Текст книги "Незримый фронт Отечества. 1917–2017. Книга 1"

– А, возможно, у земляков разговор пошел бы откровеннее?

– Самое страшное для разведчика-нелегала – нарваться на земляка: а кто у тебя в нашей любимой школе преподавал химию? И вот он – провал, совсем близко. В Германии-тο Кузнецов никогда не был.

Явление обер-лейтенанта Зиберта

– А как возник обер-лейтенант Пауль Зиберт?

– Почти год Кузнецов томился у нас в тылу. Возмущался, писал рапорты, просился на фронт.

– Мне рассказывали, что Николай Иванович еще до «Победителей» успел побывать в тылу у немцев. Но рассказ смутный, мне не совсем понятный. Упоминалась разведывательная операция в районе Калинина.

– Скорее Калининского фронта. И для меня ее детали не ясны. Кузнецов был заброшен в тыл к немцам. Провел там несколько дней, военные его деятельностью остались довольны. Вот, пожалуй, и всё, что мне удалось узнать. Но снова забрасывать Николая в тыл к немцам не торопились. Наконец, включили разведчика в группу Медведева. Приказ подписал нарком НКВД Меркулов. Уровень высочайший, уже говорящий о том, каких результатов ждали от Кузнецова.

Вначале 1942-го под Москвой нашли документы убитых немецких офицеров. Приметы Пауля Зиберта – рост, цвет глаз, волос, даже группа крови – ну всё сошлось с кузнецовскими. Правда, Зиберт был 1913 года, а Кузнецов на два годка постарше. Кстати, родом Зиберт – из Кёнигсберга, теперь нашего Калининграда.

Несколько месяцев шла напряженная подготовка. Прыжки с парашютом и стрельба из разных видов оружия были в ней не самыми трудными испытаниями. Хотя вдруг выяснилось, что отличный охотник Кузнецов прекрасно стреляет из карабина и весьма неважно из пистолета. Было это очевидно и Кузнецову. Через три недели он уже поражал цели с обеих рук, из парабеллума и из «Вальтера».

Кузнецову предстояло понять устройство чужой армии, освоить непривычный даже для него сленг. Непросто оказалось вникнуть и в запутанную систему немецких спецслужб.

Ему показывали фильмы с кинозвездой Марикой Рёкк. Он видел картины любимицы фюрера Лени Рифеншталь, положившей свой талант на воспевание фашизма (и вдруг, уже в наше время, ее объявляют чуть ли не противницей гитлеровского режима). Он читал примитивные немецкие романчики, найденные в полевых сумках убитых немецких офицеров. Научился насвистывать любимые солдатские мелодии типа «Лили Марлен».

Потом, под видом лейтенанта-пехотинца, Кузнецова поместили в офицерский барак в советском лагере для военнопленных, находившемся под Красногорском. Держался он осторожно. Малейшая ошибка – и соседи по нарам не пощадили бы подсадную утку. А дисциплина, к удивлению Кузнецова, у пленных немцев была крепкая. И были они наглыми, уверенными в том, что вскоре все равно возьмут Москву, что отсидка эта временная.

Спецагент прошел обкатку, нигде не засветился, принимали его фашисты за своего. В лагерном драматическом кружке, где он занимался (господи, был и такой!), его ставили в пример другим за чисто литературное произношение. В лагере он успел набраться и так не хватавших жаргонных словечек. Даже завел приятелей, с которыми договорился встретиться после войны, до конца которой «было недолго». И, может быть, понял главное – противостояние двух систем-антиподов всерьез и надолго. Никаких следов разложения потерпевшей первое свое поражение под Москвой немецкой армии, о которых вещали наши газеты и радио, Кузнецов не заметил.

Начальство такое «проникновение» порадовало. Ведь как примут «подсадку», предположить было сложно: чужой окопный язык, непривычные манеры, и открывшийся при этом актерский дар полного перевоплощения – позволили Кузнецову стать настоящим нелегалом.

