Текст книги "Частное право. Преодолевая испытания. К 60-летию Б. М. Гонгало"

Три таинства гражданского права (опыт цивилистического очерка-эссе)

 
Кто встал на цыпочки, долго не простоит.
Кто широко шагает, далеко не уйдет.
Кто имеет свой взгляд, немногое поймет.
Кто имеет свою правду, немногих убедит…
 

Лао-цзы

С.А. СТЕПАНОВ, доктор юридических наук, профессор кафедры гражданского права Уральского государственного юридического университета

I

Для каждого исследователя старого (с древнеримских времен), современного (российского и иностранного) доброго (добротного, скрупулезного и обстоятельного) классического гражданского права рано или поздно наступает удивительное и неповторимое состояние познавательного озарения. Можно сказать, момент счастливого ощущения цивилистической истины, в котором гражданское право вдруг раскрывается перед правоведом менделеевской таблицей, в одночасье и в целом, во всей своей многогранности, полноте и глубине. Исчезает все временное и наносное, отдаляются за горизонты случайности и мелкости. Казалось бы, громадный массив принципов, конструкций и правил непостижимо и вдруг, вопреки логическому мышлению, теоретическим построениям и определениям, предстает единым миром-образом, необъяснимым по происхождению, но воспринимаемым чувством, интуицией, всем существом (не умом, а душой, сердцем) монолитным и всеобщим явлением даже не права, а высшей правовой культуры, не уступающим по своему предназначению и по своей силе и религии, и морали. Гражданское право воспринимается волшебным объемным полотном, обнаруживающим и известные, и невидимые ранее взаимосвязи гражданско-правовых институтов, главные и неглавные фундаментальные основы всей отрасли, иерархию норм и – что, пожалуй, самое важное – внутреннюю цивилистическую гармонию всех без исключения юридических правил. Эта объективированная гармония, разумом изначально созданная и освобожденная разумом от себя, как лемовский океан-солярис, способна теперь к самостоятельному и независимому бытию. В математически безукоризненной и изысканной, почти музыкальной, цивилистической картине явственно и безоговорочно проявляются мерцающие правила-однодневки, тусклые неиспользуемые нормы, тревожно пульсирующие чужеродные положения… Алеют императивные запреты, манят небесно-синим дозволения… Среди всех знаков и красок, звуков и ощущений гражданского права недосягаемо высоко выделяются три правозданческие вершины, три верховные юридические конструкции, три юридические церемонии, три главные таинства гражданского права:

– человек и его гражданско-правовой образ (субъект права, цивилистическая матрица, юридический аватар);

– человек и его продолжение, расширение, распространение в вещах и творчестве;

– человек и его посмертное продолжение в другом человеке.

Иными словами можно сказать: лицо, право собственности и наследование.

С незапамятных времен и несчетное число раз в юридической науке именно эти нормативные блоки (в триединстве или порознь) признавались важнейшими и способными определять настоящее и будущее всей отрасли права. В мире людей и в мире права есть темы бессмертные и неисчерпаемые. Джульетторомеовская и тристанои-зольдовская трагедии не ставят окончательную точку в описаниях человеческих апогеев, равно как и в гражданское право неизменно приходят иные аватары, в цивилистическую ткань через оценочные нормы, естественные права и обычаи проникают новые краски, полутона и оттенки, всякий раз создавая вокруг юридического образа человека особенный характер гражданско-правовой атмосферы.

II

Человек как индивидуум и биологическое существо позитивной нормой проецируется в гражданско-правовую плоскость конструкцией субъекта гражданских прав – физического лица или гражданина. Юридическая заданность такого лица в классическом гражданском праве исчерпывается функцией носителя субъективных прав и обязанностей по поводу материальных и нематериальных благ, имеющих преимущественно товарный характер. Историческое предназначение гражданского права можно в самых укрупненных чертах свести к трем отправным позициям:

а) к самой возможности правомерного и от других лиц защищаемого обладания имуществом (через неизменно закрытый положительный перечень вещных прав), иными объективированными благами посредством юридической конструкции субъекта гражданского права;

б) к установлению (или общему признанию) видов и содержания материальных и нематериальных благ (объектов, предметов, вещей в самом широком их значении), которыми субъект естественным образом или законом наделяется и обладает;

в) к предоставлению лицу (юридической конструкции субъекта) юридической защиты (вплоть до властно-принудительной) его юридического обладания юридическими объектами (благами).

