Текст книги "Плавучий мост. Журнал поэзии. №3/2019"

 
Кирпич рядом с кирпичом
И кирпич
На.
Сотни,
Тысячи раз.
Стена.
Вас
Никогда не волновало это? —
Ни колебания,
Ни просвета.
Спокойно,
Как-будто она ни при чём,
Как тупого начальства спина,
Кирпич рядом с кирпичом
И кирпич
На.
Но
Каждый кирпич – это плач.
Но
Каждый кирпич – это смех.
Слышите смех стен?
Слышите стен стон?
Он,
Этот стон,
Слышен со всех сторон.
Стены,
Стены…
Смотри!
Они вокруг
И
Внутри.
 

* * *

 
Мы все в четырёх стенах.
                     Нет,
                                 в шести.
(Я ведь не знаю, где верх,
                                 где низ).
Иногда думаю,
Что вхожу
В,
А оказывается —
Выхожу
Из.
 

* * *

 
Многих волнует морской простор,
Реки, поля и горы.
Меня же волнует с далёких пор
Город.
Город я выбрал из многих тем.
Город – это множество стен.
Вот сейчас —
Я стою,
У меня под плечом
В трещинах-нервах стена.
Стена —
Это
Кирпич рядом с кирпичом
И кирпич
На.
Я вспоминаю:
На этом месте
Я был уже.
Не один…
Вместе с ней
(Снова сны!)
Пусть!
Вспомню…
Это было давно.
Тыща лет пролетела.
Я не знаю, не помню,
Но всё может быть.
Мне на женщин тогда смотреть
не хотелось,
Мне хотелось тогда
Одну лишь
Любить.
Те глаза
Ни забыть,
Ни запить
Невозможно!
До сих пор предо мною их карий вопрос.
Для неё мир тогда был отчаянно сложным.
Для меня мир тогда
         был отчаянно прост.
Мост,
Широкий,
Солнечный,
Чистый
Перепрыгнул,
Играя с любимой рекой.
Мы идём.
И я счастье своё лучистое
Обнял за плечи
Нежной рукой.
Небо сверху.
И снизу небо.
Прямо в небо шагают люди…
Нет!
О чём это?
Я же там не был.
Не был!
Слышите вы?
И не буду.
…На щеке, словно кровь, поцелуя помада.
Воротник
Я в объятиях чьих-то измял.
Чтобы петь,
Чтобы жить,
Мне забыть не надо,
Чтобы прямо смотреть в отраженья зеркал.
Но её
Ни забыть,
Ни запить не могу я!
Хоть и много
По сердцу
Имён протекло.
Мои руки не помнят
Иную-другую.
Они помнят
Только её
             тепло.
…Поздно.
Всё то же место.
Здесь я был,
Не один —
Вместе
С ней.
 

* * *

 
Стена,
Вы думаете,
Гладкая
Встаёт многоэтажным ростом?
Всмотритесь!
Видите,
Кладка какая
Пёстрая?
Нет.
Стена – это не так просто.
 

* * *

 
Я иду.
И на белом снегу
Чёрные ходят ботинки.
Я иду,
А на белом снегу
Чёрные крутят пластинки —
«…Джем!
Джунгли!
Джаз!
Хочешь, свезу
Прямо сейчас
В Каламазу?»
Джем!
Джунгли!
Джаз!
Вытри слезу.
Там
Не увидят нас.
В Каламазу.
Джем!
Джунгли!
Джаз!
Хочешь, свезу
Прямо сейчас
В Каламазу?
Я иду.
А на белом снегу
Чёрные крутят пластинки.
Я иду.
И на белом снегу
Чёрные ходят ботинки.
Я смотрю,
Как один за другим
Они ходят где-то внизу…
Я иду не к тебе.
Я – к другой!
Я – к другим!
Тем,
Которые в Каламазу!
 

* * *

 
Подошвами лет
Затопчется след.
Я кого-нибудь выберу в жёны…
Построил же грек
XX век
У разбитых колонн
Парфенона!
 

* * *

 
Что такое город?
– Это много стен.
Что такое мир?
– Это то, что между стен.
 

* * *

 
Будет стена стоять,
                     если сверху
                     кирпича или двух нет.
Но если вынуть
Снизу —
Сразу
Рухнет.
 

