Текст книги "После финала"

Глава 47

Макс

2018

На фирме «Качер Консалтинг» жизнь вращалась вокруг проблем. Я был человеком, который избавлял от неприятностей, решал сложные задачи; парнем, который мог видеть то, что было недоступно другим. Мастером на все руки. Я мог устранить преграды, мешающие успешному слиянию компаний, или разработать стратегию выхода на новые рынки. Мог найти слабые звенья в организационной структуре фирмы и сделать ее сильнее. Не было такой задачи, которую я не мог бы решить.

Но с проблемой, когда девочка-подросток не хочет, чтобы я встречался с ее матерью, мне сталкиваться не приходилось.

Мне нравится Брианна. Мне казалось, мы отлично ладим. Болтаем о музыке – нам обоим нравится Эминем. Я дал ей банку с краской и несколько кистей, чтобы она могла покрасить по своему вкусу стол, который ей отдала из своей комнаты Блэр. Когда я приходил к Блэр, девочка приветливо улыбалась мне и с восторгом показывала мне видеосюжеты с ютьюба, где орангутанги обнимались со своими смотрителями.

Поэтому, придя к Блэр через две недели после нашего похода в «Ройстер», я изумляюсь, когда Брианна, открыв дверь, молча поворачивается ко мне спиной и уходит.

– Ты им все рассказала? – спрашиваю я по дороге в кино.

– Я думала, они будут довольны, – огорченно отвечает Блэр. – Им ведь так нравилось с тобой общаться, и мне казалось, они все поймут как надо. Но Брианна вдруг взбрыкнула. – Блэр со стоном хватается за голову. – Она сказала, что ненавидит меня.

– Ничего подобного.

«Скорее она ненавидит меня», – думаю я, вспоминая, с каким выражением лица она открыла мне дверь.

– Я знаю. Но…

Голос у Блэр срывается, и я беру ее за руку.

– Я такая глупая. Думала, они будут счастливы, что мы вместе.

– Они привыкнут. А что сказал Логан?

Блэр истерически смеется.

– Пожал плечами и сказал, что давно этого ждал.

– Ну, уже половина успеха. Не так уж плохо.

На этот раз свидание не удается. Фильм, заявленный как комедия, оказывается заурядным боевиком, а Блэр то и дело достает из сумочки смартфон, ожидая увидеть там сообщения из дома. Ресторан, впервые выбранный независимо от «Трибьюн», оказывается еще хуже, чем те, которые попали в категорию повышенного риска. Мы сидим молча, гоняя по тарелке разваренные макароны.

– Возможно, мы ошиблись.

– Ты имеешь в виду ресторан? Он определенно…

Я всматриваюсь в лицо Блэр.

– Ты о наших отношениях. Может быть.

Попытка говорить в небрежной манере оборачивается невольной резкостью. У меня начинает болеть голова, и я не знаю, что сказать, чтобы спасти положение. Брианна не хочет, чтобы ее мать ходила на свидания с мужчинами вообще или только со мной? «Неудачник», – тихо шепчет мне в ухо тоненький голосок. Но я отмахиваюсь. Все. Я больше не собираюсь тебя слушать.

– Может, пойдем?

Смартфон Блэр весь вечер пролежал на столе на тот случай, если Брианна объявится. Когда она берет его в руки, экран загорается.

Если вы работаете бизнес-консультантом, вам приходится часто стоять у стойки регистрации, ожидая, когда за вами придут. Вы называете свою фамилию и ждете, пока ее найдут в списке визитеров. «Что-то я не вижу вас в числе посетителей», – говорят вам, и вы, наклонившись над стойкой, тычете в список пальцем, даже если он лежит вверх ногами. Ведь свою фамилию видишь сразу.

Или, как сейчас, фамилию Пипы.

Пипа Адамс.

– С какой стати Пипа тебе пишет?

Блэр кладет смартфон в свою сумку.

– Что?