Человек, переносимый в образе гражданина, лица физического в цивилистическую среду, утрачивает, за редкими исключениями, невостребованные в этой среде свои индивидуальности и биологические свойства. Юридический мир в принципе унифицирует своих обитателей безусловно необходимой правовой шаблонностью. Гражданско-правовой шаблон (юридическая конструкция, модель, пазл и проч.), создавая юридическую матрицу (фантом, аватар, проекцию) человеческого индивидуума, изгоняет из его физиологического и социального существа все, что не соответствует общим «победитовым» пандектам и не способствует единообразным процедурам защиты дарованных рождением и посланных правом благ. Как ни кажется парадоксально, но именно гражданское право в сущностной основе своей хотя и право частное, но, создавая цивилистический образ субъекта, отделяет от человеческого существа все, кроме имени и места жительства, единственно и минимально необходимых для унифицированной «привязки» благ и их однотипной правовой защиты. В исключительных случаях (определение объема дееспособности, защита личных нематериальных благ и пр.) гражданско-правовая сфера истребует и другие свойства человека (возраст, физическое, психическое и нравственное состояние и проч.), что, однако, на общую конструкцию физического лица – субъекта существенно не влияет. Имя и место жительства гражданина называют также средством персонификации имущества (можно сказать, средством персонификации материальных и нематериальных благ), что подчеркивает юридически-прикладной характер гражданина как элемента общей конструкции гражданского правоотношения (абсолютного или относительного), позволяет обозначить конструкцию субъекта права как юридическую функцию.

Более двухсот лет назад юридическая мысль, законодатель и суд ограничили какие-либо гражданско-правовые притязания исключительно имуществом обязанного субъекта. Индивидуум, способный испытывать боль, страх, страдания, теперь не допускается в цивилистический антимир, или мир параллельный, – только его юридический образ (субъект, гражданин, проекция, аватар, отражение, фикция и т. д.) может быть замечаемым в этом антимире наряду с другими простыми и сложными фикциями (правоотношением, обязательством, юридическим фактом и проч.).

Фантастический образ человека, именуемый гражданином или физическим лицом, перенесенный фактом рождения и публичным признанием этого в юридическое параллельное мироздание, не только отдаляется от человека завтракающего или читающего сказку ребенку, но и приобретает свой самостоятельный правовой путь, во всяком случае более длительный, чем биологическая жизнь существа, такой образ создавшего. Более того, гражданско-правовое отражение человека способно от него не зависеть, изменять цивилистический облик, скрываться, как на венецианском карнавале, под разными масками-образами: гражданин, акционер, индивидуальный предприниматель, потребитель, клиент, дольщик в конце концов. Одни, недорогие и доступные, маски-образы создают силу, укромность и безопасность (потребитель), другие, дающие возможность носителю стать богаче, – делают цивилистический фантом уязвимым, полным неожиданностей и «беспостороннепомощным». Чем шире и глубже юридическое пространство между индивидуумом и его гражданско-правовым обличьем, тем более этот образ подвержен рано или поздно, в той или иной форме достигающим и человека рискам, имущественным и фискальным притязаниям, публичному воздействию, повышенной ответственности. Максимальное отдаление человека от его цивилистической проекции достигается в конструкции юридического лица, которую дополнительно, еще одним уровнем безопасности возводят гражданско-правовые аватары (в одиночку или в компании подобных) социо-биологических индивидуумов. Юридические лица в свою очередь, создавая себе подобных и уберегая самих себя и все предшествующие звенья от всевозможных негативных воздействий и последствий, отодвигают человека на предельно комфортные позиции. Возводимые таким образом правовые крепости (образы-формы) удивительно универсальны и одинаково востребованы как всеми предшествующими и конечными выгодоприобретателями (человеком, людьми), так и публичными регуляторами, которым технологически удобней воздействовать на коллегиальные фикции, чем на каждого человека в отдельности. Перенесенные в образ юридического лица демократические инструменты, названные корпоративными правилами, позволяют в целях эффективности воздействия уменьшить значение трудноуправляемых человеческих начал: разумного эгоизма, автономии воли, стремления к свободе и независимости.