* * *

 
Около стены —
милиционер.
Такой сине-красный,
Сытый.
На всякий случай,
Для всяких мер
И событий.
 

* * *

 
Я шёл вперёд.
Верил – приду.
Подошёл ближе – и сник.
У меня
На самом ходу
Тупик.
– Что такое тупик?
– Стена поперёк.
Куда ни ткнёшься —
Стена.
Везде
Кирпич рядом с кирпичом
И кирпич
На.
Лбом не пробьёшь.
Нужен таран.
Пьян?
Что вы, милые!
Вы же не запишете моей
                                 фамилии?
Окончился праздник.
Стены разделись,
И площади стали не слишком
                                 людны.
Я город люблю,
Когда он в деле.
Я город люблю
Не в праздник,
А в будни.
Конечно, не плохо – в плакатах
                                 строенья,
Над головами флаги повисли…
Но в будни
У стен
Есть настроенье.
Но в будни
Стены
Рождают мысли…
В будни город встаёт небритый,
Спешит на работу,
Троллейбусов ждёт.
В будни город – город событий,
В будни город, борясь, живёт.
Стены!
Стены!
За ними – жизни.
За ними – боль.
За ними – уют.
Стены одних до отчаянья загрызли.
Стены другим наслажденья дают.
У нас сегодня болезни ноют.
Пахнет лекарством
                     и горем у нас.
А тут же рядом,
За тихой стеною,
Квас и пляски,
Ласки и джаз.
Ну и что же?
Кричать здесь о чём?
Жизнь —
Это ведь тоже стена!
Это ведь тоже
Кирпич рядом с кирпичом
И кирпич
На!
Нет.
Представьте себе, —
                     не было б стен…
 

* * *

 
Кружится,
Кружится
Снег,
Кажется,
Кажется мне:
С ней —
Я.
Она очень любила снег,
А я снег сберечь не смог —
Он слетел с блаженств
                                 и с нег.
Сел,
Сжался
И смок.
И только у глаз след…
Нет.
Вот она.
Тёплые руки.
Как я соскучился по её губам!
Почему-то потолок под ногами.
Это от счастья?
Да?
Закрыты окна.
Закрыты двери.
Куда же ушла она?
Куда же ты,
В какие щели,
Её пропустила,
Стена?!
…Кружится,
Кружится
Снег.
Кажется,
Кажется мне.
 

* * *

 
За окном – небо,
Белое,
Ровное.
Как продолжение потолка.
Что реальное,
Что условное —
Не разберусь пока.
Но потихоньку,
Но постепенно
Становится
Жизнь ясна.
И рассыпаются иллюзий стены,
И правды
Встаёт стена.
 

* * *

 
Что такое улица?
– Стены вдоль.
Что такое площадь?
– Стены вокруг.
 

* * *

 
Ты видел «У стен Малапаги»?
Нет?
Обязательно посмотри.
Это не о счастье на шпаге.
Это о стенах внутри.
Внутри у тебя,
           у меня,
Внутри вон у тех прохожих…
Мы можем шляпы менять,
Но оставаться похожи.
Похожи, как две свечи,
Как кирпичи
В стене,
         за которую прячем
Души разные
И горячие.
Почему мы в стены ушли?
Почему себя замуровали?
Мы мимо многого молча прошли,
Мы слишком много в себе скрывали.
Пора нам выпустить чувства!
Жить – так открыто!
Творить – так искусство!
А то ведь какими были?
Стены белили.
Доказывали – стена гладкая.
Без кирпичей обойтись можно.
А стена,
Как всегда,
Глядь, какая —
                     сложная.
В жизни много поломанных стен.
И седых сердец.
Разве не странно:
Мне – 27,
А я —
Вдовец.
Даже слово само —
Дряхлое, с лысиной.
Но это правда.
Хотя и немыслимо.
Не знаю,
Что у меня с ней было.
Разве молнию разглядеть?
Снова
В памяти сплыла
Позеленевшая медь.
Скорее вон!
В город!
В ночь!
Только город может помочь.
Город, город,
Широкий,
Гулкий,
Мне только с ним хорошо.
Это здесь,
У него в переулках,
Я поэму свою нашёл.
Часть меня!
Моя честь!
Скорее, скорее,
Людям прочесть.
Не ломаюсь,
Не знаю вперёд —
Почем?
Но знаю —
Редакторов встанет стена.
Кирпич рядом с кирпичом
И кирпич
На.
Выпустить трудно
Поэму из рук.
Но пора,
Как ни хитри!
Я хочу
О стены вокруг
Разбить
Стены
Внутри.
 

