Текст книги "Частное право. Преодолевая испытания. К 60-летию Б. М. Гонгало"

Проблемы современного понимания методологии цивилистического правоведения

М.Н. СЕМЯКИН, доктор юридических наук, профессор кафедры гражданского права Уральского государственного юридического университета

Результаты любого научного исследования обусловливаются не только предметом и объектом науки, но также в значительной мере теми методами, с помощью которых они были достигнуты. Поэтому разработка проблем методологии является важнейшим направлением в процессе становления и развития научного познания. И. Кант в свое время обратил внимание на то, что «познание как наука должно руководствоваться методом… она требует познания систематического, следовательно, осуществленного по обдуманным правилам»[132]132
  Кант И. Трактаты. СПб., 1996. С. 526.


[Закрыть]. В связи с этим весьма актуальным представляется известный афоризм академика Л. Д. Ландау: «Как Вы можете решать задачу, ответа на которую Вы не знаете заранее?»[133]133
  Рождественская физика (Рф/jumer/aforizm.html).


[Закрыть] На первый взгляд может показаться, что в данном вопросе имманентно содержится противоречие, ибо, если заранее известен ответ на задачу, то тогда вроде бы и нет основания для ее постановки. В действительности же в приведенном афоризме заключен глубокий гносеологический смысл: любую задачу, особенно научного характера, можно ставить и решать только тогда, когда уже известна методология ее решения – те способы и приемы, используя которые она может быть выполнена. И наоборот, бессмысленной на данный момент будет постановка вопроса о решении задачи, если к данному времени не найдены (неизвестны) методы, способы и т. д. ее решения.

Происходящая в настоящее время модернизация гражданского законодательства, в основе которой лежит известная Концепция развития гражданского законодательства Российской Федерации[134]134
  Концепция развития гражданского законодательства Российской Федерации / Вступ. ст. А. Л. Маковского. М., 2009.


[Закрыть], нуждается, как представляется, в серьезном осмыслении с методологических позиций – тех методов, подходов, посредством которых могут быть достигнуты обозначенные научные и практические цели и задачи. По мысли Аристотеля, «законы между тем похожи на произведения государственного искусства»[135]135
  Аристотель. Этика. М., 2002. С. 278.


[Закрыть]. Безусловно, в основе законодательной практики должны лежать также глубокие методологические концепты.

При анализе того или иного положения авторы нередко исходят из разных предпосылок, гносеологических и методологических оснований, используют различные методы и подходы, что обусловливает в конечном счете и разные исследовательские результаты. Причины этого очевидны – разные методологические позиции исследователей. С одной стороны, это, безусловно, развивает и обогащает цивилистическую науку, а с другой – значительно усложняет решение прикладных, практических задач, касающихся законотворческой, правоприменительной и иной деятельности.

Поэтому методологическое обоснование научных изысканий, а также тех или иных направлений развития цивилистической практики в настоящее время приобретает принципиальное значение. Ошибки и просчеты методологического характера в сфере цивилистического правоведения не только затрудняют развитие познания в указанной области и практической деятельности, но и в ряде случаев причиняют серьезный ущерб экономике страны, правам и законным интересам граждан и иных субъектов.

В настоящее время методологическое познание испытывает серьезные трудности: отказавшись от прежней, марксистской, парадигмы (в частности, концепции «отражения»), современная философия пока еще не сумела четко сформулировать новые постулаты и методологические основания научного исследования, поиск которых ныне достаточно интенсивно осуществляется в философской и иной литературе[136]136
  См., например: Канке В.А. Общая философия науки: Учебник. М., 2009. С. 297 и след.; Кохановский В.П., Пржиленский В.И., Сергодеева Е.А. Философия науки: Учеб. пособие. М., 2005. С. 367 и след.; История и методология юридической науки: Учебник. СПб., 2014. С. 350 и след.; Суркова Л.В. Философия в мире: поиск методологических оснований // Вестник МГУ. Сер. 7. Философия. 2004. № 1. С. 3 и след.; Малешин Д.Я. Методология гражданско-процессуального права. М., 2010. С. 7–8.