Таинством в таинстве гражданского права является идеальная конструкция представительства: истинно сказочная возможность юридического «расслоения», «умножения», «клонирования» субъектов прав и обязанностей. В обыденной жизни невозможная, но допустимая в юридическом квазипространстве способность субъекта быть одновременно везде и всюду сравнима по своей фантастичности и ирреальности, пожалуй, только с волшебной палочкой и хоттабычевской бородой.

III

Право собственности можно и следует назвать основным, центральным открытием гражданского права и цивилистической науки. Хватательный рефлекс и территориальная неприкосновенность из биологических свойств человека – индивидуума и физических свойств добычи, вещей трансформировались в единоличную идеальную и неприкосновенную юридическую связь субъекта и объекта права собственности. Посыл из реального бытия «только я и никто более» в правовом срезе приобрел свойства абсолютного, высшей силы права. Житейский и даже экономический смысл собственности и права собственности (в признании той или иной степени господства лица над вещью) в юридической сфере приобрел еще более категорический и жесткий характер. Имуществу недостаточна просто функция принадлежности субъекту, – вещи и деньги в правовом солярисе являются субстанцией более долговечной и прочной, нежели юридическая судьба образа-субъекта права и земная жизнь человека. Первый вздох ребенка и последнее дыхание умирающего по общему правилу для имущества как такового значения не имеют вовсе либо имеют, но весьма и весьма непринципиальное. Бесспорно, что право собственности способно экономически и юридически «увеличивать», «расширять» обладателя этого права, предоставлять ему новые уровни имущественных правоотношений. Но с другой стороны, признавая в известной степени основополагающее и достаточно обособленное место имущества в структуре гражданских правоотношений, следует согласиться, что в известном смысле имущество нуждается в объекте собственной принадлежности (юридической необходимости привязки к персоне) даже в большей степени, чем физическое или юридическое лицо в имуществе. Для имущества, таким образом, субъект права выступает объектом принадлежности, персонификации.

IV

Самым загадочным таинством гражданского права стоит, наверное, назвать наиболее выверенную в современном гражданском праве конструкцию наследственного правопреемства. Наследственное имущество, право собственности на которое приобретает преемник, по сути пересекает своего рода юридический рубикон, некую фильтрующую плотину, отсекающую неуниверсальные «примеси и наросты» на материальных и нематериальных благах и неблагах. С ушедшим наследодателем исчезают из гражданско-правового мира и уходят в юридическое ничто, в вечность вещи (в юридическом смысле) и права, стерильными и абсолютно оборотоспособными объектами не являющиеся, и сохраняются, продолжают цивилистическое бытие материальные и нематериальные блага «в чистом виде», смыслу и интересам которых следующий субъект (а по сути – объект принадлежности имущества) совершенно безразличен. Наследственная масса (в добрые старые времена выступавшая ответчиком в исковой процедуре) неумолимо перемещается от субъекта к субъекту, истребуя от последнего лишь юридическую функцию, обеспечивающую имуществу должный правовой статус и персону в процедурах защиты принадлежности ей.

Личностный вопрос каждого человека о его послесмерти во всем своем нравственном величии и философской глубине в цивилистический парамир не допущен. Пандектный характер гражданского права и в конструкциях наследственного правопреемства остается верным своим технологическим и формативно-фикционным ориентирам. Таинство наследования в современном гражданском праве отнюдь не таинство «души», хотя эмоционально-нравственные отголоски последнего обращения умирающего индивидуума к оставляемым в этой жизни потомкам можно еще услышать и в действующем законодательстве («душеприказчик», «завещательное возложение» и проч). «Правит балом» в современном наследственном правопреемстве жесткая и сухая конструкция перехода имущественной массы от одного субъекта к другому. Для вещей и денег срок земного бытия человека и его цивилистического отражения в юридической сфере микроскопически мал. Право собственности и обязательственные права (равно и исключительные права) с удивительной легкостью заменяют одну свою персону на следующую. В правовой матрице-солярисе гражданин как субъект права (и даже объект персонификации имущества) безвременен, юридически бессмертен. Наследник – это лишь изменение имени или места жительства или, в некоторых случаях, – правового облика носителя функции обладателя имущества. Наследование в таком значении можно воспринимать как высшую форму юридического представительства.