Ноябрь, 1956 г.

Переводы

Глин Максвелл, Джей Бернард
Стихотворения

Переревод с английского Дениса Безносова

Глин Максвелл

Поэт, драматург, критик и либреттист. Изучал английскую филологию в Оксфорде, поэзю и театр в Бостонском университете в классе Дерека Уолкотта. Автор стихотворных сборников «Pluto», «The Nerve», «The Sugar Mile», каждый из которых был отмечен престижными литературными наградами. Автор либретто к операм «The Lion’s Face» (композитор – Елена Лангер), «Nothing» и «The Firework Maker’s Daughter» (композитор – Дэвид Брюс), исполнявшимся в Королевском оперном театре и в театре «Глайндборн». Номинант премии им. Лоуренса Оливье 2015 года. В 2012 году Глин Максвелл опубликовал сборник критических статей «On Poetry», а в 2016 году – его художественное продолжение, книгу «Drinks With Dead Poets». Живёт в Лондоне, в районе Ислингтон, преподает в Школе поэзии.

 
В обговоренный августовский день, в полночь
около тысячи
     оставшихся жителей проклятых городов
откупорили шампанское
 
 
в честь прекращения деятельности города,
общества
в прежнем значении, началась последняя
совместная попойка
 
 
и так до двух часов, пока одновременно все фары
не осветили холм.
     А поутру те, кто был готов, исчезли,
ушли,
 
 
остались только восемь нищих семейств,
которым некуда
было идти, они-то и услышали, как застучали
самые первые
 
 
капли дождя о кровлю крыш,
либо увидели
отпечатки дождевых пальцев на окнах, учуяли
дождь за дверью,
 
 
и, возможно, тогда он звучал иначе,
не потому,
что тот дождь был сильнее, яростнее
предыдущих,
 
 
а потому, что он уже несколько часов шел
в ушах людей,
которые знали, что этот дождь никому
не под силу прекратить.
 

 
Собирая фото за год —
такое лучшее из лучших —
вечером человек за столом
 
 
имел дело с пятью тысячами
возможностей на самой полной
скорости, его светлые волосы
 
 
дрожали, а его пальцы
двигались так быстро, что
воздух был полон белых
 
 
пронумерованных оборотов
избранных снимков, один за другим
падающих навзничь.
 

 
Спокойна ночь. Разбрасывает ночь
в холодном небе противоположность,
похожую на души или вскоре
на пустоту, но время пролетит —
на души снова. Но потом она
вращается. Ей бы поверх пространств
безжизненных расти и древних чудищ,
новейших человечьих остроумий.
 
 
Попробуй той, которую ты любишь,
все разъяснить – той, что стоит подле тебя,
разглядывая звезды – вряд ли это
возможно, но она по крайней мере
любуется созвездьем.
 
 
Ты перетерпишь боль, и повернешься,
и сразу же подстроишь мирозданье
под только что изученное небо.
 
 
Так поступали боги, нисходя
веками к людям – а когда наскучат
все эти бесконечности, возьмут
кого-то за руку и поведут домой.
 

 
Помню тёмное небо
и внезапный свет,
как будто дверь стучала,
и в пустую ещё
комнату входить стали
один за другим.
Я открыл глаза – там были
в нарядах мы
под нелепым объектом,
на который смотрели все.
Мне казалось, у одного меня
натренирован взгляд
смотреть поверх горизонта.
Но он настигает нас —
горизонт, вьется вокруг
каждой фигуры, что
таращится – руки по швам – с тупым
видом. Тогда я
должен был что-то сделать
для них, собирался – поднять
диагональ в глухом
тупике, поставить
какую-то лестницу, показать Ему,
на что я способен.
Но тупик был действительно глух.
Он сказал Свое,
я – свое, я всего лишь имел
в виду, что отдан Ему,
потому как принадлежу всякому, кто
заставил меня проделать это.
 

 
Подобно морю прибывает море,
но разум сознает, как редко речь
 
 
наращивала суть, и ставит все
слова в другом порядке. Каждый звук
 
 
воды в шершавой местности был стёрт
рассудком. Но для моря чистота
 
 
рассудка бесполезна. Дела нет
богам до избранных козлов, они
 
 
всего-то попросили жизнь для нас,
чтоб доказать доподлинно – мы есть.
 