– У тебя на экране высветилось имя Пипы.

Блэр встает.

– Нет, это другая Пипа.

Блэр пытается скрыть замешательство, суетливо натягивая жакет. Она заметно нервничает.

– Другая Пипа Адамс?

Сухо рассмеявшись, я бросаю на стол деньги и выхожу с Блэр из ресторана.

– Как она узнала твой номер? Почему она у тебя в телефоне? Что вообще происходит, черт побери?

– Мы просто разговариваем!

Блэр резко останавливается и с вызывающим видом поворачивается ко мне.

– Вы… разговариваете? – Эти два слова кажутся мне несовместимыми. – Как же так?

– Очень просто. Она что-то говорит, я отвечаю, потом я что-то говорю, она…

– Но почему? – спрашиваю я, проводя пальцами по волосам. – И как долго вы общаетесь?

– С того времени, когда она пришла к твоей матери, чтобы ты подписал документы на продажу дома. Я же подтверждала ваши подписи, и у нее был мой адрес. Вот она мне и написала.

– Она тебе написала?

– Макс, она очень беспокоилась о тебе.

Опустив плечи, Блэр идет дальше.

– Она сказала, что ты выглядишь больным, а она далеко и не может тебе помочь.

Я представляю, как, сидя у себя на кухне, Пипа пишет женщине, с которой едва знакома.

– Твоя мама встретила ее в штыки, что вполне естественно, и Пипа хотела, чтобы кто-нибудь за тобой присматривал и сообщал ей о том, как ты живешь.

Мы ждем, пока загорится зеленый, после чего переходим на другую сторону улицы.

– И ты согласилась шпионить за мной?

Меня душит злость, и слова выговариваются с трудом.

– Почему шпионить? Просто я обещала, что буду с тобой общаться, вытаскивать из дома и писать ей, как у тебя дела.

Я вспоминаю, как Блэр зачастила к моей матушке, как мы «случайно» наткнулись на нее на празднике в Уикер-парке, а потом весь день провели вместе, как ходили по ресторанам ее друзей, чтобы поддержать их после разгромных отзывов в «Трибьюн».

– Значит все это… – машу я руками, имея в виду ее, себя и нас, – только потому, что ты меня жалела? Благотворительные свидания?

Жалкий неудачник.

– Нет!

Блэр пытается взять меня за руку, но я вырываюсь.

– Нет, Макс. Ты мне нравишься. Может быть, даже…

– Перестань. С меня хватит.

Вернувшись домой, я звоню Пипе и оставляю ей разгневанное голосовое сообщение. Я меряю шагами свою студию, презирая это скромное место, которое казалось мне таким уютным еще утром, а сейчас выглядит жалким свидетельством того, как низко я пал. Открыв бутылку вина, я начинаю пить, и, когда в ней остается половина, мой взгляд падает на одеяло, брошенное на спинку дивана.

Неужели все начинается снова? Как тогда, когда Пипа бросила меня? Горькое чувство обиды и беспробудное пьянство? Я вспоминаю, с каким лицом Том смотрел на мою грязную кухню, как морщил нос, учуяв запах моего немытого тела. Думаю о месяцах, которые я провел в мамином доме, свернувшись под розовым одеялом; о сокрушительном поражении, настолько тяжелом, что я не смог бы встать на ноги, даже если бы захотел.

И вот опять. Но разве я не делал так всегда? Отступал, убегал, затаивался. Я вспоминаю о той ночи, когда мы поссорились с Пипой и я собрал свои вещи. О времени, проведенном в отеле рядом с больницей, когда я общался с ней только через адвоката или посредством коротких записок, оставленных у кровати Дилана. Она вернулась ко мне только ради него, тогда стоит ли удивляться, что она ушла?

Я смотрю на стену, где висят рисунки Дилана. «Моя семья».

