Текст книги "Обман"

Интересно, какого ответа он от меня ждет? Что я посчитала эту просьбу необычной? Или рассчитывает на то, что в моем ответе должно прозвучать беспокойство?

– Я видела, что у него было мало времени. Убрать лодку для меня было нетрудно. Кроме того, мне помогал Морис.

– Ах, да. – Доусон изучающе смотрит на Мориса. – Вы несли лодку от пристани? Вы и мистер… э-э… Крик?

– Мы подвезли ее на нашей «Вольво».

Доусон слегка кивает и снова поворачивается к мешку с лодкой.

– Когда вы ее нашли, как она выглядела?

– Простите?

– Вы не заметили на ней чего-то необычного?

– Нет, она была в иле. Грязная. И все.

– В иле?

– Вода в реке очень илистая, – объясняю я, – и все, что попадает в нее, покрывается илом.

Доусон склоняется к мешку и рассматривает выступающие из него части лодки. На них ила нет.

– Я немного почистила лодку, – опережаю я его вопрос.

Он смотрит на меня несколько разочарованно.

– Мыли с водой? С мылом?

– Водой и губкой. Потом Морис еще раз вымыл ее уже здесь, прежде чем укладывать в мешок.

Доусон бросает на лодку последний взгляд, сухо улыбается мне и направляется к выходу из гаража.

– Кстати, – замечает он как бы между прочим, – вы не будете против, если мы заберем лодку с собой?

Я бессильно пожимаю плечами. У выхода Доусон вдруг останавливается и поднимает руку, как бы вспомнив что-то.

– Простите, а у надувной лодки был мотор?

– Да, небольшой подвесной мотор где-то был. Правда, им почти не пользовались.

– Значит, когда вы забрали «Зодиак» с реки, мотора на лодке не было?

– Нет.

– Как же передвигаются на лодке без мотора?

– Гребут.

– Значит, в ней были весла?

– Да.

Доусон оборачивается внутрь гаража.

– Где же они сейчас?

Я совсем забыла про весла. Я зову Мориса и спрашиваю, где они. Он стремительно бросается в дальний темный угол гаража и уже достает было стоящие там весла, но в этот момент его останавливает Доусон.

Отдав приказания своим сотрудникам, инспектор о чем-то спрашивает Мориса. Тем временем двое полицейских в комбинезонах упаковывают в большие пластиковые мешки сначала «Зодиак», потом весла и относят все в свой фургон. На руках у них полупрозрачные резиновые перчатки, наподобие хирургических.

– Да, еще один последний вопрос. – Доусон возвращается ко мне. – Эта плоскодонка… Где именно она находилась в ту пятницу, двадцать шестого марта, когда вы провожали вашего мужа при отплытии?

– Инспектор… – произношу я со вздохом, не скрывая, что нахожу его вопросы назойливыми. – Я не знаю. Действительно, не знаю.

– Но вы бы заметили ее, если бы она была привязана к яхте?

– Вероятно. Шел сильный дождь, и я внимательно не присматривалась.

– Миссис Ричмонд, вы бы нам очень помогли, если бы вспомнили.

Прежде, чем я успеваю остановить себя, язвительно произношу:

– А мне бы очень помогло, если бы я знала, почему вы спрашиваете об этом.

Доусон смотрит вниз на свои ноги. Когда он поднимает глаза, взгляд у него становится холодным.

– Дело в том, миссис Ричмонд, что мы должны изучить дело со всех сторон. И учесть любую вероятность.

– Понимаю, – со вздохом отвечаю я. – Но когда вы говорите «любую вероятность», это не может не беспокоить меня.

– Мы должны учесть вероятность того, что в гибели мистера Ричмонда замешано какое-то лицо или лица, – серьезно произносит инспектор.

– Но это же смешно! – вырывается у меня неожиданно.

Доусон делает рукой неопределенный жест, как бы выражая сожаление по поводу того, что не может со мной согласиться.

– Миссис Ричмонд, полученное вами письмо было очень неприятного характера.

– Но ведь это несерьезно!

– Так считаете вы, но мы в этом не уверены.

Я не нахожу в себе сил, чтобы снова вступить в спор с Доусоном, однажды мы с ним это уже обсуждали. Я тру рукой лоб и провожу пальцами по волосам.