V

В настоящем очерке-эссе не ставилось целью очередное описание странным языком странных явлений, составляющих странный самостоятельный мир юридических тонкостей, абстрактных правовых понятий, судебных оценок и толкований. Мир замкнутый и жестокий, порождающий самого себя и в самом себе умирающий, чтобы вновь родиться и вновь умереть. И юридические рыцари юридических орденов все далее и далее отгораживают и укрепляют собственное идеальное мироздание неприступными стенами безупречной логики, твердостью умозрительных конструкций и ставшими цепями ариадновыми нитями правовых процессов. Юриспруденция во всех своих проявлениях – особая реальность, неизбежно втягивающая в свои лабиринты любого, отнесенного природой, богом и властью к роду человеческому. От рождения до смерти судьба каждого решительно разделена на две жизни. В одной – радости детства, юношеское томление, взрослые ценности и смиренное ожидание смерти. В другой, аватарской, юридической жизни – записанные в толстых книгах или бесконечных электронных файлах различные правовые факты и сведения, превосходящие в конечном итоге по своей значимости и неопровержимости все праздники и печали бытия биологического. Юридическая «матрица», всепроникающая и всеопределяющая, объективна, недосягаема и нерушима. Правовая материя распространяется не только на всю биологическую жизнь индивида, но и на время до рождения человека, равно как на время после его смерти. Для одних нависающая юридическая параллель почти неощутима: торжественно зарегистрировали рождение, празднично вручен паспорт, отыграли весело свадьбу, оформили пенсию, уважительно похоронили. У других правовая плоскость пожирает жизнь обыденную, жернова законных процедур и юридических санкций крушат первичную людскую судьбу, разламывают чувственные представления и заменяют обычную плотскую радость и печаль приобретениями или прекращениями условных, но неизбежно-необходимых в мире юридическом субъективных прав, обязанностей, предоставлений, ограничений и принуждений.

Наивысшего напряжения сосуществование двух реальностей достигает только в суде – своеобразной правовой «черной дыре», единственно допускающей взаимодействие и взаимопроникновение, казалось бы, несовместимых материй. Суд – это уникальное творение людского воображения, небезосновательно претендующее на высшее проявление разума и совершенства. В суде, и только в суде, искрясь и сгорая, схлестываются две реальности, два мира, две жизни. И только суд, определяя глубину и грани такого соприкосновения, подчиняет (подчиняет!) житейское, чувственное бытие несгибаемым правилам мира юридического.

Сделки mortis causa

Е.Ю. ПЕТРОВ, кандидат юридических наук, преподаватель Российской школы частного права

Тема «Сделки на случай смерти» для сборника, подготовленного к 60-летию Бронислава Мичиславовича Гонгало, выглядит по меньшей мере вызывающе. Но дело в том, что, если бы не Бронислав Мичиславович, добротой которого я беззастенчиво воспользовался, вряд ли бы что-то вообще получилось. Юбиляр, порой в ночные часы, вычитывал отдельные фрагменты работы, ее черновые варианты. К его критическим замечаниям: где желательно убрать излишнюю резкость и добавить конструктива, где стоит придерживаться стиля изложения, где проглядывает противоречие, я внимательно прислушивался[282]282
  За помощь в подготовке данной статьи я также благодарен Кириллу Михалеву и Александру Софронову, придумывавшим и обсуждавшим совместно со мной почти все предложенные вниманию казусы.


[Закрыть]. Естественно, по многим принципиальным моментам наши мнения расходятся. Но это, как говорится, черта метода. С Днем рождения Вас, Бронислав Мичиславович!

Введение

Вслед за реформой общей части гражданского права, а также общей части обязательственного права наступает очередь и наследственного права. 26 мая 2015 г. в Государственную Думу РФ был внесен законопроект № 801269–6, предусматривающий изменение целого ряда положений наследственного права: введение новых способов распоряжения имуществом на случай смерти, а именно совместного завещания супругов и наследственного договора; создание альтернативного завещанию способа определения судьбы имущества посредством учреждения наследодателем фонда; введение безобъектного свидетельства о праве на наследство, расширение круга лиц, которые могут быть душеприказчиком и полномочий душеприказчика. С появлением законопроекта вопросы реформирования российского наследственного права получили широкий общественный резонанс. В рамках настоящей статьи на базе материала, касающегося наследования по воле наследодателя, предпринята попытка показать, что реформа отечественного наследственного права действительно необходима, при этом вносимые изменения должны носить комплексный характер и подвергаться предварительному концептуальному осмыслению.