Он томился в ожидании дела, его рапорты с просьбой отправить на любое задание скапливались у начальства, пока, наконец, не было принято долгожданное решение. И в отряде Медведева «Победители» появился боец Николай Васильевич Грачев, а в городе Ровно – обер-лейтенант Зиберт. По причине двух ранений он, по легенде, был «временно не годен к фронтовой службе». Отправляли Кузнецова на короткий срок. Никто не мог и предположить, что он продержится почти полтора года. Это уникальный случай, рекорд – выдержать столько с липовыми документами. Ведь глубокая проверка его моментально бы выявила, но он сумел не дать повода даже для малейшего подозрения. Отправили бы документы в Берлин – и конец эпопеи.

– Как вы думаете, почему обер-лейтенанту, а потом и капитану Зиберту, лично уничтожившему немало фашистских бонз, удалось продержаться так долго?

– Он был великим разведчиком. Да, сегодня это кажется невероятным: русский человек, гражданский, ни в какой армии ни дня не служивший, и даже воинского звания не имевший, в Германии никогда не бывавший, действовал под чужим именем 16 месяцев. А небольшой город Ровно насквозь просматривался гитлеровскими спецслужбами – контрразведкой, тайной полевой полицией, фельджандармерией, местной военной жандармерией, наконец, СД. Кузнецов же не только приводил в исполнение смертные приговоры фашистским палачам, но и постоянно общался с офицерами вермахта, спецслужб, высшими чиновниками оккупационных властей. Сколько ценнейших сведений он передал! Чего стоили одни только данные о готовящемся в Тегеране покушении на Сталина, Рузвельта, Черчилля!

– А если бы немцы все-таки захотели проверить личность Зиберта? Интендант, пусть и после тяжелого ранения, но уж слишком долго оставался он в Ровно.

– Тут многое зависело от двух факторов. Первый – от легенды. Второй фактор – мастерство разведчика. С мастерством – всё ясно. А легенда была разработана блестяще. По ней Зиберт совсем не относился к интендантским крысам, которых не любили фронтовики. Ведь был ранен в тяжелых боях под Москвой, о чем свидетельствовала нашивка на кителе. Какие же огромные потери понесла тогда его часть, даже штаб был полностью уничтожен! А начал воевать еще «с польского похода», с сентября 1939-го, когда и заработал всегда красовавшийся на мундире «Железный крест», пусть и второй степени.

Вскоре Кузнецову повезло. «Его» 76-я дивизия была уничтожена в 1943 году под Сталинградом. Вряд ли кто-то из бывших реальных однополчан Зиберта остался жив, разве что, попал в плен. А если уж для глубокой проверки обращаться в Берлин, где могли как следует покопаться в архивах, то нужен был какой-то конкретный повод, явное подозрение. А Кузнецов-Зиберт их не давал. Он следил за мелочами с удивительной, даже для Медведева, тщательностью. Как-то ему показалось, что надеваемая им немецкая офицерская форма не достаточно отглажена. Утюга в отряде не нашлось. И тогда мундир отгладила… нагретым на костре топором Симона Кримкер. Для будущей разведчицы– нелегала это был отличный урок: мелочей в этой профессии быть не может. Или другой эпизод: попал еще в Москве в руки чекистов мужской перстень с замысловатой монограммой, и, по просьбе Кузнецова, ювелир переделал гравировку на PS (Пауль Зиберт). Дорогое украшение Кузнецов, отправляясь в Ровно в форме обер-лейтенанта, надевал на палец, когда хотел произвести впечатление на важного и нужного ему собеседника. Крошечная деталь, но и она естественным и правдоподобным образом дополняла облик нелегала.

– Я встречался с полковником внешней разведки Павлом Георгиевичем Громушкиным, который и выправлял документы для Николая Ивановича. Ему было уже за девяносто, а он отлично помнил Кузнецова-Зиберта, только считал, что раскрывать эту военную страничку пока рановато. Кое-что рассказал, но просил «пока не публиковать». (Это «пока» прошло, и потому позволю себе кое-что поведать в этой книге.) Бывший инженер-полиграфист Громушкин готовил документы фактически для всех нелегалов, включая своего друга полковника Фишера-Абеля. Хотя и тот был способен сделать документ на любом языке.

