ли, как это ни странно, в этой стране их не так уж много. Во всяком случае, пока. А кроме того, когда отсидевшие за серьезные преступления парни выходят на свободу, их уже трудно отнести к категории малолетних правонарушителей.

Кэти, судя по всему, удовлетворена этим ответом и теряет интерес к теме.

– Ты не голоден? – спрашиваю я у Джоша, который уныло размазывает спагетти по тарелке.

Он отрицательно мотает головой и надувает губы. Наступает молчание. В это время в кабинете звонит телефон – все остальные аппараты я отключила. Сегодня определяется кандидат для выдвижения на выборах в парламент. Видимо, это звонит либо Энн, либо Чарльз, а, может, Диана, чтобы сообщить новости. Мне было бы интересно узнать о том, как Чарльз прошел отборочное собеседование в комитете, но не в тот момент, когда дома Кэти. Я хочу, чтобы ее пребывание здесь стало для дочери приятным.

Молли оглядывается по сторонам, хлопает себя по коленям и нарочито весело восклицает:

– Ладно, хватит об этом! Теперь я хочу послушать об отвратительных проделках школьных учителей! Джош, тебе удалось застать хоть одного из них курящим в туалете? Или неприлично ругающимся в коридоре? Или плюющим в клумбу с цветами?

Джош прыскает от смеха.

– А ты, Кэти? Что у тебя? Поймала директрису в блестящих кожаных штанах?

Кэти поднимает глаза и хмурится.

– Директриса у нас злая карга! – произносит она с неожиданной злостью.

Наступает неловкое молчание. Молли, видимо, привычна к такого рода выражениям. Лицо у нее остается совершенно спокойным.

– Кэти, прекрати! – негромко одергиваю я дочь.

– Да, злая карга! – повторяет она. Потом сердито краснеет, с грохотом отодвигает стул и демонстративно покидает кухню.

Немного выждав, иду за ней и нахожу Кэти в ее комнате. Она сидит за своим письменным столом спиной ко мне. Перед ней открытый журнал.

– Ты можешь сейчас отвезти меня в школу? – не спрашивает, а скорее, объявляет Кэти.

– Как хочешь. – Я сажусь на ее кровать, беру плюшевого медвежонка и треплю его за уши. – Что случилось?

Не оборачиваясь, она вжимает голову в плечи и ничего не говорит.

Я терпеливо жду. Вчера, когда я рассказала Кэти, что нашли «Минерву», она восприняла это очень спокойно, как будто была готова к новости. Меня поразило ее самообладание, ведь я знаю, что яхта видится ей в ночных кошмарах по ночам. Кэти еще более впечатлительна, чем я, и воображение у нее развито очень сильно.

Кэти резко встает, отбрасывает прядь волос со лба и бросает на меня быстрый взгляд.

– Извини, – говорит она, судорожно вздыхая, – извини. Эти учителя меня просто достали.

Я не люблю, когда она использует такие слова. Это ей не идет. Но замечания не делаю, понимая, что этот язык – часть ее защитной реакции. Она вынуждена говорить на нем со сверстницами, чтобы не выделяться. Но все же я не люблю, когда Кэти применяет эту лексику со мной.

По дороге в интернат она кладет свою руку на мою ладонь и делает виноватое лицо. Мирное предложение? Когда мы подъезжаем к ее корпусу, дочь быстро целует меня и исчезает.

Вернувшись домой, я застаю Молли и Джоша за карточной баталией. Они громко шлепают картами по столу, размахивают руками, обмениваются горячими репликами. Видя, как они увлечены, решаю им не мешать.

Обшаривание книжных полок превращается у меня в манию. Не знаю, зачем я это делаю, но удержаться уже не могу. Чем выше, тем книги более неожиданные. Старинные руководства по охоте и рыболовству, университетские учебники Гарри. На одной из самых верхних полок, до которой я добираюсь с помощью лестницы, нахожу подборку французских классических романов. Я никогда не знала, что они у нас есть. И зачем? Ведь Гарри все равно не знал по-французски и десяти слов.