[Закрыть]. Методы научного анализа, безусловно, не могут оставаться неизменными и зависят от современного состояния развития науки и общества, должны соответствовать социальным потребностям, актуальным целям и задачам. Поиск новых, более эффективных методов научного анализа в органическом сочетании с действующими, положительно зарекомендовавшими себя, является важнейшей методологической проблемой в настоящее время. По мысли одного из основоположников теории и методологии системных исследований – И.В. Блауберга, «концептуальный каркас, успешно обслуживающий науку на протяжении многих лет, все чаще и чаще начинает не срабатывать по той простой причине, что он оказывается неадекватным современным задачам и даже самой их постановке»[137]137
  Блауберг И.В. Проблема целостности и системный подход. М., 1997. С. 165 и след.


[Закрыть].

Эта мысль в полной мере может быть отнесена и к современной цивилистической науке, когда ряд ее традиционных институтов, конструкций и категорий начали утрачивать свою эффективность, перестали быть адекватными современным экономическим и иным общественным отношениям, потребностям цивилистической практики. Так, в порядке реформирования гражданского законодательства принципиальным изменениям подверглась юридическая конструкция недействительности сделок. Если ранее сделка, противоречащая закону, объявлялась ничтожной, то новое законодательство решает это иначе: сделка, нарушающая требования закона или иного правового акта, по общему правилу является оспоримой (п. 1 ст. 168 ГК РФ).

Аналогично новые методологические позиции положены в основу конструирования современного института залога, когда, например, в отличие от ранее действовавшего законодательства, в качестве предмета залога сейчас может выступать, за некоторыми исключениями, всякое имущество, в том числе то, которое залогодатель приобретет в будущем (п. 1 и 2 ст. 336 ГК РФ), и т. д.

Новые методологические подходы в познании цивилистической действительности, а также в практической деятельности, в частности законодательной, правоприменительной, к сожалению, не учитывают многие исследователи, находящиеся в оппозиции к современной новеллизации гражданского законодательства, новой формирующейся правоприменительной практике, когда дают научную оценку происходящим ныне конструктивным изменениям в гражданском законодательстве исходя из прежних методологических представлений о новых, по существу цивилистических явлениях, конструкциях, терминах и понятиях.

Основания, сущность и особенности современной цивилистической методологии, а также применяемых в указанной сфере методов познания могут быть определены с помощью философских (универсальных), общенаучных, а также специально-юридических и некоторых иных (неюридических) средств, способов и приемов научного освоения цивилистической реальности.

Методологии науки, в том числе правовой, посвящено немало научных исследований и данная проблематика неоднократно была в центре внимания различных научных форумов. По ряду методологических положений уже наметились некоторые общие взгляды ученых, однако в то же время многие категории, конструкции и понятия в указанной сфере продолжают оставаться дискуссионными. Видимо, не случайно один из известных специалистов в области методологии науки М. В. Рац отмечает, что «среди прочих странностей методологии есть и такая: никто не уполномочен выступать от ее имени, ибо каждый понимает ее по-своему»[138]138
  Рац М.В. Методология: младшая сестра науки или ее мать? (www.metodolog.ru/00334/00334.html).


[Закрыть].

По поводу определения сущности категории методологии исследователями высказаны различные соображения, характеризующиеся как некоторыми общими, так и отличительными моментами. Так, относительно первых (общих моментов) многие ученые указывают на то, что систематическое исследование методологических проблем является для науки условием ее существования как специфического способа познания социальной действительности; что методология – учение о методах научного познания, которое является атрибутивным компонентом научной деятельности, и т. д.

Что касается вторых (отличительных моментов), то одни авторы полагают, что методология имеет функциональный характер и поэтому методологические функции способна выполнять любая научная теория[139]139
  Яновская С.А. Методологические проблемы науки. М., 1972. С. 38; Черданцев А.Ф. Теория государства и права. М., 1999. С. 42.