– Вам не следует так расстраиваться, миссис Ричмонд, – говорит Доусон своим обычным голосом. – Речь идет о том, что мы должны исследовать всю полученную информацию. Нам необходимо установить некое лицо и провести в отношении него определенные мероприятия.

Это тоже новый момент.

– Лицо? Какое лицо?

Выдержав паузу, инспектор неохотно отвечает:

– Лицо, которое, как мы считаем, отправило это письмо. Сейчас я не могу сказать вам большего, миссис Ричмонд. Впоследствии я вас, разумеется, проинформирую.

– Но зачем вам «Зодиак»? – Я указываю на мешок с лодкой, лежащий в полицейском фургоне.

– Просто мы должны провести тщательное обследование всего, что имеет отношение к делу. Будьте добры, миссис Ричмонд, повторите еще раз, где именно вы обнаружили лодку в ту субботу?

– У пристани.

– Там, где вы и ожидали ее обнаружить?

Я чувствую, что загоняю себя в угол и могу в дальнейшем пожалеть об этом, поэтому применяю туманную формулировку:

– Дело в том, что у нее не было постоянного места.

– Но вы ее легко обнаружили? У пристани?

Ошибка, Эллен, ошибка! Но теперь я уже связана по рукам и ногам.

– Да.

– А плоскодонка? Вы не заметили, что она была привязана к яхте, когда ваш муж отплывал от пристани?

– Ну, я… Возможно.

– Миссис Ричмонд, вы имеете в виду, что заметили ее?

– Нет, я имею в виду, что не уверена в этом. Это имеет какое-то значение?

– Большое, миссис Ричмонд. Если при яхте не было… э-э… плоскодонки, то это очень важно.

Даже в моем смятенном состоянии я понимаю, что плоскодонка не могла сама приплыть к яхте. Если Гарри оставил ее у пристани, значит, кто-то другой подогнал ее к месту стоянки «Минервы» на реке.

Большим и указательным пальцами Доусон трет лацкан своего пиджака.

– Я полагаю, что решение мистера Ричмонда взять с собой в море плоскодонку выглядит несколько странным. Это ведь довольно большая лодка, и в обычной ситуации ее в дальние плавания не берут. Насколько я знаю, яхте трудно тащить ее за собой…

Морланд. Я слышу его интонации. Это он говорил об этом Доусону.

– Наличие такой лодки позади яхты существенно замедляет ее ход. А в штормовую погоду плоскодонка превращается просто в обузу. Она может затонуть, или… – инспектор подыскивает слова, – перевернуться вверх дном.

– Но когда вы собираетесь покончить жизнь самоубийством, ситуация, согласитесь, не совсем обычная, – замечаю я.

Доусон обдумывает мои слова.

– Согласен, – произносит он наконец. Затем вздергивает подбородок, прищуривается и заканчивает фразу: – Именно поэтому столь необходимо, чтобы вы вспомнили, видели ли плоскодонку в ту пятницу в марте.

Раздается глухой удар. Это один из полицейских в комбинезоне захлопывает заднюю дверь фургона. Рядом с ним чему-то смеется Фишер.

– Извините, – говорю я Доусону.

– Ведь это довольно большая лодка, – повторяет инспектор, – и вы не могли не заметить ее, если бы она находилась позади «Минервы»?

– Думаю, не могла… но… Нет, не уверена. – Я пожимаю плечами, демонстрируя приличествующую дозу отчаяния от того, что не в силах помочь. – Не знаю, извините.

На лицо Доусона возвращается натянутая улыбка коммивояжера, скрывающего разочарование от неудачи в продаже своего товара. Он медленно кивает.

– Но если вы вспомните, то…

– Разумеется.

Доусон провожает меня до двери в дом, чуть склоняет голову и направляется к полицейской машине. Неожиданно звук его шагов по гравию затихает. Я поворачиваюсь и вижу, что он смотрит на меня.

– Да, совсем забыл задать вам один вопрос, – громко говорит он. – Насколько я знаю, на «Минерве» была радиостанция. Не было ли у мистера Ричмонда наряду с ней каких-либо других средств связи? Например, мобильного телефона?

У меня спирает дыхание.

– Вообще-то он купил такой телефон.

– И в тот день он был при нем?