Джей Бернард

Джей Бернард (член Королевского литературного общества и Королевского общества искусств) – британский писатель, поэт и художник. Джей работает в разных жанрах, экспериментирует с художественными формами, уделяет большое внимание квир-тематике, в качестве источника материала для своих произведений часто использует архивные данные. За аудиовизуальный проект Surge: Side A, посвящённый пожару 1981 года в лондонском районе Нью Кросс, Джей в 2017 году получил(а) премию имени Теда Хьюза. Пoэтическая книга Surge была опубликована издательством Chatto And Windus. Переведенные стихи взяты из этой книги.

 
помни нас вытащили сюда из чистой воды наших снов
что нас можно поименовать пронумеровать и забыть
что мы стали зримы что на нас можно смотреть с презрением
что они давали нам свои имена и фамилии что нас можно звать
                                                                   черномазыми
и что по их мнению можно сдирать плоть с наших спин
морить нас голодом чтоб мы рыдали сквозь детский сон
чтоб закрыли свои закопчённые рты пока они спят
глотали их пока они нас разглядывают
никогда не насыщаясь —
хлоп, хрум
аминь
 

 
Не пора ли нам разузнать о чужой жизни?
Не пора ли рассмотреть, что можно скрыть, что нельзя?
 
 
Вынимаю утро из коробки, смотрю, как искривились с годами
его края, его страницы, сращенные с текстом.
 
 
Снимаю ржавую скрепку, стираю губкой бледно-рыжий след,
разворачиваю записку в пигментных пятнах и чернилах,
 
 
датирую переводной цифрой на янтарном клее,
прижимаю каждую часть к сканеру,
 
 
задумываюсь – как назвать файлы
с мокрым дымом и молодыми останками.
 

* * *

 
Иногда я узнаю лицо с 8-миллиметровой пленки,
 
 
знакомлюсь с той-что-поселилась-в-семидесятых,
той-что-выступила-с-той-речью, что помнит 81-й,
 
 
когда толпа, черная, как мое запястье, собралась поутру,
пересекла мост Блэкфрайерс и столкнулась с репортерами.
Тот год еще отдавал свежестью, еще вопил с закрытыми глазами:
 
 
Братишка мертв братишка мертв братишка ме-о-ортв
Сестричка мертва сестричка мертва сестричка мертва-а-а
 
 
Белорукавый рабочий свесился с полки, чтоб плюнуть
в паренька, что вспомнил об этом, попивая старое вино.
 

* * *

 
Беру это январское утро в руки и думаю —
если так будет с Лондоном, Англией, Британией, белыми и черными
                                                                                  британцами —
 
 
где поместить горящий дом, прах ребенка, кирпич, которым
ударили в затылок, дерьмо в почтовом ящике и мочу по стенам?
 
 
Даю файлам имена – огонь, туловище, тело, дом.
 

 
осень
в оранжевых платьях прихлебывает дождик в Фордхэм парке
 
 
Качели из покрышки
затмевают мир своим кольцом
 
 
Мне попался камень с именами погибших
Сижу
смотрю в холодное розовое зеркало камня
                            искаженное солнце
на тринадцать имен
                      каждый год
Слышу лето спрашивает как же осень
выносит
гибель зимы
 

 
мой голос
                      был так слаб, так измучен,
              он так скорбел
мой голос был так слаб
он вторгся в пекло, так измучен,
печален, мой голос был надломлен, мелка
была надежда, потом измучена,
я задыхалась,
он застрял у меня в глотке,
     мой голос был так слаб,
измучен, он скорбел —
                              мой голос стал стеклом
              треснувшим от жара
я звала
              но казалось что никто не звал со мной
казалось что никто не знал, не видел
                       что видела я —
                       я была так измучена, так скорбела
и сказала ребенку я знаю
окружен огнем – прыгай
              Ивон, прыгай Пол, прыгай —
              и я сказала богу я знаю
                  окружен огнем – прыгай
              Ивон, прыгай Пол, прыгай —
                            я сказала, я звала – прыгай
Ивон, прыгай Пол, прыгай —
мой голос был так слаб
                                          – Пол, прыгай —
                                          так слаб, так скорбен.
 