1. Положения действующего Гражданского кодекса Российской Федерации (далее – ГК РФ) определяют, что распоряжение имуществом на случай смерти возможно только путем совершения завещания. Вместе с тем в российском законодательстве могут быть обнаружены и иные формы имущественных распоряжений, связанных со смертью лица. В договоре личного страхования страхователь может назвать лицо, которому будет произведена страховая выплата в случае смерти застрахованного лица; получатель пожизненной ренты вправе заключить договор с условием о переходе права на ренту к пережившим получателям; по договору дарения одаряемый может принять условие о праве дарителя отменить дарение в случае смерти одаряемого; в своих письмах, дневниках и других документах автор может запретить обнародование произведения, тем самым серьезно ограничив возможность осуществления перешедшего к наследникам исключительного права.

Совместные завещания супругов, договоры о наследовании, дарения в счет наследственной доли и иные подобные сделки, направленные на определение судьбы неоткрытого наследства, российскому законодательству неизвестны. К дарению с условием о передаче дара после смерти дарителя п. 3 ст. 572 ГК РФ предписывает применять правила о наследовании, т. е. рассматривает их в качестве завещательных распоряжений. Указанная норма в подавляющем большинстве случаев лишает такие сделки юридической силы ввиду существования в российском праве требования о квалифицированной форме завещания.

В немецком и французском праве перечень сделок на случай смерти гораздо шире[283]283
  См., например: Гонгало Ю.Б., Михалев К.А., Петров Е.Ю., Путинцева Е.П. Основы наследственного права России, Франции, Германии. М., 2015. С. 53–57, 59–72.


[Закрыть]. В связи с этим, приступая к реформе российского наследственного права, следует обсудить целесообразность введения у нас совместных завещаний супругов, договоров о наследовании, иных сделок, определяющих состав наследственной массы и порядок ее распределения.

1.1. Совместное завещание супругов. Существо этой конструкции в немецком праве состоит в том, что волеизъявления супругов по поводу судьбы имущества каждого из них согласованы и могут быть взаимообусловлены[284]284
  Классификация видов обусловленности дана Р.А. Барковым и О.Е. Блинковым в статье «Формальная действительность завещания как акта реализации активной завещательной правосубъектности (сравнительно-правовой аспект)» // Наследственное право. 2013. № 3. С. 42–48.


[Закрыть]. Согласованность проявляется в том, что совместное завещание – это единый акт, выражающий волю обоих супругов. Взаимообусловленность состоит в том, что некоторые распоряжения одного супруга производятся в связи с распоряжением другого супруга (самый распространенный пример – это так называемое берлинское завещание, в котором супруги назначают друг друга первоначальными наследниками). Если один из супругов отказывается от своего обусловленного волеизъявления (совместное завещание не порождает обязательственную связанность), то соответствующее волеизъявление второго супруга также утрачивает силу. При этом независимые распоряжения (например, назначение душеприказчика) сохраняют силу. После открытия наследства в отношении одного из супругов второй супруг вправе сделать выбор: либо осуществить права, предоставленные в силу волеизъявления умершего супруга, но тогда сделанное им волеизъявление приобретает силу обязательства (в примере с берлинским завещанием – став наследником, переживший супруг связан обязательством передать имущество по наследству совместным детям), либо отказаться от осуществления указанных прав, сохранив при этом свободу распоряжения имуществом на случай смерти.

Законопроект № 801269-6 предложил ввести совместное завещание супругов в российское наследственное право. В общем виде вариант законопроекта использует немецкую модель. Но есть и некоторые отличия.