– Ищешь сокровища? – со смехом спрашивает снизу Молли. Но в ее смехе проступает некоторое любопытство.

– Что-то в этом роде. – Я беру последнюю книжку и безжалостно трясу ее над полом.

– Нет, серьезно?

– Честно говоря, я сама толком не знаю, что ищу, – отвечаю я, слезая с лестницы. – Может, письмо или записку…

– Записку Гарри? – Да.

– Боже, ты что, думаешь..? – Молли в ужасе смотрит на меня.

– Ничего я не думаю.

Молли улыбается с явным облегчением.

– Знаешь, моя дорогая… Что бы там ни произошло, я не верю в самоубийство. Гарри не мог покончить с собой. Он был слишком сильным человеком. Он был рожден, чтобы жить.

До трех часов ночи я не могу заснуть. И как только начинает светать, просыпаюсь от таинственной, возникшей из ниоткуда мысли. Она не дает мне покоя, так что в конце концов я выбираюсь из постели и спускаюсь в кабинет. Достаю из стола первый ключ от шкафа для оружия и, направившись на кухню, снимаю с крючка второй ключ. Затем быстро прохожу по холодному холлу в своих легких тапочках в кладовую и открываю шкаф для оружия.

Там стоит оставшееся ружье. В чехле. А смятый чехол из-под отсутствующего ружья лежит рядом. Нагнувшись, я разбираю на дне шкафа груду патронных коробок, патронташей и сумок, затем осматриваю единственную полку. На ней валяется несколько пыльных конвертов, пустая коробка из-под патронов, четыре гильзы, коробочка с искусственными мухами для наживки и перчатка. В первом конверте – брошюра с инструкциями по хранению ружей. Во втором, сильно измятом, – паспорта на оружие. Последний, третий конверт, формата А-4, без штампов и адреса, лежит под пустой коробкой из-под патронов и выглядит более свежим, чем остальные два. В нем пять или шесть листов бумаги. Вынув их, я сразу вижу название фирмы – «Маунтбэй (Гернси)». Я долго смотрю на эту надпись, потом сую листы обратно в конверт. В доме совсем тихо. Заперев шкаф, возвращаюсь на кухню и кладу конверт на стол. Поставив чайник, я сажусь к столу и раскладываю перед собой листы.

Их всего пять. Документ на двух страницах, озаглавленный «Договор». Письмо из банка в Сент-Питер-Порте, Гернси. Неозаглавленный лист с какими-то пометками и расчетами, сделанными, судя по почерку, Гарри. Счет из отеля в Пальма-де-Майорка. Он выписан на имя господина Мичера. Я откладываю его в сторону и изучаю листок с пометками. Они явно зашифрованы. Каждая запись содержит какие-то инициалы и даты (год не указан, только дни и месяцы), а также однозначные и двузначные числа, некоторые из них с точками, отделяющими дробную часть. Эти числа могут обозначать крупные суммы – сотни, тысячи и даже больше, но определить это невозможно.

Поправив шаль на плечах, я берусь за письмо из банка в Гернси. Оно адресовано лично Гарри на наш домашний адрес. Судя по дате, письмо было отправлено чуть более четырех лет назад. Оно подписано менеджером банка, который подтверждает получение перевода на пять тысяч фунтов и сообщает, что открыл депозитный счет сроком на тридцать дней на имя компании «Маунтбэй (Гернси)». Он указывает номер счета и подчеркивает необходимость сообщить ему код для осуществления телеграфных переводов. Дополнительные поступления на счет возможны только при соответствующей предварительной договоренности.