– Бывший заместитель Дмитрия Медведева по разведке Лукин рассказывал мне, что, по его подсчетам, документы Зиберта, по самым разным поводам, проверялись больше семидесяти раз. И о каждом случае Кузнецов докладывал.

Но только не думайте, будто Кузнецов был в Ровно этаким волком-одиночкой. Под его началом действовали разведчики, с ним заброшенные, и бежавшие из плена бойцы Красной армии, местные жители. Его надежно прикрывали опытнейшие чекисты из отряда Медведева.

– Но сегодня некоторые авторы, пишущие о Кузнецове, подчеркивают, что в конце он уж очень уверовал в свою счастливую звезду, потому и погиб.

– В разведке, особенно нелегальной, не верить в свою звезду – значит, провалиться с самого начала. Да, Кузнецов верил. Почти всегда вера помогала. И когда на кузнецовского Зиберта началась настоящая охота, Николай Иванович воспринял это без особого страха. Может быть, тут стоило бы проявить еще большую осторожность. Но как? Затаиться, отказаться от проведения актов возмездия? Нет, это было не в его духе, Кузнецов на такое не пошел. Играл с судьбой в русскую рулетку. Он был блистательно находчивым человеком. Однажды немецкий офицер из спецслужбы предложил ему окунуться в речке. Кузнецов быстро выдумал предлог для отказа.

– Почему?

– У него, по легенде, было два ранения, а на теле – ни одного шрама. Кузнецов знал, насколько он нужен, и никогда не позволял себе расслабляться.

Миссия невыполнима

Здесь я прерву беседу с уважаемым Теодором Кирилловичем. Жаль, что вскоре наши откровенные дружеские встречи прервались навсегда. Но были темы, о которых и я рассказывал Гладкову, с максимально возможной на тот момент откровенностью.

В этой главе я не ставлю целью поведать обо всех подвигах Кузнецова. Скорее, я пытаюсь показать действия великого разведчика в суровейших военных условиях, где цена любого промаха – смерть. Мне претят некоторые современные книги, где фашистская контрразведка рисуется тупой, неповоротливой, постоянно проигрывающей нашей. Не нравится мне и переводная литература, типа мемуаров Шелленберга, где фашисты оправдывают себя, сваливая все беды и поражения на Гитлера, и хвастаются завербованными ими русскими агентами – в подавляющем большинстве подставами советской госбезопасности.

В Третьем рейхе удалось создать тотальную систему сыска и обнаружения. Мне она очень напоминает ту систему косвенных признаков, которую использовала, может, и унаследовав от соотечественников, контрразведка ФРГ в борьбе против вездесущей «Штази».

Не потому ли в гестапо у нас не было своих агентов кроме Лемана-Брайтенбаха, раскрытого и убитого еще в декабре 1942 года? Да и попытки заслать хорошо подготовленных немецких антифашистов, чтобы восстановить связь с еще действовавшей «Красной капеллой», закончились арестом наших агентов и трагическим уничтожением всей «Капеллы».