[Закрыть], другие – по существу отождествляют ее с философией науки, философией научного метода, определенным мировоззрением[140]140
  См., например: Чупин П.П. Философские основы методологии и логики научного познания. Свердловск, 1975. С. 12 и след.; Фон Вригт Г. Х. Логико-философские исследования. М., 1986. С. 41 и след.; Аверьянов А.Н. Методология, мировоззрение и факторы повышения научной деятельности // Методологические проблемы современной науки. М., 1979. С. 32.


[Закрыть].

Не менее проблематичным является определение категории методологии и в сфере правоведения. Так, по мнению И. Л. Честнова, «методология – учение о методах научного познания, о том, как происходит процесс научного познания, в каких формах он воплощается»[141]141
  История и методология юридической науки: Учебник для вузов. СПб., 2014. С. 268 (разд. 2, гл. 1 – автор И. Л. Честнов).


[Закрыть]. Ю. П. Боруленков методологию юридического познания определяет «как систему элементов, составляющих теоретическую основу и инструментарий исследования в области юриспруденции, а также систему способов практического воздействия на общественные отношения в сфере действия права»[142]142
  Боруленков Ю.П. Юридическое познание (некоторые методологические, теоретические и праксеологические аспекты): Монография / Под науч. ред. проф. В.Н. Карташова. М., 2014. С. 33.


[Закрыть].

Наибольшие расхождения исследователей в понимании методологии юридической науки касаются представлений о границах методологических исследований в правоведении: должна ли методология правовой науки ограничиваться изучением только исследовательского научного инструментария (конкретных средств, методов и приемов юридического познания) или «инструментальный» подход должен дополняться исследованием самого процесса научного познания, его философских, гносеологических и методологических оснований[143]143
  Казимирчук В.П. Право и методы его познания. М., 1965. С. 44; Самощенко И.С., Сырых В.М. Диалектика и специальные методы правовой науки // Методологические проблемы советской юридической науки. М., 1980. С. 190–192.


[Закрыть]. Расхождения во взглядах ученых имеются и в определении состава методологии – тех методов, которые составляют ее структуру[144]144
  Тарасов Н.Н. Методологические проблемы юридической науки. Екатеринбург, 2001. С. 225–227; Гойман-Калинский И.В., Иванец Г. И., Червонюк В.И. Элементарные начала общей теории права. М., 2003. С. 30.


[Закрыть].

В этом контексте высказана также мысль о необходимости рассмотрения гносеологических особенностей правоведения и о том, что «анализ правового знания на уровне философской методологии недостаточен и чрезмерно абстрактен для выявления специфически правового (теоретического) знания. Необходима иная, более конкретная методология, занимающаяся не теорией вообще, а той разновидностью теорий, которые наблюдаются в правовой науке»[145]145
  Грязин И. Текст права (Опыт методологического анализа конкурирующих теорий). Таллин, 1983. С. 8; Козлов В.А. Проблемы предмета и методологии общей теории права. Л., 1989. С. 68.


[Закрыть].

В юридической литературе в свое время была сформулирована и такая позиция, которая по существу отождествляет методологию правоведения со всей совокупностью принципов, средств и методов познания, применяемых в указанной сфере. Так, Д. А. Керимов исходя из того, что «методология как по происхождению и развитию, так и по назначению, роли – это общенаучный феномен, внутренне имманентный науке в целом и каждой ее отдельной отрасли в частности»[146]146
  Керимов Д.А. Философские основания политико-правовых исследований. М., 1986. С. 35.


[Закрыть], делает вывод: «Методология права есть не что иное, как общенаучный феномен, объединяющий всю совокупность принципов, средств и методов познания (мировоззрение, диалектические методы познания и учения о них, обще– и частнонаучные понятия и методы), выработанных всеми общественными науками, в том числе и комплексом юридических наук, и применяемых в процессе познания специфики правовой действительности, ее практического преобразования»[147]147
  Там же. С. 39. Более подробно обзор теоретических позиций по поводу понимания методологии правоведения см.: Тарасов Н.Н. Указ. соч. С. 73–74.