Я вновь перечитываю это письмо и беру в руки договор. Документ отпечатан очень аккуратно, справа оставлены поля. В начале договора указано, что он заключается между «Маунтбэй (Гернси)» и «Й. X. Хох, Лихтенштейн». После трех параграфов, посвященных чисто юридическим вопросам, перечислены условия договора. Текст очень сложный и, только начав читать, я уже ничего не понимаю. Мой взгляд скользит вниз и падает на подписи.

За лихтенштейнскую компанию договор подписал человек с иностранной фамилией. За «Маунтбэй» подписал Гарри. Но под его подписью стоит еще одна, длинная и неразборчивая. Но я ее сразу узнаю, ошибки быть не может – это подпись Джека.

– О, какая честь, – произносит Джек, ведя меня к глубокому креслу в своем кабинете.

Я уже однажды была здесь, около двух лет назад, когда просила у Джека деньги на проект Молли. В кабинете многое изменилось, хотя мне сложно сказать, что именно. Возможно, это новая отделка стен или великолепный стол со стоящей на нем в большой рамке фотографией премьер-министра. Воскресная тишина кажется неестественной. Когда я была здесь в прошлый раз, из-за двери слышались голоса и телефонные звонки, а на улице шумел транспорт.

Джек стоит возле кресла в безупречно выглаженных синих брюках и светло-зеленой рубашке с открытым воротом.

– Чем обязан удовольствием?

Я еще не успеваю ничего сказать, а он уже говорит, как бы отвечая на мой вопрос:

– Уже недолго осталось. Завтра. По крайней мере, завтра будет официальное заявление. – Джек нервно усмехается. Кандидат в ожидании решения своей судьбы. – Конечно, кое-кто сообщит мне заранее. Наверное, сегодня где-то часам к семи вечера. – Он садится в кресло напротив. – Не думаю, что кто-нибудь может придраться ко мне по результатам собеседования в комитете, я все говорил правильно. Даже эти идиоты, которые были против, не смогли меня подловить. Я справился с двумя острыми вопросами. – Он хрустнул пальцами. – Все прошло отлично. Я это чувствую. – Откинувшись назад, Джек уверенно смотрит на меня, хотя взгляд у него как бы направлен в многообещающую перспективу. – Но кто знает, – с деланным безразличием продолжает он, – если меня не утвердят, ну что же… – Джек картинно пожимает плечами, давая понять, что расстраиваться в этом случае он не будет.

«Да ты не то, что расстроишься, ты просто умрешь, – думаю я. – Ты проклянешь всех. Может даже уедешь в другой город.»

Потирая ладони, Джек переводит взгляд на меня.

– Итак. – Он широко разводит руки, как бы желая сказать: «Вот он я, у меня столько важных и значимых дел, времени в обрез, но я готов уделить тебе несколько минут».

Я достаю из сумочки конверт с бумагами.

– Кстати, – спохватился Джек, – я пытался дозвониться до тебя, когда узнал об обнаружении яхты, но не смог. Потом, знаешь, то одно, то другое… – Он потирает ладонью свое красивое лицо.

– Все в порядке.

– Извини, мне, правда, неудобно. Я киваю, дескать все нормально.

– Ты, наверное, устала от всего этого. И зачем столько возни с поисками яхты?

Странно, что Джек понимает это.

– Леонард говорит, что юридические вопросы будут теперь решены намного быстрее.

Но Джек меня не слушает, он напряженно смотрит на бумаги, которые я достала из конверта.

Я передаю Джеку договор. Он протягивает руку и кладет документ себе на колено. Его взгляд устремлен на название «Маунтбэй». На лице ничего не отражается. Он быстро пробегает глазами первую страницу и переворачивает ее. И закончив наконец чтение, иронично поднимает брови. Он ждет, когда я заговорю.

– Что это такое? – спрашиваю я.

Джек легким движением бросает договор на разделяющий нас маленький столик. Он упирается подбородком в сцепленные пальцы и в упор смотрит на меня.