Я поднимаю руки и устало улыбаюсь.

– Инспектор, вы задаете мне много вопросов, на которые я просто не знаю ответов.

Письмо от Гиллеспи в три строчки. Он хочет узнать, успела ли я ознакомиться с его предложениями по моим финансовым вопросам. И если да, готова ли уведомить его относительно своего решения.

Я достаю ранее присланный им документ, кладу его на стол Гарри, утыкаюсь взглядом в колонки цифр и сразу ощущаю собственную беспомощность. К третьей странице я окончательно теряюсь.

Я отталкиваю бумагу словно ребенок, который не хочет иметь дело с неприятными вещами. В мозгу роятся мысли о Доусоне и лодках. Он, наверное, и плоскодонку забрал из яхт-клуба в полицию. Интересно, что он рассчитывает обнаружить на ней? Ведь она отремонтирована и места ударов о траулер закрашены.

А что он хочет найти на «Зодиаке»? Я вспоминаю, как отскребала ее от грязи у пристани, как стояла на бетонной площадке перед гаражом и наблюдала за Морисом, который тщательно мыл ее горячей водой с порошком.

Невольно перед глазами всплывает картина: поскользнувшись на кроваво-иловой смеси, я выбираюсь из лодки, а вдалеке, в доме, рыдает Кэти.

– При сложившихся обстоятельствах, которые попечители согласились признать исключительными, они готовы согласиться на сделанное вами предложение.

Теперь очередь Тима Шварца читать по бумажке, что он и делает.

– Алло, – говорит он, поскольку я не реагирую. – Вы слышите?

– Да, слышу.

– Но они спрашивают, нельзя ли увеличить первую сумму? – В его голосе явное неудовольствие от того, что ему приходится сообщать мне это известие.

Звонок Шварца застал меня на кухне. Я подхожу к стойке и подтягиваю себе стул.

– Мне будет трудно сделать это.

– Может, вы могли бы тогда предложить нам график выплат?

– Ну…

– Хотя бы примерный.

– Я должна подумать.

Пауза.

– Это сложно для вас?

Я слышу звук открывающейся двери и поворачиваюсь. Это Кэти. Она проплывает мимо меня в сторону холодильника.

– Могу я заехать к вам в ближайшее время? – спрашиваю я. – Просто сейчас я очень занята.

– Ах, да, понятно. Хорошо, давайте встретимся, когда у вас будет время.

– Я постараюсь…

– Простите, миссис Ричмонд, в вашем голосе я улавливаю нотки сомнения. Ваши планы не изменились?

Кэти стоит у открытого холодильника и достает что-то с нижней полки.

– Нет, нет, что вы! Нисколько. Просто сейчас у меня очень трудно со временем.

– Я не собираюсь давить на вас, но хотел бы знать конкретно, когда мы можем встретиться.

– Хм… На следующей неделе?

Кэти достает из холодильника кока-колу, минеральную воду и фрукты. Прижимая все это к груди, ловко закрывает ногой дверь холодильника. Когда она поворачивается и идет через кухню обратно, я замечаю, что во рту у нее кусок пирожного со взбитыми сливками.

– Значит, я могу позвонить вам в понедельник? – спрашивает Шварц. – Да, и еще…

Какое-то глухое восклицание. Кэти остановилась посреди кухни и беспомощно смотрит, как кусок пирожного ползет вниз у нее по груди, оставляя на футболке жирный след. Наконец он шлепается на пол.

– Попечители просили меня передать вам соболезнования, – добавляет Тим, – по поводу гибели вашего мужа.

Кэти с неудовольствием оглядывает свою футболку и нахмуривается. Но буквально через секунду поворачивается ко мне с озорным смешком в глазах.

– Простите? – возвращаюсь я к разговору со Шварцем.

– Попечители. Они шлют вам соболезнования. На верхней губе у Кэти остаются усики из крема.

Я беззвучно смеюсь и с трудом произношу.

– Да, спасибо. – Я чувствую, что мои паузы приводят Шварца в некоторое смятение. Видимо, он полагает, будто я еле сдерживаю слезы, и торопливо бормочет что-то насчет того, что может позвонить и в среду, если мне так удобнее.

Положив трубку, я взрываюсь смехом. И, подойдя к Кэти, обнимаю ее. Она утыкается мне в шею.