Вспомним, что и удачных покушений, совершенных непосредственно в Германии на фашистских бонз, в длинном списке успешных операций что-то не значится. Ликвидации Гейдриха, фон Кубе и тех, кого покарал Кузнецов, совершались не на немецкой, а на чужой земле. В этот же ряд труднейших операций возмездия ставлю и охоту Николая Кузнецова на гауляйтера Коха – садиста, палача и карателя. Его, как и наместника фюрера в Белоруссии Кубе, советская разведка обязана была уничтожить, по личному приказу Сталина. И если Троян, Мазаник, Осипова с заданием справились, то с Кохом у Кузнецова не получилось. И, считаю искренне, не могло получиться. Миссия была заведомо невыполнима. Кузнецов это сознавал, мучительно переживая и коря себя за неудачу. Сколько сил было потрачено на то, чтобы узнать, когда же Кох появится в Ровно. С огромным трудом добывал Кузнецов порой устаревшие сведения: 2 февраля 1943 года ему стало известно, что 27 января Кох прилетал в Ровно, но в тот же день вылетел в Луцк. Или вот сообщение от 20 февраля того же года: вместо Коха всеми делами в Ровно заправляет его заместитель. Или: Кузнецов узнает от знакомого немецкого офицера, что рейхскомиссар лишь изредка выезжает в Винницу из Кёнигсберга. Незадолго до 20 апреля 1943 года удача, наконец, улыбнулась Кузнецову. В день рождения Гитлера рейхскомиссар Эрих Кох должен был выступить в Ровно перед скоплением народа. План казался относительно простым – группа Кузнецова поодиночке пробирается поближе к трибуне, забрасывает ее гранатами, и пытается скрыться. Николай Иванович оставил Медведеву прощальное письмо: совершить покушение и уйти с забитой людьми площади физически нереально. Но он, как и его разведчики-партизаны, готов на самопожертвование. Однако Кох в Ровно не приехал. Не удался и другой план под названием «Самодеятельность». Группа из двух дюжин партизан, переодетых в немецкую форму, подходит, распевая разученную ими на немецком языке песню, к резиденции Коха в Ровно, берет дом штурмом и убивает рейхскомиссара. Но идти на хорошо охраняемую резиденцию было чистым самоубийством, без малейших шансов на успех.

Однажды стала известна точная дата прилета Коха в Ровно. Близ аэродрома его ждала партизанская засада. При определенной удаче операция обещала быть успешной. Но фашист не прилетел. Вместо Ровно отправился на похороны погибшего в автокатастрофе соратника по партии.

Попытки уничтожить Коха военными методами можно было продолжать, забыв о риске. Вопрос заключался в ином. Никакого успеха они не сулили. И тогда опытные чекисты Медведев, Лукин и Грачев взялись за оперативную разработку покушения. Возможность узнать о планах Коха появилась неожиданно. Обер-ефрейтор Шмидт, кинолог по гражданской профессии, дрессировал собаку для охраны Коха. Черную ищейку он должен был сам передать рейхско-миссару, который собирался прибыть в Ровно 25 мая 1943 года, и дней десять находиться с собакой рядом с Кохом.

У Зиберта со Шмидтом сложились приятельские отношения. Обер-лейтенант подпитывал их, угощая жадноватого обер-ефрейтора в ресторане. И собака Шмидта тоже начала признавать Зиберта. Наученная не подходить к незнакомцам, она постепенно привыкла к другу своего хозяина и даже стала брать еду из рук Зиберта. Но еще не ясно было, как это можно использовать в дальнейшем.

Но Кузнецов (именно он, а не его руководители) придумал план проникновения в резиденцию Коха. У Валентины Довгер, пришедшей в партизанский отряд, было подлинное удостоверение о немецком происхождении. Она выдавала себя за фольксдойче, в брак с которой мечтал вступить обер-лейтенант Зиберт. Но фрау Валентина должна была отправиться на работы в Германию, что помешало бы свадьбе боевого офицера и юной красавицы. Всё это Довгер с Кузнецовым слезливо изложили в письме на имя Коха, которое обер-ефрейтор Шмидт передал через своего земляка-адъютанта рейхскомиссару. Только гауляйтер мог дать разрешение на брак и отменить отправку Валентины Довгер в Германию. План мог и не сработать. Уж очень пустяковым был предлог для такой величины, как Кох, и Кузнецов это отлично понимал. Однако аудиенция была назначена. Как мне кажется, изверга Коха подвел приступ сентиментальности. Бывает, он накатывает на очень жестоких людей, подтверждая их ложную веру в собственную доброту.

Операция была намечена на 31 мая 1943 года. Группа партизан прикрывала Кузнецова и Довгер. Николай Иванович был готов на самопожертвование. Предполагалось, что его с Валентиной введут в кабинет Коха, и она, передавая тому письмо, отвлечет внимание рейхскомиссара. Стрелять в Коха будет Кузнецов. Но все сразу пошло не по плану. Валю пригласили в кабинет одну. Ее сопровождал охранник, а двое остались рядом с обер-лейтенантом. Один пистолет со специальными патронами был у Кузнецова на боевом взводе, второй, со снятым предохранителем, в кобуре.