 
И сколько раз умирала Мисс Ди?
И сколько раз давала нам жизнь?
И сколько было детей у Мисс Ди?
Не меньше, чем тех, кто слушает песню
 
 
Слушают песню
  Они слушают песню
  Они слушают песню снаружи
 
 
Слушают песню
Они слушают песню
Они слушают песню снаружи
 
 
И скольких мужчин любила Мисс Ди?
Не меньше, чем листьев на ветках растет
И в скольких местах побывала Мисс Ди?
Не меньше, чем карта названий вмешает
 
 
Названий вмешает
Карта названий вмещает
Названий вмещает где ты можешь жить
 
 
Названий вмешает
Карта названий вмещает
Названий вмещает где ты можешь жить
 
 
И сколько раз умирала Мисс Ди?
Когда на земле появлялось дитя
И сколько еще умрет она раз?
Пока будет в мире за что умирать
 
 
Как она появилась под утро
Как она уходила под вечер
С восходящим солнцем взошла
 
 
Как она появилась под утро
Как она уходила под вечер
Только мы обернулись – ушла
 
 
И с тех пор сколько раз ты виделся с ней?
Никогда, только раньше бывала она,
На Дэбтфордском рынке гуляла, среди
Продавцов и прилавков смеялась она
 
 
Как сбивала цену на рыбу, на рис
Торговалась она – цены падали вниз
     Как сбивала цену на рыбу, на рис
     Торговалась она – цены падали вниз
 
 
Не встречал ее я, не встречал ее ты
Как в 439-м случился пожар
Говорят, ее дочка пропала на несколько дней
Говорят, что останки не дали увидеть ей
 
 
Как она появилась под утро
Как она уходила под вечер
С восходящим солнцем взошла
 
 
Как она появилась под утро
Как она уходила под вечер
Только мы обернулись – ушла
 
 
Только мы обернулись – ушла
Только мы обернулись – ушла
Только мы обернулись – ушла
 

Примечание:

Денис Дмитриевич Безносов – поэт, переводчик. Родился в 1988 г. в Москве. Стихи, переводы с английского и испанского публиковались в журналах «Новый мир», «Знамя», «Дети Ра», «Крещатик», «Новая Юность», «Воздух», «Урал» и др. Подготовил к изданию двухтомник Тихона Чурилина «Стихотворения и поэмы» (2012), выпустил книгу переводов кубинского поэта Вирхилио Пиньеры «Взвешенный остров» (2014). Финалист премии «Дебют» (2015). Лауреат российско-итальянской премии «Bella» (2016). Финалист премии «Лицей» (2018, 2019). Автор книги стихов «Существо» (М.: ОГИ, 2018). 206

Константинос Кавафис
Стихотворения

Перевод с греческого Нины Косман

Константинос Кавафис родился 29 апреля 1863 г. в Александрии (Египет), в семье греческих выходцев из Константинополя. Его стихи написаны в форме сценок или размышлений об истории эллинистического мира в период перехода от язычества к христианству. Сравнительно простой язык его стихов отличался от греческой поэзии его времени, не мыслимой без роскошных метафор и романтических норм. При жизни Кавафис опубликовал всего лишь 154 стихотворения; десятки неопубликованных при жизни стихов остались недописанными. Две книжки его «Стихотворений» были изданы в 1904 и 1910 гг. Кавафис умер от рака гортани 29 апреля 1933 года в день своего семидесятилетия. Посмертно был признан величайшим из всех поэтов, писавших на новогреческом языке и одной из ключевых фигур западного модернизма.

 
Аполлоний беседовал
о надлежащем образовании и воспитании
с молодым человеком, строящим себе роскошный дом на Родосе.
«Когда я захожу в храм, —
сказал Тияниан в конце беседы, – пусть он даже совсем небольшой,
я предпочитаю видеть
в нем статуи из золота и слоновой кости,
чем лицезреть статую из простой глины в большом храме».
«Из простой глины»: как это отвратительно —
но тот, кто недостаточно образован,
падок на фальшивку. Тот, кто слеплен из простой глины.
 