Кэти! Моя девочка, моя родная!

Я отстраняюсь от дочери и заглядываю ей в глаза. Чувствуется, что внутри нее происходит какая-то борьба.

– Когда приезжают из полиции… мне становится страшно. – Несколько секунд я молчу.

– Да, – тихо говорю я, – и мне тоже.

Мы снова приникаем друг к другу и стоим, словно два усталых бойца, которые получили передышку между схватками.

– Поднимайся, поднимайся! – кричит сверху Джек.

Перспектива посетить Джека в его спальне меня не очень привлекает, но поскольку он предупредил, что может принять меня только рано утром, выбора не остается. Поднимаясь по ступеням, я думаю о том, сколько же женщин всходили наверх по этой лестнице. За надеждой? За любовью? За счастьем? Неужели хоть кто-то из них воображал, что сможет в конце концов заарканить Джека?

Спальня у него очень просторная: широкая кровать, а над ней большая гравюра в восточном стиле – что-то эротическое, хотя я и не приглядываюсь. У кровати стоит тумбочка. По стенам – встроенные шкафы.

– Я здесь.

Джека я обнаруживаю у двери в ванную, отделанную красной и синей плиткой. Джек чмокает меня через пену от крема для бритья. На нем распахнутая на груди полосатая пижама.

– Еще раз поздравляю, – говорю я. Джек расплывается в улыбке.

– Все еще впереди. Мне нужно выиграть для этого место в парламенте. – Он отворачивается к зеркалу, поднимает подбородок и начинает водить по нему бритвой. – Итак? – полуобернувшись ко мне, спрашивает Джек.

– Итак… – Я глубоко вдыхаю носом воздух и решительно произношу:

– Мне нужны деньги.

Джек споласкивает бритву под струей воды и, прищурившись на себя в зеркало, вновь проводит бритвой по подбородку.

– Скажи, – произносит он с некоторым нажимом, – нам нужно начинать наш прошлый разговор сначала?

– Нет, – твердо отвечаю я, – нет.

– Хорошо, – хмыкает Джек, – хорошо. Зачем тебе деньги на этот раз?

– Они нужны лично мне.

Он бросает на меня взгляд в зеркало.

– А что говорит Гиллеспи? Он тоже считает, что тебе нужны деньги?

Я нервничаю, и внутри у меня возникает неприятная дрожь.

– С ним я этого не обсуждала.

– Значит, нам нужно повторять наш прошлый разговор, – констатирует Джек с плохо скрываемым раздражением.

– Я прошу тебя как друга, Джек.

– А я отказываю тебе как другу, Эллен.

В груди у меня вскипает чувство, близкое к злобе.

– Джек… Я думаю, на нас всех лежит ответственность за деньги благотворительного фонда. И обязанность разрешить этот вопрос.

– Обязанность! – восклицает Джек. Бритва останавливается у него в руке. – Ты не иначе как шутишь! – Его глаза в зеркале упираются в мои.

Я знаю, что если захочу чего-то добиться от Джека, то должна избегать его взгляда. Смотрю на плитки справа от него и осторожно говорю:

– Понимаешь, мне кажется, что все проблемы у Гарри начались в связи с «Эйнсвиком». Если бы с фирмой все обстояло нормально, он никогда не пустился бы ни в какие авантюры.

– Он сам виноват, – презрительно хмыкает Джек. – Эта затея с Шортдичем была обречена с самого начала.

– Да, я понимаю… Но ведь дело не только в ней. А вопрос с этим куском земли у окружной дороги? Гарри ведь не удалось получить разрешение на его застройку.

– Я уже все объяснял тебе, – с нажимом говорит Джек.

Но я не обращаю на это внимания. И повторяю про себя, что Джеку меня больше не запутать.

– Да, объяснял. Но кое о чем забыл. Когда ты получил разрешение, то сделал это с помощью Мичера. Ты ведь его хорошо знаешь. Но когда я показала тебе тот счет из отеля, ты притворился, что не узнаешь фамилию Мичера. И тогда меня осенило… Тот отдых на Майорке. Ты сказал, что организовал его Гарри, и намекнул, что дело с Мичером имел именно он. Но дата на счете… это было почти ровно пять лет тому назад. И я проверила по дневникам Гарри. В то время он был в Англии и никуда не уезжал. Он не ездил с Мичером на Майорку.