[Закрыть].

Однако, как представляется, большинство исследователей подходят к интерпретации указанной категории с инструментальных позиций, когда под методологией правоведения понимают совокупность принципов, средств и способов познания, применяемых в процессе изучения правовых явлений[148]148
  Казимирчук В.П. Право и методы его изучения. М., 1965. С. 44; Керимов Д.А. Методология права (предмет, функции, проблемы философии права). М., 2001. С. 52; Малешин Д.Я. Методология гражданского процессуального права. М., 2010. С. 12.


[Закрыть].

Примечательно, что в современной западной юриспруденции методологию правоведения также рассматривают главным образом в «инструментальном» контексте – как анализ «правовой аргументации», «точного правового рассуждения» или действий, направленных на «понимание и применение закона»[149]149
  Ван Хук М. Право как коммуникация. СПб., 2012. С. 172.


[Закрыть].

Отмеченный экскурс в общую методологию, в том числе правоведения, необходим здесь для того, чтобы на этой основе, поскольку последняя (методология правоведения) выступает в качестве родовой категории по сравнению с методологией цивилистического правоведения, попытаться осмыслить основания и механизмы функционирования теоретического познания в такой специфической сфере, как цивилистика. В этом контексте обращает на себя внимание то, что если в общетеоретическом правоведении довольно широко осуществляется методологическая рефлексия на всех уровнях познания, то в отраслевой, в частности цивилистической сфере, данная «процедура» крайне редко привлекает внимание исследователей.

Е. А. Суханов исходя из того, что методы научного исследования есть те приемы и способы, которые используются в науке для анализа и познания ее предмета и получения необходимого научного результата, применительно к методологии гражданско-правовой науки отмечает, что «учение о методах научного познания называется методологией»[150]150
  Гражданское право: Учебник. В 2 т. / Отв. ред. проф. Е. А. Суханов. 2-е изд., перераб. и доп. Т. 1. М., 2004. С. 49 (§ 1 гл. 3 – автор Е. А. Суханов).


[Закрыть]. Аналогично А. П. Сергеев, говоря о методологии науки гражданского права, обращает внимание на то, что решение задач, стоящих перед ней, «возможно лишь в том случае, если исследования опираются на современные методы научного познания. Под ними понимаются те приемы и способы, которые используются учеными при изучении предмета науки гражданского права»[151]151
  Гражданское право: Учебник. В 3 т. / Под ред. А. П. Сергеева. Т. 1. М., 2011. С. 85 (§ 1 гл. 3 – автор А. П. Сергеев).


[Закрыть] (курсив мой. – М.С.).

Представляется, что вряд ли будет оправданным ограничивать понимание методологии цивилистической науки только рамками инструментального подхода как системы средств, способов и приемов познавательной деятельности, обеспечивающей научное познание цивилистической действительности. Думается, что концепт методологии цивилистического правоведения должен опираться на более широкую теоретическую и методологическую базу, включая соответствующие философские и общенаучные интерпретации, гносеологические основания и методологические принципы цивилистической познавательной деятельности, а также на использование различных инструментальных средств, приемов и способов ее осуществления, в том числе в сфере цивилистической практики.

Представляется, что применительно к цивилистическому правоведению на сегодняшний день можно обозначить следующие основные проблемы. Первая из них касается необходимости выяснения того, что представляет собой современная методология цивилистического правоведения в контексте нынешней постнеклассической методологии юридической науки; вторая – связана с особенностями реализации основных постнеклассических методологических установок современной юриспруденции в рамках методологии цивилистического правоведения; третья – заключается в том, чтобы с позиций постнеклассической методологии сформулировать основные методологические положения (принципы) цивилистического правоведения; четвертая – может быть представлена в виде научного направления, перед которым стоит задача выяснить механизмы работы метода цивилистического правоведения – способы, приемы, методики и техники познания цивилистической действительности.