Нет. Я повторяю это снова и на этот раз вслух: «Нет». Закрыв бутылку, я снова отвинчиваю крышку и выливаю вино в раковину. Открываю кран и смотрю, как оно розовеет, а затем и вовсе исчезает. Нет. Больше никакого бегства и никаких заточений.

Я посылаю сообщение Блэр: «Прости. Я слишком резко отреагировал. Сможем ли мы завтра поговорить?»

И еще одно Пипе: «Голосовая почта вышла из строя. Извини. Мы можем поговорить?»

А потом я иду спать.

По выходным я, как правило, не работаю, но два последних воскресенья я провел в Институте Дирборна – одной из тех спецшкол, которые направляют своих учеников в плавательный клуб. Я выполнял для них кое-какие мелкие работы, просто чтобы помочь, и обещал сегодня покрасить стену жилого корпуса. С утра я на взводе, ожидая звонков от Блэр и Пипы, но однообразные движения кистью помогают мне сохранять душевное равновесие, подобно тому как некоторых людей успокаивает глажка белья или бег трусцой.

– Могу вам помочь.

Это звучит как утверждение, а не вопрос. Я выпрямляю спину и вижу рядом с собой парня лет восемнадцати. Его густые темные волосы почти скрывают прямые широкие брови, сходящиеся на переносице. На нем очки, и он так широко улыбается, что я не могу не улыбнуться в ответ.

– Давай, – соглашаюсь я, выбирая для него подходящую кисть. – Я уже прошелся по краям, так что сейчас мы будем красить все остальное.

Он накладывает слишком много краски на кисть – все так делают поначалу, – и я показываю ему, как вытирать кисть о веревку, которую я привязал поперек банки с краской. Он наблюдает, как я наношу краску на стену, прокрашивая швы и наклоняя кисть над гладкой поверхностью кирпичей, и в точности повторяет мои движения.

– Эй, у тебя отлично получается. В случае чего сможешь меня заменить.

Представившись, я узнаю, что парня зовут Глен, ему восемнадцать и он уже заканчивает спецшколу. Еще он сообщает мне о своей любимой еде (сыр), цвете своей выходной рубашки (зеленый) и бейсбольной команде, за которую болеет «Кабс». Мы уже заканчиваем покраску, когда к нам подходит Джессика Миллер, одна из учительниц спецшколы.

– Отличная работа! Ты помогал ему, Глен?

– У него здорово получалось.

– Мне пора идти, – говорит Глен. – Мне надо к Марте Стюарт.

– Спасибо за помощь, – благодарю я, но Глен уже далеко.

– К Марте Стюарт? – удивленно поднимаю брови я.

– Глен увлекается кулинарией. И любит смотреть ее передачи.

Джессика с восхищением смотрит на стену.

– У него отлично получилось. Надо будет включить в его резюме малярное дело.

– Он ищет работу?

– Ему придется. Многие наши ученики отправятся в специнтернаты, но некоторые, включая Глена, будут самостоятельно жить и работать.

Взглянув на меня, она задумывается.

– Видите ли, у меня недостаточно заказчиков, чтобы набирать дополнительных работников, но помощник мне может пригодиться, – опережаю я ее вопрос.

– Правда?

Тут звонит мой телефон, и, взглянув на экран, я приношу извинения:

– Простите, но это важный звонок.

– Я буду на связи. Надеюсь, вы не забудете про свое предложение, мистер Адамс! – говорит Джессика, уходя.

– Алло!

Голос Блэр звучит настороженно, словно она чего-то недоговаривает. «Ты мне нравишься, – сказала она вчера. – Может быть, даже…»

– Я идиот, – сообщаю я ей.

– Ну, что нового?

Я чувствую, что она улыбается, и перевожу дух. Похоже, у меня появляется шанс.

Глава 48

Пипа

2016

Шум стоит просто невыносимый. Словно стоишь на взлетной полосе в Хитроу, откуда непрерывно стартуют самолеты. Только в ушах у тебя нет затычек, а вместо самолетов вокруг носятся дети.