– А разве он должен был ездить с ним? Он просто заплатил за эту поездку.

Забыв о том, что мне не следует смотреть Джеку в глаза, я в зеркале встречаюсь с ним взглядом.

– Ездил ты, Джек. Ты ездил с Мичером на Майорку.

Он поворачивается и медленно протягивает руку за полотенцем.

– Почему ты так считаешь? – В его голосе угроза и настороженность. Он вытирает полотенцем подбородок. Взгляд становится жестким.

– Ну хорошо… Маргарет выяснила это по записям в журнале фирмы.

Джек бросает полотенце на бортик ванны, скрещивает руки на груди и с преувеличенным удивлением спрашивает:

– И почему это ей пришло в голову заняться подобными изысканиями?

– Это я ее попросила.

– Ты?!

Джек опускает руки и приближается ко мне почти вплотную.

– С какой это стати, Эллен? – требовательно спрашивает он. – Что это за расследование?

– Просто мне было интересно, почему Гарри оставил этот счет.

– Тебе было интересно… И какова же, по-твоему, причина?

Я смотрю в сторону и несколько секунд молчу.

– Думаю, он считал этот документ важным.

– Ага! А ты сама как считаешь?

Я неопределенно пожимаю плечами.

– Почему этот счет должен быть чем-то важным?

– Возможно, Гарри считал, что Мичер, скорее твой друг, чем его.

Джек не моргая смотрит на меня. Губы у него растягиваются в напряженной улыбке.

– Скажи, ты сохранила этот счет?

Мое молчание уже само по себе служит ответом.

– Так что это, угроза?

– Нет, Джек, это не угроза.

– Ах, вот как! Почему же тогда ты не уничтожила счет?

С секунду я обдумываю ответ.

– Я почувствовала, что мне не следует этого делать.

Джек несколько раз коротко кивает, как будто он наконец понял меня.

– Ну что же, Эллен, выкладывай свои условия. Значит, я оплачиваю долги Гарри, а ты разбираешься со счетом, да?

– Ну ты уж прямо…

– А что я? – Джек разводит руками. – Что я? Это ты загоняешь меня в угол и выкручиваешь руки.

– Просто я полагаю, что нам нужно разделить ответственность.

– Ответственность?! Снова эти высокопарные слова. Неожиданно мне надоедает его кривляние.

– Хорошо! – твердо произношу я. – Если хочешь, я выкручиваю тебе руки. Да! Да!

Джек кивает с удовлетворением инквизитора, который наконец вырвал из обвиняемого нужные признания.

Я молчу, пытаясь успокоиться.

– Но я никогда ничего не сделала бы со счетом, Джек. Я не заинтересована в создании дополнительных проблем. Просто считаю, что на «Эйнсвик» свалилось слишком много бед, и что если бы дела у фирмы шли лучше, Гарри не принял бы своего рокового решения. Я думаю, ты мог бы оказать ему более существенную помощь в трудную минуту.

Джек не предпринимает попыток оспорить это. Агрессивность в выражении его лица несколько ослабевает.

– Ну, хорошо, – уже несколько спокойнее произносит он. – Я должен сделать это по доброте душевной, так?

Я не отвечаю.

– Чертов филантроп! – презрительно кривит губы Джек. – Позволю себе заметить, Эллен, что я и так уже немало сделал для тебя. – Резким движением он сдергивает полотенце с бортика ванны и с силой прижимает его к лицу.

– Джек, это не филантропия. Это спасение меня и моих детей. Я не перенесу, если скандал выплеснется наружу. Правда, не перенесу.

– Но я ведь уже объяснял тебе…

– Даже малейшего шепота по этому поводу я не выдержу!

– Ну вот! – говорит он таким тоном, как будто мои доводы звучат для него вполне убедительно и он наконец понял, что я действую не из дурацких побуждений. – Значит, образ Гарри должен оставаться незапятнанным. А святая Эллен не должна потерять лицо, – Джек саркастически улыбается. Неожиданно он быстро подходит ко мне, притягивает к себе и крепко целует в губы. – Значит, мне нужно быть хорошим по отношению к тебе?

В его глазах я читаю согласие и одновременно просчет ситуации на перспективу.