Через три минуты Довгер вернулась за женихом. Обменяться даже короткими репликами оказалось невозможно. Перед сидящим за столом Кохом – двое телохранителей. Еще один стоял прямо за спиной Кузнецова. Две черные собаки лежали на ковре в центре кабинета между Кузнецовым и Кохом. Все трое телохранителей следили за руками Кузнецова. Полностью контролируемое охраной расстояние между Кохом и Кузнецовым – пять метров. Дотянуться до кармана, вынуть пистолет Кузнецов даже теоретически не успеет.

Кох устроил обер-лейтенанту настоящий допрос. Суть его состояла в том, что предстоящий брак арийца и девушки с нечистой кровью его возмущал. Когда разговор пошел в более мягких тонах, три охранника ни на секунду не отвлеклись, не изменили положения. За тридцать с лишним минут аудиенции – ни одного шанса на выстрел.

Письменное разрешение Коха на брак, точнее на устройство Валентины на работу в Ровно, что спасало от угона в Германию, было получено. Выводили «влюбленных» через другие двери. Кузнецов получил от толпившейся у выхода свиты поздравления и пачку папирос от адъютанта гауляйтера. Кох остался жив. Кузнецов был морально убит. Покушение провалилось. Охрана оказалась сильнее.

Если же разбирать ситуацию внимательно, то выясняется, что действия телохранителей были не безупречны. Посетитель вошел в кабинет лица № 1 с двумя пистолетами: один – на боевом взводе, второй – в кобуре. Ни он, ни его спутница не были обысканы. Валентине позволили оставить при себе дамскую сумочку. Ошибки грубейшие.

А если бы:

1) обер-лейтенант Зиберт был одет не в летнюю форму, он мог бы, вероятно, очень вероятно, пронести с собой и гранату. Воспользоваться ею было все же легче, чем револьвером;

2) укрепи разведчик взрывное устройство на теле, акт возмездия мог бы быть совершен;

3) умела бы стрелять Валентина Довгер, у нее бы оставался шанс на выстрел.

Попробуем теперь разобраться, реальны ли были эти три «если бы».

1. Иная форма, кроме летней, могла бы вызвать 31 мая подозрения. И этот вариант в принципе отпадал.

2. Взрывное устройство на теле? Да, погибнув, Кузнецов захватил бы с собой и Коха, и Валентину, и охрану. И Николай Иванович очень корил себя за то, что не предусмотрел такой возможности. Это был реальный, неиспользованный шанс убить преступника, пожертвовав собой и помощницей. Больше возможности подойти к Коху так близко могло и не представиться. (И не представилось. Эрих Кох умер в 90 лет, так и не поплатившись за свои злодеяния в течение жизни.)

3. Перед покушением Валентину Довгер пытались научить стрелять из револьвера. Но молоденькая девушка была так слаба физически, что не могла самостоятельно даже взвести курок. Жаль. (Известно, что советские спецслужбы имели в своем составе профессиональных ликвидаторов, в том числе женщин. Известно также, что ликвидаторы уничтожали недобитых фашистов и скрывавшихся предателей после войны.)

Хотя покушение на Коха сорвалось, толк от аудиенции всё же был. Кузнецов принес в отряд важную информацию. Кох посоветовал боевому офицеру Зиберту не увлекаться фолькс-дойче и использовать свой опыт не в тыловом Ровно, а на полях решающего наступления, которое вот-вот развернется по приказу фюрера. Единственным местом такого сражения мог быть только Курск. Ставшая знаменитой Курская дуга изменила весь ход мировой войны. К информации, переданной Кузнецовым, в Москве отнеслись серьезно, ибо ее подтверждало несколько похожих сообщений, полученных из надежных источников, в частности, от Кембриджской пятерки из Лондона.

И еще одно. Среди высокопоставленных фашистских приспешников, бросившихся к Зиберту после длительной аудиенции у Коха с поздравлениями, был и человек с протезом вместо кисти правой руки. Зиберт быстро сориентировался, пожал ему левую руку. Нацистского судью Альфреда Функа он уничтожит позже – 16 ноября 1943 года в здании суда в Ровно.