– Господи, как же я ненавижу игровые площадки, – говорит Кэт, с гримасой оглядываясь по сторонам. – Особенно те, которые завалены этими мягкими кубиками.

Мы сидим на кожаных диванах в детской зоне гигантского супермаркета в Лимингтоне.

– Но дети от них в восторге, ты только посмотри на них.

Восьмимесячная Грейс с впечатляющей скоростью ползает вокруг башни из мягких цветных кубиков, стараясь не отставать от сына Кэт Томаса, который всего лишь на неделю старше нее, но уже более уверенно передвигается на четвереньках. У нее светлые кудряшки, совсем как у Дилана, и я гадаю, потемнеют ли они с возрастом так же, как у него. Иногда в ее лице так отчетливо проглядывают его черты, что у меня перехватывает дыхание, но в основном я просто вижу Грейс. Мою маленькую девочку. Пока мы наблюдаем за детьми, Грейс заползает в угол, забыв, как развернуться, чтобы выползти обратно, а Томас забирается на другого ребенка.

– Похоже на эпизод из «Войны роботов», правда? – говорю я, когда мы их освобождаем. – Кажется, что они вот-вот вспыхнут.

Мы вытаскиваем детей из игровой зоны, и я уже готовлюсь кормить Грейс, когда появляются Прия с Аишей, на черных блестящих волосах которой торчат два розовых бантика.

– Извините за опоздание, – говорит Прия, оглядываясь по сторонам. – А Шарлотта еще не пришла?

– Она же вернулась на работу, – напоминаю я ей.

Мы двигаемся, и Прия втискивается на диван.

– Уф. Похоже, летние каникулы кончаются, и начинается новый семестр.

– Только не для меня, – возражает Кэт. – Я собираюсь сделать паузу, сидеть дома, толстеть, печь пироги и рожать детей.

Она с улыбкой смотрит на меня.

– А тебе разрешили работать неполный рабочий день?

– Да, со следующего месяца. Но это только в том случае, если Макс убедит своего босса предоставить ему более гибкий график.

Грейс, не поев как следует, начинает вырываться, слишком возбужденная шумом и суетой вокруг. Одернув на себе футболку, я роюсь в сумке, чтобы дать ей хлебную палочку.

– Я могу раз в две недели улетать на пять дней, но только в том случае, если Макс будет в эти дни работать в английском офисе и сможет присматривать за Грейс.

– А его босс возражает?

– Макс пытается его уговорить. Честер не очень-то жалует семейных, – объясняю я, вставая. – Пойду выпью кофе – кто со мной?

Стоя в очереди в кафе, я слышу знакомый голос, окликающий меня по имени.

Повернувшись, я вижу широко улыбающуюся Элисон с маленькой девочкой на руках.

– Отлично выглядишь. Господи, сколько же мы не виделись?

С тех пор, как вы перестали присылать мне приглашения.

– Года три, – как ни в чем не бывало отвечаю я.

– Похоже на то. Это просто ужасно. Айзек и Тоби уже во втором классе, представляешь?

Неужели она действительно такая глупая? Такая бесчувственная? Она не думает, что я прекрасно знаю, когда ее дети пошли в школу и когда школьником должен был стать Дилан? Разве она не чувствует, каково мне каждый сентябрь видеть в фейсбуке фото детей в школьной форме с огромными портфелями, полными учебников?

– А тебе, как я знаю, аист принес ребеночка. Мальчика?

– Девочку. Ее зовут Грейс.

Уверена, тот же аист сообщил ей, что мы с Максом развелись.

– Хорошее имя. А это Мейбл.

Элисон представляет мне малышку, всю перемазанную джемом.

– Поздоровайся с тетей, Мейбл.

Та прячет лицо у матери на груди, и мне становится немного легче оттого, что ее светло-серый кардиган из ангоры теперь тоже весь в малиновом варенье. Тем временем моя очередь движется вперед.