Возле дома Морланда очень темно. Окна не горят, машины перед домом нет. Я останавливаюсь на приличном расстоянии и, опустив спинку сиденья, закрываю глаза. Темнота наполнена звуками. Надо мной шумят листья деревьев, с реки отдаленно доносится плеск воды. Все окутано вечерним туманом, холодным как смерть.

Неожиданно я слышу шум подъезжающей машины. Вот она уже у дома. Вспыхивает свет на крыльце и в холле. Распахивается входная дверь. Ричард один. Я с облегчением вздыхаю.

Он оборачивается на мое приветствие.

– Эллен? – удивленно восклицает Ричард.

Он торопливо подходит ко мне и наклоняется, чтобы поцеловать в щеку. Но то ли я поворачиваю голову чуть больше, то ли он склоняется немного ниже, только мы почти касаемся друг друга губами, и вместе с мужским запахом я ощущаю исходящий от него легкий аромат вина.

– Что случилось? – спрашивает Морланд.

– Да почти все. – Я издаю короткий смешок.

Видимо, не понимая моего настроения, Ричард проводит меня в холл и там, под льющимся с потолка светом, внимательно смотрит в глаза.

– Ничего особенного, – поправляюсь я. – Кроме того, что Доусон забрал «Зодиак» в полицию и задавал бесчисленные вопросы по поводу лодок. – И неожиданно для себя вдруг добавляю: – Вы могли бы предупредить меня.

– Я не знал… Я думал… – он не заканчивает фразу. В своем темном костюме Ричард выглядит очень привлекательно. У рубашки кремового оттенка расстегнута верхняя пуговица, а узел галстука ослаблен – такое впечатление, что он сделал это по дороге в каком-то нервном порыве.

– Доусон считает весьма странным, что Гарри взял с собой плоскодонку, – говорю я с легким оттенком иронии.

– Я сказал ему, что нахожу это не совсем обычным, – сразу признается Морланд.

– Я так и думала, что на эту идею навели его вы, – с легким укором откликаюсь я. – Он также очень озабочен анонимным письмом и считает необходимым тщательно расследовать эту линию.

Ричард явно чувствует себя неловко.

– Да, и об этом я тоже ему говорил.

– Значит, вы кого-то подозреваете?

– Как только вы показали мне письмо, я сразу понял, кто мог его написать.

– Понятно, – коротко киваю я. – Вы знали этого человека?

– Эллен, возможно, мне следовало рассказать вам обо всем раньше, но я не хотел без надобности… – Он подыскивает слово. – …Расстраивать вас. – Ричард с сочувствием смотрит на меня.

– Может, тогда я поняла бы все раньше, – тихо говорю я. – Ладно, постараюсь понять сейчас.

Морланд быстрым движением развязывает галстук, резко снимает пиджак, бросает его на стул. Впечатление такое, что он хочет сэкономить время для рассказа.

– Я приготовлю кофе. – Он жестом приглашает меня на кухню и включает электрический чайник. – Я уже говорил вам, что мы столкнулись со взводом Гарри на Фолклендах ночью? – Словно забыв о ложках, он вытряхивает растворимый кофе из банки прямо в кружки. – И что его подчиненные переживали из-за смерти солдата по фамилии Когрив? – Морланд опирается спиной о стойку и складывает руки на груди. Под неоновым светом, падающим сверху, черты его лица обостряются, под глазами залегают глубокие тени. Словно восстанавливая в памяти детали, он медленно говорит: – Солдаты Гарри растерялись. Первым делом они обстреляли нас. На войне такое, конечно, случается, но ведь это произошло не в пылу боя. Аргентинцы были от нас самое меньшее милях в пятнадцати. Наша группа знала об этом, но даже если допустить, что у десантников разведданных было меньше, они повели себя излишне нервозно. – Ричард качает головой, углубившись в воспоминания. – Кстати, с маскировкой у них дело тоже обстояло неважно. Шли со всякими стуками, разговорами. Мы их окликнули, а они тут же открыли стрельбу. К счастью, нас в спецвойсках хорошо учили уклоняться от огня, и мы не пострадали. Они быстро поняли свою ошибку и запросили пароль. Мы ответили. Но даже после установления контакта мы поднялись лишь тогда, когда они пообещали не стрелять.