Из ровенских лесов о Тегеране

Среди знакомых Зиберта, поставлявших иногда интересную информацию, был майор СС Ульрих фон Ортель. Частенько он расхаживал и в хорошо сшитом штатском костюме. Однажды при обер-лейтенанте Зиберте он заговорил с кем– то по-русски. И это был не просто набор слов, почерпнутых из офицерского разговорника. Эсэсовец владел русским языком блестяще. Он попытался подловить Зиберта, спросив, понял ли тот, о чем шла речь. Тот среагировал точно – сказал, что вроде бы понял смысл нескольких произнесенных Ортелем фраз.

Образованный, хорошо разбирающийся как в политике, так и в искусстве, знакомец Кузнецова был интеллектуально гораздо выше армейских офицеров. Иногда он ставил в тупик обер-лейтенанта резкими отзывами о руководителях рейха, никогда, впрочем, не трогая самого фюрера.

Кузнецов не то чтобы избегал встреч с этим человеком, – тот был явно опасен и непонятен, и, посоветовавшись с Медведевым и Лукиным, даже не стремился «разрабатывать» эсэсовца – слишком рискованно, не ясно, к чему могло привести это знакомство. Николай Иванович чувствовал, что фон Ортель им интересуется, прощупывает. И не ошибся.

Был у майора Ортеля один большой недостаток – чрезмерная тяга к спиртному развязывала язык. Однажды во время ужина, оплачиваемого щедрым Зибертом, Ортель то ли в шутку, то ли всерьез предложил обер-лейтенанту попробовать себя в иной, более важной, нежели армейский офицер, роли. Зиберт взял время на размышление. В другой раз Ортель проговорился о специальной школе СС в Скандинавии, где, как понял Николай Иванович, готовят диверсантов для выполнения важных специальных заданий. Задолжав однажды Зиберту некую сумму, майор пообещал вернуть ее персидскими коврами. Вместе с группой людей он собирался отправиться в Иран в ближайшее время на опасную операцию, успешное выполнение которой могло изменить ход всей войны.

Можно было бы принять всё это за пьяную болтовню, но слишком уж хитер был фон Ортель. Да и вырвалось у него как-то признание, что провел он в СССР два года. Кузнецов, знавший весь довоенный состав немецкого посольства в Москве, был совершенно уверен, что среди дипломатов такой сотрудник не значился. Были основания предположить, что Ортель – немецкий разведчик-нелегал с солидным опытом работы в СССР.

О готовящейся важной операции СС в Тегеране, способной изменить ход войны, было сообщено в Центр. Затем после одной из встреч с Ортелем Кузнецов передал уточнение: операцией в Тегеране будет руководить диверсант Отто Скорцени. Так в Москве узнали об операции «Длинный прыжок», в ходе которой немцы собирались во время Тегеранской конференции уничтожить лидеров трех союзных государств.

Осторожная разработка фон Ортеля принесла ценнейшие плоды. В разговорах он начал упоминать о чудо-оружии, которое должно спасти Германию. Оставалось понять, пьяная ли это болтовня, дезинформация ли доктора Геббельса, или немцы действительно близки к созданию нового, исключительно мощного и разрушительного оружия. С Ортелем продолжали работать, причем не всегда делал это обер-лейтенант Зиберт. О вербовке Ортеля речи не шло, его использовали втемную. Вскоре выяснилось, что майор не фантазировал: так, Центр получил подтверждение информации о создании баллистических ракет «Фау», поражающих цели с дальнего расстояния.

Майор СС Ортель не успел продвинуться в разработке обер-лейтенанта Зиберта. Планы привлечь его к какой-то секретной работе, отправить в Тегеран… не осуществились из-за нехватки времени.

А что же было с Ульрихом фон Ортелем дальше? Он успешно сымитировал собственную смерть – застрелился. Зачем это нужно было эсэсовцу, осталось неизвестно.