– Она немного застенчивая. Фиона тоже здесь. И у нее тоже родилась девочка. Давай, присоединяйся к нам. Так здорово снова встретиться и знать, что у тебя все отлично после всего того ужаса, который вам пришлось пережить.

«После всего того ужаса». После больницы, окончательного диагноза, решения, которое просто невозможно принять родителям. После шумихи в прессе и суда. После того кошмара, когда знаешь, что твой сын умирает…

Я долго смотрю на Элисон, которая тщетно пытается отчистить свой кардиган.

– Нет, спасибо. Я здесь с друзьями.

Отвернувшись от Элисон, я делаю заказ:

– Два бутерброда и чай, пожалуйста.

– Вот сука.

Ларс сидит на полу моей гостиной, возводя башню из пластиковых кубиков. Каждый раз, когда он заканчивает строительные работы, Грейс с веселым смехом ее опрокидывает, и Ларсу приходится начинать все сначала. И так раз за разом.

– Она всегда была такой, просто я этого не замечала.

Возможно, потому что стервозность Элисон прямо не касалась меня. Я смотрю на часы: мне нужно отнести Грейс купаться.

– Завтра я не работаю, – сообщает Ларс, продолжая сосредоточенно складывать кубики.

Дальше следует пауза, которую мне нужно заполнить.

– Значит…

Грейс сметает готовую башню, и Ларс в притворном отчаянии закрывает лицо руками. Моя дочь радостно смеется, и он в ответ улыбается, продолжая говорить со мной:

– Я мог бы остаться. После ужина. На ночь. Но если…

Он снова складывает кубики, не отрывая глаз от яркого пластика.

Похоже, между нами отношения, но они не совсем обычные. У них не было традиционного начала, правда, в последние четыре года в моей жизни все шло вразрез с общепринятыми стандартами.

– Я хотел бы пригласить тебя на ужин, – объявил Ларс, когда Грейс исполнилось шесть недель. – Но поскольку сейчас это не совсем осуществимо, давай устроим ужин у тебя дома.

Все мои сомнения относительно характера этого свидания немедленно развеялись, когда, открыв дверь, я увидела Ларса при полном параде: в темно-синей летной форме и бледно-розовой рубашке с синим галстуком. В каждой руке у него было по сумке.

– Я еще не готова, прости. Ты не посмотришь за Грейс, пока я переоденусь?

Вообще-то я уже переоделась в чистые джинсы и блузку без пятен, но мне следовало облачиться во что-то другое, чтобы Ларс не чувствовал себя слишком разодетым. Достав из шкафа платье, в котором я бы могла кормить малышку, я почувствовала волнение, какого уже давно не испытывала. Я иду на свидание! Причем не выходя из дома.

Ларс принес не только ужин. А еще скатерть, салфетки, посуду и приборы. Он принес цветы и вазу для них, а в центре моего стола поставил свечу в маленьком серебряном подсвечнике. Я стояла в дверях кухни и, смущаясь, смотрела, как он сервирует стол, болтая с Грейс, сидящей на своем детском стульчике. Словно почувствовав, что я наблюдаю за ним, он обернулся, и несколько секунд мы просто смотрели друг на друга. Нечто особенное промелькнуло между нами, и я внезапно ощутила себя на настоящем свидании.

– Ты такая красивая.

– У меня же есть тарелки, – вспыхнув, произнесла я.

– Но эти я смогу выбросить в конце вечера, чтобы нам не пришлось мыть посуду и мы могли чувствовать себя как в настоящем ресторане.

– Похоже, мне придется платить тебе чаевые за старание. Процентов десять.

– Не менее того. Нам нужны бокалы для вина – я побоялся, что они не выдержат путешествия в сумке.

Я достала из буфета два бокала.

– Держи.

– Я не был уверен, что ты будешь пить.

