Текст книги "Под маской альтер-эго (сборник)"

МОРРА
Дружок

I

Старость – это всегда неприятно, а если задуматься, даже очень страшно. А онкология в старости – страшнее вдвойне. В наше время предприимчивые доктора, конечно, в первую очередь смотрят не на возраст пациента, а на его материальный потенциал. Они будут с величайшим старанием пытаться поставить на ноги даже столетнего старца, если обнаружат у него обширные утолщения в области кошелька. Ни в коем случае предприимчивые доктора не станут торопиться – ведь их прямая обязанность избавлять страдальца от подобных злокачественных опухолей, и они честно будут стараться свести их на нет. Само собой, одной операцией тут дело не обойдётся – лечение предполагает быть долгим и всесторонним. Но когда старичок явно не представляет собой образец чахнущего под необъятными горами злата народного героя Кащея, то Бессмертным стать ему вряд ли кто пожелает помочь.

Вот так и повелось, что бизнесмены в белых халатах могут помогать лишь только подобным же бизнесменам, а простого и честного человека попытался бы вытянуть с того света такой же честный и простой врач, если бы его не держали на строгом ошейнике всё те же зубастые законы бизнеса, которые уже начинают становиться для любого разумного индивида важнее воздуха. Малоимущему старцу могло бы помочь, как в добрые времена, щедрое государство, но подобные абстрактные понятия остались в том же самом прошлом, а ныне – уже начинают подгнивать и пованивать. Так что в отношении этой категории населения стало привычным послание «Бог поможет!», которое странным образом приобрело какой-то неприятный и даже оскорбительный оттенок.

«Ну и где же этот Бог?» – печально повторял истину разочарованных поколений пенсионер Семён Львович, взирая с недосягаемой вершины опыта своих лет на всю низость сегодняшней жизни, и уже смирившийся с тем, чтобы упасть на самое её дно.

Молоденький прыщавый врачишка, поминутно поправляя сползающие на нос очки в толстой оправе, как-то слишком весело поведал Семёну Львовичу о неоперабельной опухоли и пообещал тому остаток существования сроком не более полугода, не смущаясь красоты описания ухудшения симптомов. Всем своим отношением очкарик как будто говорил: «Да не переживай, старикашка, ты и без этого одной ногой в могиле». Семён молча выслушал доктора и в мыслях пожелал ему дожить до глубокой старости, чтобы тот понял – осознание подступающей смерти вовсе не является успокаивающим чувством. Только кажется, что старички равнодушно относятся к этому, на самом деле у них уже просто нет сил для выражения какого-либо заведомо бесполезного протеста.

А ещё Семён Львович никак не мог понять, каким образом получилось так, что жизнь вроде бы и прошла уже, но самой жизни, в полном её цвете, он заметить не успел. Да и что уж там говорить, не было её, не сложилось. Год за годом откладывая любые решения, отмахиваясь от своих же целей, уже и не замечаешь, что опоздал, что уже не догнать себя самого – того, каким нарисовал в мечтах ещё в годы многообещающей юности. Всех распугал, от всех отвернулся, а теперь какие-то претензии сочиняет, какие-то жалобы о несправедливости человечества. Нет, стакан-то воды он ещё сможет сам себе обеспечить, но вот поделиться печалью с любимой супругой, поучить жизни взрослых детей или пожурить за шалости беззаботных внуков он уже не сможет – не нажил, не заработал. Даже соседи разбежались от него, упорхнули в мир иной, хотя были гораздо младше годами. Так и стоял домик Семёна Львовича в гордом одиночестве на краю города, окружённый опустевшими строениями – холодными, покосившимися и никому не нужными… так похожими на него.

II

Однако, уже подходя к своей калитке, Семён заметил удивительное оживление возле соседнего, не успевшего ещё окончательно осесть, домика. Странный тип плотного телосложения и с бритоголовой причёской, облачённый в спортивные, однако фирменные одежды, решительно отдирал доски, прибитые незатейливым крестом на входной двери. Неподалёку был припаркован последний писк автомобильной моды, из наполовину приоткрытых тонированных окон которого подавали насмешливые знаки такие же бритые личности и их блондинистые подруги.

Возле ног странного типа, отрывавшего доски, крутилась нелепая чёрная собачка, которую тот периодически награждал лёгкими пинками. Пёс в ответ возмущённо тявкал, но вовсе не от боли или обиды, а только лишь для того, чтобы напоминать о своём присутствии. Он-то понимал, что эти пинки происходят только благодаря его же вертлявости и граничат со вполне закономерным спотыканием хозяина об мохнатое тело.