Указанные проблемы приобретают в настоящее время особую актуальность в силу ряда обстоятельств, в том числе того, что в основе современного цивилистического анализа, как и более столетия назад, лежит позитивистский, формально-догматический подход, ставший уже притчей во языцех для современной постнеклассической методологии правоведения. Детальный анализ обозначенных методологических направлений, к сожалению, выходит за ограниченные рамки настоящей статьи и обусловливает необходимость их дальнейшего углубленного изучения.

Некоторые вопросы прекращения корпоративных правоотношений: выход участника из общества c ограниченной ответственностью

А.В. МАЙФАТ, доктор юридических наук, профессор кафедры гражданского права Уральского государственного юридического университета

1. За время существования Федерального закона от 8 февраля 1998 г. № 14-ФЗ «Об обществах с ограниченной ответственностью» позиция законодателя относительно возможности выхода участника из общества с ограниченной ответственностью менялась, и достаточно кардинально. От ограниченной только процедурными, не слишком обременительными, сложностями свободы выхода до полного запрета выхода, который может быть установлен уставом общества.

Относительно юридической природы права (возможности) участника на выход из общества в юридической литературе высказываются разные точки зрения. Возможность выхода из общества трактуется и как правомочие участника общества (корпоративное право), и как способ защиты имущественных прав участников хозяйственных обществ, а также как возможность (основание) прекращения отношений, когда интерес к участию в обществе утрачен[152]152
  В литературе неоднократно высказывалось мнение, что право выхода из общества является способом защиты имущественных прав участников хозяйственных обществ, гарантией прав участников. Например, А. А. Кузнецов отмечает: «В целом, в российской литературе и ранее высказывалась точка зрения о том, что право выхода служит гарантией прав участников, позволяя им избежать притеснения в случае невозможности продать долю (акции) третьему лицу по причине ее неликвидности» (Кузнецов А.А. Выход участника из хозяйственного общества как способ защиты прав и законных интересов // Вестник гражданского права. 2011. № 5. С. 33).


[Закрыть]. Очевидно, что во многом решение вопроса квалификации такой возможности не в последнюю очередь зависит от квалификации правоотношений между хозяйственным обществом и его участником, а также от анализа особенностей отдельных разновидностей отношений в зависимости от организационно-правовой формы юридического лица[153]153
  Правоотношения между хозяйственным обществом и его участником в литературе определялись как обязательственные, корпоративные, организационные, даже вещноправовые, что не в последнюю очередь вытекает из изменяющего законодательства.


[Закрыть].

Все корпоративные правоотношения можно разделить на две категории: отношения, в рамках которых реализуется инвестиционный интерес[154]154
  Инвестиционный интерес – это желание получить доход от вложений в деятельность, как правило, предпринимательскую. При этом важно, что сам инвестор не принимает участие в получении дохода. В решении американского суда по делу Ховей (Howey) отмечается, что «выгода, доход инвестора должен быть получен усилиями исключительно самого учредителя предприятия или третьих лиц». Тем самым подчеркивается, что прибыль (выгода) должна быть получена не усилиями (действиями) инвестора, а действиями лица, принявшего инвестиции, или же третьих лиц, связанных правовыми связями с этим лицом. Последнее означает, что субъект, вкладывающий свои средства (инвестор), сам не имеет правовой возможности участвовать в извлечении прибыли (дохода), а также, что более важно, не имеет правовой возможности определять действия лица, использующего инвестиции, поскольку последнее не является частью его субъективного права как субъекта правоотношения. В полном товариществе товарищи также вкладывают средства в совместное дело и ожидают получения прибыли, но такие правоотношения не «инвестиционные», поскольку получение прибыли зависит прежде всего от самих партнеров. Однако если кто-либо из партнеров не имеет реальной возможности участвовать в управлении делами товарищества, влиять на процесс использования вложенных им средств и получение прибыли, то следует характеризовать такие отношения как «инвестиционные».