Однако Ортель действительно появился в Тегеране. Готовившаяся им и Скорцени операция «Длинный прыжок» была сорвана советской разведкой.

Место гибели известно

И вновь возвращаюсь к беседе с Теодором Кирилловичем Гладковым.

– В марте 1944-го Кузнецов был убит бандеровцами. И сколько же самых невероятных версий высказывается по поводу гибели.

– История его гибели действительно запутана. Давайте придерживаться единственно, на мой взгляд, правдивой версии… Отряду Медведева под Ровно делать было уже нечего – немцы оттуда отступали. Кузнецову дали задание выехать во Львов, уничтожить губернатора Галиции. Не получилось, тот заболел, и Кузнецов из автоматического пистолета убил вицегубернатора Отто Бауэра и высокопоставленного чиновника Гейнриха Шнайдера. А потом при невыясненных обстоятельствах проник во львовский штаб военно-воздушных сил, тремя выстрелами в упор уничтожил подполковника Петерса и ефрейтора. Что он делал в том штабе? Выяснить мы не можем, рассказать об этом Кузнецов не успел никому. Видимо, немецкий подполковник умер не сразу, ибо успел сказать, что стрелял в него офицер Зиберт.

Это последнее покушение в штабе немецких ВВС не было никем санкционировано. Лукин мне клялся и божился, что такого задания Кузнецову не давали. Может быть, разведчик решил напоследок хлопнуть дверью? Его обер-лейтенант Зиберт уже вызывал определенные подозрения. Офицера в таком звании искали, проверяли всех поголовно. И тогда доктор Цессарский из отряда Медведева повысил его в звании, вписал в офицерскую книжку «гауптман». Однажды Кузнецов, который чудом избежал ареста после проверки документов, сам, по собственной инициативе, «помогал» немцам: требовал документы у проезжавших по той же дороге, задавал вопросы, изображал из себя бдительного офицера. Но, скажу я вам, были и подозрения, что его выдала одна арестованная подпольщица.

– Кто же это?

– Нехорошо говорить. Женщины давным-давно в живых нет. А предполагалось, что Кузнецов осядет во Львове. Ничего не получилось. Отсидеться было негде. Явки, которые ему дали, уже не существовали: человек или погиб, или был арестован, а то и сбежал. Кузнецов совершил другие акты возмездия. Надо было уходить, и он вырывался из Львова, из сжимавшегося кольца, но надежные документы имел только шофер Иван Белов, а верному другу Яну Каминскому и самому Николаю Ивановичу взять их было негде.

А его уже ждут на всех выходах, повсюду повальные обыски, засады. В местечке Куровицы – заслон. Впечатление, что ловили именно его: обычным КПП командовал не лейтенант и не капитан, а майор. У немцев такого не бывало. Оставалось – только прорываться. Они рванули через шлагбаум, убили немецкого майора Кантора, уничтожили патруль. Вдогонку им влепили автоматную очередь, пробили шины. Проехали метров двести на спущенных – и в лес. Машину с простреленными колесами пришлось бросить. Это – март, а фронт под Львовом неожиданно остановился. Что там творилось? Наши войска где-то вырвались вперед, где-то остановились, шляются бандеровцы, отряды еврейской самообороны, стихийные отряды из наших окруженцев и партизан. Лес, скитания, их обложили, – ну нет выхода.

– Можно же было где-то остановиться, переждать, затаиться.

– Не мог он, уже не мог. Рвался к своим. Они наткнулись на отряд еврейской самообороны. Те жили в бараках, успели обустроиться. Но в отряде – тиф. Там же встретил двух знакомых разведчиков из медведевского отряда. И они тоже тифозные. Оставаться – рискованно: тиф валил наповал. Двум знакомым по партизанскому отряду Кузнецов сказал без утайки: постараемся выйти к линии фронта, ведь Красная армия наступает. Откуда ему было знать, что фронт неожиданно остановился.