А. Последующее завещание, совершенное одним из супругов, приводит к утрате силы совместного завещания. При этом предварительного отказа от совместного завещания не требуется, утрачивают силу все условия совместного завещания (законопроект не дифференцирует волеизъявления на взаимосвязанные и независимые). Согласно § 2271 Германского гражданского уложения (далее – ГГУ) новое распоряжение на случай смерти, сделанное супругом, не прекращает действия взаимообусловленного распоряжения, до тех пор пока не будет сделано нотариальное заявление об отмене взаимообусловленного распоряжения. Вроде бы какая разница? Первоначально кажется, что предложенный в законопроекте вариант даже удобнее: составляя новое завещание, один из супругов, по сути, отказывается от совместного завещания; нотариус, удостоверивший завещание, уведомит другого супруга о прекращении совместного завещания. Но представим себе другую ситуацию. Совместным завещанием супруги определили на случай смерти только судьбу общего имущества. Затем один из супругов составляет завещание по поводу единоличного имущества. Хотелось бы узнать, почему в этом случае совместное завещание должно прекращаться? И по каким причинам закон предписывает нотариусу нарушить тайну завещания? В итоге приведенная в качестве примера безобидная ситуация может закончиться разводом.

Кроме того, законопроект обходит стороной вопрос о моменте утраты пережившим супругом свободы завещательного распоряжения. Исходя из грамматического толкования, можно сделать вывод, что утрата силы совместного завещания возможна, в том числе посредством нового завещания, составленного пережившим супругом после принятия наследства.

Б. Положения законопроекта не содержат существующих в ГГУ способов защиты от злоупотреблений. Приведу пример: совместным завещанием супруги назначают наследниками друг друга, а общего ребенка подназначают наследником пережившему супругу. Муж преклонного возраста умирает, а супруга спустя непродолжительное время вступает в новый брак. Супруга связана своим завещательным распоряжением. Но в течение жизни она может подарить унаследованное имущество детям, рожденным в новом браке. В итоге ожидания одной из сторон совместного завещания окажутся обманутыми.

В. Совместное завещание допускает определение супругами судьбы общего совместного имущества в случае смерти одного из супругов не посредством наследования образовавшейся доли в праве (предлагаемые изменения в ст. 1150 ГК РФ позволяют, например, составить такое совместное завещание: «доля в общем имуществе не поступает в наследственную массу, имущество, нажитое в браке, остается в собственности пережившего супруга»). Немецкому праву неизвестен институт, аналогичный российской совместной собственности[285]285
  Сравнительный анализ законного режима имущества супругов по российскому и немецкому праву выполнен П. А. Ломакиной (см.: Ломакина П.А. Распределение общих долгов супругов после расторжения брака // Вестник экономического правосудия. 2014. № 12).


[Закрыть]. Судьба нажитого в браке имущества в случае смерти одного из супругов решается § 1371 ГГУ по-иному: через предоставление права на дополнительную наследственную долю либо через предоставление пережившему супругу требования о распределении стоимости имущества, нажитого в браке.

Предусмотренная в законопроекте возможность оставить совместное имущество в единоличной собственности пережившего супруга, безусловно, отвечает интересам завещателей-супругов. Но при этом не должны пострадать интересы третьих лиц. Приведу пример. У одного из супругов есть нетрудоспособный родитель. По условиям совместного завещания все общее имущество этого супруга остается в единоличной собственности другого супруга. Подобное условие завещания ведет к уменьшению не номинального, а материального размера доли обязательного наследника. Аналогичным образом могут быть ущемлены интересы индивидуальных кредиторов наследодателя, поскольку указанное условие совместного завещания понижает границу ответственности.

Подведем итог. Такая черта завещания, как возможность его немотивированной отмены в любой момент, на мой взгляд, в современном мире должна считаться в большей степени обусловленной безвозмездностью перехода прав и в меньшей степени сакральным характером выбора преемника. Представим себе ситуацию, когда каждый супруг имеет необщего ребенка. Такие супруги могут договориться, что дети будут наследовать за каждым из них совместно. Завещание, не дающее юридической связанности, может быть легко отменено пережившим супругом. Но наступившие последствия большинство посчитает несправедливыми. Поэтому возможность существования в законе ослабленной юридической связанности синаллагматическим распоряжением на случай смерти (обязан, когда сам воспользовался предоставленным правом), думается, необходима. Аргументы типа «супругам надо доверять» не должны рассматриваться всерьез. По такой логике нам следует упразднить брачный договор, необходимость согласия на распоряжение общим имуществом и соглашение о разделе. В российских семьях нормальным считается совместное обсуждение имущественных последствий смерти одного из супругов. Поэтому возможность общего волеизъявления супругов не чужда нашим духовным скрепам, право придания юридической силы достигнутым договоренностям расширяет границы нашей ответственной свободы (никто ведь не заставляет всех супругов составлять совместные завещания). Аргументы типа «затруднительность реализации», использовавшиеся, в частности, составителями проекта Гражданского уложения Российской империи (далее – проект ГУ), тоже следует воспринимать критически[286]286
  Гражданское уложение. Книга четвертая. Проект Высочайше учрежденной Редакционной комиссии по составлению ГУ с объяснениями. СПб., 1903. С. 115.