Вода закипает, и чайник со щелчком выключается. Морланд отстраненно смотрит на поднимающийся из него пар.

– Мы, в принципе, обрадовались встрече, так как уже в течение трех дней находились на задании и устали. С двумя запланированными встречами с другой группой вышли промашки, а до третьей было еще далеко, так что повстречать своих было, конечно, приятно – обменяться информацией, нормально поспать под хорошей охраной. – Ричард разливает в кружки кипяток. – Но заснуть было все равно трудно. Во всяком случае, для меня. Я услышал такие вещи, от которых волосы встали дыбом. Я имею в виду демонстрацию полного пренебрежения по отношению к Гарри со стороны трех-четырех солдат его взвода. При том, что остальные молчали и не пытались заставить тех заткнуться, как произошло бы в любом воинском коллективе. Создалось впечатление, что все это говорилось специально для нас. Гарри предпринял было попытку урезонить солдат, но никто не внял ему. В темноте я не видел лиц тех солдат, но Гарри, разумеется, знал их. Мои товарищи спали и, думаю, ничего не слышали. В конце концов уснул и я.

Ричард достает из холодильника пакет молока и нюхает его, затем предлагает мне. Я жестом отказываюсь. Он роется в ящике стола и выуживает оттуда чайную ложку. Кладет сахар в кружку и долго мешает свой кофе. Наконец поднимает глаза. Взгляд у него грустный.

– Я уже говорил вам, что они считали себя преданными. Правильно это или нет, но они были уверены, что смерти их товарища можно было избежать.

Морланд смотрит на меня, как бы спрашивая, нужно ли подробно повторять ранее сказанное.

– Они считали, что виноват был Гарри?

– Не все, а лишь некоторые. Но они действительно так считали.

– А он был виноват?

Ричард неопределенно пожимает плечами.

– Кто знает? Подробности этой истории я узнал позже, от других людей. В тех обстоятельствах легко было раздавать обвинения.

Он берет мою кружку и кивком головы приглашает пройти в гостиную. Мы усаживаемся по сторонам от камина. Огня в нем нет. На столике рядом с нами лежит яркий журнал мод, а на каминной полке стоит ваза с чуть увядшими цветами.

– Мы не знали, что незадолго до нашей встречи со взводом Гарри там произошел серьезный инцидент. Солдат по имени Аткинс набросился на Гарри с кулаками. А перед рассветом, когда мы собирались уже уходить, тот же солдат предпринял новую попытку. Проверяя снаряжение, я услышал неподалеку страшную возню. Двое десантников с силой удерживали на земле Аткинса, который брыкался и страшно матерился. Оказывается, он попытался снова наброситься на Гарри, но его успели вовремя остановить. Не выдержав, я спросил Гарри, в чем же дело. Он коротко бросил, что Аткинс просто спятил. Но впоследствии я узнал, что этот Аткинс был другом Контрива. Он хотел задушить Гарри. И я тут ни при чем.

Я анализирую услышанное и пытаюсь как-то связать эту историю с версией Доусона, но у меня ничего не получается. Это другой Гарри. Тот, которого я не знала, и чей внутренний мир не понимала.

– Вот так… – Ричард наклоняется вперед и опирается локтями на колени. – Версия с Аткинсом лежит на поверхности.

Я никогда не думала, что это ядовитое письмо будет персонифицировано. Не представляла себе, что за ним стоит реальный человек, которого будут искать.

– Не верю, – твердо произношу я. – Гарри покончил с собой. Все прочие версии просто смешны.

– Вам это только кажется…

– Все вопросы Доусона вертятся вокруг этой плоскодонки. Да Гарри просто любил ее. Она большая, у нее мощный мотор. Ему нравилось носиться на ней. Грести он не любил. И вообще это так похоже на него: взять плоскодонку, когда ее не следовало брать. И, кстати, если уж Гарри решил уйти из жизни, его не волновало, что за лодка будет при «Минерве».

– И все-таки, зачем брать большую и тяжелую плоскодонку? – мягко возражает Морланд. И пока я соображаю, что ответить, тихо добавляет: – Не уверен, сказал ли вам Доусон, но в этом деле есть еще одна странность. «Зодиак»… Его видели рано утром в ту субботу не у пристани, а на некотором расстоянии от нее вверх по течению реки. Он застрял на отмели.