[Закрыть], и отношения, где этого не происходит. Так, в рамках правоотношений акционер – акционерное общество мы видим реализацию инвестиционного интереса инвестора-акционера, тогда как этого не происходит в производственном или ином кооперативе. Из всех корпоративных отношений к «инвестиционным» можно отнести только отношения между хозяйственным обществом и его участниками[155]155
  К инвестиционным следует отнести две группы правоотношений.
  Корпоративные правоотношения:
  а) акционерные правоотношения (акционер – акционерное общество);
  б) правоотношения между участником и обществом с ограниченной ответственностью;
  в) правоотношения вкладчик – коммандитное товарищество.
  Правоотношения обязательственного характера:
  а) заемные правоотношения (ст. 807 ГК РФ);
  б) правоотношения, возникшие из договора банковского вклада (ст. 834 ГК РФ);
  в) правоотношения, возникшие из «пенсионного» договора с негосударственным пенсионным фондом;
  г) правоотношения, возникшие из договора долевого участия в строительстве;


[Закрыть].

Инвестор по общему правилу, и не только в корпоративных отношениях, лишен возможности прекратить правоотношения и соответственно требовать вложенные инвестиции обратно, и это достаточно легко объяснить, поскольку такое ограничение органично вытекает из инвестиционной сущности отношений. Организатор инвестирования, т. е. субъект, получивший инвестиции, в том числе и хозяйственное общество, заинтересован в использовании инвестиций, и причем как можно более длительное время, во всяком случае не меньше срока действия соответствующего договора (правоотношения). Значит, таким отношениям должны быть имманентны такие качества, как стабильность, длительность, невозможность по общему правилу одностороннего их прекращения.

Может ли основанием для прекращения корпоративного «инвестиционного» правоотношения явиться утрата интереса? На этот счет в литературе отмечается, что посредством выхода участник может «прекратить состояние участия в обществе с ограниченной ответственностью, если по какой-то причине продолжение участия в обществе становится для участника обременительным или ненужным»[156]156
  См.: Филиппова С. Право на выход // эж-Юрист. 2013. № 33. С. 1.


[Закрыть].

Как известно, в ст. 405 ГК РФ определено, что, если вследствие просрочки должника исполнение утратило интерес для кредитора, он может отказаться от принятия исполнения и требовать возмещения убытков, и тем самым правоотношение прекратится. Но это в обязательственных отношениях, где кредитор вправе ожидать по условиям обязательства определенных действий, в определенный срок, и если их нет, то закон дает ему право выбора, в том числе право на прекращение правоотношений. В корпоративных, «инвестиционного» типа отношениях дело обстоит несколько иначе, что обусловлено их природой. Очевидно, что возможность прекращения отношений не может быть реализована в случае утраты к ним интереса инвестора в силу обременительности, ненужности и т. д. Не должны быть исключением по общему правилу и отношения между участником и обществом с ограниченной ответственностью.

В то же время природу отношений между участником и обществом с ограниченной ответственностью можно назвать «полуинвестиционной». В отличие от вложения в публичное акционерное общество, участник общества с ограниченной ответственностью не просто пассивно ожидает получения прибыли от вложения в общество, но может в определенных пределах влиять на ее получение. Более того, степень участия, «вовлеченности» в деятельность общества разных участников в зависимости от размера долей, как правило, различна. В 2009 г. корпоративное право обогатилось такой фигурой, как контролирующее лицо. Согласно ст. 2 ФЗ «О несостоятельности (банкротстве)» контролирующее должника лицо – лицо, имеющее либо имевшее в течение менее чем два года до принятия арбитражным судом заявления о признании должника банкротом право давать обязательные для исполнения должником указания или возможность иным образом определять действия должника. В частности, контролирующим должника лицом может быть признано «лицо, которое имело право распоряжаться пятьюдесятью и более процентами голосующих акций акционерного общества или более чем половиной долей уставного капитала общества с ограниченной (дополнительной) ответственностью…»[157]157
  Федеральный закон от 26 октября 2002 г. № 127-ФЗ (ред. от 13 июля 2015 г.) «О несостоятельности (банкротстве)» (с изм. и доп., вступившими в силу с 1 октября 2015 г.).