Вдруг странный тип заметил шаркавшего мимо старичка, подбежал к нему и принялся знакомиться настолько активно, что к Семёну Львовичу начали подкрадываться приступы головной боли. Он почти не понимал торопливого бормотания неожиданного соседа и только тогда попытался вслушаться в его речь, когда понял, что речь вдруг пошла о собаке.

– Ну возьмите его, до вечера подержите у себя, умоляю, – причитал странный тип, – ну невозможно ж, удерёт, говорю, а на цепь его нельзя. А так и вы сдружитесь, нам же ещё жить по-соседски, хоть и не так часто видеться, да ну и что ж. Он-то и ваше жилище охранять будет.

«Хорош охранник, – подумал Семён Львович, с невольной улыбкой оценивая габариты и зубастость пса, и вдруг опять загрустил, – да уж, жить нам по-соседски не только нечасто, но и недолго. Очень недолго».

– Не пойму, молодой человек, зачем мне брать вашу собаку, – сказал он.

– Дык объясняю ж! – возмущённо взмахнул руками новоиспечённый сосед. – Купил недавно хатку эту я, ну, конечно ж, не для житья-бытья, а так… с друганами и тёлочками шашлыки-машлыки всякие почавкать на досуге. Супружницу-то в Турцию отправил, а сам новоселье решил отметить. Поверь, старичок, я бы и тебя зазвал тотчас же, но, боюсь, ты после наших горячительных не выживешь, да и досуг наш не оценишь, да и не осилишь уже. Прибыли вот, а тут бардак, оказывается. Ну, значит, на природу-матушку крутанём рули, медведей своим рёвом пугать. А собаченция-то супружнина – тварь изнеженная, полётов не переносит, на цепях страдает, ну, а на пикник её брать вообще страшно – вдруг мы её вместе с шашлыками сожрём. Дык вот и упрашиваю – ты бы уж понянчился с ней до вечерочка, а там уж и я подползу. Мы-то хоть и основательно бухаем, но быстро очень, не успеешь и до калитки прошаркать. В общем, во, зуб даю, отблагодарю потом!

От благодарностей дед решительно отказался. Но пёсика подержать при себе до вечера согласился – ему показалось это лохматое существо очень даже симпатичным, если тот, конечно же, не вздумает загрустить без хозяев.

– Да звать-то собачку как? – успел крикнуть Семён Львович типу, торопливо трусящему к своему автомобилю.

– Зови, как пожелаешь, – неопределённо ответил тот, – Дружок какой-нибудь там или Шарик-Бобик. Я-то не припомню, как супружница его наименовала, мне-то пофиг.

Семён недовольно поморщился, но тут же обратился к пёсику, ласково почесав его за ухом:

– Дружок так Дружок, – и тот лизнул сухую руку старика, помахав хвостом. Очевидно, пёс решил признать временного хозяина.

III

Семён Львович не спешил домой. Он решил прогулять неожиданного подопечного по тропинкам загородного парка. Это место не очень-то жаловали всяческие дизайнеры и устроители, потому-то витала там странная атмосфера диковатого леса, совсем не густого, но и не лишённого при этом внезапных овражков, реденьких зарослей и даже грибных или ягодных тайников, о которых догадывались далеко не все. Семён Львович любил бродить по узким тропинкам парка, мог забрести далеко, но выход всегда находил безошибочно. Он не уставал среди этих деревьев, которые представлялись мудрыми и знающими жизнь более кого-либо, но пока не готовые снизойти до разговоров с низенькими человечками. А сейчас Семён прогуливал собаку – друга, о котором он мечтал всю жизнь, но почему-то не имевший возможности его завести по причинам, каждый раз казавшимися вескими. Но на самом деле он постоянно чего-то боялся: в детстве маминого гнева; когда стал постарше – болезни и смерти четвероногого друга, он боялся, что пёс рано или поздно оставит его, но знал, что так оно и будет; когда постарел сам, он стал бояться оставить четвероногого друга без себя.

Старик вместе с собакой вышли на широкую полянку. Дружок как будто сошёл с ума от радости – он прыгал, вертелся, кружился вокруг Семёна Львовича, пытался прыгнуть на него, чтобы, оттолкнувшись лапами, совершать ещё более безумные скачки. Очень весело было наблюдать такое резвое поведение пса, как вдруг случилось непредвиденное – Дружок сорвался с поводка. Старик взволнованно наблюдал, как пёс, азартно погавкивая, нарезал круги вокруг него с бешеной скоростью.