– «Маунтбэй» – это детище Гарри. Я уже давно не имею к фирме никакого отношения.

– Но когда-то имел?

– Да, но чисто номинальное.

Я не знаю, как это понимать. В глаза бросается нарочитая медлительность, с которой Джек произносит последние фразы. И его ставший вдруг пристальным взгляд.

– Когда именно это было? – спрашиваю я.

– Ну… лет пять назад. В течение примерно года. Я пытаюсь усвоить сказанное.

– Чем занималась эта «Маунтбэй»?

– Занималась? Ничем не занималась. Она была создана специально для того, чтобы через нее проводились деньги.

Я жду, что Джек мне что-то пояснит, но жду напрасно.

– Какие деньги?

– Ну, деньги… – коротко повторяет он.

– Деньги от бизнеса? – перехожу я в наступление.

Он лениво опускает веки, хотя взгляд по-прежнему острый.

– Полагаю, да.

Опять минимальная информация. Такое впечатление, что Джек задался целью сказать мне как можно меньше.

– Джек, – произношу я, нервно улыбаясь, – я очень устала, у меня много проблем. Прошу тебя, помоги мне с этой.

Он непонимающе пожимает плечами.

– Но я же отвечаю на твои вопросы. Что еще ты хочешь узнать?

– Всё.

– Ну, хорошо, спрашивай.

– Но ты же ничего не говоришь.

– Я рассказываю то, что знаю, – медленно произносит он. – Спрашивай.

Видя, что его подход не изменился, я задаю вопрос усталым голосом:

– Значит, «Маунтбэй» участвовала в вашем бизнесе?

– О, нет, она существовала независимо от нас.

– Не понимаю.

Джек постукивает пальцем. Он явно раздражен.

– Она существовала независимо, так как Гарри использовал ее, как бы это точнее выразиться, в деликатных целях.

Я жду, пока он продолжит. Снисходительно прикрывая веки, Джек объясняет:

– Проводка денег через «Маунтбэй» имела известные преимущества. Я имею в виду, с финансовой точки зрения. Ведь назначение проплат, в принципе, должно быть известно налоговой инспекции. В конце концов мы перестали держать их в курсе дел.

Я стараюсь не показать своего удивления. На улице провыла сирена «скорой помощи». Жалюзи раскалились от полуденного солнца.

– А на что уходили деньги? – спрашиваю я. Джек слегка разводит руками.

– Мне кажется, не стоит это обсуждать. – Голос его звучит жестко.

Он как бы дает понять, что мне этого лучше не знать. Во имя моих интересов, или же все-таки, его собственных?

– Извини, – продолжаю я твердо, – ты хочешь сказать, что не знаешь? Или не можешь сказать?

– Просто это не относится к делу. – Он пожимает плечами.

Похоже, я-таки не добьюсь ответа на свой вопрос. Но тут меня осеняет.

– Я выяснила, что у Гарри был счет в брокерской фирме «Симмондс Митчел», которая активно работает на товарной бирже. Это…

– Это было после меня. Гарри занялся всем этим после того, как я ушел из компании. – В слова «всем этим» Джек вкладывает какой-то зловещий смысл.

– Так ты знал об этом?

Джек смотрит на меня взглядом, означающим, что я вновь полезла не в свое дело.

– Да, знал, – раздраженно отвечает он. – Правда, узнал я об этом не от самого Гарри. – Сжав зубы, Джек недовольно добавляет: – Гарри действительно некоторое время возился с товарной биржей, вкладывал деньги. – Последние слова он произносит с явной насмешкой. – Шансы сделать деньги на товарной бирже примерно равны шансам выиграть в рулетку. Гарри сделал классическую ошибку, понадеявшись расплатиться с долгами за счет рискованных операций. Он рассчитывал сорвать куш и заткнуть зияющие бреши в своих финансах. Во всяком случае, я так себе все это представляю. Честно говоря, он со мной такими вещами особенно не делился.