[Закрыть]. Известно, что контролирующие лица могут быть привлечены к субсидиарной ответственности по обязательствам юридического лица в процедуре банкротства, что совершенно закономерно, поскольку такие лица определяют действия юридического лица, в том числе и создают условия для причинения вреда кредиторам. Соответственно действия контролирующих лиц могут создать угрозы и для интересов иных участников общества. Контролирующие лица соответственно не обладают (не могут обладать) статусом инвестора.

Значит, возможность прекращения правоотношения (право на выход) не имеют участники общества, не несущие инвестиционного риска, т. е. контролирующие лица, поскольку в силу своего положения именно они сами создают такой риск для иных участников[158]158
  Риск инвестора состоит в том, что лицо, получившее инвестиции, может их утратить в результате неправомерных, недобросовестных или неразумных действий.


[Закрыть].

Возможность выхода из общества является одним из способов защиты интереса участника общества, минимизации последствий риска утраты инвестиций. Значит, возможность прекращения правоотношений между обществом и его участников – выхода должна быть обусловлена двумя причинами:

– наличие реальной угрозы утраты инвестиций вследствие неправомерных, недобросовестных или неразумных действий самого общества с ограниченной ответственностью[159]159
  Предусмотрено право акционера требовать выкупа акций в случаях, предусмотренных ст. 74 ФЗ «Об акционерных обществах».


[Закрыть];

– угроза утраты инвестиций вследствие действий других участников общества (в виде одобрения крупной сделки и т. д.).

2. Относительно природы юридического факта, лежащего в основании выхода из общества, разногласий в литературе и судебной практике в целом нет. Это право реализуется на основании односторонней сделки-заявления участника и реализации обязанности общества по выдаче имущества (выплате доли). Так, в Постановлении Пленума Верховного Суда РФ № 90, Пленума Высшего Арбитражного Суда РФ № 14 от 9 декабря 1999 г. «О некоторых вопросах применения Федерального закона «Об обществах с ограниченной ответственность» сказано: «…выход участника из общества осуществляется на основании его заявления, с момента подачи которого его доля переходит к обществу… подача заявления участником общества порождает правовые последствия, предусмотренные этой нормой (ст. 26 ФЗ «Об обществах с ограниченной ответственностью». – А. М.), которые не могут быть изменены в одностороннем порядке». Общество обязано выплатить стоимость доли на основание волеизъявления вышедшего участника, что легко объяснимо с позиции охраны интереса сохранения (возврата) инвестиций, о чем было сказано ранее.

Распространяются ли на отношения, связанные с выходом из общества, положения о совершении сделок с заинтересованностью? Полагаем, что по общему правилу нет, и вот почему.

Во-первых, необходимо обратиться к законодательству. В соответствии с п. 6 ст. 45 Федерального закона «Об обществах с ограниченной ответственностью» к отношениям, возникающим при переходе к обществу доли или части доли в его уставном капитале, положения о совершении сделок с заинтересованностью не применяются; в то же время согласно п. 6.1 ст. 23 ФЗ «Об обществах с ограниченной ответственностью» «в случае выхода участника общества из общества в соответствии со статьей 26 настоящего Федерального закона его доля переходит к обществу», а статья 26 указанного Закона как раз и регламентирует вопросы выхода участника общества из общества. При этом важно, что выплата действительной доли, в том числе имуществом, возможна только после выхода участника из общества и перехода его доли обществу. Таким образом, в силу прямого указания закона отношения, связанные с выходом из общества, не регламентируются правилами ст. 45, 46 Федерального закона «Об обществах с ограниченной ответственностью».