«Собака-то не моя, а вдруг удрать придумает, – волновался Семён, – а бритоголовый сосед не постесняется закатать ноги старичка в цемент, а любимая супружница собственноручно подтолкнёт его в омут глубокого озера».

Но шансов отловить резвящегося пса не было никаких.

– Дружок, – севшим голосом взмолился старик, – ну что же ты!

К величайшему удивлению, пёс остановился перед ним как вкопанный и принялся вертеть головой, сверкая тёмными бусинками глаз. Но Семён Львович, не успевший притормозить свои попытки отлова животного, уже падал на мирно сидящую собаку, раскинув во все стороны руки и ноги и что-то громко крича. Когда старик грохнулся, он вдруг почувствовал под собой нечто вроде глухого взрыва и последующее целенаправленное шевеление.

Вместо одного пса из-под Семёна рвануло во все стороны более десятка совершенно одинаковых Дружков. Собачки неслись со всех ног к самому краю полянки и в процессе своего стремительного бега продолжали множиться. Уже более сотни чёрных пёсиков удирало прочь, безо всякого лая и без оглядки. У Семёна Львовича даже рябило в глазах от такого нереального количества Дружков. Не зная, что же ему делать, старик ежесекундно порывался броситься в разные стороны вслед за беглецами, но каждый раз успевал понять, что эта затея обречена на провал: вряд ли теперь ему удастся угадать, какой из псов – настоящий, да и не угонится он уже ни за одним.

И в тот самый момент, когда Семён Львович ощутил самое настоящее отчаяние, он почувствовал, как из него самого выскакивают десятки точно таких же, как он сам, Семёнов Львовичей и удирают вслед за собаками. С уходом каждого из своих двойников старик понимал, что он теряет немного чего-то своего, но ни боли, ни тоски не ощущал. Ему казалось, что убежавшие рано или поздно вернутся к нему, стоит только их догнать. Но Семёны разбегались так же стремительно и безоглядно, как и предшествующие им Дружки. Ко всему прочему, все эти двойники в процессе удаления от старика начинали заметно изменяться, и к тому моменту, как достигали края поляны, они уже абсолютно не походили на своего хозяина. Это были мужчины и женщины разных возрастов и рас, дети и даже какие-то нереальные существа.

Когда поляна опустела, у Семёна Львовича подкосились ноги и он потерял сознание.

IV

Возвращался домой старик с очень странным чувством. Он всё отлично помнил, когда пришёл в себя посреди полянки. Но Семён Львович упрямо решил считать всё произошедшее сном – слишком уж нереальными казались ему эти события. Только одно оставалось для Семёна неясным – с какого момента стартовал этот самый сон. То ли с самого появления соседа – тогда можно было бы вообще не волноваться, то ли с его падения на Дружка – тогда собачку отыскать необходимо, и лучше всё-таки, чтобы пёс был невредим, иначе старичка тут же избавят от предстоящих мук болезни, как и от самой жизни.

Но проходя мимо соседского дома, старик заметил, что входная дверь была заколочена так же, как и ранее. Но ведь он отлично помнил, как радостно отодрал пару досок тот бритоголовый тип. Значит, и впрямь показалось, приснилось. Вот уж точно, старость – не радость, ежели возможно так перепутать с реальностью обычное сновидение. Семён облегчённо вздохнул, но всю его вновь обретённую радость как рукой сняло, когда он приблизился вплотную к собственной калитке.

Чёрный пёсик восседал на том самом стуле, на котором так любил проводить тёплые и нежные вечера он сам, печально предаваясь воспоминаниям и пустым мечтам. Впрочем, Дружок был один, без своих двойников, и старик тут же скорректировал вероятные границы сна, однако продолжал ничего не понимать. Семён Львович отворил скрипучую калитку и задумчиво произнёс:

– Ну, привет, дружище-Дружок.

Пёс радостно оскалился, задорно тявкнул и ответил:

– Привет-привет, Семён Львович. Давно не виделись.

Старик неуверенно моргнул, закрыл за собой калитку и начал медленно оседать на землю, старательно хватаясь за сердце.

– Эй-эй! Не помирай уж, так нельзя, так нечестно! – встрепенулся Дружок. – Дай хотя бы последний шанс человечеству.

– Да я и без тебя успешно помираю, – хрипел старик, хотя оседать он перестал и даже приподнялся на ноги, – мне-то, если хочешь знать, недолго осталось, так что с человечеством уж как-то не по пути.