[Закрыть]. По состоянию на 2007 г. 57 % завещательных распоряжений в Германии приходилось на совместные завещания, что свидетельствует о работоспособности этой модели.

Вместе с тем введение института совместного завещания в России, как видно из приведенных примеров, не должно делаться с наскока. Думаю, что совместное завещание вполне может существовать в нашем праве в том виде, в каком оно представлено в ГГУ. Если мы принимаем положительное, на мой взгляд, решение дополнить отечественные способы распоряжения имуществом на случай смерти совместным завещанием, то все детали нововведения, в том числе основания утраты силы, средства защиты от злоупотреблений, должны найти отражение в нормах обновленного наследственного права. Кроме того, следует откорректировать уже существующие положения, например, ранее упомянутый п. 3 ст. 572 ГК РФ (какие правила надо будет применять к дарению между супругами на случай смерти – о завещании или о совместном завещании?).

1.2. Договор о наследовании. Полагаю, что начинать разговор о договоре о наследовании необходимо с разграничения схожих конструкций.

В Германии и ряде других стран, рецепировавших немецкую модель (Австрия, Швейцария, страны Балтии), существует договор о наследовании. Стороны этого договора – наследодатель и наследник (или отказополучатель). Предмет договора – наследство или установление завещательного отказа. Таким образом, речь идет о договорном назначении лица наследником, т. е. универсальным правопреемником наследодателя или отказополучателем. Важно понимать, что договор о наследовании ограничивает свободу распоряжения имуществом на случай смерти. При этом в составе наследственной массы может и не оказаться имущества, принадлежавшего наследодателю на момент заключения договора.

В Украине существует наследственный договор (гл. 90 ГК Украины). Стороны наследственного договора – приобретатель и отчуждатель. Предмет наследственного договора – определенное сторонами имущество, которое переходит в собственность приобретателя в случае смерти отчуждателя. В отношении предмета договора устанавливается запрет отчуждения. На приобретателя могут быть возложены обязанности имущественного или неимущественного характера. Таким образом, речь идет о возмездном или безвозмездном отчуждении имущества на случай смерти. Приобретатель является сингулярным преемником отчуждателя. В отличие от положения отказополучателя имущество достается приобретателю независимо от наличия долгов в составе наследственной массы[287]287
  Обзор положений, касающихся договора о наследовании в Германии и Латвии, и сравнение их с нормами ГК Украины о наследственном договоре выполнен О.Е. Блинковым в статье «О сделках на случай смерти: сравнительно-правовой аспект» (Бюллетень нотариальной практики. 2010. № 4. С. 8–12).


[Закрыть].

Спорадический характер реформирования отечественного наследственного права приводит к тому, что наш законодатель находится на распутье. Первоначально в Думу был внесен законопроект № 295719-6. Этот законопроект предполагал введение у нас наследственного договора (по модели ГК Украины). В настоящее время на рассмотрении находится ранее упомянутый законопроект № 801269-6. В нем тоже предлагается введение наследственного договора. Но речь уже идет о заимствовании немецкой модели договора о наследовании. Как и в случае с совместным завещанием, заимствование произведено не вполне корректно. Например, отсутствуют нормы, препятствующие злоупотреблениям со стороны наследодателя (§ 2287, 2288 ГГУ), специальные положения об оспаривании договора (§ 2281–2285 ГГУ), а также нормы относительно специальных оснований отказа от договора со стороны наследодателя (§ 2293–2298 ГГУ), за исключением слишком широко сформулированной отсылки к «существенному изменению обстоятельств».