Во-вторых, очевидно, что распространение правил о сделках с заинтересованностью на отношения, связанные с выходом из общеста, фактически означает получение согласия иных участников на выход из общества. Если предположить, что воля общества также имеет юридическое значение, то она (воля общества), как правило, будет противоположна по своей направленности воле участника, а значит, участник никогда не сможет выйти из общества и реализовать свое право. Именно поэтому конструкция выхода участника из общества и получения стоимости доли построена по модели односторонней сделки, где обязанность общества, основанная на законе, реализуется действиями общества по выплате стоимости этой доли, которые не являются по своей правовой природе акцептом. Не случайно в Постановлении Пленума ВС РФ № 90, Пленума ВАС РФ № 14 от 9 декабря 1999 г. отмечается: «При разрешении споров, связанных с выходом участника из общества, судам необходимо исходить из следующего:

а) согласно статье 26 Закона участник общества вправе в любое время выйти из него независимо от согласия других участников либо самого общества…»

Сложнее в том случае, если стоимость доли «выплачивается» имуществом. Здесь возникает ряд вопросов. Необходимо ли согласие иных участников общества для передачи именно имущества, а не денег? Требуется ли в этом случае заключение договора о передачи имущества или реализация права выхода осуществляется посредством только односторонних сделок?

Участник не может требовать выдачи имущества в натуре, если этого не желает общество. Значит, от общества необходимо получить согласие на такой способ получения стоимости доли. Согласие дает то лицо, которое вправе в соответствии с законом действовать от имени юридического лица, а таковым в соответствии со ст. 53 ГК РФ является исполнительный орган, через который юридическое лицо приобретает гражданские права и принимает на себя гражданские обязанности. Директор, действующий от имени юридического лица без доверенности, вправе совершать от имени общества любые сделки и иные действия. Ограничения могут быть наложены нормами ГК РФ, Федеральным аконом «Об обществах с ограниченной ответственностью» и уставом конкретного общества. Единоличный исполнительный орган вправе передать в счет выплаты стоимости доли недвижимое имущество, т. е. выразить согласие общества на такую передачу, и сделать это посредством одностороннего волеизъявления, т. е. решения директора.

Отметим, что в законе четко сказано: с согласия участника, а не «по соглашению сторон». В Постановлении Пленума Верховного Суда РФ № 90, Пленума ВАС РФ № 14 от 9 декабря 1999 г. п. 16, в частности, разъяснено, что «выплата стоимости доли участнику, вышедшему из общества, производится в денежной форме либо с согласия участника путем выдачи ему в натуре имущества такой же стоимости».

Суды, обосновывая порочность действий общества по передаче имущества, прибегают к ст. 10 ГК РФ. Так, в одном из судебных решений по оспариванию действий регистрирующего органа, отказавшего регистрировать переход права собственности на недвижимое имущество от общества к участнику, суд указал, что директор, передавая имущество фактически сам себе, действовал недобросовестно, поскольку не согласовал сделку с другим участником общества. Подобный подход не представляется до конца оправданным, поскольку добросовестность не должна сводиться к законности, заменяя ее. В известном Постановлении Пленума ВАС РФ от 30 июля 2013 г. № 62[160]160
  Постановление Пленума ВАС РФ от 30 июля 2013 г. № 62 «О некоторых вопросах возмещения убытков лицами, входящими в состав органов юридического лица».


[Закрыть] сказано: недобросовестность действий (бездействия) директора считается доказанной, в частности, когда директор «знал или должен был знать о том, что его действия (бездействие) на момент их совершения не отвечали интересам юридического лица, например, совершил сделку (голосовал за ее одобрение) на заведомо невыгодных для юридического лица условиях…». Недобросовестность действий директора может быть выражена в следующем действиях:

– передача в собственность бывшему участнику имущества, посредством которого реализуется правоспособность общества, «основного актива» общества и т. п.;

– передача имущества в натуре, в то время как имелись «свободные» денежные средства.

В то же время представляется, что необходим механизм учета воли иных участников, т. е. получения согласия на передачу имущества в счет выплаты доли. Необходимо внести соответствующие изменения с целью распространения на действия по передачи имущества в счет выплаты действительной доли участника норм ст. 45, 46 ФЗ «Об обществах с ограниченной ответственностью» о крупных сделках и сделках, в совершении которых имеется заинтерсованность.