– Известно всё про твои болячки, не рассказывай, – ответил пёс, – но неужели ты не можешь поверить в чудо хотя бы раз в жизни? Хотя бы раз перед смертью?

– Предъяви мне чудо, и я поверю, – усмехнулся Семён Львович.

– Ну-у-у, это не ко мне. Такое обычно просят у Бога, – сказал Дружок и вдруг радостно подпрыгнул на стуле, после чего тот угрожающе скрипнул и зашатался, – а чем тебе не чудо я сам – говорящая собака как-никак!

Семён Львович так увлечённо рассмеялся, что даже испуганно схватился за живот и присел на траву.

– Да какое же ты чудо, псина? – возмутился он. – Ты же даже пастью не шевелишь, когда со мной беседуешь. Думаешь, я не слежу?! Если бы иначе было, то я не удержался бы всё-таки от потери сознания. А так получается, что ты просто мой предсмертный маразм, агония, явление съехавшей крыши. А Бог? О Боге вот пока не стоит, скоро я с ним познакомлюсь лично, если он существует.

– Я не хотел тебя пугать, – пёс уставился на старика немигающими глазами, – но на самом деле я и есть Бог, и я спустился, чтобы забрать тебя.

Семён Львович посерьёзнел.

– Непробиваемо, – констатировал Дружок и вдруг громко заржал, – да ладно, шучу я. Ну, какой я Бог? Тут всё позаковыристей немного будет. Ты уж извини, но придётся напомнить тебе обо всём, что ты забыл, а это немало, поверь мне, – пёс помолчал и продолжил: – Просто страдаешь ты тоской какой-то непотребной, как я погляжу.

– Эх, глупая ты псина, – печально вздохнул старик, – прав ты, страдаю я, но только не от тоски вовсе – это было бы меньшее из зол. Болячки одолели меня очень нехорошие. Если бы не они, то… эх.

Семён Львович обречённо махнул рукой в сторону непонятливого пса и стёр неожиданно набежавшие на глаза слёзы.

– Хорошо, допустим, – согласился Дружок.

V

– С памятью у тебя действительно не всё в порядке, – продолжал пёс, – но я рискну поведать о том, что произошло как-то, когда тебе точно так же было тоскливо и скучно. Надеюсь, это поможет освободить какие-либо скрытые резервы твоей памяти.

Семён Львович неопределённо пожал плечами – ну что нового может поведать ему собака.

– Так вот, – начал свой рассказ Дружок, – давно это было. Сидел вот ты и сидел на одном месте, как вдруг стало тебе так не по себе, что хоть вешайся. Ты свет зажёг, но всё равно скучно. Набросал кучки земли, наплескал лужи водицы – всё равно тоскливо. Цветочки-ягодки да кустики-деревца понасажал – скукота, хоть убей. Зверят всяких раскидал повсюду, накормил да напоил – тоска. Тогда, надо же додуматься до такого, сыночка себе слепил – копию свою, а толку-то? Вдвойне хуже – дуэтом скукой маяться начали. Соорудил ты самочку для сыночка, а смысл? Вот они и принялись вместе тупить тоскливо. Ну не ситуация, а бред бессмысленный какой-то, правда ведь. Да и осталось бы таким же бредом, не вмешайся вовремя ваш покорный слуга. Что же я сделал? Да практически ничего, просто-напросто выкрал одну-единственную частичку совершенства у каждого из скучающих. Так и получилось, что как люди не могли, так и не могут до сих пор найти веру в тебя, а ты, в свою очередь, не в силах одарить их своим доверием с тех самых пор, как я его спёр. Вам может показаться это слишком жестоким, но как иначе я мог дать этому загнивающему миру пинок, запустить механизм движения, цепную реакцию жизни? Ведь до сих пор человек пытается оправдаться перед Богом в ереси своей, а Бог не знает, как доказать человеку своё существование.

– Уж не хочешь ли ты мне сказать, что я и есть Бог, страдающий от безделья? – перебил пса старик. – Заявление дерзкое, требующее доказательств.

– Ну, каких же доказательств ты ещё хочешь?! – вильнул хвостом Дружок. – Видишь же, язык животных понимаешь, как свой…

– Постой-постой, и вовсе не понимаю я такого языка, – ответил Семён, – а всего лишь разговариваю с одной-единственной собакой, да и то без свидетелей.

– Просто за всю жизнь у вас не было необходимости связываться с кем-либо из зверей ещё, – рявкнул пёс.