Ларс поднимает две бутылки: одну с вином, другую с чем-то газированным и безалкогольным.

– Один бокал не повредит.

Мы чокаемся, и я думаю, что вряд ли кто-нибудь другой способен на такие хлопоты, чтобы подарить мне прекрасный вечер.

– Это просто чудесно, – говорю я ему. – Спасибо тебе.

Ларс приготовил мясо по-итальянски с рисом и паприкой и лимонный мусс с ванильным мороженым.

– Прошу прощения, но это не я готовил мороженое.

– Я и так потрясена твоими кулинарными талантами. Надо будет написать благодарственное письмо твоему наставнику.

– Я записался на дополнительные занятия, – сообщил Ларс, чуть покраснев.

Потом мы перешли в гостиную, чтобы выпить кофе. Было как-то странно видеть другого человека там, где всегда сидел Макс. Мне стало грустно оттого, что наша жизнь сложилась не так, как ожидал каждый из нас. Но ведь она редко оправдывает наши надежды.

Мы разговаривали о Грейс, о нашей работе и многом другом. О книгах, политике и феминизме. И хотя мои веки слипались, мне хотелось, чтобы этот вечер никогда не заканчивался.

Я проснулась от плача Грейс, сонная и растерянная. Свет был приглушен, и я лежала на диване, все еще в платье, под покрывалом из желтых квадратиков, которое я начала вязать еще у больничной кроватки Дилана, а закончила в своей читальне тремя годами позже.

Где Грейс? И где Ларс?

Меня охватила паника. Я вскочила, запутавшись в покрывале, и бросилась на кухню, из полуоткрытой двери которой падал свет, по пути стянув с себя покрывало и оставив его лежать на полу.

– Грейс!

Встав со стула, Ларс с явным облегчением передал мне дочь. Посмотрев на часы, я поняла, что он три часа держал ее на руках.

– Я подумал, что тебе нужно отдохнуть.

– Мне очень жаль, Ларс. Наверное, ты думаешь, что я такая невежливая.

Отвернувшись, я стала кормить Грейс, стыдливо придерживая платье и размышляя, найдется ли еще одна женщина, которая на первом свидании кормила бы грудью ребенка.

– Я думаю, что ты прекрасная молодая мама и отлично справляешься. Теперь я с чистой совестью могу вас покинуть.

На первом свидании мы так и не поцеловались. Это случилось лишь на втором, две недели спустя, когда мы с Грейс встретились с Ларсом в Доме бабочек. Все произошло как-то само собой.

– Ты мог бы остаться, – предлагаю я сейчас, словно взвешивая эту идею.

Просто повторяю за ним, не говоря ничего определенного.

– Только если ты сама этого хочешь.

Сердце мое колотится, потому что я и вправду этого хочу, но, Господи, как же это сложно – у меня восьмимесячный ребенок, кожа на животе растянулась и обвисла…

Наш с Максом секс после рождения Дилана представлял собой неуверенные, осторожные и болезненные попытки возобновить супружеские отношения. А этот человек знал меня раньше и видел, как изменилось мое тело во время беременности и после родов. Я сажусь на пол рядом с Ларсом. Он обнимает меня, и я всем телом прижимаюсь к нему.

– Я уже немолода, – неуверенно произношу я.

– Я тоже.

– Рождение ребенка… мое тело… – запинаясь, бормочу я.

Ларс поворачивается ко мне.

– Ты прекрасна. Ты всегда казалась мне такой красивой, с самого нашего знакомства. Если бы ты только знала, как трудно мне было уйти от тебя в тот вечер в Йоханнесбурге.

Ларс наклоняется, чтобы поцеловать меня, и я буквально растворяюсь в нем. Этот мужчина был рядом, когда я рожала. Видел меня спящей и кормящей ребенка, присматривал за моей дочкой, пока я была в душе, и отдал ее мне, когда я вышла, обернутая полотенцем. Мы созданы друг для друга.