 
Глядя на полусерый опал,
Мне вспомнились прекрасные серые глаза —
Кажется, с тех пор прошло двадцать лет…
………………………………….
Мы были близки один месяц.
Затем он уехал на работу, кажется, в Смирну,
и мы не встретились вновь.
Если он еще жив, его серые глаза потеряли свою красоту;
его прекрасное лицо, вероятно, состарилось.
Память, храни их такими, какими они были.
И, память, если ты хоть что-то от этой любви можешь вернуть,
верни сегодня.
 

 
Сижу в задумчивом настроении.
Я создал искусство из желаний и чувств,
из полузримых черт и лиц, смутных воспоминаний,
несбывшейся любви. Уйду в искусство:
оно умеет придать форму Красоте,
незаметно наполняя жизнь,
сочетая впечатления, соединяя дни.
 

 
   Из Милета в Латмос я ехал
   на белой колеснице, запряженной четырьмя белоснежными мулами
   с попонами из серебра.
   Из Александрии я плыл на пурпурной триреме
   для выполнения священного обряда:
   жертвоприношения и возлияний в честь Эндимиона.
   А вот и статуя. В экстазе гляжу
   на знаменитую красоту Эндимиона.
   Рабы вынимают жасмин из корзин,
   и похвальная дань возрождает усладу древности.
 

 
   При расставании они были грустны.
   Расставались они поневоле: обстоятельства,
   необходимость зарабатывать на жизнь заставила одного из них
    уехать то ли в Нью-Йорк, то ли в Канаду.
   Их чувства были уже не столь сильны, как были когда-то;
   постепенно ослабло их влечение,
   и не так привлекательны казались они друг другу.
   Но разлучаться все-таки они не хотели.
 
 
Их разлучали обстоятельства. Или, возможно, судьба
явилась, как художник, и их разлучила
прежде, чем чувство полностью ушло, прежде, чем время изменило их:
чтобы каждый остался для другого тем, кем он был когда-то —
изысканным молодым человеком лет двадцати четырех.
 

 
   Дни 1903-го:
   Я нигде не мог их найти – они потерялись так быстро…
   поэтические глаза, бледное лицо…
   потемневшая улица…
   Я нигде не мог их найти – моими они были случайно.
   Я так легко сдался,
   а потом вспоминал их с тоской.
   Поэтические глаза, бледное лицо,
   плотно сжатые губы – я нигде не мог их найти.
 

 
   Ты сказал: «Я уеду в другую страну, на другой берег,
   найду город получше этого.
   Все, что я делаю здесь, обречено на провал,
   и мое сердце похоронено здесь, как мертвец.
   Как долго я буду разрушать свой разум в этом городе?
   Куда ни повернусь, куда ни посмотрю,
   Всюду вижу черные руины жизни,
   где я провел так много лет, потратил впустую, уничтожил полностью».
 
 
Ты не найдешь себе новую страну, не найдешь другой берег.
Этот город будет преследовать тебя всегда.
Ты будешь ходить по тем же улицам, стареть
в тех же кварталах, седеть в тех же домах.
Ты всегда будешь в этом городе. Не надейся на перемены:
не будет тебе ни корабля, ни дороги.
Потратив впустую свою жизнь здесь, в этом маленьком уголке мира,
ты уничтожил её повсюду.
 

Примечание: Нина Косман (Nina Kossman). Поэт, прозаик, эссеист, драматург, художник, скульптор. Родилась в Москве. В Америке с 1973 г. Живет в Нью-Йорке (США). Автор многих книг и публикаций.

Ингер Кристенсен
Стихотворения

Перевод с датского Марины Тюриной Оберландер

Ингер Кристенсен (1935–2009) в 1962-м дебютировала книгой стихотворений «Свет» и спустя год опубликовала вторую книгу – «Трава». О стихах в «Свете» Лис Ведель Папе в антологии «Датские поэты 20 века», изданной в 2002 г., пишет: «В минималистском, часто синтаксически взломанном стиле они одновременно повествуют о сотворении мира, о близком и далёком и о попытке преодоления собственной уязвимости, основополагающей в отношениях двух сущностей одного "я" – человека и поэта». В «Траве» стихи сплетаются в космо-циклический образ человека как естества. Они выражают органичную взаимосвязь человека и природы, а также союз жизни и смерти. Лауреат Скандинавской премии Шведской академии и нескольких международных премий. Была членом Датской литературной академии с 1978 г., Европейской поэтической академии с 1996 г. и Кавалером ордена Даннеброга с 2000 г.