– Ага! Я Бог! Ха-ха-ха! – воскликнул Семён Львович и, подойдя к собаке вплотную, твёрдым и серьёзным голосом спросил. – Какого же чёрта тогда я здесь торчу, а не на небе? Какого чёрта я торчу тут и беспомощно умираю?

– Это как раз и отсылает нас к итогу твоего последнего приступа тоски, – легко парировал Дружок, – ведь нашёл-таки ты способ избавиться от неё – взять и спуститься к людям обыкновенным, чтобы существовать жизнью человеческой.

– Хм, – задумался старик, – любопытное решение.

– Да, но только ты забыл учесть один фактор. Ведь в том случае, если ты приравниваешь жизнь свою к миру человеческому, то и мир людей вынужден равняться на твою жизнь. То есть пёс попытался всеми возможностями собачьей морды выразить эмоцию неподдельного ужаса, – как только ты помрёшь тут, среди людей, то и весь мир человеческий моментально загнётся.

– Ну, тогда мир, бесспорно, обречён, – спокойно ответил Семён, – я уже устал повторять, что дни мои сочтены, и тут уже никакие собаки не помогут.

– Собаки не помогут, ну, а Дружок-то на что? – пёс попытался подмигнуть одним глазом, что выглядело слишком комично. – Я ведь только что запустил очередную цепную реакцию сохранения твоей хлипкой жизни. Помнишь ведь, наверное, ещё ту «многолюдную» погоню на полянке.

– Что это значит? – Семён Львович до сих пор надеялся, что картина, в которой сотни Дружков удирают от сотен его двойников, привиделась ему в бредовом сне.

– Нет, не надейся, это не сон – воскликнул пёс. – Каждый из Дружков – это частичка меня, и каждый из Семёнов Львовичей – часть тебя. И все они разбежались в разные стороны, до сих пор продолжая гоняться. Потом каждый из них затаится где-нибудь в глухом уголке Земли, а то и другой планеты. И пока ты, настоящий Семён Львович, сбежавший с небес Бог, не отыщешь их всех до единого, пока не возвратишь себе все до последней частички, интерес к жизни, как и сама жизнь, не сможет погаснуть, не сможет растаять в тебе. Так что, извини, придётся жить.

– Ага, – нахмурился старик, – меня неожиданно заинтересовал вопрос – а кто же ты такой сам, лохматый деятель? Уж не Змей-искуситель ли, если я правильно понял твои откровения?

Семён Львович наставил собаке рожки и ехидно усмехнулся.

– Сейчас я всего лишь чёрный пёсик по имени Дружок, – обиженно вильнул хвостом пёс, – и не более, тяв!

– И всё-таки я не понял, что случится с болячкой моей «людской»? – спросил Семён.

– А ничего не случится, она просто не даст о себе знать, пока ты занимаешься поисками себя.

Старик на минуту задумался и вдруг произнёс с непередаваемой горечью в голосе:

– Это же так ужасно! Подумать только, а ведь если я и правда Бог, то насколько же я жесток к людям, насколько же они мне безразличны – ведь они же постоянно молятся мне, ищут помощи, совета или спасения, а я, оказывается, скрылся за их же спинами.

– Не забывай, что ты вложил в их тела, – ответил пёс, – душу, а это значит, кусочек самого себя. Конечно же, того себя, который ещё не спустился на грешную Землю для того, чтобы умирать среди людей. Получается, что в каждом из них есть частичка Бога. Каждый из тех, кто ищет Бога, может найти его в своей же собственной душе, там же он может найти истинную помощь, совет и спасение. Неизвестно только, каким образом ты обеспечил своё человеческое тело частичкой своей божественной сущности, но будем надеяться, что каким-нибудь образом обеспечил.

– Хм, но что же произойдёт, когда я весь соберусь и обрету себя заново? – Семён Львович заинтересованно нагнулся к собаке. – Конец света тогда объявим?

– Да брось ты, – Дружок беззаботно завилял хвостом, – вместе со мной-то что-нибудь да придумаем.

* * *

Старик улыбнулся. И впервые за многие годы в его улыбке не было заметно даже намёка на боль.

– Что-то разболтались мы с тобой, Дружок, – сказал он, потрепав вертлявую собаку за ухом, – а ведь я хотел чего-то вкусненького для тебя прикупить.

Пёс радостно залаял и принялся суетливо крутиться под ногами.

Семён Львович с трудом поднялся с земли и отправился вместе с собакой в ближайший магазин.