Кузнецову выделили проводника – бойца отряда местного парня Самуэля Эрлиха. Парнишка тот был смышленый, знал все лесные тропинки. И повел он вроде бы в нужном направлении – к линии фронта. Довел Николая Ивановича и двух его ребят до нужной точки, и благополучно возвратился в свой отряд. Больше никто из свидетелей с нашей стороны Кузнецова живым не видел. Что, как полагал Дмитрий Николаевич Медведев, вовсе не свидетельствовало о его гибели. Бывало, выбирались его люди из передряг и похлеще.

– Кузнецов так и шел в немецкой военной форме?

– Да, только отпорол погоны. Очень боялся погибнуть при переходе линии фронта от пули своих, и приготовил пакет, в котором был подробнейший отчет и подпись «Пух». Под этим именем в отряде Медведева его не знали. Как Пух был он известен только высшему командованию, а точнее, генералу Федотову.

– Тому самому, что участвовал в начале 1920-х годов в операции «Трест»? Соратник организатора советской внешней разведки Артузова?

– Именно. И Федотов, в конце концов, этот отчет передал в Четвертое управление, возглавлявшее всю эту партизанскую борьбу на временно захваченных немцами территориях. Но была сложность, мною уже упомянутая. Кузнецов полагал – при переходе его могут убить свои.

– Неужели нельзя предусмотреть каких-то паролей, знаков?

– Но как? Самое трудное в разведке в военных условиях – это возвращение. Были случаи – гибли на этом последнем этапе.

– Мне об этом не раз говорил генерал Дроздов, возглавлявший десятилетия спустя нелегальную разведку. Возвращение может стать, и становилось, этапом еще более сложным, чем вступление в жизнь под новой легендированной фамилией. Тут всего не предусмотришь.

– Известный фронтовой разведчик, писатель Овидий Горчаков рассказывал мне, как его три раза зверски избивали, когда он возвращался к своим. Говорите, подать условный знак? Но какой, для кого он, этот условный знак? С кем и когда могли условиться? Горчаков кричал, молил: «Я военный разведчик, ребята, что вы делаете?» Один раз уже думал – конец, не отдышаться. Так и с Кузнецовым.

И вот что мне удалось установить. Вышли они втроем на хутор Борятино и там издалека увидели людей в военной форме. Кузнецов послал Белова к крайней хате. Тот постучался, спросил: «Войска есть?» И ему сказал, что есть, только не ваши, а с зирками, то есть со звездочками.

– Наша Красная армия?

– Это были бандеровцы. А Кузнецов и его ребята приняли их за своих. Бандеровцы были переодеты. Этот прием они, мерзавцы, часто применяли – переодевались в советскую военную форму. Стычка, бой, пальба… И Николай Кузнецов и двое его ребят были убиты.

– А как же история о том, что, не желая сдаваться в плен, Кузнецов, окруженный бандеровцами, взорвал себя противотанковой гранатой?

– Она меня больше всего угнетает. Ну, представьте себе, как это возможно? Граната должна с силой удариться о броню. Нет, всё это вранье!

– А что правда?

– Правда то, что пакет с донесением, подписанный «Пух», попал к бандеровцам. И только тогда те поняли, кого они убили. И началась торговля. Сообщили немцам, что разведчик взят полуживым, и в качестве доказательства дали отчет. Поставили условие: в обмен на Пуха-Зиберта освободить арестованных детей и жену одного из своих главарей Лебедя. Бандера был под арестом, и Лебедь его фактически замещал. В конце концов, немцы согласились, и обещание выполнили, улучшили жене и детям Лебедя условия содержания в лагере, стали хорошо кормить. Прошла неделя. Кузнецов мертв, а бандеровцы говорят немцам, что он убит гранатой при попытке к бегству. Как можно убить человека при попытке к бегству? Только пулей. Так заварилась вся эта липа. Да они бы Кузнецова берегли как драгоценность – он бы был их единственной разменной валютой.

Немцы послали на место боя специальную группу СС и убедились, что Зиберт-Пух и еще двое погибли в бою. Каминского и Белова похоронили в соседней деревне. Поп Ворона, совершавший обряд погребения, рассказывал, что немцы привезли двух людей. Оба были в немецкой форме, но без погон. Видимо, это и были друзья Кузнецова.