– Я сказала Доусону, что нашла лодка у пристани.

– Значит, у вас хорошие соседи. Кто-то из них должен был достать лодку из болотистой грязи и оттащить к вашей пристани. Но Уэлли Смит видел ее рано утром, и вовсе не у пристани.

Уэлли Смит – это лесник, который работает в соседнем с нами имении. Глупо было думать, что лодку никто не увидит. И глупо было лгать Доусону. Я начинаю делать ошибки. Интересно, понял ли инспектор, что я лгала, или мне удастся отговориться? И какие еще ошибки я успела сделать?

– Доусон встречался с Уэлли? – ошарашенно спрашиваю я. Мысль о том, что инспектор опрашивает моих соседей, вселяет в меня новый страх.

– Думаю, да. Но и без этого Уэлли рассказал нескольким людям о том, что он видел.

Рассказал людям? А, может, тебе, Ричард? А уж от тебя об этом узнал и Доусон.

– Итак… – Морланд глубоко втягивает носом воздух. – Теперь вы видите, как это выглядит в глазах Доусона. Письмо, кровоподтек, выстрел…

– Расскажите, – тихо прошу я.

Ричард слегка хмурится, как будто не может до конца уловить смысл моей просьбы.

– Хорошо. – Он сжимает пальцы в кулаки. – Это выглядит именно таким образом. Этот человек, Аткинс или кто там еще, взял одну из лодок, которая оставалась у пристани, и добрался на ней до стоявшей на реке «Минервы». Он совершил нападение на Гарри и решил вывести яхту в море…

– Зачем?

– Не знаю, – почти мгновенно отвечает Морланд. – Возможно, на яхте завязалась борьба и осталось много крови или какие-то другие улики, скрыть которые было невозможно. Поэтому он решает уничтожить яхту целиком. Сбрасывает надувную лодку – она ему не нужна. Течением ее выносит на отмель. Он привязывает к «Минерве» плоскодонку и выходит в море. Там он топит яхту, добирается до берега в плоскодонке, которую находят дрейфующей на следующий день. А потом… – Тут Ричард останавливается и делает рукой жест, выражающий сомнение, как будто хочет показать: что-то в его рассуждениях не сходится.

– Вы имеете в виду, что простой солдат знал все о реке, глубинах и песчаных отмелях? – неожиданно для себя громко восклицаю я. – Знал, как запустить двигатель «Минервы» и как управляться со скоростной плоскодонкой? – И добавляю со смехом: – Что-то мне не верится.

Морланд тоже коротко улыбается.

– Ну, судовые двигатели и моторы для Аткинса не проблема. Сам он из семьи рыбаков. Река… Это да. Эту реку он, конечно, не знал.

Я в изумлении смотрю на Ричарда.

– Вы что, проводили сбор данных о нем?

– Да. Я наводил кое-какие справки.

– А Доусон?

– Думаю, он тоже предпринимал определенные розыскные действия.

Перед моими глазами встает картина: Аткинс арестован за преступление, которого не совершал.

– Но вы же не думаете, будто в этом что-то есть? – спрашиваю я и повторяю почти просительно: – Не думаете?

– Я полагаю… – Морланд внимательно смотрит на меня. – Я полагаю, что это Аткинс совершил убийство.

Я вздыхаю с облегчением.

– И вы сказали об этом Доусону?

– Да, я обратил его внимание на две существенные детали. – Десантник никогда не прибегнул бы к помощи ружья. Зачем? Много шума, случайные свидетели. Он же натренирован на бесшумное убийство. Его основное оружие в ближнем бою – нож. И еще. Почему его никто нигде не видел? Ну хотя бы на обратном пути, когда он возвращался после того, как высадился на берегу?

– На обратном пути? – эхом повторяю я.

– Ну да. Высадившись на берегу, он же должен был добраться до какого-то транспортного средства, чтобы уехать из этого района. Доусон об этом не подумал.

– Не подумал, – автоматически повторяю я. Мои мысли сейчас далеко.

– И потом, вы правильно говорите. Зачем было затоплять яхту? – добавляет Морланд.

Я с трудом возвращаюсь к реальности.

– Так Доусон понимает все это?